Над этой пропастью во лжи

Плакать некогда, не в чем каяться: Что получено, то оплачено. Не сыграть эту жизнь иначе нам — Ведь иначе не жить, а маяться… (с) Завтра наше время закончится, О.Громыко «Год крысы. Видунья»

      Палач выглядел как мясник, готовящийся с удовольствием разделать особо старательно откормленную свинью. Любовно посматривал на наточенную секиру, зажатую в ладони с отвратительно маленькими, толстыми пальцами. Его лица за костяной маской было не различить — таков обычай, никто не должен знать, кто отнимает жизни. Но не было сомнений: он ухмыляется. Как же, еще одной угрозой через несколько минут станет меньше. И в этом будет его заслуга.       Мазнув по нему полным отвращения взглядом, Делла оглядела деревянный куб, на который ей предлагалось лечь головой. Когда-то светлый, он впитал в себя столько крови, что его цвет сейчас не получалось точно определить. Если учесть, с какой частотой здесь казнили, менять эту своеобразную подставку требовалось каждый месяц. Чтоб вызывать меньше ужаса у приговоренных.       Хотя вряд ли их заботила эстетика куска дерева — это Делла пыталась цепляться вниманием за что угодно, лишь бы не поднимать глаз и не смотреть вперед.       Еще немного, и она попросит быстрее отрубить ей голову.       Солнце в зените пекло так, что тонкое, пропитанное кровью и потом платье, больше напоминающее ночную рубашку, ощущалось соболиной шубой. Остриженные волосы хотелось обрить. Густая слюна не спасала от чувства ужасающей жажды. Если бы Делла верила хоть в кого-то из обширного пантеона богов и божеств, она бы и уже начала молить о скорой смерти. Но её пытка все длилась и длилась. Глашатай под тоскливые звуки каких-то духовых зачитывал приговор так долго, словно Делла не убить Величество пыталась, а еще успела ограбление провернуть, всю фамилию порешить, соблазнила сестру правительницы и всех дворцовых кошек освежевала.       Стоять на коленях перед деревянным кубом на таком же деревянном помосте, раскаленном от солнца не хуже любого металла, порядком надоело. Радовало одно — судя по интонации глашатая, близился финал этого отвратительного длинного документа. Делла размяла шею парой наклонов головы и, наконец, прислонилась щекой к деревянному кубу. Палач переступил с ноги на ногу — он тоже напряженно ждал, когда ему добро дадут на благое дело.       Но кто-то в этом несуществующем пантеоне все же определенно имел зуб на Деллу.       — Я передумала, — раздался высокий женский голос, явно усиленный магией: речь глашатая он перекрыл мгновенно.       Делла стиснула зубы. Эта фраза, произнесенная проклятой правительницей, не обещала её помилования. Напротив.       — Слишком простая смерть для этой женщины, — продолжила правительница, заставляя Деллу в очередной раз пожалеть о каком-то идиотском милосердии: стоило прикончить ее сразу. — Её убьет лично мой супруг.       Толпа восхищенно загудела. Еще бы: нечасто горожанам Халциона удавалось увидеть, как правитель собственной рукой казнит кого-либо. Этого удостаивались единицы.       Против своей воли, Делла все же вскинула голову. Она отчаянно желала взглянуть в глаза правительнице, но промахнулась — повернулась чуть правее. И застыла.       Черные (хотя в действительности скорее темно-карие) глаза мужчины, стоящего по левую руку от правительницы приковали ее внимание на несколько демоновых секунд. Выдрали внутренности и сжали легкие. Глаза, которые Делла за неделю в самых дальних застенках не могла изгнать ни из своих снов, ни из туманной реальности (как и за годы до этого). Глаза, в которых даже на таком расстоянии она видела то, чего видеть не хотела.       Сожаление.       Лучше бы ненависть. Лучше бы отвращение. Лучше бы ярость. Но не проклятое сожаление.       Пересохшие губы искривились, складываясь в горькую усмешку, и тут же возникла боль — тонкая кожа еще не затянулась в месте удара. Верные слуги пыточной свое дело знали хорошо.       Впрочем, если бы она после проваленного задания попала в другие застенки, число гематом бы оказалось не меньшим — госпожа жестоко карала за неудачи. Тем более за такие. Да и она сама, скорее всего, возжелала бы скорой смерти. Потому что она не справилась. Подвела. Испортила все, что выстраивалось не один год.       Потому что оказалась не тем бездушным инструментом, каким всегда себя считала.       Палач грубым движением дернул Деллу за ворот платья, заставляя подняться на ноги и, к счастью, разорвать зрительный контакт с правителем. В легкие наконец попал горячий сухой воздух. Пошатываясь от дурноты, вызванной жарой и обезвоживанием, Делла поплелась за палачом к вертикальному столбу. Покорно прислонилась спиной, дожидаясь, пока он возьмет поданные кем-то веревки, чтобы привязать её. Судя по всему — обработанные экстрактом талки: веревки жгли кожу хуже любой кислоты. Так на нее и подобных ей действовала лишь одна трава.       Правительница придумала прекрасный способ усилить её мучения. Стерва.       Палач слева что-то забормотал, и Делла приоткрыла глаза, пытаясь понять, что он говорит. И наткнулась опущенным взглядом на приближающиеся мужские ноги в потертых кожаных сапогах — даром, что правитель. Хотя, он никогда не был образчиком правителя, сидящего во дворце безвылазно в шелках и бриллиантах. Жаль. Ей было бы легче совершить задуманное.       Острие длинного лезвия коснулось её ключиц, замерло, осторожно пошло вниз, сдвигая край платья.       — Хватит медлить! — рявкнула правительница из своей ложи.       Будь Делла менее измучена, она бы послала той насмешливый взгляд и телепатическое сообщение. Она бы поинтересовалась, каково это — когда твой супруг даже во время казни любовницы не способен одним ударом все закончить. Народ может ничего и не понимает, но правительница-то знает причину задержки. Но сил на эти насмешки уже не осталось.       — Прости.       Почти шепот. Почти неслышный. Но приводящий в невыносимое бешенство.       В последний раз Делла подняла взгляд, чтобы посмотреть на мужчину перед собой. Хотя и так знала, что не сумеет вырезать из памяти это бледное лицо со слишком острыми скулами — словно не ее держали в застенках, а его. Лет так десять.       — Проваливай в Бездну, Риан Аргирос, — процедила Делла, прежде чем оружие вошло в её грудную клетку слева, провернулось и разделилось на три металлических лепестка, которые в следующие секунды сомкнулись, разрезая её сердце.       Сердце, которое стало причиной её смерти.