Поповский бриз

Арсений отстраняется от уже успевших опухнуть губ Антона, все ещё придерживая того за плечи. Он хмуро смотрит на парня и понимает, что они в дерьме. — Слушай, — начинает вожатый, — это была очень хреновая идея. Если нас увидят… — Забудем. Глупая импульсивная выходка, прости, — Шастун опускает глаза, смотря на носки кед, потому что в глаза посмотреть не осмелится. Слишком больно и стыдно. Арсений треплет его ещё раз по волосам, стараясь все же заглянуть в лицо парня. — Все правда в порядке? — искренне интересуется вожатый. — Да. Нихуя не «да». У обоих. Но они точно не желают ворошить эту ситуацию. Парни несколько раз прогоняют репетицию, Арсений заставляет Шастуна выучить девиз прямо у него на глазах, и, убедившись, что парень точно готов, Арсений отпускает его, а сам идёт куда-то по вожатским делам. Антон находит какой-то старый разваленный домишко, который видимо действительно остался с совковских времён, и его никто даже пальцем не тронул. Шастун садится на какой-то обрубок и достаёт парламент с кнопкой, по-моему со вкусом ягод. Парень особо не заморачивался, покупая их. Обычный табак до жути надоел, уже поперёк горла стоял, драл его, как кот, вот Шастун и попросил в ларьке что-то, чтобы хотя бы нюхать приятно было. «Ну, спалят меня, не убьют же, — парень щёлкает зажигалкой и закуривает. — Правда на учёт могут поставить, тогда мне жопа по универам. Хотя хер я там сдам экзамены, все равно ничерта не выйдет». Шастун смеётся, выдыхая струйки дыма. Дурак он, полный. Зачем полез целоваться, ведь знал же, что так будет. Кто в первый день лезет к человеку в рот? Просидев так ещё минуту, он устало провёл по лицу и затушил сигарету, кидая куда-то на землю, а потом ещё и притоптал ножкой, что б точно следов не осталось. Весь оставшийся день отряд занимался, честно говоря, ничем. Кто-то помогал с украшением холла, кто-то вёл незамысловатые беседы, ну а Шастун с ребятами в уно играл, понимая, что пока интереснее занятия они не найдут. — Уно! — кричит Серёга, вырывая тем самым Антона из мыслей. Шастун смотрит на карты и понимает, что всего одна находится в его руках. — Какая же ты сука, Матвиенко! — Антон не умеет проигрывать. Прям совсем. Вот никак. Поэтому он угрюмо достаёт ещё две карты из колоды, а потом смотрит на карты, но в лице не меняется. Он победно усмехается где-то у себя внутри, потому что ему выпала та самая чёрная карточка с разноцветными прямоугольничками, с помощью которой он мог сменить цвет карт, да ещё и добавить сопернику четыре из колоды. До Шастуна доходит, что вот, его долгожданный ход, и он выкидывает эту самую карточку с победным вскриком, замечая, что у Матвиенко в руках на данный момент только две карты. — Ах ты сучёныш двухметровый, — искренне злится парень, а Дима с Антоном просто ухахатываются, глядя на эту картину. — Так! — резко отрывает отряд от своих дел Шеминова своим криком. — Отбой, ребятки, через десять минут, быстро в душ и спать! — Поиграли, блять, — грустно сообщает Серёжа, собирая карты и укладывая их под матрас, чтобы не нашли и не забрали как азартную игру.

***

Трель горна сильно бьёт по вискам, и Шастун может только накрыть голову подушкой, спасаясь от неминуемого пробуждения. — Говнюки, вы вообще вставать собираетесь? — выглядывает из ванны Позов, почти готовый и умытый. — Извини меня, — хрипит Антон, — но мы не такие пунктуальные как ты, поэтому наш ответ — нет. — Я щас вам дам, неткают они мне! — в проёме появляется Арсений, оценивая ситуацию. — Вставай, дурень, у нас открытие смены сегодня и зарядка! Давайте, давайте, жопки поднимаем! Попов решается на крайние меры, когда видит, что парни совсем не собираются вставать, и стягивает у обоих одеяла. Оба недовольно стонут, а в ответ получают: «Заберёте в вожатской, когда встанете, сегодня бежите оба на круг больше!» Вот тебе и лагерь.

