Когда Луна отражается в озере

      Предложение юного наследника повергло толпу в шок. Что уж там, Чонгук и сам словно покрылся коркой льда, не в силах даже повернуть голову. Льдом покрылись и лёгкие озёрного волка — стало необъяснимо тяжело дышать.       Чимин собрался… Выйти за него замуж? Повязаться и стать парой на всю жизнь? Чонгук понимал, что отчасти парень действовал в связи с обстоятельствами, но такого хода от юного наследника точно не ожидали.       Старейшины недовольно закряхтели, в то время как вожди племён сочли слова Чимина уместными.       С одной стороны, идея разумна: брак будет всё также заключён между альфами, а значит, благородная кровь поцелованных Фенриром не будет разбавлена, но… Брак же обычно заключается с целью продолжения рода, который, в данной ситуации, вряд ли его получит. — Этот брак нужен не для продолжения рода, а для сохранения существующих его представителей, — привёл аргумент Чимин.       Чонгук всё ещё стоял с проглоченным языком. Он ещё с новостью о женитьбе с Воль не до конца свыкся, а тут у него уже нарисовалась новая партия. Да какая! Прекрасный белый волк, олицетворение понятий «мужества», «долга» и «преданности». Если бы не обстоятельства, столь сильная личность ни за что не согласилась бы связать свою жизнь с таким, как Чонгук.       Лунный парень не до конца верил в успех предприятия, но на удивление старшее поколение согласилось. Нельзя было просто наплевать на многонедельную подготовку к торжеству и многолетний путь к объединению. Так или иначе, но слияние стай должно было состояться.       Когда решение было оглашено, знахарка быстренько выпроводила всех из хижины, позволяя Чимину погрузиться в беспокойный сон. Чонгук, стоявший у дальней стенки, вышел последним, не забыв кинуть на старшего тоскливый взгляд. Лунный волк уже закрыл глаза, хотя его брови так и остались сведёнными к носу.       Всполошённые ночной потасовкой люди разбрелись по своим хижинам. Один лишь Чонгук, еле передвигая ногами, дошёл до ближайшей лавочки. Доски тихо скрипнули под весом волка, тем самым приветствуя гостя.       Воздух был необычайно свеж. Может, так казалось после дымовой завесы, в которой Чонгук успел сегодня побывать? В любом случае парень с благоговением подставлял лицо навстречу мягкому ветру.       Что ждёт его дальше? Какой из него получится вожак, как нужно вести за собой людей так, чтобы не навредить им? Чонгук не был готов отвечать на эти вопросы. Бог выбрал его и позволил родиться в полнолуние, но парень всю свою недолгую жизнь считал это либо коварной шуткой, либо катастрофической ошибкой.       В нём не было холодной расчётливости, он не мог похвастаться умением взять себя в руки. Чонгук хуже всех в стае подходил на такую ответственную должность. Он был мягок и любил цветы, но другие твердили ему, что мужчина не может иметь таких качеств. Чонгук хотел чувствовать, вкусить жизнь, но его тыкали обязанностями будущего главы стаи.       Знатоки называли это «воспитанием», но почему-то вместо уверенного в себе отважного волка вырос зашуганный подросток с проблемами с самоидентификацией.       Лавочка немного прогнулась под весом второго человека. Чон знал этот запах хвои, а потому не обратил на него особого внимания, хотя чувство тревожности рядом с этим мужчиной обострилось. — Переживаешь? — отец умостился рядом, складывая на коленях длинный подол плаща. — Можно и так сказать, — юлил Чонгук, не желая показывать вожаку свою слабость. — Он обязательно поправится, Пак Чимин — очень сильный волк. Нужно приложить огромные усилия, чтобы его изничтожить.       Чонгук только кивнул: мощь чужого духа почувствовал даже отец. Легенды про Чимина являлись чистой правдой. Только озёрного волка мало интересовало, способен ли старший сразиться с медведем.       Каков Чимин на самом деле? Чем он живёт, и какие мысли терзают его по ночам? Почему он согласился стать его мужем? Этого требовала ситуация, и, будь на месте Чонгука кто-либо другой, ответ бы не изменился?       Удастся ли Чонгуку когда-нибудь заслужить достаточно доверия, чтобы узнать ответы на эти вопросы?       Отец беспокойно вглядывался в напряжённое лицо, стараясь понять, что именно терзало единственного сына. Он всегда старался. Чон казался ему открытой книгой — светлый, ласковый, добродушный и непорочный. Но при ближайшем рассматривании оказывалось, что книга эта на неизвестном, возможно, даже на мёртвом языке. Мужчина никогда не мог прочесть, что лежало на душе у Чонгука. — Тебя смущает, что он мужчина? — Скорее нет, чем да. У нас же приемлемы такие отношения, волк в праве выбирать свою пару, исходя только из чувств, не обращая внимание ни на что побочное, — мужчина кивнул. — Просто… Вожаки обычно выбирают женщин. — Не накручивай себя, это обычное совпадение. Я понимаю, в какое положение ты попал, и ты ведёшь себя действительно достойно, за что я тебе очень благодарен. — Это мой долг перед стаей, — отчеканил Чонгук, ощущая, как его сердце сдавило в тисках. — Я всегда хотел для тебя только самого лучшего, — младший понял, что отец неумело пытался извиниться, поэтому перебил: — Ты сделал всё, что было в твоих силах. Настала моя очередь понести ответственность.       