Various Storms and Saints/Грозы и Святые

— Папочка! — Мисс Миона! — воскликнул мистер Грейнджер, пародируя высокий голос дочери. — Папочка, Дэниел сказал, что его любимый цвет — зелёный, но это невозможно. — Почему? — Зелёный — это мой любимый цвет, так нечестно! — захныкала она, когда к ней подошёл маленький мальчик. Дэниел взял её за руку, переплетая между собой их маленькие пальчики, и она сердито посмотрела на него. — Я могу выбрать другой цвет, — предложил он. — Нет-нет, Дэниел, ты тоже можешь любить зелёный, — сказал мистер Грейнджер, присев на корточки перед детьми. — Мисс Миона, почему ты дружишь с Дэниелом? Девочка пожала плечами. — Он наш сосед. — Да, как и мисс Киттеринг, но с ней ты не дружишь. Гермиона поморщила нос. — Потому что мисс Киттеринг сумасшедшая. Миссис Грейнджер и мама Дэниела, стоявшие за ними, рассмеялись. Мистер Грейнджер и сам пытался подавить вырывающийся наружу смешок. — Ты не дружишь с мисс Китеринг, потому что с ней у тебя нет ничего общего, милая. Тебе и Дэниелу нравится зелёный, и это вас объединяет. — И нам нравятся воздушные змеи! — Дэниел дёрнул её за руку, и она хихикнула. — А ещё догонялки! — Ты водишь! — воскликнул он, толкнув её в плечо. Маленькая девочка с кудрявой гривой взвизгнула. — Я должна поймать его, папочка! — Давай! — крикнул он. И Гермиона побежала. Маленькие ножки несли её по полям так быстро, как только могли. Она гналась за Дэниелом по кругу, а её милое хихиканье звучало как рождественские колокольчики. Она бежала и бежала, беспокоясь только о том, чтобы запятнать его. Находясь в поле со своими родителями и другом, Гермиона улыбалась и смеялась так, словно это всё, что она должна была делать. Просто быть счастливой было вполне достаточно. Порой она предпочитала кошмары. По крайней мере, в случае с ними она знала что делать. Когда она проснулась ото сна о том, какой была её жизнь однажды, она почувствовала, как в груди что-то перевернулось. После кошмара она бы выкурила сигарету, вспоминая обо всём плохом, что она сделала. После снов же — всё, что ей оставалось — неподвижно лежать в кровати и смотреть в пустой потолок. Гермиона думала о том, кем могла стать или как бы обернулась её жизнь, если бы она никогда не узнала о том, что является волшебницей. Она бы посещала среднюю школу, была бы занудной всезнайкой. Возможно, она бы стала встречаться с Дэниелом, просто потому что знала его. Он был её самым давним другом, с которым она каждый год виделась на летних каникулах. Он был добродушным, лёгким в общении. Не было ничего мудрёного в Дэниеле или её доме в Ноттинг-Хилл. Не было ничего сложного в прогулках по её району или кормлении птиц. Она всегда думала, что её жизнь будет такой — простой. Возможно даже настолько простой, что она бы вышла замуж за Дэниела. Они бы переехали в квартиру рядом с университетом, в котором она бы училась на обычного госслужащего. Он бы встречал её дома лёгкими поцелуями, после чего они бы обсуждали новости. Родители были бы счастливы за неё. Они любили Дэниела. Их родители были друзьями. Она бы выбирала платье вместе с мамой, а папа повёл бы её к алтарю. Они бы обвенчались в церкви перед своими родителями. Потом, спустя несколько лет, у них бы появились дети — один или двое. Такой должна была быть её жизнь: университет, свадьба, дети. Сейчас же её жизнь состояла из балансирования на грани между аморальностью и горькой правдой. Из борьбы со своими внутренними демонами и страданий от прекрасных снов. Из ощущения боли в лёгких от смеха Джинни, потому что сама смеяться она не могла. Из дней, когда лучшее, на что она была способна, это встать с постели. Или когда все странно на нее смотрели, потому что она молчала на уроках, или спрашивали, как она себя чувствует, когда она съедала не более одного тоста за целый день. Её жизнь теперь состояла из убеждений самой себя в том, что всё чудесным образом решится само собой; что Драко был лишь временным решением, и она сможет вылечить руку и простить Рона. Гермиона была ужасной лгуньей для всех, кроме себя. В глубине