Нежданный гость (из цикла "Игра теней" - 10)

Въехав на небольшой пологий холм, Лютик осаживает лошадь и смотрит на залитую предзакатным солнцем долину. Окидывает взглядом кудрявые рощицы, вспаханные поля, зеленые ровные квадраты виноградников, и сердце начинает щемить в сладком предвкушении. Он не заезжал в Туссент уже много лет. С тех пор, как тогда, с Геральтом и Ламбертом, он посетил этот поцелованный богами край любви, солнца и вина. Прошло много времени. Иногда Лютику кажется, что слишком много. Глобальные события, перевернувшие историю мира, разрушили его маленький уютный мирок, разлучили его с теми, кого он любил до безумия. Война, боль, грязь — все это он видел с одной стороны, убегая от собственных воспоминаний и липкого животного страха. А они — те двое желтоглазых монстра — оказались по другую сторону этой границы. Лютик потерялся. Исчез. Метался по дорогам, как загнанный зверь, прятался в городах, растворялся в собственной боли. Но не забывал. Ничего и никогда. До него доходили самые разные слухи. О гибели Цири, о смерти Геральта, Ламберта, остальных… Эти истории сменялись другими, оптимистичными. Он не знал, чему верить, и единственное, чего он хотел — это скрыться где-нибудь навсегда, навечно. Заснуть и проснуться, когда все закончится. Все закончилось раньше, чем он предполагал. Цири стала императрицей. На земле воцарился мир. Люди и нелюди зализывали раны, возвращались к обычной жизни. Лютик тоже попробовал вернуться — поселился в Новиграде, подкопил денег, купил таверну, чуть не женился, но потом решил, что хватит с него драм. Пел по вечерам ради удовольствия, почти бросил пить, а, обнаружив в волосах первую седую прядь, не побежал к цирюльнику за краской. В конце концов ему уже тридцать семь, не мальчик, далеко не мальчик… Когда-то давно он им был. И с ним были двое, которые позволяли ему не взрослеть. Иногда он думал: интересно, где сейчас Геральт? А Ламберт? Чем они занимаются, если живы? И где лежат, если мертвы? В такие моменты он наливал себе вино и пытался заговорить с ними — через время и пространство. Услышать их голоса — плотские или призрачные, неважно. Иногда ему казалось, что до него доносится тихий ехидный смех Ламберта и задумчивое «хм» Геральта. А иногда он даже чувствовал их прикосновения — бесплотные и нежные, похожие на поцелуи ветра. И сердце терзала боль. А потом он получил это письмо. Написанное витиеватым почерком, без подписи. Просто адрес в Туссенте, нарисованная карта и грубая сургучная печать. «Корво Бьянко». Куда, зачем?.. Он не планировал возвращаться в княжество, не хотел зря ворошить прошлое. Но загадочное письмо все же пробудило в нем любопытство — в конце концов делать ему особо нечего, небольшое путешествие на юг не повредит, а узнать, что такое «Корво Бьянко» было интересно. Может, новый бордель открыли, а он и не в курсе… Лютик усмехается про себя, достает смятое письмо и сравнивает карту с лежащим перед ним пейзажем. Все сходится — дороги, указатели… Корво Бьянко — это, вероятно, вон то небольшое поместье, выглядящее так, будто по нему строем прошлись нильфгаардцы. Забор в руинах, несколько построек внутри, включая жилой дом, выглядели заброшенными. — Интересно, — бормочет Лютик, убирая письмо за пазуху. — Если там ожидали такого высокого гостя, как я, то какого хрена не подмели двор? Он пришпоривает лошадь, спускается с холма и скачет в сторону поместья. Несколько крестьян, работающих на виноградниках, выпрямляются и смотрят ему вслед. Мимо летят зеленые рощицы, ветер свистит в ушах и треплет волосы, изрядно отросшие за последнее время, тихонько гудит в струнах лютни, притороченной к седлу. Лютик чувствует удивительную легкость, словно вместе с пылью дорог с него сдуло тяжесть прожитых лет, и он снова юн, беззаботен и весел. Только вот как же не хватает тех, кто сейчас ворчал бы на него и бесил своим непроницаемым видом… Его личных монстров. Его ведьмаков. Лютик подъезжает к приоткрытым воротам поместья и останавливает лошадь. Спешивается и, вежливо постучав пару раз по створке, заходит в двор. Внутри пустынно и неухоженно, хотя кое-какие работы по