Если подумать — Чимин не самая худшая партия. Чонгук был абсолютно уверен, что не достоин даже находиться близко к этому волку. Что было бы, если обстоятельства не сложились бы таким образом? Чонгук бы просто остался одинок — никому не нужен уродливый дефектный зверь. — Знаешь, любовь ведь — не самое главное в жизни. Многие остаются счастливы, даже ни разу не вкусив её. Я верю в то, что вы с Чимином станете прекрасными друзьями. Поверь, такой человек рядом — лучше любой жены.       Чонгук никак не среагировал, вновь переводя взгляд на хижину знахарки. В окошке, у которого стоит кровать старшего, темнота. Вероятно, пожилая бета уже закончила уход и оставила лунного волка. — Хосук?.. — Ещё не вернулась. Никто не видел её с тех пор, как она умчалась помогать лунной стае разыскивать Воль. — С ней же не могло ничего случиться?.. — Чонгук, твоя сестра знает этот лес как свои пять пальцев. — А я до сих пор могу заблудиться, идя к Священному озеру, — с горестью подытожил парень. — Бытует мнение, что омегам проще ориентироваться в пространстве. Я не сомневаюсь в ней, уверен, она в порядке, — мужчина неловко теребил мех одеяния. — Собираешься сидеть здесь всю ночь?       Чон тихо «хмыкнул», опуская голову. Они обязаны поговорить до свадьбы. Вряд ли этот диалог что-то изменит, да и Чон не до конца был уверен, какие темы собирался поднимать, но он нуждался в этом. Он хотел лично спросить Чимина о его чувствах, переживаниях из-за предстоящего события. Их жизни переплетутся навсегда, и Чонгуку было крайне необходимо почувствовать страхи и желания старшего, пока они ещё друг другу ничего не были должны.       По крайней мере, стоило обсудить ожидания от их совместной жизни. Захочет ли Чимин вернуться на территорию Сияющей Луны, и должен ли в таком случае Чонгук последовать за ним? Как они будут делить быт, зная друг о друге лишь имена? — Нам нужно поговорить, — озвучил мысли вслух. — У вас будет ещё два дня. Сейчас дай ему отоспаться.       Шершавая ладонь легла на плечо Чонгука, крепко его сжимая. Отец никогда не поймёт его, и это нормально — нет ничьей вины в том, что Чон — ошибка. — Я горжусь тобой, ты поступаешь, как настоящий вожак.       В горле мгновенно образовался ком, в уголках глаз начали скапливаться слезы, так и норовя выскользнуть наружу. Но Чонгук, бесшумно всхлипывая, не мог позволить им такой роскоши. Не когда отец сказал ему слова, которые он, возможно, мечтал услышать большую часть своей жизни.       И всё же к утру вся самоуверенность Чона улетучилась. Парень наматывал круги вокруг деревянной хижины, иногда мельком заглядывал в окошко, но не мог решиться на большее. Ароматом ли, возрастом ли, но Чимин, сам того не замечая, оказывал на Чонгука серьёзное давление, ставшее ощутимой преградой для взаимодействия.       В единственный момент, когда Чонгук всё-таки собрался с силами, он застал Чимина спящим. На прикроватной тумбочке лежали деревянные чашечки с отварами и лекарствами, здесь же и марля, коей обматывали раны лунного волка.       Сам парень был нахмурен, его челюсти были плотно сжаты. Он не расслаблялся даже во время сна, словно готовый в любой момент ринуться в атаку.       Чонгук с интересом изучал его, как какое-то необычное природное явление, магию которого юный волк не способен был разгадать. Одеяло в идеальном состоянии — неужели Чимин даже не двигался во сне, оставаясь прекрасной бездвижной статуей? «Красив так, что дух захватывает», — звучал в голове голос старика, и Чон дёрнулся, словно его застали за чем-то непристойным.       Что делало Чимина таким притягательным? Почему он так себя вёл? Воспитание? Долг? Или искренние порывы души? Чонгук хотел бы знать. Быть может, этот союз пойдёт ему на пользу, и Чимин сможет поделиться своей мудростью? Сделать Чона настоящим лидером?       В хижине стоял аромат толчёных трав и ягод, настойкой из которых вчера поили лунного волка. Чон застыл, рассматривая то дергающиеся во сне пухлые губы, то пылинки, витающие над смиренным телом.       Чимин был завораживающим. Младший понял это, когда они были детьми, прекрасно осознавал и сейчас. «Он дал мне шанс проявить себя достойно, я не могу просто так его потерять».       За окном что-то шуршало, и парень, окончательно убедившись в неправильности и постыдности своих действий, убежал, поджав хвост.       В день торжества Чонгуку не дали даже возможности самостоятельно ступить шаг. Его разбудили ранним утром и отвели в палатку, где должны были проходить все сборы. Парень пытался расслабиться, когда его мышцы обдавали горячей водой с маслами. Несколько омег, парней и девушек, помогали ему: натирали тело специальными душистыми растворами, потчевали традиционными блюдами, приводили в порядок костюм, представлявший из себя жилетку и брюки из толстой кожи, увешанной железными и деревянными оберегами.       Чонгук находился в прострации — если бы не омежки, которые то и дело подталкивали его, следуя плану, он бы не смог даже сдвинуться с места. — Я только что была в соседней палатке, и принц Чимин выглядел просто сногсшибательно, вам очень с ним повезло, — девушка пыталась его ободрить, но Чонгук, выдавив дрожащую улыбку, чувствовал, что вот-вот свалится в обморок.       На его лице нарисовали заострённые полосы, подвели красной краской глаза. Парень видел своё отражение в чаше с водой — красивый молодой жених с трясущимися от страха руками.       