души она знала правду, и это ранило сильнее, чем реальная физическая боль. Правда резала глубже, чем кинжал, и для неё было очень сложно принять это. Правда заключалась в том, что всё плохое в её жизни было её виной. Всё до последнего. Она присела, потянувшись к изножью кровати, туда, где стоял чемодан. Достав маленький красный блокнот, Гермиона открыла его на странице, в которую была вложена закладка-ленточка. Этот блокнот был её близким другом в течение шести лет обучения в Хогвартсе. Она продолжала использовать расширяющие чары из-за того, сколько всего она рассказывала ему — все свои секреты. 14 марта 1993 Буду кратка, просто потому что сама не могу этого понять. У меня есть причины верить, что мне нравится Рональд Уизли, и я понятия не имею что делать. Это всё. Она перелистнула больше страниц. 25 января 1995 Они снова назвали меня этим словом. Я знаю, что мне должно быть всё равно, и именно это я говорю остальным. Это не должно никак задевать меня, но задевает, и очень. Я так чертовски сильно пытаюсь быть идеальной. Я знаю всё, что только можно об этом мире, я первая по успеваемости в классе, все профессора любят меня. Я сделала всё, что возможно, чтобы доказать, что я ничем не хуже их. Но, видимо, этого никогда не будет достаточно. Не для этих чистокровных. Не для Пэнси Паркинсон, которая подошла ко мне, прилепив жвачку к моим волосам и выплюнув «грязнокровка» прямо мне в глаза. Я бы хотела быть магглой. Гермиона потёрла руку и листнула дальше. 19 ноября 1996 Всё становится хуже. Мне постоянно страшно, но ни Гарри, ни Рон не знают об этом. Они не могут узнать, как сильно я боюсь. Что-то изменилось за лето, я чувствую это и вижу в лицах обеспокоенных студентов. Всё изменилось настолько, что я словила себя на том, что становлюсь заинтересованной в Драко Малфое. Я клялась никогда не писать о нём, даже не допускать его имя в свои мысли, но не могу. Что-то произошло этим летом, что-то ужасное, я знаю это. Гарри думает, что он Пожиратель смерти. Я же не уверена. Хочется верить, что это не так. Любитель сказок во мне хочет, чтобы он бросил вызов ожиданиям, что он примет метку. Даже если он не Пожиратель — что-то не так. В нём нет былой уверенности, он выглядит поверженным. Что-то высосало из него каждую крупицу радости, он даже не бросается едкими комментариями ни в чью сторону. Он невероятно тихий и мрачный. Это беспокоит меня, потому что кажется, что у него никого нет. И я рассказываю это тебе, дневник, потому что Рон бы просто посмеялся, а Гарри сказал бы не волноваться насчёт кого-то вроде него. Я хочу поговорить с ним и сказать, что ему необязательно становиться как они. Он способен на большее, и если он сможет отказаться от своих элитарных убеждений, то мы поможем ему. Я помогу ему. Боже, я звучу как идиотка. Меня не должно это волновать, я должна его ненавидеть. Но видеть кого-то настолько сломленным, когда всё начинается казаться таким — невыносимо. Ситуация определённо ухудшается. Гермиона остановилась, глядя на свой небрежный почерк на странице. Что, если бы она поговорила с ним? Был бы Дамблдор всё ещё жив? Смогли бы они избежать плена в мэноре? Изменилось бы хоть что-нибудь? Она дошла до последней записи. 1 июля 1997 Нам нужно уходить. Всё разваливается и продолжит разваливаться, если мы не уйдём. Чёрт, мне так страшно. Кажется, что наступил конец света. Я не знаю, справлюсь ли с этим. Это лишь я. (Я никогда не должна была становиться ведьмой. Я не могу. Не могу. Не могу. Я недостаточно хороша. Я не могу спасти всех этих людей. Я так запуталась. Всё рушится. Мне страшно. Я не могу.) Я могу. Я должна. Я должна покинуть своих родителей, и это самое худшее. Они не будут помнить меня, и таким образом, если я умру, они не будут страдать. Если я умру — они не узнают. Хотя кто вообще узнает? Гермиона взяла со стола ручку, расположившись вместе с блокнотом на полу. Она держала ту над страницей, ожидая, пока придут нужные слова. Ожидая, пока всё, что ей нужно высказать, просто вырвется наружу. 10 ноября 1998 Это я. Я потеряна. Помогите.