восстановлению все же ведутся. Некоторые клумбы засажены цветами, поникшими от жары, рядом с конюшней стоят ведра с краской. Дорожка щедро присыпана соломой и завалена конскими яблоками. Дом в глубине двора выглядит нежилым. — Эй! — поразмыслив, подает голос Лютик. — Есть кто? Дверь, ведущая, вероятно, в винный погреб, открывается, и на пороге, утирая рот рукавом, появляется долговязый парень. Увидев гостя, он икает, от неожиданности чуть не заваливается назад, но вовремя хватается за косяк. — Ох ты ж, батюшки, — говорит он заплетающимся языком. — Вы кто еще такой, милсдарь? Лютик достает письмо и машет им перед носом пьянчужки. — Прибыл по приглашению, — сухо отвечает он. — Но мне совершенно неясно, кто меня пригласил. Вряд ли это ты. Хозяева дома? — Хозяев, ик, нет, — отвечает парень. — Уехали они с утра пораньше, да так и не возвратились пока. Что-то я не припомню, чтобы они кого в гости звали. — Даже если так, — говорит Лютик, — то мог бы с дороги и винца мне подать, в горле пересохло. Или ты думаешь, что я ехал сюда только чтобы полюбоваться на твою физиономию? Парень надувается, как индюк, но не успевает ничего сказать. Из-за сарайчика выходит девушка — стройная, как лань, в легком белом платье с глубоким вырезом. Босоногая, с растрепанными каштановыми волосами и ясными синими глазами, она выглядит настоящей красавицей. — Рон, — говорит она. — Нехорошо так обращаться с гостем. Ты опять в погребе торчал, признавайся? — Прости, Ленора, — потупившись, отзывается парень. — «Прости», — фыркает она. — Мне-то что? Хозяева не досчитаются бутылок, тебе же влетит. А вы, милсдарь, проходите, присаживайтесь вот тут, в тенечке. — Она провожает Лютика к скамейке под навесом из дикого винограда. — Рон, поставь лошадь господина в конюшню и напои. А вам чего принести? Вина или воды? Есть домашний яблочный отвар, холодненький, только вчера в погреб поставила… — Вина, — ослабевшим голосом просит Лютик, вперив взгляд в соблазнительное декольте. — Можно сразу бутылку. Кстати, тебе что-нибудь известно о том, что меня здесь ждут? — Нет, милсдарь, — качает головой Ленора. — Хозяева ничего не говорили. Да и не бывает здесь гостей. На моей памяти еще ни одна живая душа сюда не приезжала, а я уж полгода как тут работаю… — Ну и ладно, — говорит Лютик. — Неси вино, милая, хоть ты мне компанию составишь. Да и поеду я. Нежданный гость, как говорится, хуже краснолюда. Ленора уходит в погреб. Лютик стягивает шейный платок, расстегивает и снимает дублет, закатывает рукава влажной от пота рубахи. Волосы неприятно липнут ко лбу. Усталость, накопившаяся за время путешествия, накатывает как прилив, мешаясь с разочарованием: оказывается, это была чья-то дурная шутка. Тащиться через полстраны ради чего? Ради того, чтобы вина попить и девицу пощупать? Так это можно было и в Новиграде устроить… Ленора приносит Лютику бутылку с запыленной этикеткой, стакан и гроздь винограда на тарелке. — Угощайтесь, милсдарь, — говорит она. — А потом, коли хотите, прилягте вон там, в беседке на бережку. Вам отдохнуть надо с дороги. — Спасибо за гостеприимство, — улыбается Лютик. — Надеюсь, ты проводишь меня… покажешь, куда лечь и все такое… Сам я точно заблужусь, поэтому… Он осекается на полуслове и едва не роняет стакан. Потому что во двор, залитый оранжевым светом закатного солнца, в клубах пыли влетают два всадника. Огненный ореол окружает их темные силуэты, золотые лучи путаются в волосах… Серебристых, как ночные облака, и черных с проседью, как крылья старого ворона. Лютик приподнимается и тут же падает на скамейку, потому что ноги совсем не держат. Колени дрожат, а внутри разливается удивительное тепло. Потому что они — не изменились. Ни капельки. Те же стройные поджарые тела в простой одежде, тот же разворот широких плеч… И когда они спешиваются и подходят ближе, плечом к плечу, ошеломленные и не верящие своим глазам, Лютик с восторгом понимает, что их лица — те же, что навсегда отпечатались в его памяти. Разве что морщинки вокруг золотых глаз и седина в щетине темноволосого выдают их истинный возраст. — Твою ж мать, — выдыхает Геральт. — Лютик, — говорит