Нежданный гость (из цикла "Игра теней" - 10)

Когда Лютик просыпается, за окнами совсем светло, и где-то неподалеку орет петух. Звонкое кукареканье врывается в виски пульсирующей болью, во рту гадко, тело покрыто липким холодным потом. Он обнаруживает, что сидит на кровати — широкой, застеленной чистым бельем. Комната пуста. Неуютная, необжитая. Ну надо же, вяло думает Лютик, уложили в гостевой спальне, к себе не взяли… Вот и вся любовь, едреныть. Он осторожно спускает ноги на пол, морщится от прикосновения холодных половиц, нашаривает на спинке стула свою одежду. Кое-как застегнувшись и взъерошив спутанные волосы, бредет на выход. Двор залит солнцем. Лютик жмурится и утирает непрошеные слезы. Из кухни тянет ароматом жареного мяса, и к горлу подкатывает тошнота. — Нашли время готовить, — бормочет он. — Помереть без мучений не дадут… Он тащится через пустынный двор к колодцу, долго возится с веревкой и ведром, и, наконец, добывает воду. Она ледяная и очень вкусная. Лютик выпивает, наверное, полведра, а остальное, собрав в кулак остатки воли, обрушивает себе на голову. Вода струится по лицу, плечам, затекает за пояс штанов, и утренний похмельный стояк тут же скукоживается. Зато возвращается относительная бодрость духа. — Ну что же, — говорит Лютик громко, ставя ведро на землю. — Я снова не понял, куда все подевались? Дорогой нежданный гость тут, значит, агонизирует в одиночестве… — Почему же в одиночестве? — из дверей кухни выходит Ленора, щурится на солнце. — Я уж давненько встала, обед вот затеяла. А вы что-то бледненький, милсдарь. Хозяева замучили? — Давно не пил, — машет рукой Лютик. Про «хозяева замучили» он старается не думать. — Навык растерял. Да и вино у вас тут, знаете ли, крепкое какое-то, не то что у нас в Новиграде — вода водой. — Компотика? — Ленора с готовностью подходит к нему и протягивает кружку с холодным яблочным взваром. — Благодарствую, мазель, — Лютик с удовольствием хлебает сладкую ароматную воду, чувствуя, как возвращаются силы. Ленора смотрит на него, прищурившись сквозь прядь волос. Касаясь его плеча грудью. Соблазнительная, свежая, как булочка… — Может, милсдарь прилечь изволит? — бархатным голосом спрашивает она. — У меня тут прохладно, в светелке… У Лютика заинтересованно привстает. С похмелья всегда хочется трахаться. Он вспоминает, как после ночных загулов просыпался между двух горячих тел и тут же получал свое — хоть и ныл, бывало, что сил нет и башка раскалывается. Разве ж они когда слушали его нытье? Просто брали свое, обжигая горячим дыханием, сводя с ума грубыми ласками, причиняя сладкие мучения… Что ж, если ведьмаки снова решили его кинуть, то остается только воспользоваться щедрым намеком Леноры. Он идет следом за девушкой, не сводя взгляда с ее плавно покачивающихся бедер, но замирает, как вкопанный, когда слышит за спиной негромкое: — Лютик. Геральт стоит в двух шагах от него, обнаженный по пояс, в узких холщовых штанах. С его волос, распущенных по плечам, капает вода, капли блестят на бледной коже, изрезанной шрамами. Лютик машинально отмечает среди них новые, незнакомые. Усмехается, облизнув губы. — Утречко, ведьмак, — говорит он. — А я вот тут собрался прилечь ненадолго. После вашего вина что-то тяжко. — Ляжешь — хуже будет, — отзывается Геральт, и звучит это очень двусмысленно. — Лучше тебе искупаться. Вода сегодня отличная. Ламберт никак не вылезет, чтоб его водяник за яйца цапнул. А я пришел за тобой. Ленора смотрит через плечо на Лютика, и он отводит глаза. Медлит, но все же делает шаг к Геральту. И еще один. Его неодолимо влечет к нему, словно на крепкой золотой нити, протянувшейся от сердца к сердцу. И когда он подходит совсем близко, Геральт протягивает руку и снова касается седой пряди в его волосах. — Знаешь, — говорит он. — А тебе не идет. — Знаешь, — отзывается Лютик. — Мне как-то похрен. Поцелуй выходит жадный, глубокий, тягучий, как воспоминания. Губы обветренные, жесткие, щетина царапает