Илт: новая охота.

США. Северная Дакота.

2012 год.

Ещё немного и домой. Осталось всего два заказа.

      Клем оттолкнулся ногой от земли, и потрепанный, старенький скейт, чьи стертые колесики жалобно скрежетали по асфальту, снова набрал скорость. Клем уже задумывался над покупкой велосипеда и даже начал откладывать на него деньги, но счета за воду, пришедшие за прошлый месяц, практически обокрали его несчастную стеклянную «баночку-копилку» (он все еще помнит тот сладкий вкус малинового варенья, которое там было). Зато сестра в кои-то веки наконец-то купила себе хотя бы поддержанный смартфон, и ей не придется мучаться с тем дряхлым кнопочным телефоном и переспрашивать по сто раз одно и то же.       Аромат пиццы, которую ему оставалось отдать в руки заказчика, щекотал нос - желудок утробно заурчал и сжался где-то в районе рёбер. Кажется, он не ел со вчерашнего обеда.

По пути отдам последний заказ и заодно возьму хлопья. Кажется, молоко тоже закончилось.

      Освещенные ночным полумраком дороги безлюдны, а по пустой трассе лишь изредка проезжают незнакомые машины, чьи яркие фары слепят глаза. Однако Клема заботило лишь то, чтобы его не засекли выезжающие на ночной патруль полицейские: не хочется доставлять сестре еще больше проблем, тем более он пообещал ей закончить с ночными сменами и подработками.       — Приятного аппетита и хорошего вечера, — дежурная фраза уже сама по себе вылетает из уст, а руки машинально берут протянутые купюры и отдают коробку с пиццей. «Чаевых» хватит на молоко, а если добавить немного карманных - уже и на хлопья.       Дверь с привычным скрипом отворяется, пакеты коварно шуршат от каждого движения, выдавая с поличным вошедшую в дом фигуру. Морозный сквозняк ощутимо прошелся по ногам и скользнул по полу, пройдя дальше в дом и растворившись уже около лестницы.       — Клем? — окликнула младшего брата Джилл, попутно заходя в маленькую узковатую кухню. Девушка сдула с лица сбившиеся локоны, положила пакеты на стол и поправила взлохмаченную дулю. Сцепила руки в замок и, вытянув их к потолку, устало потянулась.       Фонарный столб, величаво стоявший напротив заправки, вяло подмигивал вышедшему из магазина Клему, которого уже поджидал откормленный, но вечно голодный бродячий кот. Завидя знакомый комок шерсти, юноша обреченно вздыхает и ухмыляется, когда кот уже трется о его ноги.       — Наступит ли тот день, когда ты обзаведешься совестью и перестанешь меня объедать, Будапешт-Айзек? — Клем, отойдя от входа в сторону, садится на корточки и проводит рукой по рыжей шерсти. Такую странную кличку животинке дал его друг Захарий: Будапешт - потому что звучит странно и смешно для кота, а Айзек - потому что он напоминает ему своим вечно недовольным и осуждающим лицом(мордой) своего двоюродного дядю.       Хейз достает из пакета булочку с курицей и грибами, к сожалению, уже остывшую и не особо свежую, разламывает её и протягивает половинку голодранцу. Кот удовлетворенно мяукнул себе под нос, принюхался и принялся уплетать содержимое булки так, словно это не его десять минут назад подкормили проезжающие мимоходом байкеры, а еще пятью минутами ранее - местная бабулька Гонсалес. В один момент Клем осознал, что в какой-то степени завидует этому бездомному, но упитанному коту. Из размышлений об этом его вывело кошачье шипение - он опустил взгляд на Будапешт, который, вздыбившись, устрашающе выгнул спину и зашипел, прижав уши к голове.       Клем почесал в затылке и, проследив за взглядом кота, обернулся назад. На глаза попались лишь разросшиеся около тротуара кусты. Хейз прищурился и увидел затаившуюся в кустах фигуру, а еще устремленную прямиком на них пару поблескивающих на свету глаз. Из-за листвы выглядывает вытянутая морда и уши, похожие на торчащие рога; глаза овальные и выразительные, глядящие прямо в душу и, казалось, выворачивающие её наизнанку.       «Собака, что ли?» — подумал Клем, поправив шапку-бини на затылке. Собачником его не назовешь, потому, пока "собака", затаившаяся в кустах, не настроена враждебно, лучше побыстрее уйти отсюда. Как бы странно это ни звучало, но от такого пристального взгляда животного ему стало не по себе.       Фонарь заморгал чаще, а после и вовсе потух. В детстве Клем боялся темноты и точно бы начал кричать да звать старшую сестру, но сейчас он уже вырос для подобных "детских" страхов. Когда отключали свет, больше всего он боялся не самой темноты, а звуков, доносящихся из ее пучины - Джилл в такие моменты всегда тихо напевала ему разные мелодии. Пальцы нащупывают в кармане спутавшиеся наушники, но Клем подавляет в себе желание заткнуть ими уши: это можно делать в автобусе, во время уборки или пока он моет посуду, но не сейчас, не ночью на безлюдной улице. Лампочка вновь загорелась, но того животного, затаившегося в кустах, уже не было.       — Что ж, пора закругляться, — Клем тихо вздохнул, откусив кусочек булки, встал одной ногой на скейт и из любопытства обернулся вновь, но тех искрящих в ночном полумраке очей всё ещё не было видно. «Ну и слава богу», — подумал шатен, поспешив удалиться.       — Клем? — голос Джилл точно можно было услышать на втором этаже. Девушка подумала о том, что брат, возможно, уже спит. Разложив содержимое пакетов по шкафчикам, она начала подниматься вверх по лестнице.       Их комнаты находились совсем рядом: узкий коридорчик и двери, смотрящие друг на друга. Хрупкая, худощавая ладонь едва касается дверной ручки, но спустя секунды размышлений девушка решается тихо постучать.       — Спишь? — Будить брата не хотелось, но завтра с утра она не успеет пожелать ему хорошего учебного дня; не успеет сказать, чтобы тот не забыл взять с собой деньги на карманные расходы, оставленные на тумбочке, и чтобы обязательно перекусил в школе.       Клем плавно притормаживает у своего дома: небольшого и с двумя спальнями на втором этаже - после смерти родителей отпала нужда в просторном доме, в который они все хотели переехать, если бы не та авария. На улице перед домом стоял старенький как мир, но ужасно живучий мопед: когда-то зеленый, но уже выгоревший и кое-где даже заржавевший - Джилл уже дома, значит, придется лезть через окно. Деревянная стремянка должна быть где-то за домом. Клем нашел её в траве, приподнял и приставил к стене, после чего поднял пакет и, сжав его ручки меж зубов, начал подниматься по ступенькам. Скейт он благополучно оставил на улице около забора. Цепляется пальцами за нижнюю раму приоткрытого окна и спустя секунды махинаций открывает его. Перекинул одну ногу через подоконник, вслед за ней вторую и уже стоял в своей комнате. Касается подошвой обуви дощатого пола, подходит к письменному столику и слегка наклоняется, дабы не удариться головой о скошенный потолок. Пакет оставил на столе и поспешно снял с себя куртку с кофтой, надел домашнюю майку и переодел пижамные штаны в клетку.       Прислушался.       «Наверно, уже спит», — подумал младший Хейз и присел на край кровати. Удрученный вздох слетел с его уст, парень чуть сгорбился, опустив плечи и помассировав затекшую шею. Усталость накатила в тот же миг, как только голова его коснулась подушки.       Молоко.       Он еле встает с кровати, вытаскивает из пакета молоко с хлопьями (чтобы не разбудить сестру его раздражающим шуршанием) и тихонько подкрадывается к двери. Полы, как назло, скрипучие, но Клем уже знает, куда лучше наступать, чтобы не создавать шум. Дверь тихо отворятется (неужели даже не скрипнула?), и шатен выходит в коридор, на цыпочках подходит к лестнице и спускается по ней. Проходит мимо "карманной" гостиной и наконец-то оказывается на кухне. Наобум нащупывает в темноте дверцу холодильника и открывает её, озарив помещение светом. Молоко благополучно доставлено в холодильник. Хлопья - в один из верхних шкафчиков.       — И откуда же мы так поздно вернулись домой, молодой человек? — голос сестры не на шутку напугал Клема, из-за чего он вздрагивает и громко охает, ударившись о дверцу шкафа, которую не успел закрыть.       Джилл подавляет в себе желание подбежать к брату, и, если бы не темнота, Клем бы мог увидеть её обеспокоенное лицо. Скрестив руки на груди, голубоглазая нахмурилась.       — Клем… — в серьезном тоне начала она, — мы уже обсуждали это. Ты ведь знаешь, если органы опеки снова поймают тебя в такое время суток вне дома, они… — Джилл изнеможенно вздохнула, потерев переносицу.       Клему оставалось лишь виновато поджать губы и нервно теребить пальцы за спиной. Он понимает, что провинился. Понимает, что не сдержал данное сестре обещание, но он просто не может спокойно наблюдать за тем, как она день ото дня только и делает, что работает, дабы прокормить их обоих. Он знает, что она продала свое любимое колье, подаренное ныне покойной бабушкой, чтобы разобраться с долгами. Знает, как она мучается от головной боли и как у неё болит спина.       — Клем, — голос сестры звучит уже мягче. Она просто не может злиться на него. — Я очень ценю то, что ты хочешь мне помочь. И ты действительно помогаешь мне, но я не хочу, чтобы нынешние трудности отнимали у тебя ту часть беззаботной подростковой жизни, которую в будущем никак не вернуть. — Джилл смотрит на брата с надеждой. — Мы ведь договорились с тобой, что ты можешь подрабатывать, но только на каникулах или выходных. Не во вред учебе, — последнее она произнесла с особой интонацией.       — Хорошо, я понял, — Клему ничего не остается, кроме как согласиться. — Прости меня, Джилл.       Девушка слабо улыбнулась (улыбка была ласковой, но все такой же уставшей) и вытянула руки в стороны, приглашая младшего брата в объятья, - и обняла его в ответ, как только он делает шаг.       — Спокойной ночи, Клем, — говорит она и целует шатена в лоб, выпуская из объятий.       — Спокойной ночи.       — Не пропускай завтра школу, хорошо?       — Хорошо, — ответил Клем и поднялся по лестнице, на мгновение задержав взгляд на сестре и скрывая внутренний стыд за то, что явно пропустил первые дни учебы.

