Занимайтесь войной, а не любовью

Спустя неделю она назначает ему встречу в одном из тех ресторанов, в которые сам Серёжа по собственной воле никогда бы не пошёл. Слишком помпезно и вычурно, большими деньгами так и разит от каждой хрустальной люстры и декоративной вазочки на столе. Посетителей нет, то ли удачно так сложилось, то ли Виктория забронировала весь зал, не горя желанием видеться с кем-то ещё. Серёжу на входе встречает симпатичная хостес, которая широко улыбается и проводит его к круглому столику у окна. Лишних вопросов не задаёт, желает хорошего дня и уходит, оставляя его одного. Серёжа откидывается на удобную спинку стула, скрещивает руки на груди и устремляет взгляд к массивным дверям. Ему не хочется пропустить эффектное появление. Не зря ведь готовился морально и физически, три дня не спал, чтобы добиться нужного результата. Разумовский жмурится, как кот на мартовское солнце. День обещает стать интересным. Первое, что он слышит — громкий стук каблуков по гладкой поверхности пола. Размеренный, ровный, как сердцебиение. Стеклянная дверь открывается, впуская в просторное помещение виновницу этой встречи. Виктория, как всегда, идеальна до приторности. В строгом брючном костюме насыщенного красного цвета. Её любовь к этому оттенку самую малость начинает подбешивать. Она и так бельмом на глазу болтается, мешает и отвлекает, будто нарочно цепляет на себя такие яркие дизайнерские шедевры, чтобы наверняка не остаться незамеченной. На губах — дежурная улыбка, за спиной — знакомый чёрный силуэт. В этот раз Серёжа не отказывает себе в удовольствии. Медленно скользит взглядом по широкому развороту плеч, обтянутых кожаной тканью косухи. Разумовский усмехается краешком губ, вспоминая, что в свои восемнадцать лет Олег вечно так же таскался в кожаных куртках, чувствуя себя неимоверно крутым. Только тогда его одежда была с ближайшего рынка, теперь — Том Форд, который стоит как годовая зарплата среднестатистического работника. Виктория оказывается щедрой, раз платит своему телохранителю такие суммы. Или же сама одевает его в дорогие шмотки, как куколку из любимой коллекции.       — Прости, опоздала, на дорогах жуткие пробки, — тон извиняющийся, взгляд немного смущённый. Серёже полагается что-то на это ответить, но он только смотрит, как Олег помогает Князевой снять пальто. Аккуратно его складывает и передаёт подоспевшей хостес. Заботу проявляет, исполнительный какой.       — Я сам только пришёл, — Разумовский отмахивается от мыслей, как от назойливой мухи. Натягивает на губы улыбку, от фальши которой едва сам не давится, и пожимает протянутую руку. Ладонь у Виктории тёплая, кожа на ощупь гладкая, бархатистая даже. На долю секунды он усиливает хватку, сжимает гораздо крепче, чем следовало бы, ожидая реакции, провоцируя. Но Виктория то ли не замечает, то ли намеренно игнорирует. Высвобождает ладонь и садится напротив. — Закажем что-нибудь?       — Да, конечно, я с утра ничего не ела, жуть, какая голодная, — в общении она простая, не зажатая, без лишних заискиваний. Серёжа с толикой разочарования думает, что в любой другой жизни они бы даже смогли подружиться. Но судьба — та ещё сука. Потому что сейчас за соседний столик за спиной Князевой садится не какой-то безликий телохранитель с квадратной челюстью и лысой головой, а вполне конкретный человек, являющийся центром личной вселенной Разумовского. Вот так банально, клишировано и пафосно, зато честно. Серёжа заказывает чёрный кофе без сахара, Виктория начинает щебетать с официанткой, спрашивая что-то про десерты, салаты и винную карту. Серёжа не слушает, ему не интересно. Взгляд голубых глаз вновь возвращается к лицу Волкова, который лениво осматривается по сторонам. Фиксирует все двери — входы и выходы, недовольно поджимает губы, изучая окно во всю стену. Брешь в защите, воображаемому снайперу не стоит труда засесть на соседней крыше и выпустить в свою цель всю обойму. Вряд ли стёкла пуленепробиваемые. Серёжа мигом рисует в голове кровавую картину, как красивая головушка Виктории совсем не грациозно заваливается набок со свинцом в макушке. Или в виске — чтобы вообще артхаусно получилось. Тонкая струйка крови стечёт по острой скуле, очертит пухлые губы и сорвётся вниз, впитываясь в красную ткань пиджака. Она ведь так любит этот цвет, пусть наслаждается. Из фантазий выдёргивает прожигающий взгляд Олега. Он неуловимо дёргает плечом и смотрит так пристально, словно мысли его читает. Серёжа невинно улыбается. Не бойся, сладкий, я не всажу ей в глаз вилку. Хотелось бы, конечно, но есть куда более гуманные и действенные способы.       — Как прошла презентация? Я читала отзывы, кажется, новая версия твоей сети произвела фурор, — Виктория ковыряется в своём салате, с сочным хрустом жуёт свежие листья зелени и умудряется при этом поддерживать разговор.       — Скажи это представителям органов, — он смешно морщит нос, не скрывая раздражения в голосе.       — Им придётся свыкнуться с тем, что Россия идёт в ногу со временем. Шифрование личных данных — первая ступень, которую ты с успехом преодолел. Поздравляю! — Князева улыбается, протягивает свой бокал с красным вином и смотрит в ожидании. Серёжа не сразу понимает, чего от него хотят. Поднимает чашку с кофе и чокается с девушкой. Если бы их кто-то увидел со стороны, то непременно бы скривился и обвинил в отсутствии такта и знаний правил этикета. Но Серёже плевать, Виктории тоже. И это, пожалуй, ещё одно качество, за которое он её уважает — чихать она хотела на общественное мнение. В этом они похожи. Откуда-то сбоку раздаётся едва слышный смешок. Серёжа переводит взгляд на Олега, который демонстративно закатывает глаза. Эстет хуев, зациклен на своей кулинарии и поведении за столом. Напомнить бы ему, как в общаге на пару жрали жаркое прямо из покоцанной сковородки, зубьями вилок ещё больше портя эмаль. Разговор непринуждённый, без затянутых пауз и неловких моментов. Виктория болтает на самые разнообразные темы, из её уст даже банальщина о погоде за окном звучит интересно и не затёрто. Разумовский отвечает односложно, поддерживая видимость диалога, хотя внимание то и дело перескакивает на человека, который, одетый во всё чёрное, напоминает грёбаного ниндзя, чудом оказавшегося в этом ресторане. «Признаю, она даже милая. Не вызывает тошноту, как остальные. Но мне кое-что интересно». Серёжа печатает сообщение быстро, отправляет и слышит, как тихо жужжит телефон Олега. Тот медлит, сверлит взглядом экран, но смс, всё-таки, читает. «Что?» «Была бы она такой же милой и болтливой, если бы узнала, что неделю назад ты трахал меня в подсобке, вместо того, чтобы прикрывать её драгоценную тушку?» Стоит Олегу отдать должное — на его лице не дёргается ни один мускул. Он спокойно печатает ответ, и Серёжа в нетерпении стучит пальцами по столу, продолжая сохранять видимость, что внимательно слушает Викторию. «Откуда ты знаешь, что потом я не трахал её? Ещё одна общая тема для обсуждения, можешь с ней поделиться опытом». Серёжа от злости скрипит зубами и сжимает чашку слишком сильно. Взглядом стреляет в Волкова, но тот в ответ не смотрит, слишком занят изучением окна. Разумовский собирает волю в кулак и успокаивает себя. Он знает, что Олег никогда ничего против женщин не имел, но Виктория не в его вкусе. Совершенно точно. Она сама слишком похожа на Волкова, чтобы вызывать у него какие-то чувства в сексуальном плане. Но текст сообщения всё равно маячит перед глазами, перекрывает обзор красной пеленой. Серёжа ревнует и ничего не может с этим поделать. Отравляющее чувство кислотой просачивается под самую кожу, сжигает клетки и парализует ток крови. Разумовский смотрит на сидящую напротив девушку и молится всевышнему, чтобы глоток вина стал для неё последним в жизни. Подавилась и умерла — так себе заголовок для некролога, но сойдёт. Виктория спокойно допивает своё вино и отставляет бокал в сторону. Ждёт, когда официант заберёт пустые тарелки, и только после этого переключает внимание на застывшего Разумовского.       — Так вот, музей. Я ведь говорила, что у меня есть идея касательно реставрации? — дождавшись кивка, она продолжает. — Это насчёт второго этажа, он совсем заброшен, но если приложить усилия, то получится идеальный вариант для выставок именно картин.       — Увлекаешься живописью? — спрашивает Серёжа без особого интереса.       — Да.       — Дай угадаю, что-то вроде да Винчи, Ван Гога и прочих? — в голосе усмешка, всё перечисленное предсказуемо и банально.       — Мне по душе больше Ренуар и Сезанн. Есть что-то особенное во французском импрессионизме.       — Это скучно.       — Зато правдиво и реалистично. Никогда не питала особой любви к несуществующим сюжетам. Мне гораздо проще представить и поверить в плывущий по Сене корабль, чем любоваться богиней, вылезающей из огромной ракушки. Метко заброшенный камешек летит прямо в огород Разумовского. Он кривит губы в улыбке, понимая, что сам же начал этот обмен любезностями. Но Виктория углубляться в тему не собирается. Вновь сосредотачивается на обсуждении музея и активно жестикулирует руками, расписывая Серёже всю грандиозность планов.       — Я набросала проект, — девушка поворачивается и смотрит на Волкова. — Олег, передай, пожалуйста, чертежи. Волков откуда-то вытаскивает планшет, как Санта Клаус, достающий подарок из мешка. Протягивает его Виктории, и Серёжа видит, как на две долгие секунды их пальцы соприкасаются. Никто не торопится отдёрнуть руку, Князева спокойно забирает планшет и начинает что-то в нём искать. Разумовский думает, что по возвращению в башню как следует напьётся, чтобы выкинуть эту чёртову встречу из памяти. Она не должна вот так просто его касаться. Словно имеет на это право. Словно, блядь, знает его двадцать лет и прочно обосновалась в его личном пространстве. Серёжа жмурится и уговаривает себя подождать ещё немного. Совсем скоро случится то, что его порадует. Княжна показывает ему чертежи, тараторит и делится своими идеями. Серёжа утвердительно кивает, соглашаясь. План и правда кажется неплохим, можно заняться им в ближайшее время. Громкая мелодия звонка вмешивается в их обсуждение. Виктория бросает быстрый взгляд на дисплей и хмурится.       — Я отвечу, ты не против? — она смотрит на Серёжу, но тот молча кивает. — Да, я слушаю, что такое? Она не встаёт и не уходит, чтобы поговорить в отдалении. Тем самым позволяет Серёже сидеть в первом ряду спектакля и со всеми удобствами наблюдать за происходящим. Он делает глоток давно остывшего кофе и облизывается. Голубые глаза не отрываясь следят за тем, как на красивом женском личике эмоции сменяются, подобно ярким узорам в калейдоскопе. Это завораживает и в то же время доказывает, что Виктория вовсе не ангел, спустившийся с небес, а такая же простая смертная со своими недостатками и слабостями. Надо только знать, куда бить. От приветливого выражения лица ничего не остаётся, взгляд становится напряжённым и колючим, пухлые губы сжимаются в тонкую линию.       — Ты хоть представляешь, о чём говоришь? — голос жёсткий и ледяной, кожа от него едва инеем не покрывается. Олег, почувствовав изменения, напрягается, смотрит на девушку вопросительно, готовый в любой момент подскочить и разрулить ситуацию. Удивительная собачья преданность, как жаль, что она распространяется у Волкова только на избранных.       — Что значит вы оказались не готовы?! — Виктория подскакивает, ножки стула издают неприятный звук, царапая пол. — Если к моему приезду вы не составите детальный отчёт, можете всем отделом топать в сторону биржи труда! Она злится. Боже, это мягко сказано — она просто в бешенстве. Серёжа едва сдерживается, чтобы не рассмеяться в голос. Как, оказывается, просто сорвать с её лица маску и обнажить истинную сущность.       — Извини, мне нужно уехать, как-нибудь потом договорим, — на Серёжу она даже не смотрит, трёт пальцами переносицу, прогоняя подступающую мигрень. — Дай мне ключи, — требовательно протягивает руку Волкову, но тот качает головой.       — Я тебя отвезу, — обращается к ней на «ты», удивительная близость между работником и работодателем.       — Я сказала, отдай мне ключи. Олег медлит, смотрит на неё так, будто маленького ребёнка отчитывает. Но ключи от машины в распахнутую ладонь всё же кладёт. Виктория уходит, громко цокая каблуками. Дверь за ней захлопывается, и в зале вновь повисает тишина. Серёжа делает последний глоток ставшего отвратительным кофе и откидывается на спинку стула. Волков прикрывает глаза, медленно вдыхает, из-за чего грудная клетка чуть выпячивается вперёд, и чёрная футболка натягивается ещё сильнее, облепляя стальные мышцы. Олег подходит к Серёже ближе, но садится не напротив, а совсем рядом. Поворачивает стул так, чтобы сверлить взглядом профиль Разумовского.       — Твоих рук дело? — спрашивает, хотя уже и так прекрасно знает ответ. У Серёжи лицо слишком довольное и улыбка лисья, хитрая.       — Допустим, — он подпирает подбородок рукой и кокетливым взглядом стреляет в Олега.       — Что ты сделал? — устало интересуется Волков и наклоняется так, что клык на его шее болтается в воздухе. Серёжа не сдерживается, тянется к нему рукой и сжимает между двумя пальцами. Сидят они слишком близко, официанты и хостес могут увидеть, но наплевать как-то.       — Мне показалось, что курс акций компании твоей княжны чересчур высок. Она не одна в стране вытягивает нефть из земли, почему такие расценки? Надо их снизить немного, — Серёжа говорит медленно, выделяя каждое слово. Смакует сладкий вкус мести на языке и лукаво улыбается. Олег не выглядит удивлённым, скорее самую малость разочарованным.       — Как ты пролез в систему?       — Я просто очень умный.       — Она же потеряет миллионы.       — Миллионы? Ты меня обижаешь, любимый, — последнее слово почти шепчет, наклоняясь ещё ближе, едва губами чужое ухо не задевает. — Она потеряет миллиарды. Видишь, как дорого я тебя оцениваю? Вполне справедливая плата, тебе так не кажется? Она лишила меня тебя, я лишил её денег. Олег громко выдыхает, теплом дыхания обжигая нежную кожу шеи. Серёжа застывает, чувствуя, как широкая ладонь ложится ему на бедро и сжимает. Нужна лишь секунда, чтобы ростки возбуждения пустили свои корни. Близость любимого человека дурманит и накрывает горячей волной, как введённый внутривенно наркотик. Серёжа облизывает пересохшие губы, отстраняется немного, чтобы посмотреть Олегу в глаза. Они даже не карие, чёрные почти. И это заводит покруче, чем его рука, плавно движущаяся к паху Разумовского.       — Когда Виктория узнает, кто за этим стоит — а она обязательно узнает, поверь мне — как думаешь… Кого она пошлёт по твою душу? — Олег шепчет эти слова, пододвигается ещё ближе и вторую руку кладёт на спинку стула Серёжи. Тот оказывается заперт между столом и горячим телом Волкова, от которого пахнет дорогим одеколоном, кожаной тканью и кедровыми нотками.       — И что ты сделаешь? Убьёшь меня? — Серёжа только усмехается, вскидывает бёдра, чтобы ладонь Олега так чертовски правильно легла на член, сжимая его сквозь плотную ткань штанов. Им всё ещё глубоко наплевать, что их могут увидеть. Какое значение имеет чужое мнение, когда кровь в жилах кипит, а сердце бьётся так быстро, что едва не выпрыгивает из груди трепыхающимся ошмётком.       — Я дал ей слово, что буду защищать её жизнь от любых угроз и решать все её проблемы. В данный момент, Серый, ты самая большая проблема.       — А мне ты когда-то дал слово, что всегда будешь рядом со мной. Как выяснилось, обещания ты сдерживаешь крайне хреново, так что избавь меня от этой лирики, — Разумовский шипит, выплёвывает ядовитые слова, надеясь, что они попадут в цель. Но Олег никак не реагирует, отстраняется резко, заставляя Серёжу разочарованно выдохнуть. Крепкая хватка с члена исчезает, вместе с ней в воздухе растворяется кедр.       — Прости, — Олег произносит это слишком просто. Слишком холодно. Слишком отстранённо. Серёжа не верит в его искренность, мечтает наброситься на него прямо здесь и придушить. А потом зацеловывать следы собственных пальцев на крепкой загорелой шее и самому просить прощения.       — Мне плевать, что она тебе прикажет. Мы оба знаем, что ты этого не сделаешь, — он говорит уверенно, не сомневается вообще.       — Проверим? — Олег усмехается, встаёт, глядя на Разумовского сверху вниз. Серёже в таком положении некомфортно, на него словно давит каменная двухметровая плита, но он только вскидывает подбородок и смотрит упрямо. — Виктория знает, что мы из одного детдома. Знает, что росли вместе. Знает, что ты для меня важен. Так что, поверь, она с особым удовольствием отдаст приказ и будет смотреть, как я вышибаю тебе мозги. Не забывай, какими методами её отец построил свою империю. Дочь ни в чём ему не уступает.       — Она такая же чокнутая? — с усмешкой спрашивает Разумовский.       — Ага, мне ведь всю жизнь везёт на ебанутых. Но тебя ещё никто не переплюнул. Олег уходит, напоследок сверкнув улыбкой. Серёжа провожает взглядом его широкую спину и думает, что исход игры уже давно известен. Волков может скалиться, обещать ему девять кругов ада и долгую мучительную смерть, но они оба прекрасно понимают, что в решающий момент он ничего не сделает. Вот Серёжа — да, Серёжа бы выстрелил, лишь бы отстоять своё и посмертно заклеймить человека, заявляя на него права. Олег не такой. Он ошейник собственноручно нацепил ещё в детстве и поводок протянул Серёже. Вот он я — весь для тебя. Серёже стоит только сказать, как в ту же секунду в стороны разлетятся мозги девушки, которая любит красный цвет, картины импрессионистов и людей, принадлежащих другим.