Когда наряд Чонгука был готов, все помощники быстро сбежали, не забыв пожелать парню удачи. Тот даже не заметил их отсутствия — настолько был погружён в мысли. Сегодня. Через несколько минут. Они с Чимином образуют семью.       Чон надеялся, что присутствие старшего успокоит его, но всё стало только хуже, когда лунный волк в сопровождении членов своей семьи зашёл забрать его. «Разве согласно ритуалу не жених должен забирать невесту?» — подумал Чонгук, завидев вдалеке свиту Сияющей Луны. Но парень совсем не обижался. Вряд ли он сейчас смог бы сыграть спокойствие. — Чон Чонгук, — под дверью гремел знакомый голос, и озёрный волк затрясся, как лист во время тайфуна, — не окажешь ли ты честь выйти навстречу своей судьбе?       А у парня ноги породнились с полом. Он не мог заставить себя вымолвить и слово. — Если ты продолжишь молчать, мне придётся взять твою судьбу и тебя самого в свои руки. «Фенрир Великий, он собирается войти», — глаза Чонгука округлились, когда дверь приоткрылась.       Чимин, на удивление, не выглядел раздражённым. Скорее уставшим. Да и усталость эту отлично скрыл традиционный макияж, мало чем отличавшийся от того, что было на лице у самого Чонгука. Чуть искривлённые в форме клыка полосы на щеках, треугольники под глазами, подводка и крошечный полумесяц между бровей. Если уж и мечтать о свадьбе, то только представляя такого жениха, как Чимин.       Чонгуку показалось, что он осязал поток проклятий, сыплющийся на него от тех, кто рассматривал Чимина, как потенциального партнёра. — Принц Озёрной Глади, — он протянул руку, — ты согласен последовать за мной в Храм Бракосочетания, чтобы завершить обряд? «Я готов последовать за тобой даже в лапы смерти», — подумал Чонгук, задыхаясь от красоты и жара, коими пыхал лунный волк.       Страшно представить, что по изначальному плану именно Чон должен был произносить эти сладостные заученные речи, именно озёрный волк должен был взять на себя ведущую роль. «Я бы не справился. Я никогда ни с чем не справляюсь».       Делая неуверенный шаг навстречу, Чонгук вложил свою ладонь в чужую. Она, к слову, оказалась немногим меньше, по сравнению с Чонгуковой. Эту деталь озёрный принц тоже нашёл очаровательной.       Волки поют заводные песни, создавая музыку из топота и хлопков, в то время, как брачующиеся идут по живому коридору.       В лицо летят листья орешника и дуба, символизирующие обновление жизни и мужское начало. Чонгук до сих пор не может расслабиться. Чимин рядом кажется таким неподступным и жутким, что у парня табуны мурашек то и дело пробегают по позвоночнику. Младший озирается по сторонам, надеясь уловить в толпе теплую улыбку Хосук, но вдруг ловит на себе взгляд глаз цвета древесной коры и вздрагивает. Он и без того выглядел жалко, а теперь… Но Чимин даже не усмехается — отворачивается, ведя их по извилистой дороге, пока Чонгук медленно погружается в аромат утренней стужи, пушистого снега и фруктов. «Он пытается меня успокоить», — умиленно понимает Чонгук. И что-то в этом жесте беспокойства и внимания всё-таки заставляет его растаять.        Наследники входят в зал первыми, их встречают ненавязчивые трели лютни и неразличимые слова молитвы. За ними тихо просачиваются члены стай, которые усаживаются у стен.       Чонгук смотрит на гордые и счастливые лица людей, видит, как ему улыбается священник и верит, верит во что-то непостижимое, во что-то, о чем слышал в сказках. Озерный волк ждет чуда: ждет, что весь мир вокруг Чимина исчезнет, что сам парень, наконец, явит ему свою искреннюю натуру. Романтичный Чон буквально представляет, что сейчас, пока их тела, разодетые в грузные праздничные одеяния, стоят на деревянном полу, где-то над ними кружатся их нагие души.       Быть может, стоит всё-таки принять свою судьбу, а не мечтать о чем-то несбыточном? Ведь счастье и заключается в том, чтобы никогда не падать духом и видеть хорошее во всем.       Воодушевленный собственными мыслями, он и не замечает, что губы растянулись в абсолютно глупой, но почему-то счастливой улыбке, демонстрирующей зубы. Чонгук не вслушивается в речи священника, разглядывая каменное лицо напротив. Им подносят огромную чашу, наполненную непрозрачной жидкостью. По легенде, она должна помочь душе человека преодолеть оболочку тела, пока тот еще жив, чтобы слиться с душой партнера.       Чон делает большой глоток, чувствует, словно его внутренности немеют. Что ж, даже если отбросить предания, этот отвар, по крайней мере, должен служить неплохим обезболивающим перед укусом. Чимин, прикрыв глаза, также отпивает.       Священник вновь распаляется в высокопарных речах, волки склоняют головы, а у Чонгука пересыхает в горле. Мужчина, коснувшись лбов парней, разрешает приступить к меткам.       Чон придвигается чуть ближе, словно спрашивая разрешения. Чимин смотрит на него нечитаемым взглядом, но наклоняет голову чуть в бок. Озерный волк наклоняется, принюхиваясь к чужой шее. Мороз и цитрусы. Освежающий запах пленит, и Чонгуку кажется, что он сможет дать этому союзу шанс. Они с Чимином поговорят, познакомятся поближе и обязательно подружатся. Станут друг другу опорой и поддержкой. Волк улыбается, мягко целует оголенный участок, ощущая на губах соленый пот.       