Занимайтесь войной, а не любовью

Облокотившись о резную балюстраду на втором этаже, Серёжа чуть наклоняется и смотрит вниз, разглядывая новоприбывших гостей. Приглашённых на открытии нашумевшего казино слишком много, но Разумовский, как борзая с идеальным нюхом, моментально находит того самого человека, который целиком захватывает его внимание и в ближайшее время отпускать не собирается. Её зовут Виктория. Победительница по жизни, так и хочется добавить. Высокая стройная девушка с белозубой ослепительной улыбкой, идеальными манерами и говорящей фамилией. Князева — этим всё сказано. Единственная наследница нефтяного магната и, пожалуй, одна из немногих, кто действительно имеет право причислять себя к элите города. Серёжа смотрит на неё, не отрываясь. Буквально жрёт глазами, изучая по сантиметру, чтобы ни одна крошечная деталь не ускользнула. Длинное шёлковое платье в пол — цвета сочного спелого граната. Нарочно проигнорировала дресс-код, просили ведь всех одеться в чёрно-золотую палитру, но разве для неё существуют правила? Сам Бехтиев встречает её громкими приветствиями, аккуратную женскую ручку с тонкими пальцами к губам подносит и на тыльной стороне ладони поцелуй оставляет. Радуется ей, как собственной дочери. Она желанный гость на любом мероприятии, ведь после смерти отца стала владелицей его многомиллиардной компании. Нефтедоллары бурной рекой текут ей прямо в карманы, гордо вознося её на пьедестал самых богатых людей страны. Разумовский морщится, делает глоток шампанского и чувствует, как на языке лопаются пузырьки стоимостью несколько тысяч за бутылку. Кругом всё слишком пафосно, помпезно, вычурно. Ему не нравится. Виктории, кажется, тоже, но в отличие от него, она свою роль отыгрывает куда лучше. Улыбается всем знакомым, здоровается с ними, руку протягивает, на запястье которой бриллианты сверкают. В ушах, кстати, тоже, и на тонкой изящной шее. Целое состояние. Если продать, можно обеспечить деньгами небольшой городок на несколько лет вперёд. А у неё они на один раз, так — просто покрасоваться. Она громко смеётся, лёгким отточенным до идеала движением густые пряди тёмных волос поправляет. Красивая — стоит посмотреть фактам в глаза. И естественная, не такая размалёванная кукла, как остальные. С лоском и природным изяществом, заграничная штучка — не зря ведь в Колумбийском училась. У неё, в принципе, всё лучшее — образование, фамильное происхождение, манеры, внешность, особняки и машины. Серёжа не завидует, ради всего святого — в рейтинге Форбс они соседние строчки занимают. Он её, скорее, даже уважает: все думали, что империя развалится после смерти главы семейства, но за прошедший год Виктория умудрилась не только сохранить всё состояние, но и приумножить его. Умная, с железной хваткой и незаурядной смекалкой. Не пустышка, как все считали. Нефтяная княжна, фамилию свою оправдывает на все сто процентов. Серёжа не должен её ненавидеть. Это глупо и иррационально, не имеет никакого смысла. Вращаются они в разных сферах, хоть и косвенно знакомы. Разумовской каждый раз повторяет простое словосочетание — Виктория хорошая. Она правильная. Она не такая прогнившая изнутри, как все остальные. Занимается благотворительностью, жертвует огромные суммы денег, зачастую даже не афишируя. Серёжа знает об этом, потому что ему хватит мозгов и навыков умело лавировать в цифровом пространстве, выясняя подробности, которые даже журналисты разнюхать не могут. И всё равно бесит. Раздражает до зубного скрежета. Так, что бокал в руке едва не трещит — так сильно Серёжа его сжимает. Продолжает смотреть на мисс Идеальность, задаваясь вполне