Take me to church...

Вечернее время в церкви по-особенному красивое. По всюду горят свечи и льётся тёплый, рыжий свет, согревая своим сиянием душу. А если подойти ближе, можно согреть и тело. Тысячи маленьких огоньков там и там очень дополняют атмосферу священного места. А ангелы смотрят с картин на стене, устало улыбаясь. Единственное место, где всё казалось не таким ярким и тёплым, был папин кабинет. Он заставлял руки трястись, а мозг соображать. В твоей голове будет тысячи вариантов ответов на любой его вопрос, если количество не перевалит за миллион. — Да, отец… — Юноша с голубыми волосами стоял в дверном проёме, опустив виновато голову, скрестив руки за спиной. Отцу не было видно, как он до боли и клиновидных отметин от ногтей, вжимает пальцы в плоть. В его голову лезло всякое. Начиная от вариантов наказания, заканчивая причинами смерти. Множество вопросов терроризировало голубую макушку, но вид его оставался неизменным. прилетал громким, частым ударом по его голове. Кейт стоит неподвижно, как вдруг замечает, что отец вышел из-за стола. Заново забив свою голову, он прищуривается, ожидая всего самого худшего. Удар. Отец ударил своего сына по затылку, да так, что тот чуть ли не падает от силы «прикосновения» ладони о голову. «Провинился — получил». Единственная идеология в этом месте. Всё подчиняются и получают наказания за грехи. Довольно обычно, правда? — Чтобы я такого больше не видел. — Грозно произносит мужчина, а после садится обратно на своё место за столом. — Проваливай. — Кейту не нужно повторять несколько раз. Он и с полуслова поймёт. — Я понял… — Парень чуть ли не выпрыгивает из кабинета, оставляя отца наедине со своим гневом. Дверь с хрустом захлопывается, а тот, кто находился на ней остаётся вне поля зрения. Кейта тяготит его собственный мозг и рассудок, упавший почти в ноль. Он медленно сползает вниз, садясь на корточки, после тяжело вздыхает, отдавая тепло горячего дыхания кому-то другому. Глупо отрицать тот факт, что он ещё совсем ребенок. Глупо говорить, что он ничего не понимает. Ему ведь уже 17, как-никак. Однако, это просто цифра. Никогда нельзя сказать, сколько человеку лет, лишь опираясь на дату рождения. Нужно смотреть на склад ума, ведь у каждого он разный. Никто и никогда не понимал парня. Никто не обращал внимания на всё, что он когда либо делал. Ему постоянно назначали наказания плёткой, сделай он что-нибудь не так. То во время службы свечка заляпала пол, то не верно произнёс слово из священных молитв. Как можно понять, его просто не любили. Его не принимали, как всё новое, всё неизвестное. Все постоянно вытирали ноги о его чувства. Будто думали, если он выглядит странно, то и чувствовать не умеет. Как же они ошибались. Наверное, можно отметить человека, который не позволял Кейту сойти с ума или убить себя. Тётушка Миранда. Она была сверх доброй женщиной и любила всё и всех. Парню ничего не оставалось, кроме как просить эту женщину о защите. Просить быть ему матерью. В момент, когда Кейта выгоняли или вновь избивали плетью, он бежал в объятья к этой женщине. Она была мягкой, словно подушка, в которую, как все говорят — «можно поплакаться». «Мать взбесилась, узнав, что её долгожданный сын не такой, каким она его хотела видеть. Отцу было наплевать» Говоря о церкви нельзя не сказать, что юноша её ненавидел. Так всего лишь казалось ему самому. Он заботился о ней, каждый вечер натирал полы до блеска, зная, что завтра по ним пройдутся грязные, во всех смыслах, люди. Знал, что за его труд и заботу спасибо ему не скажут. Церковь не была какой-то нищенской, но и не была совсем роскошной: несколько рядов скамеек для прихожан, — если считать, что они расставлены по двум сторонам — большой алтарь, и место для проповеди. Маленькие, порхающие под мраморным куполом, расписные ангелы и всякие созданные богом твари. Кто-то был с переливающейся золотой трубой. Кто-то с позолоченной арфой, издающей нежные звуки от коснувшихся струн пальцев. Струны вибрировали и, казалось бы — это простой рисунок, но можно было слышать те самые прекрасные звуки тонких струн. Особое внимание можно уделить витражам, отлитых, будто из разных вкусов стекла. Зелёный — яблоко, красный — арбуз. Всё довольно просто. На вид могло показаться, что они настолько хрупкие, что все кусочки расклеятся, рассыпятся, только прикоснись. Большой крест, деревянный. На нем вырезаны всякие кривые линии, которые люди называют «узоры». Вот одна на змейку похожа, другая — на лопух. А вот ягода какая-то, а вот цветок. Службы здесь проходили в пятницу, в основном. Вот четверг для юноши был адом. Какая ирония, здесь церковь, вроде. Но как ни крути, всё это правда. Половина городка состояла из стайки сумасшедших верующих фанатиков, которые каждому внушали, что бог снизойдёт к ним и даст поцеловать подол своих одежд. Они буквально рвались в церковь, толкались. А некоторые ходили по домам и рьяно навязывали свои сумасшедшие мысли остальным людям. Эти люди приходили, как только открывалась массивная дверь церкви и желали еще раз, хотя бы глазком увидеть того самого Бога, в которого так яро верили, перед тем, как уйдут ждать следующей недели. Кейт не понимал, даже не любил тех людей. Сколько раз он не молился, сколько не пытался обратить внимание на его горюющую душу… все попытки тщетны. Юноше казалось, что никто никогда его не любил и не хотел слушать. Тётушку он сюда включать не стал, она — его опора. И тогда он дал себе клятву. «Я стану священником, лишь чтобы разозлить тебя. Ты — картина, которую мне противно целовать.» — такая позиция была у бедного, отвергнутого судьбой и Богом человека. Однако, он ненавидел лишь Бога, остальные люди были, мягко говоря, просто не интересны ему. Ему интересно, какими они будут, когда ошибутся и сломаются.