***

Она вошла в Большой зал впервые за неделю. Прощать Рона так легко было ошибкой, и она не могла находиться рядом с ним. Не тогда, когда он всё ещё думал, что она была лёгкой добычей. Он извинился, но почему-то этого было недостаточно. Гермиона прошла три стола, подойдя к слизеринскому. Облако отчаяния теперь постоянно висело над их столом, и единственными студентами, которые разговаривали, были старшие. Она почувствовала укол боли в сердце за младшекурсников — таких восприимчивых и ненавидимых за ношение зелёных галстуков. Затем она остановилась у конца стола. — Привет, Тео, эм… — Какого чёрта ты здесь забыла? — выплюнула Пэнси, вцепившись в Тео как пиявка. Гермиона перевела взгляд со своего соседа на девушку, прикусив язык, чтобы не высказать каждое едкое слово, которое так и норовило вырваться. — Я лишь пришла поговорить с Тео, — решительно сказала она. — Зачем? Никто не хочет тебя слушать. — Ты не обязана слушать, я просто… — Должна поговорить с моим парнем? О чём конкретно? Собираешься доказать, что Уизли был прав? Трахнешь его, чтобы мы все это увидели? — Пэнси рассмеялась, и Блейз вместе с остальными змеями усмехнулись. — Он не хочет тебя, никто тебя не хочет, ты мерзкая поганая грязнокровка и всегда ею будешь. — Пэнси, — предупредил Тео, вырывая руку из её хватки. — Что? — спросила она. В её глазах горел чистый огонь. — Она — мусор у наших ног, Тео. Она грязная, как и её кровь, — Пэнси в упор посмотрела на Гермиону. — Грёбаная грязнокровка, разрушающая всё. Гермиона стиснула челюсти и потёрла руку. Тео, заметив это, встал из-за стола. — Ты ведёшь себя как сука. — Ты не можешь так меня называть! — воскликнула Пэнси, вставая вслед за ним. — Могу, если это правда. Гермиона положила ладонь ему на плечо. — Всё нормально. Я лишь хотела сказать тебе… Пэнси схватила её за левое запястье, скинув то с плеча Теодора. Гермиона простонала сквозь стиснутые зубы, прижимая руку к себе. Не паникуй. — Не трогай его! — Почему? Потому что я могу заразить его? Испортить? Пэнси усмехнулась. — Да, вообще-то. Грязнокровкам здесь не место, тебе здесь не место. Ты лишь жалкое подобие ведьмы, не лучше грёбаного сквиба. — Тебе становится лучше от этого, Пэнси? Унижать меня так, будто нам снова тринадцать? Из-за этого ты лишь выглядишь унылой и жалкой, повзрослей уже. Гермиона смотрела на неё, когда вдруг глаза слизеринки расширились и улыбка расцвела на её лице. — О, Дрейк, не подойдёшь сюда? — сказала Пэнси, вытягивая свою идеально наманикюренную руку. Драко прошёл мимо Гермионы, встав рядом со своей бывшей девушкой. Она не взглянула на него. — Почему бы тебе не сказать ей? Скажи ей, насколько она ужасна. Давай, я знаю, что ты любишь называть её поганой грязнокровкой. Гермиона перевела взгляд, встретившись с его каменными серыми глазами. — Давай же, Дрейк. Он слегка нахмурил брови, посмотрев на Тео. Никто из них ничего не сказал, и Гермиона лишь покачала головой от абсурдности ситуации. — Тео, Макгонагалл хочет видеть нас после последнего урока, — сказала она и повернулась к Пэнси. — Это всё, что я хотела сказать, ваше грёбаное величество. Она развернулась на каблуках и направилась к выходу из зала, почёсывая руку во время ходьбы. Было так по-идиотски рассчитывать, что кто-то из них скажет что-то в её защиту, в конце концов, они не были друзьями. Они были