очевидным вопросом: почему она вообще умудрилась пролезть в его жизнь, в его мысли, прочно занимая там место? Она ничем не лучше него. В чём-то даже уступает. В отличие от Князевой, золотой девочки в прямом и переносном смысле, Серёжа всего сам добился. Сам вылепил из себя того, кем он сейчас является. Так что один-ноль в его пользу, в этой партии он выиграл. Зато в последующей проиграл всухую, потому что… Серёжа цепляется взглядом за женскую миниатюрную ручку, которая легко ложится в протянутую ей широкую мужскую ладонь. Бледная кожа Виктории ярко контрастирует с ровным загаром человека, помогающего ей подняться по лестнице на второй этаж. Мужчина придерживает её за талию, идёт рядом так, чтобы оградить от остальных гостей. Своей широкой спиной закрывает, нависает сверху, и на его фоне Князева совсем крошечной кажется, изящной, как статуэтка. У неё, действительно, всё самое лучшее. В том числе и телохранитель, который следует за ней молчаливой тенью. Если точно не знать о его роли, можно принять за спутника долларовой наследницы. Он высокий и подтянутый, одетый в дорогой дизайнерский костюм, от которого буквально исходит запах купюр. Они даже внешне сочетаются: Виктория в кричаще красном, яркая, как бенгальский огонь в тёмную ночь, а телохранитель одет во всё чёрное — со вкусом и без лишнего пафоса. Серёжа думает, что этот пиджак, вылизанные до блеска туфли и кокетливая бабочка на шее никогда не сравнятся с растянутыми футболками, потёртыми джинсами и убитыми в хлам кедами. В них обладатель карих глаз смотрелся куда лучше. Естественнее, живее, настоящее. Теперь же он как дорогой аксессуар — дополнение к чужому наряду.       — Серёжа! Я так рада тебя видеть! — в её мелодичном голосе ни капли фальши, она говорит искренне. Одной рукой подол платья придерживает, вторую для приветствия протягивает.       — Привет, шикарно выглядишь, — Разумовский, в отличие от остальных, до поцелуя не снисходит. Он ни за что не станет склоняться перед ней и целовать ей руки. Гордость не позволяет. Или же неприязнь, так удачно скрытая за фальшивой улыбкой.       — Ты тоже, — Виктория обнажает ровные ряды зубов, заправляет выбившуюся из причёски прядь за ушко и смотрит на Серёжу с хитринкой во взгляде. — Хорошо, что ты начал чаще покидать свою высокую башню. А то многие волновались, не сожрал ли тебя дракон бюрократии.       — Как видишь, всё в порядке, — Разумовский возвращает ей улыбку и приподнимает свой бокал, словно тост оглашает. — За встречу? — делает глоток шампанского, не сводя взгляда с лица девушки. Намеренно игнорирует человека, маячащего у неё за спиной. Потому что если посмотрит, если хоть на секунду проявит слабость — всё пропало. Его скудных актёрских талантов не хватит, чтобы и дальше отыгрывать радость от встречи, когда на душе дикие кошки скребут, шипят и когтями грудь разрывают.       — Пересечёмся чуть позже? У меня появилась идея насчёт реставрации того музея искусств, помнишь? Ты тоже им интересовался, мы можем объединить усилия.       — Конечно, всё обсудим, — он кивает ей, приподнимает уголки губ напоследок и уходит. Приходится извернуться, чтобы не задеть чужое плечо, обтянутое тканью пиджака. Вся напускная уверенность стирается будто по щелчку пальцев. Сердце начинает биться быстрее, как после марафона. Серёжа торопится, едва не срываясь на бег. Улыбаться окружающим сил нет, он только пустой бокал на столик ставит, чуть не промахнувшись и не разбив его. Вылетает на балкон, ладонями в шершавый парапет упирается и дышит тяжело. Прохладный ночной воздух в лёгкие проникает, отрезвляет немного, но недостаточно, чтобы