Одурманеный крепким напитком и вкусным ароматом Чимина, Чон забывает о своей природной скованности и стеснительности. Вонзает клыки томительно-медленно, позволяя парню адаптироваться к боли. Свершается то самое таинство брака, о котором судачат старейшны, их с Чимином души переплетаются красными нитями.       Оставив на покрытой мурашками коже последний бархатный поцелуй, Чонгук выпрямляется. Он уверен, что его глаза блестят. У старшего в глазах холод и циничное безразличие. Словно он не участвует в ритуале. Словно не его шею так робко и нежно ласкал озерный волчонок. Словно все происходящее не значит для него ровным счетом ничего.       И когда настает очередь Чимина, младший ждет чуда. Ждет, как его сметет ураганом чувств, жаждет ощутить ту самую сказочную любовь и отдачу. Но все происходит равнодушно и расчетливо. Чимин грубо и без предупреждения впускает клыки в чужое плечо, заставляя Чона вскрикнуть.       Почему так больно? Из глаз брызгают слезы, тело Чонгука инстинктивно дергается, чтобы уйти от разрывающей боли. Тогда Чимин впивается в нежную кожу с новой силой, оставляя еще более крупный и уродливый след.       Спустя долгие секунды лунный волк отстраняется, а Чон инстинктивно покрывает рукой рану, чувствуя, как пальцы намокают от крови. Вся надуманная сказка в миг рассеивается. На улице пасмурная погода, а потому в зале все отливает серыми тонами. Серые лица, серые цветы, серая одежда. Чимин вытирает губы предоставленной салфеткой, а Чонгук вдруг чувствует себя униженным.       Он смотрит на старшего отчаянно, как будто ждет объяснений. Почему так больно, почему так безразлично, почему так бесчувственно? Неужели Чонгуку одному так важна эта связь? Чимин никаких комментариев не дает.        Чон пытается сосредоточиться на словах священника, но вдруг улавливает шепот из угла зала. Лунные мужчины недовольно обсуждают трусливость и боязливость Чонгука, отчего тот тушуется еще сильнее. А что самое страшное — он с ними абсолютно согласен. Неправильный, отвратительный, и как такой недо-альфа, недо-мужчина собирается стать вожаком? Он не справится с предназначением и никогда не сможет пойти своим путем. Раньше Чонгук считал, что шуткой Бога было его рождение в полнолуние, но, как выяснилось, шуткой был сам факт его рождения.       Чимин, видимо, тоже услышавший чужие речи, коротко рычит, поднимая верхнюю губу. Это заставляет тех замолкнуть, уважительно поклонившись своему будущему вожаку и его избраннику. Чонгук судорожно выдыхает, когда старший укладывает ему руку на спину, чтобы тот выпрямился. — Спасибо… — выдавливает из себя Чонгук, не решаясь поднять голову. — Не переживай так, скоро все закончится.       А Чонгуку хочется кричать: «Что закончится?! Все только начинается!». В этот момент он и подумать не может о том, что сказанные в сердцах словах окажутся пророческими. — Так или иначе — ты моя пара, они примут тебя, насколько бы своеобразным ты не был. — негодность младшего еще никогда не унижали так деликатно.        Священник завершает ритуал — одевает на парней бусы из камней, связанных с их датой рождения. На шее Чимина гордо сверкает голубой топаз, Чонгука же неожиданно душит желто-зеленый хризоберилл.       Волки встают, хлопая в ладоши — этот союз положил конец кровопролитию и ненависти. Души лунного и озерного волков навсегда переплелись, а значит, стаи не имеют никакого права враждовать.       Все переходят в обеденный зал, обязательно перед этим поклонившись новобрачным и священнику. Народ настолько утомился слушать монотонную речь старого беты, что ближайший час вино и жареное мясо будут интересовать его куда больше молодожёнов.       Чонгука тошнит от запаха яств, у него болит голова от ритма, который отбивают волки во время танцев ногами. Чимин же обещал, что все скоро закончится, почему же тогда парню кажется, словно этот вечер длится вечность?       Озерный волк сверлит взглядом пустую тарелку, и слышит краем уха, как Чимин сухо говорит: — Выглядишь так, словно сейчас потеряешь сознание.       Метка вновь разражается приступом тянущей боли и Чонгук язвит: — А что, если я сейчас потеряю сознание?       Чимин глубоко вздыхает. Чон же поджимает губы — они вместе всего ничего, а старший уже устал нянчиться с ним. Хотел же показать себя с лучшей стороны, в какой же момент все пошло не так?.. — Не принимай все происходящее близко к сердцу, кутенок. Ты бледен, возможно, стоит немного поесть, все же, люди не зря старались, приготавливая это.        А Чонгук щурит глаза, ощущая, как по венам хлестнула злость. Он выдавливает: — Мое имя Чон Чонгук. И впредь, мне хотелось бы слышать именно это обращение.       Тихий смешок эхом отражается в голове. — Хорошо, кутенок Чон Чонгук. Только сначала утри слезы.       В деревянную миску действительно падает соленая капля. Чон удивлённо дотрагивается до мокрых ресниц — даже не заметил, как начал плакать.       Праздник кипит до самого утра, а парни за все это время не обмениваются и одним взглядом. Зато каждая свободная альфа в зале, видимо, считает своим долгом состроить холодному парню глазки. Чонгук эти длинные голодные переглядывания замечает и отворачивается. Неужели понятие «брака» действительно обесценилось? Неужели только Чонгук воспринимает происходящее серьезно?       