лишь парочкой случаев недоразумений, в которых она застряла. Ей никогда не следовало возвращаться сюда. Всё было так чертовски глупо, всё это. Это было так по-детски, а она была далеко за рамками этого мелочного обращения. — Грейнджер. Она продолжала идти, не видя никого в коридоре. — Грейнджер! Гермиона обернулась. — Что? Пришёл назвать меня грязнокровкой? Не утруждай себя, я уже это знаю. Драко догнал её, перекрыв путь своей высокой фигурой. — Что случилось? — Почему тебе не всё равно? — спросила она, пытаясь его обойти. — Что она сделала? — Я правда не хочу разбираться с этим, это глупо, понятно? Пожалуйста, пусти меня. — Нет. Она взглянула на него, тихо фыркнув, и скрестила руки на груди, сузив глаза. — Мне не нужно, чтобы ты притворялся, будто тебе не наплевать, хорошо? Мы не друзья. Драко тоже прищурился. — Мне достаточно не наплевать, чтобы позволять тебе использовать меня. — Использовать тебя? — она усмехнулась. Он мотнул головой на её руку. — Я лечу твоё предплечье, что бы там ни было, ты сказала, что я лечу его. Так что да, Грейнджер, ты используешь меня. Гермиона хмыкнула. — Что ж, прости. Я перестану. Она развернулась, решив направиться в библиотеку. Боже, до чего же он наглый. Гермиона провела рукой по волосам, пока в её голове кишело слишком много неправильных мыслей. Она больше не знала, что было правильным. И вдруг её схватили за талию, прижав к стене. Драко встал прямо перед ней, обхватив рукой её шею, но не сжимая. Он двинул рукой выше, заставляя её посмотреть на него. Глаза цвета литого металла сияли в тёмном углу, в который он её затащил. — Ты используешь меня, — прошептал он низким, наполненным похотью голосом, — но я не сказал, что для меня это проблема. — Если бы у меня был выбор, то я бы этого не делала. Он прижал другую руку к стене позади неё, наклоняясь ближе к её лицу. — Правда? — Я бы ни за что не поцеловала тебя, если бы не была пьяна той ночью, — произнесла она, чувствуя, как ускоряется её пульс. — Знаешь, для кого-то, кто говорит, что так сильно меня ненавидит, тебе бы стоило иметь хоть какую-то силу, чтобы держать свои губы при себе — будь ты пьяна или нет. — Не веди себя так, будто никогда не принимал глупых решений, будучи пьяным. — Я этого и не говорил, — его глаза метнулись к её губам, отчего не поцеловать его стало ещё тяжелее. — Но у тебя была причина. Как ты там сказала? Я выгляжу как грёбаный Адонис? — Иди на хер. — Давай ты. Гермиона положила свою руку поверх его, той, что покоилась на её шее, поднимаясь на цыпочки. Она подалась вперёд, едва задевая его губы, и сказала: — Я ненавижу тебя. Большим пальцем Драко провёл по её губам, оттягивая нижнюю. Она сделала резкий вдох, а её тело ближе придвинулось к нему. — Разве? — спросил он, проталкивая большой палец между её губ. Гермиона задрала голову, удерживая его взгляд, и вобрала палец в рот. Она провела по нему языком; его кожа была солоноватой и мягкой, когда она обхватила её губами. Драко прижался к ней, его глаза были такими же белыми, как и луна. Его колено проскользнуло между её ног, прижимаясь к центру, и он нагнулся к её уху. — Если ты так ненавидишь меня, то почему ты такая мокрая? Гермиона тихо заскулила, сильнее прижимаясь к его колену. Он провёл языком по своим губам, глядя на неё, и высунув большой палец из её рта, заменил его двумя