Various Storms and Saints/Грозы и Святые

Дзынь-дзынь. Дзынь-дзынь — Алло? — Гарри? — Миона? — Да, — она рассмеялась. — Прости, что не позвонила раньше, была немного занята. — Не волнуйся, я уверен, что ты как всегда ты, — сказал Гарри, немного шурша на другом конце провода. — Ну, ты как? — Вся в делах, но, думаю, в норме, — сказала Гермиона, покусывая нижнюю губу. — Ты говорил с Роном? — Нет, если честно. Я начал немного беспокоиться, пока Джинни не сказала мне, что он вёл себя как большой гребаный ребёнок. — Её слова, правильно я понимаю? — Ага, — он усмехнулся. — А ты говорила с ним? Гермиона покачала головой, хоть он и не мог видеть её. — Нет, я не особо уверена в том, сколько времени стоит переждать после расставания с кем-то. Я намеренно держалась на расстоянии, заставляя Тео делать обход у гриффиндорской гостиной и всё такое. Я просто надеюсь, что у нас всё будет в порядке. — Так и будет. Это Рон: ты знаешь, каким он бывает, — между ними повисла длинная пауза. Гермиона поднялась со своей кровати, бесцельно ходя по комнате. — Как у тебя дела? Как проходит обучение? — Я не ненавижу это настолько, насколько думал, что буду ненавидеть. Много тренировок, и сдаётся мне, что Джинни будет очень довольна, когда мы увидимся в следующий раз. — Гарри! — она рассмеялась, это было приятно. — Так значит, ты говоришь, что теперь ты в отличной форме? — Я не говорю, что это не так, — она могла слышать улыбку в его голосе. — Я бы хотела, чтобы ты был здесь. — Порой и я этого хочу, — признался он. — По ночам становится одиноко, и кошмары меня не отпускают. — Джинни сказала, что ты не особо говоришь с ней о том, как себя чувствуешь, — аккуратно начала Гермиона, пройдясь кончиками пальцев по комоду. — Я не виню тебя, но если тебе нужен кто-то, с кем можно поговорить, я здесь. Я могу даже не отвечать, а только лишь слушать, если тебе станет легче. На том конце послышалось больше шороха и звук чайника вдалеке. Она ждала его ответа, глядя на фотографию с родителями, сделанную, когда ей было семь. — Честно говоря, Гермиона, я чувствую себя дерьмово, — наконец ответил Гарри. — Я не знаю, что делать с собой. Точнее, знаешь, мы провели годы, пытаясь решить все эти проблемы, и все так долго рассчитывали на меня. Я чувствую, будто уже прожил целую жизнь, а мне едва исполнилось восемнадцать. Понимаешь… что мне остаётся? Я получил чёртову славу, плевать. Я всегда буду таким для остальных, но как насчёт сейчас? Что мне делать сейчас? Что-то в том, как Гарри говорил, задело её. Задело, потому что она прекрасно понимала, что он имеет в виду. — Ты хочешь, чтобы я ответила? — Да, пожалуйста. Гермиона забрела в гостиную, расположившись в кресле в цветочек. — Думаю, что твои чувства абсолютно обоснованы. Никто не готовил нас к войне и её последствиям. Мы были на этой своеобразной высоте, когда спасли всех, а теперь, когда мы упали, реальность настигла нас. И, Гарри, я искренне считаю, что тебе осталось ещё так много всего. Теперь у тебя есть семья, Джинни. Ты вырастешь и создашь с ней семью, которую хотел иметь со своими родителями. У тебя есть миллион вещей, которые тебе лишь предстоит испытать. Я к тому, покидал ли ты когда-нибудь Англию? — Хогвартс находится в Шотландии. Она улыбнулась. — Ты знаешь, о чём я. Есть так много всего, даже слишком, на самом деле, для тебя. И подготовка к аврорату длится лишь год. После этого ты волен выбирать, как сложится твоя жизнь. Ты можешь выбрать больше никогда не работать. Или вернуться в школу, сдать Ж.А.Б.