Ламберт. — Блядские боги, Лютик! — Ну, — отзывается он дрожащим от волнения и радости голосом, — могли бы и повежливее… А в следующую секунду он оказывается в их объятиях. Крепких, жарких, пропитанных потом и пылью, запахом луговых трав и горячего летнего ветра. Сквозь тонкую рубаху он чувствует грубый и жадный нажим сильных ладоней, носом он утыкается в чье-то плечо, виском ощущает прикосновение сухих губ, щетинистой щеки… Его окружают со всех сторон, не оставляя ни малейшего шанса на побег, прижимаются так плотно, что становится больно, но эта боль — та самая. Сладкая. Тягучая. Не забытая и долгожданная. Он слышит их хриплое дыхание. Колени дрожат. Собрав последние силы, Лютик отстраняет ведьмаков от себя и вглядывается в их лица. — Пресвятая Мелитэле, — выдыхает он. — Вы чуть не опоздали. — Куда? — непонимающе хмурится Геральт, не убирая, однако, железной руки с талии Лютика. — В беседку, — говорит Лютик. — На парный танец с прекрасной Ленорой. А ведь у вас были билеты в первый ряд. — С Ленорой? — прищурившись, уточняет Ламберт. — Ничего не попутал, бард? В его глазах мечутся золотые искры смеха. Через плечо Лютик видит ошеломленную девушку, которая с легким недовольством поглядывает на их компанию. Одними губами он шепчет ей «прости» и переводит взгляд на Геральта. Тот уже нацепил привычную суровую мину и выглядит так, словно ему предстоит очередная битва. — Спасибо за приглашение, о котором никто ничего не знает, — язвит Лютик. — Я перся сюда из Новиграда, всю жопу об седло стер, ночевал в таких местах, о которых подумать стыдно, а ваши работники ни ухом, ни рылом… Это вот как называется? — Да мы и сами, — почесав в затылке, отвечает Ламберт, — ни ухом, ни рылом. — В смысле? — хмурится Лютик и достает из-за пазухи письмо. — А это что? Геральт берет смятую бумагу, читает и удивленно поднимает бровь. — Глянь-ка, — он протягивает письмо Ламберту. — Я такого не писал. А ты? — Да ты свое имя без ошибок не напишешь, — огрызается тот. — А тут смотри — по-о-очерк. — Но печать-то наша! — Наша. Но я это письмо в первый раз вижу. — Короче, загадка века, — резюмирует Геральт. — Но главное, Лютик, что ты по-прежнему готов к черту на рога рвануть. Авантюрист в тебе не погиб от скуки. — А ты все еще пытаешься шутить, волчара, — нежно говорит Лютик. — Может, в дом зайдем? Или внутри вы Каэр Морхен устроили в припадке ностальгии и там жить нельзя? Ламберт рычит, Геральт хмыкает, и Лютик понимает, что недалеко ушел от истины. Внутри жить можно, но с трудом. Полы перекошены и скрипят, со стен облетает штукатурка, в углах паутина, а мебель, хоть и протерта от пыли, но выглядит печально. Впрочем, чистоту в доме все же поддерживают, насколько это возможно. Посуда помыта, мечи в стойках блестят, доспехи лоснятся. Будем надеяться, думает Лютик, что на кровати у них чистое белье, иначе придется и правда в беседке… Они садятся в кресла напротив закопченного камина. Сквозь узкие окна в комнату проникают лучи солнца, наполняя помещение уютным теплым светом. Входит Ленора, неся на подносе три бутылки вина и три стакана. Лютик ловит ее взгляд, и девушка поджимает губы. Когда она уходит, воцаряется тишина — почему-то неловкая и странная. Сейчас, когда первая радость от неожиданной встречи схлынула, Лютика накрывает старая затаенная обида — выходит, они уже несколько лет живут в этом недопоместье и даже не пытались его разыскать?! Даже он пытался. Выспрашивал, вынюхивал, шарил по самым затаенным уголкам, только что на Скеллиге не поехал. И везде сплетни, слухи как паутина — вязнешь в них бестолково, а толку нет. Но — пытался же. Ведьмаки молча смотрят на него, сидя в напряженных позах. Лютик наклоняется и подхватывает с подноса бутылку. — Да, — тянет он, разливая вино. — Как это вас угораздило осесть в этом благословенном краю? Где ваш дух бродяжничества? Или вы всех монстров в мире порешили? Рассказывайте уже, хорош тянуть. Ведьмаки переглядываются. — Ну, — говорит Ламберт. — Всего так и не вспомнишь… — Можно сократить, — любезно парирует Лютик. — Как раз с того момента, как вы оставили меня в Новиграде и свалили помогать тем чародейкам. После