другими, наблюдая за тем, как её губы окружают их, и чувствуя, как скользит между ними её язык. Другой рукой он стянул бельё под её юбкой и, убрав пальцы из её рта, двинулся ими ниже. Драко заглянул в её медовые глаза и прошептал: — Ты должна вести себя тихо. Никаких этих сладких звуков. Гермиона тяжело сглотнула, а затем почувствовала, как его пальцы входят в неё. Она вдруг вздохнула, заставив Драко накрыть её рот свободной рукой. — Веди себя тихо, или из-за тебя нас поймают, и все узнают, как звучит Золотая девочка, когда кончает. Её сердце билось в бешеном темпе, когда она кивнула, млея от контроля, который он имел над ней. И его контроль ощущался гораздо лучше, чем её собственный, ведь всё, что ей нужно было делать — это слушать. Он надавил пальцами сильнее, входя глубже и заставив её вцепиться в его плечи. Раскрыв рот, она тихо вздыхала с каждым толчком его пальцев. Она крепко держалась за Малфоя, смотря на него в ответ. Что-то встало у неё поперёк горла, взволнованное его взглядом. Гермиона прикрыла глаза, откинув голову назад, позволяя Драко медленно покрывать поцелуями её шею. Его пальцы согнулись внутри неё, и она закусила нижнюю губу, заглушая тихий стон, вырвавшийся из горла. Большим пальцем он нашёл её клитор, нежно надавливая. Она уже чувствовала, как приближается к развязке. И не только из-за его пальцев, находящихся в ней, а из-за всего. Его запах — табака и мяты, что так возбуждал её, заставлял её уязвлённо падать в его руки. Его нежные губы на её шее. Его чёртов голос — низкий, горячий, ужасно дурманящий. Она хотела слушать, как он говорит, как шепчет ей на ухо, говоря о том, что она прекрасна. Это точно не были мысли о ком-то, кого она, как утверждала, ненавидела. Он обвёл её клитор, ускоряя движения. Её губы нашли его ухо, и он повторил её действие. Тёплое дыхание пустило табун мурашек вдоль её позвоночника, и она сильнее прогнулась, вжимаясь в него. — Скажи это снова, Грейнджер, — прошептал он. Его голос был полон чистого секса. — Скажи, насколько ненавидишь меня. — Я… чёрт! — произнесла она, сильнее сжимая его плечи. — Давай, скажи, что тебе не нравится, когда я к тебе прикасаюсь, — он закусил мочку её уха, медленно облизывая. — Скажи, что тебе это не нужно, что ты не думаешь об этом каждый день. Её дыхание было прерывистым, ощущение его повсюду заставило её бёдра затрястись, а колени подогнуться от полного удовлетворения. — Я нужен тебе, Грейнджер. Она кончила, вцепившись в Драко и застонав в его плечо. Её ноги так сильно тряслись, что ему пришлось придерживать её за талию. Гермиона оторвала голову от него, прислоняясь к стене. Грудь тяжело вздымалась, а в ушах звенело, когда она посмотрела на него. Драко всё ещё придерживал её, когда вытащил из неё пальцы. Обжигающий взгляд белых глаз пронзил её, когда он медленно облизал их, глядя на то, как она с трудом сглотнула. И осознанно вытащив их, вытер большим пальцем уголок рта. Её сердце билось так сильно, как никогда прежде, и она могла поклясться, что он слышал это. — Как мёд, — прошептал он. Затем, оставив лёгкий поцелуй на её губах, он ушёл. Она стояла, прижавшись к стене, в то время как её голова кружилась. Гермиона натянула бельё обратно. Она была как марионетка в его руках, но что волновало её больше всего, так это то, что она не могла найти в себе силы ненавидеть это.