А. и стать профессором по ЗоТИ, которым всегда хотел быть. Весь мир твой, Гарри. Тебе больше не нужно ни перед кем отвечать. На другом конце было тихо, настолько тихо, что она даже проверила, был ли он всё ещё на линии. Спустя какое-то время, она услышала тихий всхлип. — Гарри? — Я тут, — он прокашлялся. — Я тут. — Я тоже, — проговорила Гермиона. — Я всегда здесь. Портретная дверь распахнулась, и за ней появились два слизеринца. Гермиона уже могла слышать их из коридора. Она поднялась со своего места и направилась в собственную комнату, когда они вошли. — Гермиона! — воскликнул Тео. — Мерлин, что это такое? — Мобильный телефон, — ответила она. — С помощью него ты можешь говорить с людьми, которые находятся далеко. Глаза Тео расширились. — И ты делаешь это сейчас? Она кивнула. — Да, Тео, именно. — С кем? — С Гарри. — Поттером? — он снова отшутился и оторвал телефон от её уха. — Привет, Гарри Поттер, это Тео Нотт, и мне кажется, что мы станем отличными друзьями. — Тео! — воскликнула Гермиона. — Гарри говорит, что любит тебя и поговорит с тобой позже, — произнёс Тео, шагая по коридору к своей комнате. — Теперь я говорю с ним! Она слегка рассмеялась, когда он ушёл, жалея о том, что не подготовила Гарри к выходкам Тео. В другой стороне комнаты стоял Драко, осторожно наблюдая за ней. Гермиона посмотрела прямо в его глаза, не позволяя неловкости взять над ней верх. Мёд встретился с серебром, и она не поняла, как себя вести. Он ничего не говорил, лишь смотрел, как и обычно. Гермиона развернулась, намереваясь вернуться в свою комнату, и когда она почти закрыла дверь, до неё донеслось: — Ты избегаешь меня. Она, прищурившись, посмотрела на него. — Я не хотела раздражать тебя. Драко промычал в ответ, когда громкий смех послышался из комнаты Тео. Они оба посмотрели в одном направлении, после чего снова друг на друга. Гермиона осторожно потёрла руку через свитер, чтобы не заставить ту кровоточить. Шрам горел, когда она смотрела на него, как будто знал, что нуждается в нём. Её рука обзавелась собственным разумом. — Я принимаю твоё извинение, — произнесла она. — Это заняло у тебя несколько дней. — Я могу с такой же лёгкостью забрать свои слова назад, — он кивнул, медленно пробежавшись языком по своим зубам. — Мистер Фейрер сказал мне держаться от тебя на расстоянии. Брови Драко слегка дрогнули. — Почему? Он считает, что я опасен? — Нет, на самом деле. Проблема во мне. — Это что-то новенькое. Она фыркнула. — Я знаю. По всей видимости, я спровоцировала твои стычки с Роном, так что, держась от тебя подальше, я спасаю тебя от проблем. — Фейрер так сказал? — спросил Драко, звуча незаинтересованно. — Он назвал меня центром внимания, — сказала Гермиона, играясь с дверной ручкой. — Должно быть, он что-то себе напридумывал, здесь не было никаких драк. — Драк, начатых твоим парнем. — Бывшим парнем. Их взгляды снова встретились, и боль в её предплечье усилилась. Она снова потёрла его, концентрируясь на том, чтобы не подойти к нему и не поцеловать прямо здесь. Это бы решило её проблему, и он смотрел на неё этими долбанными глазами. — Бывший, — повторил Драко, засунув руки в карманы своих брюк. Наблюдая за ним, она заметила белую конфету, мелькающую у него во рту. Она потёрла сильнее. — Каковы условия твоего испытательного срока? Он слегка закатил глаза. — Никаких драк, алкоголя, неконтролируемой магии, никакого выхода за пределы Хогварста без особого разрешения, и я должен быть в сопровождении доверенного лица, — он усмехнулся. — Я должен получать высокие баллы, быть практикантом. Я не могу отправлять или получать сов, только если они не от Министерства, а ещё не могу быть пойман где-либо в одиночку. — Это всё? — Нет. Она кивнула на его краткий ответ. — Тебе нужна стажировка? — он кивнул. Гермиона вспомнила тот день, когда