Hurricane

Обычно на невероятные совпадения смотришь в кино, но иногда жизнь перемахивает любую комедию или мелодраму. Потому что их первая ссора за все время вместе происходит по глупейшей причине череды неприятных совпадений. Да, оглядываясь, остыв, Кейн признавал, что перегнул палку. Он был тогда взвинчен после досаднейшего проигрыша в матче, где буквально ничто из его усилий, из усилий его товарищей по команде не помогло вытянуть даже на ничью. У нее впервые за долгое время дни были забиты работой, тут же подвернулась — и для ссоры стала камнем преткновения — съемка в купальниках… Когда слышишь такие истории со стороны, думаешь, что сам поведешь себя разумно, а как только приходит время, наступаешь на те же грабли, что и до тебя другие. Собственно, все сложилось именно так, в тот проклятый телефонный разговор, что было даже хуже живой ссоры, и слово за слово… Он ее обидел. Это было ясно сразу, даже когда он бросил трубку и все еще был на взводе — все равно сквозь раздражение чувствовал свою ошибку. Но пойти на попятную тогда не смог. И в следующие пару дней ничего не менялось совершенно, потому что они перестали говорить. Не звонили, не написали ни единого сообщения. И руку только что не жгло, стоило взяться за телефон, и адрес нужный назвать в такси не получалось, хоть тресни — звуки застревали в горле. Он ненавидел осознавать свои проколы, особенно так четко, и в сочетании с его графиком все перетекло в это долгое молчание. И обидно было, что она не звонила, и не находилось слов, чтобы написать их или сложить в предложения. Он понимал, насколько все было глупо, и это бесило еще больше. Как будто на табло один-ноль, до конца три минуты, а ты уже сидишь на скамье и осознаешь, что каждая секунда утекает сквозь пальцы и ты понятия не имеешь, есть ли, был ли у вас хотя бы шанс на выигрыш, который вы не сумели ухватить. В команде заметили. И игроки, и тренер. Первые после пары подколов отстали, поглядывая настороженно или беспокойно, а второй пытался выгонять с тренировок, откуда Кейн перестал вылезать вообще. Казалось, что так лучше, что дойдет, что понимание или способ найдутся. И он загонял себя до гудевших ног, до того, что после душа хотелось упасть и не вставать — а потом смотрел на пустой экран телефона и начинал все с начала. Отмахивался от вопросов, так выкладывался, что бить по мячу становилось больно, и все пытался уловить момент, когда достанет сил сделать решающий рывок. … Где-то в глубине души она ждала, что так случится. Рано или поздно, но жизнь ей напомнила бы, что слишком хорошо не бывает, не для нее. И первая ссора выбила Род из колеи даже слишком, так что она всю ночь проболтала с Холли по телефону просто для того, чтобы отвлечься, чтобы не было напоминаний о плохом. Несмотря на внешнюю стойкость, несмотря ни на что, она оставалась где-то в голове той девчонкой, которая долго мечтала о нынешней жизни и подозревала почему-то, что ей такого нельзя, что она не достойна и получить этого не может. Она правда думала, что ее тараканы в голове перемерли, как только она стала моделью, но отношения… Слабое место уже давно, такой темный омут, что не описать. Ей было непонятно, за что на нее можно обратить внимание. Почему она может понравиться. За что ее можно полюбить. Как только они начали встречаться, они ничего из этого не обговаривали — им было достаточно быть рядом, и вроде все понималось без слов. Она почти поверила, что, может, «нечто» в ней и было, просто это долгое время никому не было нужно. А размолвка встряхнула так, что к телефону было страшно прикасаться. Первый день, правда, скорее обидно, остро обидно, потому что вопросы работы им раньше никак не мешали и она не ощущала себя виноватой. А потом эти сомнения горой, работа та же, от которой голова кружилась, молчание с его стороны — и Род с трудом засыпала, почти физически чувствуя, как тревоги обо всем пожирали ее. Она не понимала, но чувствовала, что что-то было совершенно не так, но опаска и эти затаенные, все еще живые тени в голове не давали ей сделать то, что нужно, то, что хотелось сделать — хоть одно короткое сообщение послать… И подсознательно, кажется, она ждала, что ей придет какая-нибудь сухая смс, после которой они официально расстанутся или что-то вроде — хотя это не в его стиле, но все же. И работать было сложно, когда взгляд