***

      Вездесущий мрак поглощал даже ту часть парка, что освещали фонарные столбы. Ночной небосклон, укутанный угрюмо плывущими по небу облаками, расстилался вдоль горизонта, но ни одной звезды этой ночью на нём разглядеть не удастся. Свет луны едва касался верхушек деревьев и терялся в гуще их листвы, так и не добираясь до земли.       Стук каблуков переменился шлепаньем босых пят о поверхность асфальта. Сбившееся дыхание едва позволяло сделать полный вдох, удушьем страха окутывая ребра в плотное кольцо. Крашеные льняные волосы поблескивали при свете фонарей. Встревоженный взгляд отчаянно метался с дерева на дерево, со скамейки на небо, а после уперся в кирпичную стену: она добежала практически до границы с лесом. После сегодняшнего выступления она сорвала голос, и сейчас, когда он нужен ей как никогда прежде, она не может даже закричать. Кто же знал, что за ней увяжется, как она подумала, пьяный посетитель.       — Чёрт, чёрт, чёрт, — поток ругательств тихим змеиным шипением лился из её ярко накрашенными губ, которые она уже успела искусать до крови. Ноги подрагивали от усталости, еле плелись друг за другом, царапая нежные и ухоженные пятки.       Мужчина твердой и уверенной походкой приближался к выдохшейся жертве. Кривые уста его расплылись в торжествующей, похабной улыбке, а крысиные глаза поблескивали в предвкушении.       — Устала, птичка? — Он перехватывает её руку, которой она пыталась его ударить и оттолкнуть, и до боли впивается в неё мозолистыми пальцами. Грубо толкает и прижимает спиной к стене настолько сильно, что ей с трудом удается дышать.       Когда же девушка расцарапала ему лицо свободной рукой, он гневно бьет ее кулаком в живот, а после хватает за волосы и швыряет со всей дури на покрытую пылью землю.       — Доигралась? Я же хотел быть с тобой нежным. Сама виновата.       Он вдавливает ей в спину ногой, дабы та и не думала уползти. Кривые, покрытые волосками пальцы касаются кожаного ремня и расстегивают его. Послышался звук молнии брюк, а после…       Громкий собачий лай. Настолько громкий, что резал уши.       — Завались! Пошла вон! — рявкнул мужчина, но лай лишь перешел на рычание.       Тогда он поднял с земли босоножки и швырнул в сторону, откуда предположительно был слышен лай, но и это не утихомирило собаку - что еще больше разозлило мужчину: он подбирает несколько камней, подходит ближе и швыряет один, затем второй, за ним третий и четвертый. И как только лай стихает, удовлетворенно хлопает ладонями, стряхивает с них пыль. Услышав копошения позади себя, мужчина резко поворачивает голову и, завидя вставшую на ноги девушку, погано улыбается во все зубы.       — Лети, птичка, лети, — в бархатном тоне басит он, глядя на то, как девушка сменила хромой шаг на такой же отчаянный бег. Он неспешно развернулся к той всем корпусом и собирался было нагнать ту, однако вдруг замер.       Спертый холодный воздух морозит затылок, кончики ушей и пальцев. Колит ноздри, заставляя шмыгнуть носом, и холодком проходится по спине. Тревога бьет по вискам, дышит в шею, заполняет страхом грудь и скребет легкие, пересчитывая каждое ребро.       Внезапно охвативший его страх не дает и шевельнуться, не позволяет даже обернуться на скрежет лезвия позади. Он лишь чувствовал чье-то присутствие: оно стояло прямо позади - ему казалось, что он ощущает холодное дыхание на своем затылке; как чей-то взгляд сверлит в нем дыру, выворачивает и изучает душу, взвешивая её ценность и бесполезность на чаше весов.       Так пахнет смерть?…

***

      Сквозь музыку в наушниках Клем не услышал сирены проезжающих мимо его дома полицейских машин, а в скором времени, свернувшись от режущей боли в районе желудка, и вовсе засыпает под звуки дождя, которые он на днях скачал на свой плеер. Он подумает над тем, чтобы сходить к врачу и купить лекарства лишь в том случае, если боль не прекратится в течение двух следующих недель. Снова.