***

Физрук выглядит максимально бодрым и счастливым, и Шастун явно пребывает в недоумении. Он намеревается потом как-нибудь спросить секретик бодрости, а потом понимает, что в ответ скорее всего получит рассказ о том, что физкультура спасёт весь мир. После унылой разминки, на которой вожатые пристально следили за каждым, не давая никому схалтурить, хотя выгоды им от этого не прилетало, все отряды направились на пробежку. Ну, а первый отряд у нас, конечно, бежал полный круг вокруг всего лагеря, что ровно на половину больше, чем должны пробежать остальные. «Какой-то не коммунистический строй вообще», — расстраивается Шастун. Когда они наконец-то осиливают пробежку и чуть ли не валяются на тротуаре, Арсений Сергеевич спешит напомнить двум прекрасным ребяткам, что им нужно сделать ещё один такой круг. — Бегом, бегом, я с вами побегу, чтобы не так скучно было, — опять лучезарно и довольно улыбается Попов. Антон не словил за сегодня ни единого того самого взгляда вожатого, что очень расстраивало парня. «Ну и не нужён он мне нахуй, ваш Арсений…»

***

— Мне нужно как минимум три бутылки пива, я не выдерживаю! — Антон заваливается на ковёр рядом с Оксаной, которая что-то вырезает из бумаги в холле. — Что случилось, солнце моё, — отрывается она от своего дела. — Страдаю от неразделенной любви, — уже тише говорит Шастун, бесстыдно укладываясь на коленки девушки. Она тупо смотрит на него, переваривая сказанное. — Что-то с Арсением? — парень даже не удивлён, — вы уже успели трахнуться, и он тебе бросил? — Хуже, — Оксана ещё больше хмурит брови в ожидании, — я его поцеловал, а он сказал, что «мы не можем быть вместе, правила и бла-бла-бла» — И что тебя смущает? Мужик правильно сказал. Это ты у нас нарушитель правил. И вообще, почему ты так рано к нему полез? — Не знаю, — отводит взгляд от подруги Антон. — Тогда мой мозг явно не думал. Сверхъестественные силы. — Опять хочешь с кем-то переспать и забыть? — Ой, да ну тебя в жопу, Оксана! Я тебе говорю, что тут что-то другое. — Да ты моё золотце влюблённое, — улыбается Суркова и треплет его за щёки. Шастун обиженно хмурится и смущается, перекатываясь обратно на ковёр. — И чё делать теперь? — Шастун привычно кусает губы. — Дай ему время. Я думаю, он с таким вряд ли сталкивался. А вообще ему жопа будет и правда. Выгонят нахер из лагеря, а ещё посадить могут, если всё далеко зайдёт. Ты попал, солнышко.

***

Им раздали глупые, по мнению Антона, белые футболки с названием лагеря. Естественно, на это двухметровое чудо не налезла ни одна футболка, поэтому Дарина побежала куда-то в прачечную, где у них и находился странный склад этих футболок. — Держи, самая большая! — с отдышкой протянула руку девушка. — Спасибо, — странно посмотрел на неё Шастун. Когда он натянул вещь, то она оказалась на два размера больше самого Шастуна, а делать было нечего. — Странные у вас футболки, — заключает он. — То все мне маленькие, то большие. — А может в тебе проблема? — Шастун соглашается. Антон часто своими импульсивными выходками оказывается виноватым. В том числе и перед Арсением. Ему обидно настолько, что его жаба душит и не даёт продохнуть, будто его лёгкие кто-то сжал и отпускать отнюдь не собирается. Шастун вздыхает, оглядывая себя в зеркале последний раз, и выходит в холл, где уже ведётся бурная подготовка к открытию смены. — Золото наше, наш великий путеводитель, ты явился к нам, наконец-то! — улыбается Оксана и пробегается по другу оценивающим взглядом. — Я обожаю эти твои джинсы, потому что они подчёркивают твой охуенный зад, но футболка явно велика… Шастун вздыхает и пожимает плечами, мол, какую дали. — Кто умеет завязывать пионерские галстуки? — спрашивает Арсений, ставя на стол ту громадную коробку с галстуками. Получая в ответ ровно ничего, Попов вздыхает и просит отряд выстроится в две очереди перед Арсением и Дариной, прямо как детей. Ну а хули? Антон терпеливо выжидает своей очереди к Арсению, как маленькая фанатка, ей богу. Шастуну просто хочется посмотреть в эти странные глаза ещё раз, чтобы продолжить свой флирт и увидеть там искорки. — Я бы снял кольца, на твоём месте, они немного выбиваются из образа честного и светлого пионера, — Арсений старается не смотреть ему в глаза, и Шастун вроде даже вылавливает отголоски стыда в голубой бездне, чему невероятно удивляется. — Я весь выбиваюсь из образа чего-то чистого и светлого, — так же дерзко отвечает парень, ну потому что указывать ему может только он сам, а кольца он снимет только в случае конца света. — Не попади впросак, пожалуйста. На тебя вся надежда. — Надежда твоей зарплаты? — В том числе.