Чимину, в прочем, нет дела до чужих желаний и планов. Его тарелка заполнилась горочкой костей, но юный волк продолжал истреблять все мясо со стола. И когда последняя ножка канула в, видимо, бездонный желудок, Чимин поднялся и молча вышел из зала.        Чонгук провожает его глазами (как и несколько других парней и девушек), не решаясь пойти за ним. А ведь они так и не поговорили. Может, вот он, идеальный момент? И пока эта идея не пришла на ум никому из присутствующих, Чон выходит следом.        Чимин обнаруживается совсем неподалеку, сидящим у небольшого, облюбованного утками, озера. Прохладный ветер раздувает его волосы и вызывает мурашки, неизвестные насекомые трещат в траве.       Чимин почему-то кажется Чону до безумия одиноким. Здесь, в темноте, запускающий в воду плоские камушки. Чонгук уже и не помнит из-за чего злился. А злился ли он вообще?       И когда Чонгук решает, что всё-таки сможет залезть к старшему под кожу, тот разражает тишину сомнительными словами: — Я понимаю, в какой ситуации ты оказался. — начал Чимин, спиной ощущая присутствие младшего. — Хоть союз изначально должен был заключиться ради объединения, Воль стала бы для тебя настоящим сокровищем. А тут вместо самой прекрасной волчицы, тебя вынуждают выйти замуж за взрослого мужчину. — У н-нас не такая уж и большая разница в возрасте. — спорит Чон, ненавидя свой голос за неуверенность. — И все же, я тебя ни к чему не обязываю. Ты не хуже меня понимаешь, что все это было сделано ради благополучия стай. Я не буду присматривать за тобой и не жду, что ты будешь верен мне. Так что, я спокойно приму, если ты заведешь кого-то на стороне.       Чонгук не допускал и мысли о чем-то подобном. Да, он не ждал, что они с Чимином станут настоящими любовниками, но порочить имя старшего, занимаясь сексом с кем-то на стороне — намного ниже его достоинства. — А Вы… Вы собираетесь сохранять мне верность?       Чимин усмехается, но решает ответить честно. — Я никогда не чувствовал влечения ни к омегам, ни к бетам, ни к альфам, ни к мужчинам, ни к женщинам, соответственно, вряд ли почувствую их в дальнейшем. Мне есть чем заняться помимо спаривания.       Чонгук широко распахивает глаза, воспринимая услышанное, как личное оскорбление. — Почему же тогда Вы так отзываетесь обо мне! Словно смысл моей жизнь в спаривании! — Чонгук вспыхивает, но ночная мгла любезно скрывает его румянец. — Посмотрим, как заговоришь ты, когда в тебе вспыхнет юношеский жар. — Вы сами еще молоды, почему Вы говорите о себе так, словно завтра собираетесь на покой! — Говоришь, что мы почти одного возраста, а сам обращаешься ко мне на «Вы». — Это из уважения и потому что мы мало знакомы! — Чонгук краснеет еще сильнее. — И вообще, не нужно равнять под себя всех! Я дал клятву перед Богом, это не пустые слова для меня! И я скорее стану евнухом, чем посмею изменить Вам! — в сердцах выкрикивает парень.       Чимин не отвечает, и младший, окончательно измотавшийся за этот ужасный вечер, уходит в выделенную им со старшим хижину.       Деревянная дверь выглядит громадной и неприветливой. Когда-то Чон представлял, как зайдет в этот дом с Воль. Как они зажгут свечи и будут всю ночь разговаривать, пока огонь будет теплыми бликами играть на их лицах. На самом деле, Чонгук открывает дверь в полном одиночестве.       Помещение необжитое — хижина строилась специально для новой семьи. Мебели и посуды совсем мало, оттого в ночной тьме кажется, словно это помещение давно заброшено.       Чонгук не хочет зажигать свет — хочет, чтобы этот день поскорее закончился, а потому торопится в кровать. Холодная темная комната встречает его печальной тишиной. Еще печальнее выглядит двуспальная кровать, усыпанная цветами. Парень, закусив губу, скидывает все лепестки на чужую половину и залезает под одеяло прямо в одежде. Чонгук кутает нос в колючее одеяло. А ведь это место он отныне должен будет назвать своим домом. Их с Чимином домом.       Сон не идет, поэтому Чонгук ждет, что Чимин придет и извинится. Позже, он уже готов извиниться и сам, лишь бы старший не оставлял его.       Но старший не появляется даже под утро. Чон понимает, что быть одному — его удел. Без друзей, без семьи и теперь без любимого человека, ведь даже если Чонгук когда-нибудь такового встретит, клятва, данная перед небесами, стянет шею подобно ошейнику.       До полуночи парень еще находит в себе силы на плач, после уже лежит в сочувствующей тишине.       Выползает из кровати Чонгук поздно, надеясь, что все происходящее — дурной сон. Кухня, совмещенная с залом, заставлена подарками — овощами, соленьями и мясом. Парень морщит нос, но разбирать продукты не спешит — придет Чимин и они сделают это вместе. Совместный труд сближает.       Озерный волк выходит на порог, чтобы удостовериться в местоположении склада-погреба, и вдруг замечает вдалеке мужа, весело завтракающего со своей семьей. Настоящей семьей, не с Чонгуком. Обычно хмурый Чимин смеется, за обе щеки уплетая приготовленную бабушкой похлебку, а младший спешит скрыться в доме, сгибаясь от небывалой тяжести в груди. И с чего вообще он решил, что лунному принцу будет до него дело?       Но пустая рефлексия в планы Чона не входила. Он всегда был один. Да, сейчас на его шее опухшая метка и бусы, означающие принадлежность к человеку, но это ничего не меняет.        