***

Девяносто шесть, девяносто семь, девяносто восемь, девяносто девять, сто. Ровно сто шагов от класса, в котором был последний её урок, до кабинета директора. Гермиона была необъяснимо нервной в течение последних часов. После её стычки с Драко она боролась с мыслями о нём, которых никогда не должно было быть в её голове. Она хотела его, но не должна была. Не могла и не хотела. Она подошла к горгулье, и ступени начали вращаться, приглашая Гермиону войти в кабинет. Поднимаясь, она перебирала подол юбки и, подойдя к двери, неуверенно постучалась. Та сама распахнулась, и девушка заметила Макгонагалл, сидящую за столом, и Дамблдора в портрете за ней, что уже собирался уходить. — Ах, мисс Грейнджер! Я так рада, что вы здесь, — сказала она, вставая из-за стола. — Пожалуйста, проходите. Присаживайтесь, присаживайтесь. Гермиона села, расположив сумку у себя на коленях, пальцами осторожно играясь с ремешком. — Я уверена, что Тео уже скоро будет. — На самом деле, я несколько рада тому, что он задерживается, поскольку надеялась немного поговорить с вами. Она кивнула, нервно улыбаясь. Её глаза отыскали банку c лимонным щербетом на столе, и она принялась считать всё, что могла видеть. Один, два, три, четыре, пять… — Боюсь, я стала весьма загруженной в этом году. Обязанности директрисы превзошли мои изначальные ожидания, — она весело расхохоталась. — Я лишь хотела дать вам знать, что письмо, что вы написали в начале года, было потрясающим, и с тех пор я не получила ни одной совы с беспокойствами родителей. — Я рада это слышать, профессор. … шесть, семь, восемь, девять… — Теперь, — произнесла Макгонагалл более серьёзно, — вы хоть и являетесь старостой девочек, но это не освобождает вас от дисциплины. Я слышала о ваших стычках с мистером Уизли и мистером Малфоем. — Я вас уверяю, что с тех пор ничего не происходило. — Я знаю, моя дорогая, я лишь хотела спросить тебя, как твои дела, — Минерва улыбнулась, и Гермиона почувствовала, что готова открыться. — Хорошо, да, отлично. Пожилая ведьма медленно кивнула, сложив руки на столе. Она осторожно изучала свою гриффиндорку, и тут Гермиона вдруг осознала всё то, что она делает. Она прекратила теребить сумку, с улыбкой взглянув на Минерву. — Общались ли вы с момента последнего происшествия с мистером Уизли и мистером Малфоем? — Да, однако я держала дистанцию с ними двумя. Рон, что же, мы расстались, но с ним всё хорошо, — ответила Гермиона, сохраняя профессиональный тон. — Аврор Малфоя по пробации также попросил меня держаться на расстоянии от него. Минерва удивлённо вскинула брови. — Да? Хм, это весьма странная просьба. Он ведь не нарушает дисциплину? Она прочистила горло, надеясь, что её ложь была достаточно убедительной. — Насколько я осведомлена — нет. Мне кажется, Тео проводит с ним большую часть времени. Дверь кабинета распахнулась, и в помещение вошёл краснолицый Тео. Он быстро занял своё место, сбросив сумку и пробежавшись рукой по своим кудрям. — Прошу прощения за опоздание, профессор, Гермиона. Она посмотрела на него, обнаружив потемневшие карие глаза и нахмуренные в презрении брови. Он говорил с Драко? — Всё в порядке, мистер Нотт. Это собрание будет достаточно коротким. Для начала, я бы хотела поблагодарить вас обоих за замечательную работу в качестве старост в этом году. — Спасибо, профессор. — Спасибо, дорогая. — Ближе к делу. В этом году есть множество студентов, которым некуда вернуться на Рождество, в дополнение к тем, кто просто предпочитает проводить каникулы в Хогвартсе. Я предлагаю вам обоим организовать что-нибудь, чтобы привнести в замок чувство дома. Ничего такого, чтобы не отвлекает вас от других обязанностей, лишь что-то для тех, кто потерял свои семьи. Взгляд Минервы задержался на Гермионе во время её речи, заставив ту неловко поёрзать на стуле. Тео прочистил горло, прежде чем заговорить. — И что конкретно это будет? Украшения, домашнее печенье? — он был немногословен, звуча даже несколько неуважительно. — Думаю, что Теодор хочет спросить, что именно является целью. Будет ли это обмен подарками между студентами? Развлекательная программа для каникул? — это звучало как полнейшая чепуха, но ей не хотелось волновать Макгонагалл так, как это сделал