успокоиться. Серёже плохо, Серёже откровенно хреново. На лбу испарина выступает, а руки дрожат. Он крепко жмурится, пытаясь избавиться от наваждения, но пристальный взгляд карих глаз не хочет отпускать его. Маячит в сознании, провоцирует, как красная тряпка перед быком. Катализатор всего отвратительного, что есть в Серёже. Всего, что он так старательно пытается затолкать поглубже, похоронить в себе, но каждый раз терпит сокрушительное фиаско. Потому что сердце не обманешь, оно слишком хорошо помнит всё в мельчайших деталях. Его скоро начнут искать, он обещал переговорить с потенциальными партнёрами и инвесторами. Да и вечно скрываться нельзя, придётся посмотреть в глаза собственному наваждению и в очередной раз сгореть. А потом возродиться из пепла, как грёбаный феникс — классика жанра, проходили уже сто раз. Выходит в узкий тёмный коридор, направляется в сторону туалетов. Ему необходимо умыться холодной водой, чтобы окончательно прийти в себя. Едва заворачивает за угол, как чувствует крепкую хватку на предплечье. Его волокут по коридору, тащат буквально насильно, как безвольную игрушку, но он даже не сопротивляется. Парализован ароматом мужского парфюма, который знакомой кедровой нотой щекочет ноздри, проникает внутрь и оседает где-то там прямо за рёбрами. Корни свои пускает, чтобы намертво связать. Серёжа только удивлённый вздох издаёт, когда его рывком заталкивают в маленькое помещение. Раздаётся громкий хлопок двери, щёлкает замок, а следом повисает тревожная тишина. Серёжа моргает пару раз, привыкая к полумраку комнаты. Кривится от банальности увиденного — бархатные бордовые диваны, расставленные у стен, напоминают антураж какого-нибудь дешёвого бульварного романа. У Бехтиева всегда было много денег и никогда не было вкуса. Разумовский не успевает додумать эту мысль и как следует позлорадствовать, потому что хватка на плече усиливается. Мимолётное движение, даже толком уловить его боковым зрением не получается. Резкий рывок и удар, Серёжа болезненно стонет, когда его прикладывают затылком к твёрдой поверхности стены. Недостаточно сильно, чтобы голову разбить, но достаточно для того, чтобы туман в мыслях рассеялся. Он втягивает воздух сквозь плотно сжатые зубы, возмущённо шипит и смотрит прямо на своего похитителя. Олег кажется самую малость раздражённым, но больше предвкушающим. Стоит напротив, так близко, что Серёжа его горячее дыхание с мятным привкусом почувствовать может. Руки Волков по бокам от рыжей головы расставляет, отрезает все пути к бегству, но в самом деле — разве Серёжа собирается бежать? В конце концов, именно этого он и добивался. К этому и стремился, когда нарочно игнорировал чужие прожигающие насквозь взгляды.       — Ну, привет, — произносит он хрипло и не может сдержать широкую усмешку. Смотрит вопросительно, как бы спрашивая разрешения, и внезапно тянется вперёд, впечатываясь в чужие приоткрытые губы. Они тёплые, чуть шершавые, как после мороза, и на вкус отдают мятной жвачкой. На поцелуй Олег не отвечает, стоит, как каменное изваяние, только дышит тяжело. — Ай! — снова болезненный стон, потому что рука Волкова ложится Серёже на затылок, пальцы путаются в мягких рыжих волосах и рывком оттягивают, доставляя дискомфорт. Разумовский хнычет. Приходится выгнуться, чтобы не лишиться клока драгоценных шелковистых прядей. Бледная кожа на шее натягивается, кадык проступает. Он двигается вверх-вниз, когда Серёжа сглатывает скопившуюся во рту слюну. Губы торопливо облизывает, собирая с них вкус Олега, и продолжает улыбаться.       — Что такое, Волче? Что тебя на этот раз не устроило? — почти смеётся, радуется, как ребёнок, дорвавшийся до любимой игрушки. Кожа на голове болит, но он игнорирует эту мелочь. Какая, к чёрту, разница, когда Олег рядом? Смотрит так пристально, а на дне карих глаз огонь полыхает. Серёжа даже в полумраке комнаты различить может.       — Хватит пялиться на неё так, она не заслужила, — Олег хрипит из-за долгого молчания. Нависает над Серёжей, ещё сильнее шелковистые волосы в кулаке сжимает, срывая с розоватых губ очередной болезненный стон.       — А как я пялюсь? — Разумовский провоцирует, прижимается к нему ближе и ладонь кладёт на широкую грудь. Олег горячий даже через слой рубашки.       — Словно расчленить её хочешь. Серёжа смеётся громко и искренне. Чёрт, опять проебался. Был ведь уверен, что смог натянуть на лицо приветливую маску. Хотя, может, всё дело в Волкове? Он всегда умел читать его, как раскрытую книгу.       — Ну, прости, — с усмешкой тянет он, продолжая прижиматься. Так близко и тесно, что бедром чувствует чужой стояк. Олегу бы самому на актёрские курсы сгонять, а то собственное тело выдаёт его с потрохами. — Я, конечно, всё понимаю — ты её телохранитель и должен устранять малейшую угрозу. Но я ничего не могу с собой поделать, Олег, мне слишком сильно хочется её прибить. Твоя драгоценная Виктория забрала то, что принадлежит мне. Последнее слово на бесконечно долгую секунду тяжёлым грузом виснет в воздухе, а потом Серёжа не выдерживает. Он натурально кричит, когда его с размаху вжимают в стену. В этот раз гораздо больнее, затылок горит так, словно раскалённой кочергой ударили. Серёжа скашивает взгляд набок, краем глаза улавливая собственное растрёпанное отражение. Зеркальное покрытие стен? Просто верх безвкусицы, но сейчас это даже заводит. Когда его рывком разворачивают, щекой вжимая в гладкую поверхность, Серёжа улыбается. В очередной раз умело пляшет на чужих слабостях, разжигая огонь, который не потушить ничем. Ладони Олега пролезают ему под пиджак, грубо хватают за талию, вытаскивая рубашку из штанов. Горячие пальцы оставляют следы на коже, сминают ткань, опускаются ниже. Серёжа дугой выгибается и протяжный стон издаёт, когда Олег сжимает его член сквозь ткань брюк.       — Ты сам всё проебал, Серый, смирись уже, — шепчет он, губами вжимаясь в шею. Оставляет влажные кусачие поцелуи, зубами царапает и сразу же следом языком слизывает солоноватый привкус выступившего от напряжения пота. Серёжа возбуждён. Он руками в зеркало напротив упирается, чтобы сохранить равновесие, и демонстративно выпячивает задницу, открыто предлагая себя. Делай то, за чем пришёл, Олег. Я знаю, что заслужил. Знаю, что проебался.       — Когда ты успокоишься? — Олег возится с его ремнём, ширинку расстёгивает с тихим вжиканьем и брюки вместе с бельём вниз тянет. Прижимает руку ко рту Разумовского, и тот послушано облизывает её, оставляя на пальцах слюну. Серёжа снова громко стонет, когда горячая влажная ладонь обхватывает его член и крепко сжимает. Большой палец Олега скользит по головке, очерчивает по кругу, собирая выступившие капли естественной смазки. Размазывает белесую липкую жидкость по всему стволу, срывая с губ Серёжи неконтролируемые пошлые звуки и ругательства. Хорошо, что из-за громкой музыки их никто не услышит. Они адресованы только одному человеку.       — Никогда, — честно отвечает Серёжа и послушно голову поворачивает, когда Олег его целует. Грубо и жадно, словно сожрать хочет и кровоточащие куски мяса выдрать. Серёже самую малость больно и очень-очень приятно. Губы потом опухнут и станут ярко-розовыми, как у самой натуральной бляди, но ему наплевать. Они с Волковым видятся слишком редко, чтобы упускать возможность, думая о внешнем виде.       — Я никогда не успокоюсь, Олег, смирись уже, — возвращает ему его же слова в перерывах между голодными поцелуями и снова усмехается. Олег сжимает его ягодицу, оттягивает и вдруг бьёт наотмашь, оставляя на бледной коже отпечаток своей ладони. Серёжа глухо стонет и потирается задницей о каменный стояк. Продолжает провоцировать, знает, что Олег уже на грани. Он слышит его тяжёлое дыхание, жаром разбивающееся об исцелованную шею. Серёжа грудью вжимается в холодное зеркало и сдерживается из всех сил, чтобы не начать просить. Не так низко ещё пал. Пальцы Олега ныряют в ложбинку между ягодиц, поглаживают нежную кожу. Указательный без особо труда входит внутрь, и у Серёжи от этого простого движения фейерверки перед глазами взрываются. Он чувствует, как Олег удивлённо замирает.       — Я готовился для тебя, Волче, — поясняет Серёжа, с трудом разлепляя глаза. С удовольствием замечает, как в отражении удивление на лице Олега сменяется чем-то новым, диким и необузданным. — Нравится? Серёжа сжимается на пальце, подаётся вперёд и снова назад, сам же насаживаясь. Он больше не может терпеть, хочется прямо сейчас почувствовать Олега в себе. И какова же его радость, когда Волков свободной рукой начинает возиться с собственным ремнём.       — Я тебя ненавижу, — искренне говорит он.       — Я тебя тоже, — Серёжа прикрывает глаза и лбом вжимается в зеркальную поверхность. Олег входит в него одним слитным движением. Без смазки это не так приятно, а предэякулята недостаточно, чтобы смягчить трение. Но Серёжа терпит, а Олег даёт ему несколько секунд, чтобы привыкнуть. Растяжка помогла, Разумовскому не больно. Он на ощупь находит руку Олега и сжимает её, переплетая их пальцы. Волков понимает его без лишних слов — начинает двигаться, сразу задавая темп. Быстро и рвано, практически не вынимая, чувствуя, как горячие стенки плотно обхватывают член. Олег сам хрипло стонет, губами снова находит шею Серёжи и целует, посасывая солоноватую кожу. Они трахаются грязно и вульгарно, как в тех коротких роликах, что первыми вылезают на порносайтах. Адреналин в крови зашкаливает, а возбуждение раскалённой магмой течёт по венам, парализуя здравые мысли. Серёжа почти скулит, когда член Олега задевает простату, рассылая приятный ток по всему телу. Ему до одури хорошо сейчас, так идеально и правильно, словно он находится на своём законном месте. Вот так прижатый горячим телом Волкова к зеркальной стене безвкусно обставленной комнаты в этом отвратительном здании. Серёжа подмахивает бёдрами, сам насаживается на член и намеренно напрягает мышцы, сжимая его крепче. Знает, как это действует на Олега. Тот едва не рычит, зубами сжимает кожу на шее, оставляя красноватые следы полумесяцев. Помечает его, как животное. Свои права заявляет, хоть и прекрасно понимает, что Серёжа ему не принадлежит. Ровно как и сам Олег никогда не будет принадлежать Разумовскому. У них ведь могло сложиться всё иначе. Могло быть долго и счастливо, как в тех дурацких сказках, что Серёжа находил в детских книжках в задрипанной библиотеке приюта. Они могли и дальше оставаться вместе, самыми близкими друг для друга и самыми нужными, незаменимыми, единственными. Но не учли одного простого факта — взрослая жизнь преподносит слишком много дерьма, с которым порой очень сложно справиться.       — Олег, пожалуйста… — губы не слушаются, в горле нещадно пересохло. Серёжа сам не знает, о чём просит, но Волков снова понимает его без слов. Начинает двигаться ещё быстрее, вытаскивает член практически полностью, чтобы вогнать его рывком, попадая по чувствительному месту. Трахает его, как первосортную блядь, снятую на ночь, но так даже лучше. Грубые толчки выбивают из головы все мысли. Серёжа не хочет думать. Серёжа не хочет вспоминать момент, когда всё покатилось в бездну. Когда их пути разошлись. Оказалось, Олег слишком любил свободу. А Серёжа слишком любил Олега, чтобы вот так просто отпустить его. Он громко кричал, плакал даже, когда Волков сказал, что собирается в армию. Он умолял его остаться, передумать, изменить своё решение. Он бился в истерике и рвал на себе волосы, а Олег крепко обнимал его поперёк груди, прижимал к себе и шептал на ухо, что всё будет хорошо. Но остаться он не мог. Потому что Олег тоже являлся отдельной личностью, независимой от желаний Разумовского. Он не мог всегда оставаться с ним, следуя по пятам молчаливой тенью. У Серёжи была его драгоценная информатика и цифры двоичного кода. У Олега было нулевое понимание собственной жизни и желание найти своё место в этом мире. Он тоже хотел попробовать себя в том, что ему нравилось. Он имел на это право.       — Ненавижу, — снова шепчет Серёжа и стонет так громко, что эти звуки намертво отпечатываются в памяти, врастают в самую подкорку. Смешиваются с пошлыми шлепками бёдер, когда Олег вгоняет член в растраханную дырку. Ладонью сжимает ствол Серёжи у основания, не позволяя ему кончить раньше времени. Вылизывает языком его загривок, как собака. Только вот псом Олег не являлся. Псу на шею цепь накинуть можно. Волку — никогда. Они слишком свободолюбивые. Дикие и опасные. Сколько ни пытайся приручить, всё равно не получится. А ещё волки, вопреки распространённому мнению, злопамятные и мстительные. Ранившего их охотника не избегают, а наоборот выслеживают часами, следуя по пятам. Незаметно, оставаясь в тени, чтобы в решающий момент нанести сокрушающий удар. Из армии Олег вернулся уже другим человеком, но так же сильно любящим и преданным. Серёжа целовал его, снова плакал и обнимал за шею так крепко, что трещали кости. Серёжа скучал, он был готов простить ему эти долгие месяцы отсутствия. А потом Олег посмотрел ему в глаза и сказал, что пойдёт дальше. У него там перспективы большие, амбиции и желание воевать. Серёжа всегда был слишком гордым. А ещё слишком ненавидел прогнившую систему их страны. Мечтал поменять её, улучшить, избавиться от всей грязи и искоренить зло. Он с шоком смотрел на Олега, не понимая, как самый близкий ему человек может встать по другую сторону баррикад. Как может за деньги идти и добровольно стрелять в людей. Проливать кровь за чужие идеалы.       — Надеюсь, тебя там убьют, — сказал он тогда тихо. Произнёс роковые слова, которые стали точкой невозврата. Смотрел, как в карих глазах Олега зажглись недобрые огоньки. Как его губы исказились в печальной улыбке, а сам он отшатнулся, словно удар в солнечное сплетение получил. Серёжа жалеет об этих словах и будет жалеть всю жизнь. Он сам себя никогда не простит за них, но он был молод. Он хотел верить в лучшее, в мир во всём мире. Возненавидеть любимого человека оказалось так просто. Тот самый один шаг, о котором все твердят. Сделать его легко. Волки действительно очень мстительны. Потому что вернувшись через несколько лет, живым и здоровым, Олег не стал сливаться с серой массой людей, воспевающих оды гению, которого вся страна готова была боготворить. Он просто появился перед Серёжей — одетый с иголочки, с непроницаемой маской на лице и холодом во взгляде, стоя за спиной у юной наследницы нефтяной империи. У Виктории Князевой всегда всё самое лучшее, помните? И личный телохранитель тоже. Капитан Волков в отставке, одним своим видом