Парень разбирает кучу, разделяя подарки на съедобные и нет. Посуда, теплая одежда и постельное белье остаются в доме, остальное Чонгук постепенно переносит в погреб.       Далее расставляет банки и припасы в несколько заходов. Мысли о том, что когда-нибудь у него будет собственное хозяйство отвлекают и заставляют улыбаться. Ему всегда нравилось помогать родственникам ухаживать за огородом, хоть в один момент его и перестали туда пускать. Будущий вожак должен учиться, а не поливать овощи.       Чонгук проводит пальцами по запотевшей банке. В ближайшее время ему будет точно не до растений. Хотя, с другой стороны, его отец в самом рассвете сил, а дела лунной стороны его не касаются. Значит, парень будет предоставлен сам себе. Как и всегда — эфемерное ощущение свободы создано, чтобы скрыть стальные оковы.       Закончив с уборкой, парень решает заняться и своим завтраком, пусть время и близится к обеду. Он разводит небольшой костер, поленившись затапливать камин, режет в котелок различные овощи: болгарский перец, стручковая фасоль, чеснок и лук. Рот наполняется слюной от одного только наваристого запаха. Все это будет прекрасно сочетаться с рисом.       И только он садится за стол, как дверь открывается, впуская гостью. — О, здравствуй, Хосук, — Чонгук засуетился, ища еще одну тарелку. — Не думал, что ты зайдешь. — Я увидела, как многоуважаемый принц Чимин завтракает со своей стаей, и решила, что не могу позволить тебе сидеть здесь в одиночестве. Хочешь, позову отца? — Нет-нет, он наверняка занят, им с лунным вожаком необходимо многое обговорить. — Чонгук улыбнулся — внимание сестры было приятным. — Прости, у меня тут только овощи, я сейчас что-нибудь приготовлю. — Чонгук-щи, не переживай. — девушка накрыла своей ладонью его. — Я знаю, что ты не ешь мясо, все в порядке. Иногда овощи тоже полезны, здоровее буду. — Вообще-то… — Ладно, я приукрасила. Ты ешь только сырое мясо, дикий зверь. — И жареную оленину. — шепотом добавил парень. — Которая вчера была на празднике, и к которой ты даже не притронулся. — девушка вздохнула. — Ты как себя чувствуешь? Нам так и не удалось пересечься за весь вечер. — Все… Наверное, в порядке. Не то чтобы я ожидал чего-то сверхъестественного. — на самом деле, ожидал. — Вы исчезли посреди застолья. Слышал бы ты количество шуток ниже пояса, о том, что вы такие молодые и горячие пошли тешиться. — Чонгук поморщился. — Извини, не хотела портить аппетит. Как вы с Чимином?.. — Мы немного повздорили. Он не стал ночевать здесь, не знаю, где он провел ночь. — Чонгук опустил ложку. — Зря я надеялся на то, что у нас получится настоящая семья. Я ведь даже не знаю, как в Сияющей Луне относятся к Богу и традициям. Вероятно, для него вчерашний день был просто поводом плотно набить живот. — Не говори так, — брови девушки изогнулись. — Посмотри на происходящее объективно: была похищена его драгоценная сестра, о которой до сих пор ни единой весточки. — Чонгук не заметил, как болезненно дрогнул голос Хосук. — Он получил тяжелые раны, и в абсолютной суматохе согласился на брак. И ему надо было прийти в незнакомый дом и разделить постель с незнакомым мужчиной. Просто дай ему время адаптироваться. — Я и не прошу, чтобы он играл роль примерного семьянина. Не прошу, чтобы он любил меня, не прошу, чтобы делил со мной постель и не прошу быть моим другом. — Чонгук тяжело вздыхает, отодвигая от себя тарелку. — Я представлял все по другому. Чимин даже не пытается сблизиться, словно ему достаточно знать только мое имя. Разве я не оказался в таких же условиях? Но почему-то мне не все равно. — Ты всегда переживал из-за мелочей. — Мелочей? — от возмущения тон стал немного выше. — Ну конечно. — Хосук снисходительно улыбнулась. — Прошло всего несколько часов с момента, как вы стали парой, а ты уже ждешь, чтобы он носил тебя на руках. — Я не жду этого! — парень вспыхивает, выпячивая вперед грудь. — Просто мне казалось, что нам нужно хотя бы нормально познакомиться. — Вы уже знакомы. — Через слухи и нелепые ситуации? Так себе. — Просто дай ему время. — повторила девушка, делая паузу после каждого слога. — Уверена, когда он немного отойдёт, вас будет не оторвать друг от друга.       Хосук вернула свое внимание к вкуснейшему завтраку, и Чонгук снова заговорил: — Ты сказала, что от Воль ни единой весточки… Поиски ничего не дали? — Не стоит опускать нос раньше времени. — парень увидел, что губы сестры дрожат. — Мы будем искать ее до победного конца. — Мы? — Да, Чимин организовал группу, которая прочесывает лес в разных направлениях. Я выдвигаюсь уже вечером, поэтому и зашла предупредить. — Ты тоже входишь? — Чон даже приоткрыл рот — даже его сестра умудрилась сдружиться с лунным волком. — Да, там много наших.       Немного неприятно, что Чимин не пригласил его присоединиться, словно это Чона совсем не касается. С другой стороны, делать ему отдельное приглашение — слишком большая честь.       Последующие несколько дней Чон почти не выходил из дома. Сначала лежал, вслушиваясь в голоса за окном, а после, сжившись с мыслью, что это его личная хижина, парень занялся обустройством: передвинул кровать к стене, так, что подойти к ней стало возможно только с одной стороны, наколол дров, постелил в комнате ковер.       