пошла воровать ингредиенты из запасов Слизнорта. Она вошла в свою комнату и подошла к столу, настрочив что-то на куске пергамента и оставив свою подпись. Затем она уверенно пересекла гостиную и протянула записку Драко. — Отдай это профессору Слизнорту. — Что это? — спросил он, смотря только на неё. — Он предложил мне стажировку по зельям, но я так и не дала ему ответа, так что даю сейчас. Передай это ему. — Я тебе не сова, Грейнджер. Она вздохнула, вытянув записку ближе к нему. — Просто возьми её. Драко взял пергамент и прочитал содержимое. — Нет. Мне не нужны подачки. — Это не подачка, воспринимай это как одолжение. Тебе нужна стажировка, Слизнорту нужен практикант, а всё, где стоит моя подпись, по какой-то причине считается крайне важным, — сказала она, отступив. Он сощурил глаза, запихивая записку в карман. — И с чего бы тебе оказывать мне услугу? У Гермионы не было ответа, она чувствовала, будто должна ему после того, как он извинился. Всё, что касалось их взаимодействий, приводило её в полное замешательство. В нём было что-то такое, что-то настолько отличающееся от того, кем он был раньше, и она не могла это игнорировать. Возможно, это было перемирие. — Теперь ты мой должник, — просто ответила она. — И чего ты хочешь? — его голос понизился, когда он лениво посмотрел на неё сверху вниз. Она хотела поцеловать его, так сильно хотела. Ради своей руки, разумеется. — Я дам тебе знать.

***

— Чем займёшься на Хэллоуин? — спросила Джинни во время прогулки по Хогсмиду. Она держала во рту сахарное перо, которое они только что купили в Сладком королевстве, настояв на том, что чтобы помириться с Роном, нужна конфета. Очень много конфет. — Ничем, наверное. Я сомневаюсь, что когда-либо отмечала Хэллоуин, — сказала Гермиона, забрасывая в рот бобы со всевозможными вкусами. — Никогда? — уточнила Джинни. — Даже когда была маленькой? — Нет. — Ну, тогда мы обязаны что-то сделать! Впрочем, это должно быть за день до праздника, потому что я собираюсь увидеться с Гарри в день, ну, знаешь, его родителей. Гермиона кивнула. — Да, конечно. — Ему, кажется, стало лучше после вашего разговора, — сказала она, вынимая изо рта кусок сахарного пера. — Я рада, мне тоже стало лучше. Я ненавижу ссориться с ним и Роном, — они подходили к замку. — Думаешь, всё будет в порядке? — С Роном? Да, в полном. Мы с мамой накричали на него, но не стесняйся сделать это сама, если у тебя есть, что ему сказать. Думаю, ему стыдно больше, чем когда-либо. Когда они вошли в замок, Рон ждал, стоя у стены и играя с карточкой из-под шоколадной лягушки. Он поднял взгляд, когда услышал голоса, и маленькая смущённая улыбка появилась на его лице. Гермиона улыбнулась в ответ, на самом деле радуясь тому, что снова видит его добрые голубые глаза. — Привет, — произнёс он, перебирая карточку между пальцами. — Привет, — ответила Гермиона. — Мне очень жаль. Я идиот и придурок, а ты заслуживаешь кого-то гораздо лучше меня. Мне так чертовски жаль, что я ударил тебя, это было совершенно случайно. Я бы никогда не обидел тебя, ты должна это знать. И я считаю, что мне повезло, потому что ты вообще есть в моей жизни, и пусть даже как лучшая подруга — я счастлив. Я бы сказал, что люблю тебя, но не хочу отпугивать, — выпалил Рон. Гермиона рассмеялась. — Ты тоже прости меня за то, что была не самой лучшей девушкой. Так что, теперь у нас всё хорошо? — Да, — он улыбнулся. Втроём они направились к полю для квиддича. Рон говорил о том, что он наконец-то нашёл карточку Андроса Неуязвимого, которую искал годами. Джинни начала подшучивать над ним, и пока они шли, Гермиона чувствовала лишь то, как гигантская дыра в её животе становится