чего растворились как ягоды в водке. — Сложная была ситуация, — хмурится Геральт. — Да ну? — Лютик поднимает бровь. — Настолько сложная, что предупредить было нельзя? Весточку какую подать, м? Мол, Лютик, старина, не серчай, дело государственной важности, всех победим и вернемся за тобой… Победили? Вернулись? Ха! — Лютик, — Ламберт прочищает горло и сжимает подлокотники кресла. — Вообще-то… как бы тебе сказать… — Нам сказали, что ты умер, — брякает Геральт. — Что? — Да, была заварушка в «Белом Олене», много трупов. В том числе — парень в твоем дублете и берете. Мы сразу рванули туда и увидели тебя. Мертвого. — Да что вы говорите? — У него была твоя лютня, бард, — хрипло говорит Ламберт. — И не было… лица. Его так изуродовали, что… — Он ведет головой, словно воротник рубахи душит его. — Короче, это был ты. Волосы, фигура… все твое. Мы перетряхнули весь Новиград, нашли тех тварей и отомстили. А ты… где ты был?! — Умер, — язвит Лютик. — Придурок ты, — выдыхает Геральт. — На самом деле я уехал, как только потерял вас. Решил — нахрен, бардом больше не буду. Петь ни о ком, кроме вас, не хотел. Отдал все шмотки и инструмент парнишке залетному из Оксенфурта, студентишке. Спер лошадь, обчистил хозяина постоялого двора и свалил куда глаза глядят. Думал, найдете. Как обычно. Воцаряется тишина. Ведьмаки смотрят на Лютика во все глаза. Он смущенно отворачивается и залпом допивает свой стакан. И наливает еще. — Вот такие дела, — заключает он. — Мне очень жаль, что тот парень погиб и вы решили, что я… Ай, ладно. Мне больше всего жаль, что я не смог найти вас, как ни пытался. Мир оказался слишком большим для одного маленького барда, который ни разу не следопыт. — Так ты снова бард? — А куда мне было деваться? — усмехается Лютик. — Деньги, знаешь ли, сами себя не заработают. Пришлось снова купить лютню, играть по харчевням… Я весь север объездил с концертами. Народ воюет, а я пою про любовь. Народу жрать нечего, а у меня мошна пухнет. Чувствовал себя как в цирке каком-то сраном. Однако накопил, сколько нужно, вернулся в Новиград, купил таверну за бесценок у какого-то краснолюда-распиздяя и вот… — Он умолкает и делает большой глоток. — Кстати, неплохое вино. Местное? — Угу, — говорит Геральт. — Земля тут хорошая… плодородная. — Ну, все ж край, поцелованный богами, — отзывается Лютик. — Но так странно, друг мой, слышать из твоих уст такие… эээ… обывательские речи. Земля, виноград… В прошлом ты говорил о монстрах, а когда не о них, тогда о том, в какой позе трахнул бы меня на ближайшем привале. Откуда это мещанство, Геральт? — Нам нужно было отдохнуть, — отвечает Ламберт. — Просто… отдохнуть. Забыть хоть на время о том, что произошло. Даже ведьмаков может затошнить от крови. — И долго вы тут сидите? — Скоро год, — говорит Геральт. — А раньше и трех дней не могли на одном месте… Раньше. Эх, — Лютик пьяно машет рукой. — Толку теперь прошлое ворошить. Вы считали меня мертвым, я думал, что вы исчезли бесследно, а теперь… Смотрю на вас и думаю: за что мне все это снова? Ламберт хмыкает, Геральт улыбается уголком губ. — Ну, если так распорядилась судьба… Лютик, чувствуя себя ужасно пьяным, допивает бутылку и понимает, что ведьмаки так и не прикоснулись к вину. На него наваливается усталость, тело отказывается подчиняться, и он растекается в кресле, пытаясь справиться с головокружением. Смотрит на ведьмаков, ловит на себе их золотые взгляды. — Хоть бы изменились, что ли, — ворчит Лютик. — Так ведь нет же… Ты, Геральт, как был седым, так и остался, а тебе, Ламберт, снежок в бороде даже идет. — А ты изменился, — тихо говорит Геральт, и Лютик внезапно понимает, что тот совсем близко, склонился над ним, упираясь ладонями в подлокотники кресла. А потом ведьмак внезапно поднимает руку и касается волос Лютика, сверкающей белой пряди в темных кудрях. Лютик не успевает ничего сказать, как ладонь Геральта прижимается к его щеке, большой палец ласкает скулу. А потом наваливается сон — тяжелый и внезапный, как удар мешком по голове, и пьяный вдребадан бард сползает по спинке кресла. В Корво Бьянко, что ни говори, умеют встречать нежданных гостей.