Это место все еще тяжело было назвать домом, но у Чонгука было ощущение, что оно пытается стать парню роднее (также, как и сам хозяин старался с ним свыкнуться). Утром его будило пение ранних птиц, живших под крышей, вечером согревал камин, огни которого тенями танцевали на стенах.       Но было то, что новое жилище не было способно исправить — кошмары, в которых Чона избивали, пальцами тыкая в больные места (словно парень мог о них запамятовать), и головную боль, которая всегда сопровождала тишину.       Чонгук просто не умел и ненавидел оставаться наедине со своими мыслями. Они душили его, сжирали, и никогда не забывали надругаться над трупом. По ночам Чон частенько выходил на крыльцо, вслушиваясь в трели насекомых и шелест листвы. Тогда же он видел и понурых, возвращающихся с патруля волков, так и не нашедших следы Воль и ее похитителей.       На пятый день Хосук всё-таки вынудила парня навестить отца. Чонгук же считал, что мужчина уже давно забыл о его существовании. У вожака безумно много дел и проблем, а потому, сбросить со своих плеч такую ношу, как нерадивый сын, должно было стать для мужчины праздником. Сестра за такие мысли даже захотела парня ударить, но не его вина, что он не чувствует родительской любви и поддержки. Поэтому единственное, что сделала Хосук — сказала, что отец действительно за него переживал и очень ждал его прихода.       Чонгук хоть и принял это за обычное проявление родительского долга, все равно пошел.       Проходя между деревенскими домиками, Чон заметил некую активность на небольшой площадке. Приглядевшись, различил Чимина, весело резвящегося со щенятами. Он шутливо рычал, ловя их за шкирки, радостно смеялся, когда малыши пытались на него нападать.       Чонгук так и замер, наблюдая за совершенно другой стороной Чимина — мягкой, семейной, любящей. Той, которую сам Чон сможет наблюдать только издалека. Когда он сам был маленьким — таким взрослым волком, отнесшимся к озерному щенку с минимальной теплотой, тоже стал Чимин.        Ближе Чонгука к лунному волку и щенкам расположились девушки-альфы, вероятно, являвшиеся мамами или сестрами волчат. До озерного принца доносились лишь обрывки диалога, но и они смогли вызвать у парня мурашки. — Чимин был бы прекрасным отцом. Даже немного грустно, что такой потенциал будет просто растрачен. — С чего ты взяла? — Его муж не сможет принести ему потомство. — девушка вздохнула. — И почему именно ему досталось такое чудо, как Чимин. Он был просто бесподобен на свадьбе. Жаль, что мне открывался вид не с положения невесты. — Зато тебе все еще может открыться на него вид с постели. — Что ты говоришь такое?! — девушка «шикнула» на подругу. — Не думаешь же ты, что он будет жить с этим женственным мальчиком? Так что, не теряй надежду, подруга, бусы ничего не значат, их всегда можно снять.       Увидев своего мужа, лунный волк тут же вытянулся и перестал улыбаться. После, он и вовсе отвернулся, делая вид, что с головой вовлечен в детскую игру. Для Чонгука это выглядело, как прямое подтверждение услышанных слов.       Обед, который готовила Хосук оказался действительно очень вкусным. Вожак не задавал лишних вопросов, лишь аккуратно интересовался, понимая, что у Чона сейчас не простое время. Он казался неловким, но за его аккуратными попытками парень наблюдал с умилением. — Ну, ты не забывай старика, ладно? — совсем тихо попросил вожак, не поднимая взгляд. — Навещай… Мы… Я скучаю по тебе.       Чонгук почти подавился. Думал, что теперь, когда он сделал то единственное, на что был годен, отец и имя его вспоминать перестанет.       Уже доедая, Чон заметил, что в его тарелке не было мяса — сестра учла его предпочтения. Отец так никогда не делал, но Чонгук на него, в прочем, за это никогда не обижался. После ухода матери, воспитание двух щенков легло на его плечи, и мужчина старался, как мог. Уже после уход за детьми перешел в руки ближайших родственников, которые считали, что альфе обязательно нужно питаться мясом, независимо от того, что он там себе напридумал.       Чонгук всегда кривился, давясь съедал максимум половину, остальное тайком перекладывая сестре. Девочка выросла крепкой и здоровой, а главное, отзывчивой и заботливой — понимая, что ее дорогой брат не доедает, она утаскивала с огородов и погребов овощи, которые позже приносила Чонгуку.       Запуская в рот последнюю ложку, Чонгук улыбнулся — и все же, может быть, он не один?       Неделя со дня, в который шею озерного волка обвили мелкие темно-желтые камушки, прошла стремительно. Сегодня основная часть стаи Сияющей Луны должна будет уезжать восвояси, и Чонгук был уверен, что Чимин последует за ними. А потому, не посчитал нужным даже выйти попрощаться. Семья мужа (как и он сам) парня невзлюбили, и даже не подошли лично познакомиться, а значит, и Чону нет нужды быть вежливым.       Он вздохнул, перемешивая домашнюю лапшу в котелке — всё-таки в лунной стае совсем другие традиции и отношение к ним. Иначе, волки были бы более дружелюбными, такими же, как озерные. Чонгук банально не мог представить, чтобы его соплеменники обсуждали возможность лечь под чужого мужа при его живом супруге.        