рот… Лютика пронзает острая сладкая стрела возбуждения, тело само льнет к крепким рукам, притираясь пахом, он чувствует стояк Геральта и еле слышно стонет в поцелуй, потому что терпеть это невозможно. Прошлое мягко обнимает его — знакомым запахом, привычным жаром и предвкушением новой игры. — Идем, — говорит Геральт, отстранившись спустя целую вечность. Лютик оборачивается через плечо, но Леноры во дворе нет. Они выходят из поместья и спускаются к шелковисто поблескивающей реке. На крутом зеленом берегу стоит беседка, увитая плетями винограда, мраморные скамьи внутри потрескались от времени. На песке у воды сидит Ламберт и жрет виноград. — Какие люди, — говорит он. — Угощайся, Лютик. Что-то ты неважнецки выглядишь. — Пусть искупается, — улыбается Геральт. — Сразу в себя придет. Лютик берется за пояс штанов и тут же замирает. — Я один, что ли, пойду? — Иди-иди, — мурлычет Ламберт. — Мы уже устраивали заплыв. Обсохнем пока. Лютик пожимает плечами. Тело кажется легким, как пушинка, в животе приятно щекочет. Чувствуя на себе пристальные взгляды, он потягивается, затем неспешно стягивает рубаху, расшнуровывает завязки и спускает штаны с бедер. Позади раздается свист восхищения. — Надо же, — говорит Ламберт. — Как тебе удалось не нажрать бока с твоим образом жизни? — Трахался много, — усмехается Лютик, не оборачиваясь. — Очень способствует поддержанию формы. Геральт за его спиной издает неопределенный звук, и Лютик, не дожидаясь продолжения, с разбегу влетает в прохладную чистую воду, подняв тучу брызг. Тут же ныряет, проплывает несколько саженей и, отфыркиваясь, встает на песчаное дно. — Хорошая водичка, — весело говорит он. Геральт, растянувшийся на песке, лениво поднимает голову и, прищурившись, смотрит на Лютика сквозь пряди упавших на глаза волос. Ламберт, пристроив голову на его животе, обкусывает с веточки виноградины. — Трахался, говоришь? — жуя, уточняет он. — А ты хотел, чтобы все эти годы я соблюдал целибат? — язвит Лютик, падая на спину и лениво выгребая руками. — Я бы хотел знать, что ты жив, — вдруг тихо говорит Ламберт, разглядывая виноградину. Лютик внезапно осознает, с какой болью им пришлось жить все эти годы — болью, которая любого человека могла бы свести в могилу, но ведьмаков она только грызла изнутри, не в силах победить стальное нутро и железную выдержку. Подтачивала, как ржавчина, отравляла кровь, но не убивала. Если бы Лютик точно узнал тогда, что Геральт и Ламберт мертвы, он даже не представлял себе, как пережил бы эту весть. Его держала на плаву надежда, что эти двое живы. Ведьмаков же держало непонятно что. Он ныряет, задержав дыхание, открывает глаза и смотрит на колышущиеся водоросли в пронизанной солнцем толще воды. А потом выныривает и выходит на берег, чувствуя, как дрожат ноги и сводит бедра. Шаг по мягкому песку — и Лютик оказывается совсем рядом с ведьмаками. Опускается на колени и смотрит на мелкие камешки, блестящие на солнце. — Я пытался жить без вас, — говорит он, не поднимая головы. — Но вы не оставляли меня в покое. Ни дня не было, чтобы я не… вспоминал. Даже когда встречался с другими, спал с ними, целовал, обещал долгое счастливое будущее, но никогда, никогда не сдерживал этих обещаний. Я не верил в то, что мы когда-нибудь встретимся снова, но не мог предать эту память, те чувства, которые… Блядь. — Он поднимает голову и смотрит на ведьмаков. — Звучит все это пафосно до усрачки, но это правда. Вы были со мной всегда. В моих странствиях, в моих снах, в моей постели, в моем сердце. От вас нигде не было покоя. А я, признаться, хотел этого. Покоя. Потому что это не жизнь была, а мучение. С вами… но без вас. Он снова опускает голову и ждет. На песок падают две тени. На его затылок ложится теплая рука, вторая касается его плеча. Лютик закрывает глаза и отдается этим прикосновениям, ведется на них, как и раньше, и мир вокруг, наполненный солнцем, пением птиц и плеском воды, внезапно перестает существовать.