Тео. — Всё, что будет в ваших силах, — улыбнулась она. — Дух Рождества важен для реабилитации, я доверяю вашему мнению, поскольку меня не будет во время каникул. Теперь, если мы всё решили, у меня есть много работы, к которой я должна вернуться. Гермиона взглянула на Тео, который быстро встал и, кивнув, вышел. Она извинилась за него, а затем побежала за ним по коридору. Он был невероятно быстр, длинные ноги несли его с такой скоростью, что она едва могла за ним угнаться. — Тео, остановись! И он сделал это в самом центре коридора, ожидая, пока она догонит его. Как только она подошла, Тео пошёл в нормальном темпе, перекинув сумку через плечо. — Эй, что случилось? — Мне плевать на Рождество и плевать на всех этих маленьких бедных сироток, — огрызнулся он. — Тео, стой, — сказала она, перегородив ему путь. — Ты ведёшь себя как придурок. Что случилось? Он посмотрел на неё, после чего запустил руки в волосы, глубоко и тяжело вздыхая. Он потёр глаза, затем на мгновение уставился в потолок, будто бы собираясь с мыслями. — Прости, я не это имел в виду. Хотя я действительно ненавижу Рождество. — Хорошо, в чём проблема? — Пэнси. Вот в чём, блять, проблема, — рявкнул он, снова обходя её. Она пошла за ним, когда он снова заговорил. — Мне жаль, что она наговорила тебе всё это, правда. Мерлин, она такая стерва. — Я думала, ты это уже знаешь, — сказала Гермиона, когда они завернули за угол в сторону своей гостиной. Тео открыл портретную дверь, пропуская её вперёд. — Я знал это, но после её слушания летом… Не знаю… мы будто поняли друг друга. Она была другой, пока мы не вернулись сюда. — Что изменилось? — спросила она, кладя сумку на диван. Он последовал её примеру, скинув туфли рядом с ним. — Я не знаю. Обычно я обсуждаю это с Малфоем, но не могу. Он присел на спинку дивана, когда она взяла стакан воды с кухни. Тео отмахнулся, продолжая ковырять ногти. — Почему? — спросила она, пытаясь не казаться слишком заинтересованной. — Он просто сказал бы мне порвать с ней, что он был прав с самого начала и что мне никогда не следовало встречаться с ней. Мне казалось, что она понимает меня, и мы могли бы разделить то, через что прошли, — сказал Тео, удивив Гермиону своей искренностью. — И не буду скрывать, она весьма хороша в постели. Она закатила глаза, но без какой-либо злости. — Почему он говорил, что тебе не следовало с ней встречаться? Он поднял глаза. — Как я уже говорил, этот парень состоит из секретов. Между ними что-то произошло, я не знаю. Нужно ли говорить о том, что когда он узнал о нас, то был в ярости. Так-то он не злой человек, поэтому, когда он выходит из себя, то становится понятно, что что-то не так. Она прислонилась к кухонной стойке, медленно отхлебнув из своего стакана и вспоминая начало года. Она спровоцировала его, Рон спровоцировал его, что такого они сказали? — Что он сделал? — спросила она. — Я не уверен, что мне стоит это рассказывать, ты уже достаточно его ненавидишь, и это лишь подольёт масла в огонь, — ответил он, легко хмыкнув. Гермиона пожала плечами в надежде, что выглядит достаточно равнодушной. — Если хочешь поделиться, то давай. Мне кажется, что ты больше слушаешь, чем делишься переживаниями. — Умнейшая ведьма нашего времени, — Тео улыбнулся. — Я слушаю, потому что имею такую привилегию, другие люди нуждаются в том, чтобы их слушали. Они прошли через куда большее дерьмо, чем я, и если я могу побыть ушами, то тогда я делаю что-то правильно. — Я могу быть твоими ушами, — произнесла она, делая ещё один глоток. Тео изогнул бровь, задумавшись на мгновение. Он оттолкнулся с дивана и подошёл к ней, оперевшись на стойку локтями. — Много чего случилось за день до начала учёбы. Я не собираюсь углубляться в подробности. Всё, что тебе нужно знать, это то, что он был в стельку пьяным. Он постоянно злился, поэтому, когда я рассказал ему о Пэнс, он вышел из себя. Мы были в маггловском баре и, если честно, то я, возможно, выбрал не самое подходящее время, чтобы сказать ему об этом, но подходящий момент бы так никогда и не настал, понимаешь? Это был несчастный случай, и на самом деле это была моя вина. — Что он сделал, Тео? — Он был пьян. Я помню, как рассказал ему. Слова вырвались сами собой, и следующее, что я помню, — как