Одиночество на двоих

Утреннее зимнее солнце так печально прекрасно во времена одиночества. Янтарные лучи, пробивающиеся сквозь окно, лесная тишина, блестящий в лучах восходящего солнца снег. Всё казалось слишком спокойным, слишком мирным и безмятежным, слишком… противно прекрасным. Смольный качнул головой морщась от чистого блеска снега, так рябившего в глазах, и усталой походкой, кутаясь в тонкое одеяло, прошёл к дивану. Он тупо стал смотреть на диван, и неожиданно для него самого его плечи затряслись. Почему стало так плохо с того ни с сего? Почему сердце ныло от одиночества, которое раньше было его верным спутником, допуская до себя только Михаила? Он так… привязался к этому гиганту. Прошло недели две, может быть и больше, с того момента, как словен пропал. Было ужасно одиноко. Проходивший к нему в гости Москва никак не веселил его, а все его уговоры переехать к нему были безуспешны. Смольный не хотел, чтобы этот дом обветшал без хозяина, поэтому остался. Один. Громкого раскатистого смеха не было, подколы, иногда неуместные, не звучали при каждом удобном случае. Всего этого не было, как и прекрасных синих сапфиров вместо глаз тоже. — Почему?.. — в отчаянии прошептал Алексей, смотря далеко за горизонт. Глаза тоскливо искали тёмный на фоне снега родной силуэт. — Даже в тот раз… когда ты лежал полумёртвый, когда тебе удавалось язвить, мои чувства не были так сильно задеты*. А сейчас ты просто исчез! Исчез, чёрт побери! Без своих выкрутасов, а просто! Идиот! Идиот! Идиот! Он со злости пнул ножку деревянного стола. Та треснула, а сам стол устоял, но теперь в тапках кривича красовался небольшой кусочек деревяшки. Мужчина лишь раздражённо хмыкнул на это, выбрасывая тапок в окно. Тот звонко ударился о стекло, оставив на нём трещину, всего лишь трещину, и Смольного это взбесило ещё больше, отчаяние захлестнуло сильнее. — Я ничего не могу сделать, — он осел на мягкий диван и вцепился пальцами в светлые волосы.— Ничего… нет… ничего… В голове стучал звонкий смех друга в тот ненастный день. Грубоватый, с хрипцой, но такой добродушный. Он повышался, когда что-то происходило именно с блондином. Алексей даже не предполагал, что услышит такой смех от новгородца, настолько он был тёплым. —  Услышать бы ещё… — Папа, хватит просиживать свои штаны там и пошли хоть погуляем, — в повисшей тишине раздался стук и голос Москвы. Не язвительный, как обычно, а с волнением и небольшой дрожью. — Сидя здесь, ты никому не поможешь. Даже навредишь! — Мой дорогой Мишенька, ты как всегда прав… — Не нужны мне тут сопли и философские мысли впаривать, это тебе совсем не подходит, — столица раздражённо покачал головой, облокотившись о дверь. — И я надеюсь, что ты не пил. — Даже пить в такие угрюмые дни не хочется… — Алексей опечаленно выдохнул, сев в кресло. — Нет спутника для этого! — Ты не Земля, чтобы иметь спутник, и не грёбаный Кант, которого Сашка так любит, или кто там… Неважно! Открывай и пошли. — Тебе-то что? Ты всё равно там шашни крутишь с Петербургом… — С кем я шашни кручу, сугубо моё дело, — Михаил вдарил дверь в нетерпении и недовольно хмыкнул. — А вот твоё психическое, или как Петербург говорит «духовное», состояние оставляет желать лучшего. И тут ёбаным врачом не надо быть, чтобы это сказать. Смольный на это ничего не ответил. Смысл спорить и только больше тратить нервы, которые можно потратить на саморазрушение? Правильно, лучше помолчать и проблема сама разрешиться… если быть точнее, уйдёт. После исчезновения Волхова жизнь стала печальнее. И не то что бы прям очень, Смоленск этого не признает, но бессмысленней станет жить в этом мире. К таким страшным мыслям пришёл кривич после того, как Великий решил задержаться на день у Петербурга, не предупредив сожителя. Да что уж не предупредил, Смоленск стал ловить себя на мыслях, что у него давно не было пары (если вообще была), а вон его Мишка в отношениях вроде бы как счастлив. Кто поймёт его лучше, чем тот, кто живёт столько, сколько и ты? Да и друзей особо нет, а со словеном хоть спорили… — Если это тебя успокоит, то мои парни нашли зацепки и скоро найдут его. Так что подними свой зад и наконец открой мне! — москвич пнул дверь, начиная сильнее злиться. — Почему ты такой упрямый?! Или ты гордый?! Я вот чего-то не пойму. — Миш, ради всего хорошего, уйди. — Я уйду после того, как проверю тебя, — Москва стал пилить взглядом дверь. — Убиваться ради одного, даже самого близкого, не стоит… Жизнь она идёт дальше, пока ты тут прохлаждаешься, пока мы ищем. Ты должен ценить и себя. А то вместо одной могилы будет две. — Ты приводишь плохую метафору, — Алексей встряхнул головой только об одной мысли о кладбище. Да как они вообще дошли до этого? — Да забей ты на это, я пытаюсь сказать, что мы найдём его. Ты сам учил меня не сдаваться. Точнее, я сначала это понял, а ты подтвердил, но суть не меняется, — Миша сел возле двери, голубыми глазами смотря в пол. — Пап, давай… идём. Смольный посмотрел на пустующую кровать новгородца. Он ведь не хотел этого, не хотел, что бы Алексей и Александр страдали. Просто так вышло. Может, это и поможет сблизиться с Александром? Общее горе сближает же. — Мы найдём твоего любимого Новгорода, обещаю, — Миша крепко обнял Смоленск, когда тот открыл дверь. — Ради твоего счастья я сделаю это, слово столицы. — Когда это ты стал таким сентиментальным, Мишенька? — кривич еле заметно улыбнулся, когда тот встал в его позу, а-ля «ты ничего не видел, на самом деле тебе показалось». Теперь Смольный точно знает, что не зря не бросил этого оболтуса. Пусть мир содрогнётся, но он никогда не пожалеет о том дне, когда впервые встретился с Москвой.