больше. Они были её друзьями, и ей следовало бы быть счастливой, ведь она снова с ними, в этом месте. Это была та самая нормальность, которой ей не хватало, она была Гермионой Грейнджер, которую пыталась вернуть, но вдруг всё стало каким-то неправильным. Простила ли она Рона слишком легко? Что-то на задворках её сознания говорило ей, что да. Он сделал предположение о том, кем она являлась. Разве Рон из всех людей не должен знать её? Не должен ли он знать, что она бы никогда не причинила ему боли? Но она причинила, причём с кем-то куда хуже Тео Нотта. Это всё не имело смысла. Эти отношения были вынужденными, как и перемирие с ним. Гермиона была зла и чувствовала себя виноватой за эту злость. Прощение Рона было правильным решением, ожидаемым. Это укололо её, слабенький голосок говорил ей, что нормальность была больше не для неё. Комок из слёз застрял в её горле, когда они обогнули угол, и она остановилась. Она не могла снова быть этим человеком. — Миона, ты в порядке? — спросила Джинни. — Мне вдруг стало очень плохо, простите. — В последнее время тебе часто нездоровится. Всё хорошо? — Да, нормально. Я думаю, это всё стресс. Вы, ребята, идите без меня, — сказала она, развернувшись в обратную сторону. Джинни что-то прокричала, но она не расслышала, охваченная паникой. Гермиона оказалась на движущейся лестнице, застряв в ожидании, пока ступени снова соединятся. — Гермиона Грейнджер? Маленькая гриффиндорка стояла на лестнице вместе с ней. Девочка смотрела на её зелёными глазами, полными надежды, и с робкой улыбкой. — Ты ведь Гермиона Грейнджер, так? — Да, — она улыбнулась, чувствуя панику. — А как тебя зовут? — Сильви Робертс, я первокурсница, — малышка была такой застенчивой. — И гриффиндорка, как я погляжу. Хороший выбор, — быстрее, быстрее. Сильви рассмеялась. — Я хотела быть на Гриффиндоре с того момента, как услышала о тебе. Гермиона вскинула брови. — Правда? — Ага! Ох, я была так взволнована, когда получила письмо! — она продолжила. — Мои родители — магглы, мы даже не знали о том, что магия существует. Когда я получила своё письмо, мы с мамой сразу же пошли в Косую аллею и разузнали обо всём, о чём только могли. Конечно, слышать обо всём произошедшем было ужасно, но потом я узнала о тебе. Лестница прекратила движение у нужного выхода, позволяя двум девочкам сойти с неё. Гермиона обнаружила, что сейчас ей не хотелось бежать. — Где ты увидела меня? — В «Ведьмином досуге» была статья о тебе. Ты магглорожденная волшебница, самая сильная и умная ведьма со времён Ровены Когтевран, так было сказано, — Сильви остановилась перед гостиной Гриффиндора. — Моя мама просто влюбилась. Она читала о войнах больше, чем я. Она знала, насколько кошмарным это было, и как они пытались избавиться от таких, как мы. Но потом появилась Гермиона Грейнджер, бросающая вызов всему миру, что ополчился против неё, но она сделала это. Ты спасла мир, — она улыбнулась так тепло, что это разбило Гермионе сердце. — Благодаря тебе я нахожусь здесь и наслаждаюсь каждым моментом, и я пообещала маме, что не буду тратить время впустую из-за тебя. Ты моя героиня, правда, даже когда я не знала, что ты боролась за меня. Спасибо тебе, Гермиона. Сильви вошла в гриффиндорскую башню, оставляя Гермиону потрясённой посреди коридора. У войны была цель, каждый имел свои причины для борьбы. Гарри боролся за всех тех, кто умер, любя его. Рон за свою семью. Гермиона же боролась за таких, как она. Она сражалась за следующую магглорожденную волшебницу с надеждой и магией настолько же мощной, как и у любого чистокровного, имеющую такое же право на жизнь. Гермиона встретила ту, за кого боролась, и стены начали