Второе дыхание

Встречаться со студенткой, как оказалось, совсем не сложно, особенно если ты ничего у нее не ведешь. Мы почти не сталкивались в коридорах и на парах, а наши короткие обжигающие друг друга взгляды было очень сложно уловить в огромной вечно куда-то торопящейся студенческой толпе. Мы установили твердое правило: в университете мы не разговариваем, разве что в каких-то экстренных, за рамки выходящих ситуациях. В теории это было легко, но на практике, когда я знала, что моя тонкая хрупкая девочка сидит буквально через два кабинета от меня, и не имела возможности подойти и взглянуть на нее хоть глазком, — это испытание оказалось совсем не простым. Еще тяжелее, я знаю, было Мире, которая изо всех сил старалась по моей просьбе не появляться там, где появляюсь я. — Да ладно, можешь не объяснять, — сказала она, когда мы обсуждали этот вопрос вместе. — Я и так знаю, что когда ты рядом, мое лицо автоматически расплывается в идиотской улыбке, и я при всем желании не могу ее стереть. Так что, действительно, чем меньше мы будем видеться — тем лучше. Но это работало только в первый год. Потом, как-то постепенно, мы все расширяли и расширяли границы запретов… и вот мы уже стоим в коридорах, о чем-то увлеченно беседуя, вот мы разговариваем в кабинетах, не обращая внимания на наличие людей вокруг. «Что такого?» — думала я про себя, оправдываясь перед собственной совестью. В конце концов, она моя подопечная, мы имеем полное право обсуждать ее курсовую или ее учебу — а в стенах университета, кстати, мы ничего другого и не обсуждаем. И, разумеется, мы ни разу не позволили себе сделать то, на что отчаянно решились однажды: мы не целовались в университете, даже когда там почти никого не оставалось под вечер. Мы почти никогда не уходили вместе, договариваясь вместо этого о встрече где-нибудь за поворотом, чтобы не вызывать лишних вопросов и любопытных взглядов. Но мы явно стали наглее. Иногда я невольно осознавала, что, разговаривая с Мирой в каком-нибудь многолюдном университетском холле, я слишком внимательно смотрю в ее зеленые глаза, а иногда мой взгляд неумолимо соскальзывает на ее маленькие нежные губы, которые мне так отчаянно хочется поцеловать… Мира хитро смотрит на меня снизу: она ниже меня ростом буквально на пару сантиметров, но мои вечные каблуки делают эту разницу куда более ощутимой. Мира, в свою очередь, упирается взглядом в мои губы, и все в ней, кажется, требует «ну поцелуй же меня!» так явно, что мне приходится зажмуриваться и отворачиваться от нее, словно пятикласснице. Я стала куда наблюдательнее по отношению к другим парочкам в университете и с легкой завистью замечала, что вот они-то как раз почти не скрываются. Ах, девочки! Они порой так близко стоят друг к другу, что, кажется, вот-вот прижмутся бедрами прямо при всех. Их взгляды из-под полуопущенных ресниц столь красноречивы, что меня прямо-таки разбирает смех. Они свободно обнимаются в коридорах, некоторые, не скрываясь, ходят по коридорам за руки, как самые обычные пары… И им нет дела ни до чего! Вероятность того, что у них будут проблемы, даже если во всех подробностях узнаются детали их личной жизни, практически равна нулю. Здесь все совершеннолетние и все имеют право строить жизнь, как захочется. Но мы… Я знала, что стоит кому-то прознать про нас — жизнь каждой будет кончена на месте. Но тем не менее я продолжала встречаться с Мирой, провожать ее из университета, помогать и поддерживать ее во всем, находя в этой малышке такую радость и отдушину, которой у меня не было много лет. Я влюблялась в Миру все сильнее, понятия не имея, что же будет дальше. И очень даже побаиваясь этого самого «дальше». На четвертом (и последнем) курсе Мира переехала в съемную квартиру. Я не понимала этого и протестовала против напрасной растраты денег, но Мира оказалась как всегда упряма: сказала, что жизнь в общаге ей все равно осточертела, да и ездить каждый день, как она выразилась, «к черту на рога», было неразумно. На рога — это в смысле в мою квартиру, которая была хороша всем, кроме местоположения. Сняв же квартиру буквально в пяти минутах ходьбы от универа, она, разумеется, экономила нам кучу времени, которое мы теперь могли проводить вместе. Дорога, раньше отнимавшая по два с лишним часа в день, превратилась теперь в краткую прогулку по набережной, а потом в совместные посиделки до ночи с чаем, конспектами и бесконечными сладострастными любовными утехами. Я частенько оставалась теперь ночевать у Миры. Какой смысл ехать домой — только чтобы поспать? Пришлось научиться жить на два дома: ходить с рюкзачком, в котором было все самое нужное, стратегически разместить щетку и гигиенические принадлежности по комплекту в каждом обиталище — словом, я чувствовала себя студенткой, пробующей на вкус особенности семейной жизни, но еще не готовой к ним. Я и действительно была не готова. Мира, что удивительно, не заводила речи о том, что нам окончательно стоит съехаться. Во-первых, потому что мы и так большую часть ночей проводили вместе, а во-вторых, думала я, она, небось, и сама не уверена в правильности такого решения. Ей, бедной, и так приходилось выкручиваться перед друзьями и однокурсниками, постоянно стремящимися потусить у Миры в якобы пустой квартире. Приходилось придумывать всевозможные объяснения и уловки для мамы, которая никак не могла взять в толк, почему ее доченька, всегда такая практичная и разумная, наотрез отказывается найти себе соседку и снимать квартиру с кем-то напополам. Бытовые ссоры, неизменно возникающие у всех, кто живет вместе (даже так неполноценно, как мы), были неизбежны, но пугающе редки. Для меня это было дурным предзнаменованием. Если все так гладко сейчас, думала я, значит, потом начнется какая-то совершенно неприглядная и невыносимая дичь. Просто так все хорошо не бывает, это правило я усвоила давно и надолго. И здесь ждала подвоха почти с нетерпением. Что же не так окажется в этот раз? Может, окажется, что она хранит в морозилке череп кошки? Так, кажется, готы делают, так что вряд ли… А может, она тайно пьет кровь девственниц, как вампир? Шутки шутками, но порой меня действительно несло, и именно потому, что мне с Мирой было удивительно и беспрепятственно комфортно. Я ждала подвоха от всего, чего угодно. Я прокручивала в голове и более реалистичные варианты плохого развития событий. Боялась, например, что Мира влюбится в другую и уйдет или хуже — заведет другую на стороне. Боялась, что ее переклинит и она решит неожиданно перейти на мальчиков. Боялась, что она после окончания университета надумает переехать куда-нибудь далеко, чем разобьет мне сердце. Я начала бояться потерять ее, и это плохо. Только сама Мира, казалось, ни о чем не переживала. Она совершенно дико ревновала меня к другим студентками, которые, по ее собственным словам, «нагло раздевали меня глазами», но в остальном казалась спокойной как танк. Разговоров о будущем, впрочем, как и я, не заводила. Мы просто старались насладиться тем, что у нас есть сейчас, каждая по-своему.