стакан в его руке разбился вдребезги. И бармен взбесился, так как Драко уничтожил весь бар. Все бутылки до последней, стаканы, дерево — всё разлетелось вдребезги. Заведение было заполнено магглами, которые видели, как бар, в котором они находились, волшебным образом взорвался, — он помолчал секунду, качая головой. — Мне пришлось наложить Обливиэйт на всех, кто там находился. Я едва успел замести наши следы. В Министерстве до сих пор не знают, кто это сделал. Он хотел, чтобы его поймали и отправили в Азкабан. Я облажался, очень сильно. Я его единственный долбанный друг, и я лишь сделал всё хуже. Гермиона ничего не сказала, когда он замолчал. Множество вопросов роилось в её голове, но она сдерживалась, чтобы не задать их, ради него. Она знала, каково это — не иметь возможности выговориться; чувствовать, как всё сжимается у тебя в груди, желая вырваться наружу. — Мерлин, я грёбаный идиот, — горько произнёс он. — Я так чертовски ненавижу себя, я должен порвать с ней. Просто я так беспокоюсь о том, чтобы быть хорошим человеком, и пытаюсь поступать правильно. Но я уже обидел его, и я… Он простил меня, я не знаю как и почему, но он простил. Ему не следовало этого делать. Он, блять, куда лучше меня. Гермиона тихо опустила стакан. Повернувшись в сторону Теодора, она посмотрела на него, склонившегося над стойкой и обхватившего голову руками. Поглаживая его спину, она пыталась успокоить хаос в его голове. Если до этого её мысли не были забиты вопросами, которые по большей части касались Драко, то это произошло сейчас. Было так много всего, о чём она не знала, а вместо этого она всегда предполагала худшее. Пришло время положить этому конец. — Я не знаю, что случилось, но знаю, что ты не плохой человек, Тео. — Ты едва меня знаешь. — Я знаю, что ты хороший человек, который так долго пытался быть хорошим, но иногда даже такие люди совершают ошибки. Ты безусловно замечательный друг, и порой лучшие из нас не всегда делают правильный выбор. Иногда тебе приходится делать то, что правильно для тебя, прежде чем ты сможешь исправить то, что сломано у других, — сказала она, водя рукой вверх и вниз по его спине. Тео выпрямился и посмотрел на неё успокаивающими карими глазами, прежде чем притянуть в свои крепкие объятия. Она обняла его в ответ, позволяя ему положить подбородок ей на макушку. — Ты великолепна. — Нет, я лишь ужасная лгунья. Я должна сказать правду, и это она. Ты можешь быть хорошим, но всё ещё лажать. Прислушайся к своим собственным советам. Никто из них не услышал, как отворился портрет, или последовавшие за этим шаги. Гермиона позволила ему обнимать её столько, сколько ему было нужно. Пока она была здесь — он мог обнимать её. И если честно, то и ей самой это было необходимо. — Я помешал? Тео отстранился, взъерошив свои кудри, и повернулся к Драко. Гермиона решила не смотреть на него и, взяв свой стакан с водой, отступила. — Привет, дружище, — воскликнул Тео. Она услышала это в его голосе — как он пытался казаться нормальным, жизнерадостным Тео, — но тот слегка дрогнул. — Всё в порядке? — спросил Драко более низким голосом, чем обычно. — Да, да. Мне лишь нужно переодеться, и мы пойдём в Хогсмид, да? — говоря это, Тео шёл спиной вперёд в свою спальню, на что друг кивнул. Гермиона направилась в свою комнату, всё ещё держа стакан с водой у губ, когда почувствовала нежную руку поверх своей. Её сердце забилось быстрее от простого прикосновения, и она остановилась, чтобы посмотреть на него. Его каменные глаза глядели на нее, пытаясь найти в её лице ответы на свои вопросы. — Всё хорошо, Грейнджер? Она кивнула, чувствуя, как грудь сжимается в замешательстве. Почему он был таким? Почему он не мог быть простым? Почему она ничего не понимала? — Да. На этот раз кивнул он. Драко отодвинул стакан от её губ, прежде чем наклонить голову и накрыть её губы своими. Она поцеловала его в ответ, хотя Тео находился всего за стену от них. Это было неправильно, опасно, но она могла бы трахнуть его прямо здесь. — Готов? — донёсся голос Тео из коридора. Гермиона быстро отстранилась и вошла в свою комнату, заперев за собой дверь. Она услышала приглушённые голоса, прежде чем всё стихло, и она была вынуждена остаться наедине со своими мыслями.