рушиться. Слёзы защипали ей глаза, когда она побежала в сторону туалета старост. Распахнув дверь, она почувствовала мокрые дорожки на щеках. — Чёрт, — прошептала она, наивно вытирая слёзы, что не собирались останавливаться. — Чёрт, прекрати плакать! Гермиона схватилась за фарфоровую раковину так, что костяшки побелели, когда она свесила голову. — Перестань плакать. Она подняла взгляд. Кто был в зеркале? Это была не Гермиона Грейнджер, это был не тот человек, которого описала та девочка с наивными глазами. Это была не та девушка, что могла смеяться со своими друзьями и притворяться, что всё было в норме. Всё было не в норме, это было максимально далеко от неё. Слёзы свободно падали из неузнаваемых медовых глаз вниз по щекам, которых она никогда раньше такими не видела. Кем был этот человек? Она плакала, чувствуя ноющую пустоту в груди, а руки, вцепившиеся в раковину, начали болеть. Её предплечье горело. Она посмотрела на себя в зеркало: оливковая кожа, повсюду вьющиеся каштановые волосы, налитые кровью глаза, под ними тёмные круги, нездорово бледные щёки. Кто ты? Гермиона закричала на девушку в отражении, и та закричала в ответ. — Хватит! Количество слёз, стекающих по её лицу, могло соперничать с рекой Нил. Смятение и ненависть, которые она испытывала, не были похожи ни на что другое. Она была неузнаваема. Она жила вне себя, плыла где-то на задворках сознания, пойманная в ловушку между тем, кем она является, и тем, кем она была. Потерянная во внутреннем хаосе и бесконечной войне. — И что ты скажешь своему учителю, мисс Миона? — спросила её мама. Малышка распрямила плечи и задрала подбородок. — Моё имя — Мермайни Грейнджер! Мне пять лет, и я люблю школу! Миссис Грейнджер опустилась на корточки перед дочкой, пригладив её гриву. — Гер-ми-о-на. — Мермайни! Миссис Грейнджер рассмеялась. — Повторяй за мной. Гер. — Гер. — Ми. — Ми. — О. — О. — На. — На. — Гермиона. — Мермайни! Гермиона Грейнджер. Гермиона Джин Грейнджер. В отражении была не она. Но кто тогда? Кто смотрел на неё, будучи таким разбитым, помятым, искалеченным? — Твою маму зовут Роксана. Папу — Томас, — прошептала она, не сводя глаз с разбитой девушки. — У тебя три замечательных лучших друга. Ты любишь читать. Книги — твоя любимая вещь на планете. Ты живёшь в Лондоне. Медовые глаза застилала пелена из слёз, и она наблюдала за тем, как они стекали. — Ты жила в Лондоне, — вновь шёпот. — Ты ненавидишь вкус тыквы. Ты всегда хотела младшую сестрёнку. Твои родители… И это снова произошло. Она не могла ассоциировать себя с отражением. Оно издевалось над ней. Кто я такая? Дыхание стало рваным, она задыхалась, сжимая раковину настолько сильно, что пальцы, казалось, вот-вот должны были сломаться. — Чёрт, — пробормотала она сквозь стиснутые зубы. — Чёрт, чёрт. Зеркало разбилось. Всё случилось так быстро. Её костяшки кровоточили. Стекло было в раковине, в её коже. Гермиона в отражении была искажена, разбита. Она была сломлена, разваливаясь на кусочки. Она была острыми осколками стекла, готовыми поцеловать кожу любого, кто прикоснётся к ней. Заставить их истекать кровью, заставить их плакать. Она была зеркалом, показывающим каждому именно то, что они хотели видеть. Но штука с зеркалами заключалась в том, что каждый видел что-то своё. Она была чем-то особенным для всех, кто смотрел на неё, рассчитывал на неё. Существовало так много версий Гермионы Грейнджер, и она не могла разобраться ни в одной из них. Кто она теперь, в туалете старост, плачет, мечтая о жизни, которую ей никогда не суждено прожить? Кем она была в этот печальный октябрьский день? Кем она была в осколках зеркала в крови, что запачкала её кожу? Кто я?