то и дело возвращался к телефону, а мысли были полностью забиты терзаниями о собственной личной жизни. Она честно пыталась собраться с силами — хотя бы для того, чтобы спросить, стоит ли ей хоть чего-то ждать. … Даже недели не прошло, а ощущалось, как будто минул целый месяц, если не больше. Кейн словно очнулся, когда заработал трещину лучевой и вместе с ней хорошее прополаскивание мозгов. Что ни говори, а даже если ты команду семьей не считаешь, она таковой будет, потому что ты на виду, потому что вокруг тебя те, кому нужно, чтобы ты был на ногах, потому что на тебя рассчитывают — и ради всеобщего спокойствия и нормальных результатов тебе готовы будут поставить голову на место. А еще к тому времени стало невыносимо понимать, сколько времени было упущено — и ощущать какую-то отчетливую пустоту рядом. Он соскучился, так просто и честно, и хоть понятия не имел, что говорить, ему просто нужно было ее увидеть. Обычно он так не поступал, но в этот раз обратился к единственной хорошей подруге Родославы. Сначала нарвался закономерно на шипение: «…хочешь ее бросать, так голову не морочь, прямо скажи и не мучай», — но он постарался объяснить, зачем ему нужно увидеть Род. По какой-то причине Холли смягчилась и после еще одного сообщения в духе: «В случае чего за подругу расцарапаю лицо, будь ты хоть английским королем», прислала адрес студии, где проходила фотосессия Родославы. Пробивался он с боем, как через глухую оборону у штрафной. Сначала, как всегда «вовремя», преодолел пробки в нужном районе, потом настойчиво убеждал персонал студии пустить его на верхние этажи, где проходила съемка. С одной дамочкой разругался до рычания, а вот вторая, в это время сделавшая куда-то звонок, проводила к лифту несмотря на возмущения коллеги. Причина лояльности выяснилась у самых дверей — Кейн без проблем по просьбе оставил автограф на простенькой карточке вроде визитки. И даже за миг до того, как двери разъехались на нужном этаже, он все еще понятия не имел, что будет говорить, как… хотя важным это не казалось. Ошибиться с дорогой было сложно, звуки затвора и чьи-то отрывистые фразы стали ориентиром. По пути никто не встретил и не остановил. А уж потом… Не заметить Род было очень сложно: он заглянул в приоткрытую дверь, напротив видя ее. Она стояла спиной к какому-то субтильному молодому человеку, оба были, кажется, в пальто от Burberry, и ее профиль, открытый из-за заправленных за ухо прядей волос, был достоин любой обложки. Как будто почувствовав нечто, она посмотрела за спину фотографа, на дверь — и он ответил ей своим взглядом, приопустив темные очки. Оставалось только ждать, и через минуту, не больше, она попросила о перерыве. Когда она вышла, когда пересеклись взгляды, слова не появились, как по волшебству. Складывались медленно, постепенно, пока он параллельно чувствовал: он в самом деле скучал, а теперь был счастлив хотя бы видеть ее рядом — и гордился. Она была очень красива: уложенное каре, почти строгий макияж, элегантное бежевое пальто… И яркая красная помада на губах. Он почему-то с ясностью вспомнил, что его форма в сборной Англии была такого же цвета когда-то. Едва она хотела заговорить, он случайно прервал ее. Первым озвучил простое: «Я был не прав. Прости». Руки, когда он взял их, Родослава чуть сжала на его ладонях, словно цепляясь, и в глаза заглядывала почти по-детски, с непосредственностью, которая была в ней такой прекрасной. Хотелось обнять, прижать к сердцу, но он прекрасно помнил о «товарном виде», и она помнила, поэтому только, кажется, и оставалась на месте, невзирая на бурю эмоций в глазах. А потом вдруг шепнула: — Если бы не помада… Он не сдержал смешок. Она сначала хотела узнать что-то, вроде о том, как он вообще ее нашел, но потом торопливо спросила, есть ли у него время и не сможет ли он дождаться конца фотосессии. После лаконичного согласия — не зря Кейн отбросил все, что можно было, вплоть до завтрашнего утра — проводила до небольшой комнаты отдыха, а потом на самом пороге, уже перед уходом, все-таки привстала на носочки и на короткую секунду коснулась его губ своими, так, что это могло бы показаться миражом или одним из зыбких снов. Уже под удаляющийся стук каблуков он провел подушечкой большого пальца по нижней губе: яркий красный пигмент все-таки немного отпечатался… Он улыбнулся. Значит, не сон.