***

Антон стоит с выпрямленной спиной и слушает монолог директора, а если быть точнее, то Стаса Шеминова, который распинается уже добрых пять минут, но говорит все так складно, что в это хочется верить. Парень отыгрался на славу, ни разу не запутался в своих конечностях и даже избежал казусов с флагом, а во время представления отряда его голос не дрогнул и не превратился в писк, что считалось главным достижением. «Я надеюсь на вас, ведь только от вас зависит, как вы проведёте эту смену. И если что-то не получится, то в этом виноваты будете тоже вы», — отшучивается директор и наконец-то сходит с пьедестала. А дальше Шастуна, как и обещал Арсений Сергеич, заставляют поднимать флаг, с чем парень еле справляется, потому что механизм флагштока барахлит и скрипит, делая ситуацию максимально комичной. Потом под торжественную музыку отряды расходятся по корпусам, а Шастун с радостью горбит спину, не понимая вообще, зачем он выёживался всё это время, ведь требований по типу «ровная спина» не было. — Все же помнят, что сегодня дискотека? — спрашивает Шеминова, раскладывая футболки в аккуратную стопку. Риторический вопрос на лицо, поэтому все молчат. — И что сидим? Идите, готовьтесь. Уже в комнате, развалившись на кровати, Шастун выясняет вместе с ребятами, что вообще значит готовится к дискотеке, и зачем это надо. — Думаю, что это больше к девочкам, — начинает Матвиенко, — если они планируют трахнуться прям там в туалете, то привлекать мужиков надо бритым лобком. — Фу, Серёжа, ты мерзкий и озабоченный. У тебя недотрах? — искренне сочувствует Антон. — Именно он, — констатирует Позов.

***

Шастун ненавидит дискотеки. В них нет никакого смысла, если ты не подшофе. Дрыгать своими конечностями у всех на виду в трезвом виде — то же самое, что быть психом. — Ты еблан? У нас в гримерке актового зала нычка, тут почти ни одного трезвого из первого отряда! — сообщает ему Позов, и Шастун словно расцветает, направляясь в гримерку. Парень наливает себе рома, который непонятно как и откуда взялся в лагере, в пластиковый стаканчик. Это действие он повторяет пять раз, пока его не вставляет, и он не чувствует прилив самоуверенности, а потом идёт в зал и выискивает Суркову, начиная дико отрываться, не заботясь о том, как он выглядит со стороны. Натанцевавшись и навеселившись, Шастун взмокший и весёлый выходит в туалет, потому что когда-то вывести из организма пять стаканов жидкости было необходимо. Парень открывает дверь в помещение и перед ним предстаёт весьма интересная картина. Та самая Ира Кузнецова с безумными глазами сидит на подоконнике в задравшейся юбке, а по её телу блуждают руки того самого Арсения Сергеевича Попова, который ещё вчера говорил о строгих правилах и хороших манерах. — Оп, Арсений Сергеевич, извиняюсь, я тут вам помешал, пойду отолью в кустики тогда, — оповещает о своих потребностях Антон, продолжая смотреть на картину, которая меняется. Арсений ошалевшим взглядом смотрит на Антона, прокручивая в голове варианты оправданий, но Шастуну это не нужно, он только пожимает плечами и уходит на улицу.