нагоняющий ужас на каждого, кто косо посмотрит на очаровательную девушку с не менее очаровательной улыбкой. Но Серёжа ей не завидовал. Потому что как бы Виктория ни блистала, как бы ни гордилась всеми своими достижениями, у Разумовского было то, чего никогда не будет у неё. У Серёжи был Волков. Совсем не важно, чьё тело он охраняет. Гораздо важнее, чьё тело он трахает при каждой встрече. К кому тянется, несмотря на распирающую грудь ненависть. Кого целует — больно и грязно, до крови вгрызаясь в губы. А может, и не ненависть это вовсе? Должно быть, существует другое определение для желания срастись с человеком намертво, вжать его в себя, за рёбра себе посадить, как за решётку. Чтобы не выбрался оттуда никогда, чтобы навсегда и навечно. Почти как в тех дурацких сказках. Да, Олег слушал, когда Серёжа их читал в детдоме. Он проводит рукой по члену Разумовского, начинает надрачивать ему в такт собственным движениям. Наслаждается симфонией стонов, сладкой патокой обволакивающих сознание. Серёжа скулит, в уголках его глаз слёзы собираются. Сам не знает, что оплакивает — их счастливое прошлое или безнадёжно испорченное будущее. Олег кончает молча, только сильнее в него вжимается. Горячей спермой изнутри заполняет, и Серёжа не выдерживает. Следом срывается в пропасть, летит куда-то вниз, об острые скалы разбиваясь. Семенем заливает зеркальную поверхность — грязные потёки останутся. Да и плевать, это место не может стать ещё отвратительнее. Им нужно совсем немного времени, чтобы успокоиться. Стоят так ещё минуту, тесно прижимаясь. Серёжа аккуратно вытаскивает руку из крепкой хватки, но лишь затем, чтобы придержать Олега, когда тот захочет отстраниться.       — Люблю, — говорит он тихо, на грани шёпота. Но Олег за ним замирает, даже дышать перестаёт, а значит точно услышал. Он всё же отстраняется, смотрит, как по бёдрам Серёжи сперма стекает. Грязная и вызывающая картина, но Олег слишком устал морально, чтобы как-то это комментировать. Он вытаскивает из кармана пиджака платок и протягивает его Разумовскому. Не смотрит, как тот спешно приводит себя в порядок. Молча застёгивает штаны, ремень дрожащими пальцами в петлю просовывает. Бросает быстрый взгляд на своё отражение — вид такой, словно все черти Ада за ним гнались. Похуй. Абсолютно. Прежде чем уйти, наклоняется и мажет поцелуем по горячей щеке Серёжи. Это его ответ. Подписание договора о перемирии до следующего раза, пока их снова не накроет. Он всё ещё не простил Серёжу за те слова. А Серёжа всё ещё не простил, что Олег тогда выбрал не его. Разумовский пережидает несколько минут. В зеркало таращится, думая, что каждый из гостей сразу же поймёт, чем он тут занимался. Рубашка безнадёжно помята, волосы торчат во все стороны. На шее, кое-как прикрытой воротником, красуются наливающиеся красным засосы и укусы. И губы такие пухлые, алые почти. А в глазах лихорадочный блеск. Всё ещё наплевать. Серёжа улыбается своему отражению, платок Олега аккуратно сворачивает и в карман кладёт. Возвращается в зал, где праздник в самом разгаре. На него косятся, смотрят с упрёком, но он игнорирует. Подхватывает с подноса бокал шампанского и залпом выпивает. Боковым зрением замечает уже знакомый дуэт — катализатор его ненависти. Только теперь Серёже легко. Он улыбается искренне и даже рукой машет Виктории, которая удивлённо приподнимает брови. За спиной у неё, как скала, стоит Олег. На лице непроницаемая маска, в глазах — безмолвное «люблю». Серёжа продолжает улыбаться, просовывает руку в карман и сжимает доказательство своей очередной победы. Тысяча-ноль, княжна. Ты всё ещё безнадёжно отстаёшь.