На стене появился теплый солнечный зайчик — солнце уже садится, а значит лунная стая должна быть уже далеко отсюда. Но не успел Чонгук подумать о том, что теперь может вздохнуть спокойно, как возле него образовалась знакомая фигура. — Я думал, вы ушли. — парень растерялся и, поднимаясь, чуть не перевернул котелок. — Как я мог? — Чонгук был готов улыбнуться, расценив это как знак внимания, но Чимин продолжил. — Неподалёку отсюда была похищена моя сестра. Мне нет смысла покидать вашу деревню, это затруднит поиски. — Точно. Кто-то еще остался? — Все, кто хочет и может помочь. — Вы принесли мясо. — парень незаметно поморщил нос, заметив в руке Чимина общипанную птицу. — Проходя мимо этой хижины, я услышал, что от этого дома пахнет чем угодно, кроме мяса, и решил позаботиться об этом. — Давайте я им займусь, если вы не против.       Чимин отдал тушку так легко, словно только и ждал этого предложения. Борясь с рвотным рефлексом, Чонгук всё-таки разделал курицу, докидывая розовые кусочки в бурлящий котелок. Сам парень такое не любил — увидев живую курочку однажды, как ты можешь потом есть ее труп?       В обличье волка его моральные принципы немного притуплялись. Возможно потому, что животное, как не крути, было хищником и входило в пищевую цепочку, а значит, если во время охоты он отхватит кусочек чьего-нибудь бедра, то это естественно и природой придусмотрено.       Кроме кипения воды и умеренного треска костра в комнате не было ни единого звука. Чонгук понимал, что вот оно — идеальное время для разговора, но… Момент был уже упущен.       Спросить: «Где ты был все это время?» — парень не может. Это не его дело, а быть похожим на ревнивую женушку ему не хочется. «Ты можешь продолжать жить в гостевых домиках, выделенных для Сияющей Луны», — тоже не слетает с губ, поскольку может сложиться ощущение, словно Чонгук хочет Чимина выгнать.        В итоге, пока озерный волк напрягает голову, старший почти расправляется со своей порцией. Чимин ест так быстро, как если бы за ним кто-то гнался. Парень громко стучит ложкой, опустошая тарелку в считанные минуты. Чонгук, лениво пережевывая свежую капусту предлагает: — Вы можете доесть все оставшееся, если хотите. — Можем разделить пополам. — Нет, спасибо, я не так уж и голоден.       Старший безынтересно пожимает плечами и непринужденно выгребает остатки из котелка. Доев, Чимин оставляет посуду на столе и уходит. Сразу видно, что он привык жить в большой семье. После такого опыта сложнее всего разучиться мусорить так, словно не тебе придется это убирать. — Это было неплохо, спасибо за ужин.       Чонгуку не сложно помыть посуду — он любит чистоту, а также понимает, что старший очень устал от постоянного стресса. Дома он часто мыл посуду. Не только потому что почти всегда ел отдельно, с презрением относясь ко всем мясным блюдам, но и потому, что Хосук мочить руки просто ненавидела.       Приготовившись оттирать жир с котелка, Чонгук вспоминает, что потратил всю воду. Он поднимает с пола ведро, неловко заглядывая в комнату. Можно попросить Чимина и все будет честно — не моешь, так хотя бы устрой условия для того чтобы этим мог заняться другой. Но почему-то Чонгуку кажется, что это не в его полномочиях.       Тогда он решает действовать по системе намеков. Парень гремит ведром, рассчитывая, что Чимин вот-вот спросит, куда он собрался, но когда реакции не следует, говорит сам: — Я схожу за водой.       В ответ снова тишина. Старший чем-то скрупулезно занимается за столом, пока воск со свечи капает прямо на деревянную поверхность. Чонгук фыркает и выходит.       На улице поют сверчки и кузнечики, Чонгук улыбается, следуя протоптанной дорожке. Ему нравится, что дома в их селении не имеют оград и заборов. Огород или погреб, принадлежащий тебе, может находиться на другом краю деревни, но никто и носа туда не сунет без разрешения хозяина.        На самом деле, парню крайне тяжело дается ориентирование на местности. На местности, на которой он прожил всю свою жизнь! Но протоптанные годами дорожки, на которых уже просто не растет трава, стали для Чонгука настоящим спасением.       Придя, он уже и забывает, что Чимин здесь когда-то был. Моет посуду и стол, заваривает в чайнике листья черной смородины и мяту, а после, зайдя в спальню, находит старшего, разглядывающего кривую карту. — Вы сами ее нарисовали? — интересуется, делая глоток горячего напитка. — Да, несколько дней пришлось разведывать местность. — Могли бы просто попросить карту у вожака или капитана охраны. Они не отказали бы, мы ведь теперь, — слово «семья» словно весит целую тонну, парень не может скинуть его с языка. — вместе.       Чимин сначала кряхтит что-то невнятное, а после вполне четко кидает: — Все равно лучше исследовать территорию собственными лапами, а не глупо пялиться в бумажку. «Чем ты сейчас и занимаешься», — думает Чонгук и, захватив пижаму, выходит из комнаты, чтобы переодеться.       Чимин наблюдает за его действиями почти удивленно. О каком стеснении может быть речь, если весной, летом и ранней осенью волки предпочитают вообще не носить верх одежды? А как же совместные купания, занятия спортом? В такие моменты люди просто забывали о том, что существуют нательные тряпки.       Но Чонгук уже много лет в подобных актах разврата не участвовал. И дело совсем не в том, что ему не хотелось. Он ненавидел свое тело. Обнажаться перед самим собой мог только в кромешной темноте, а уж когда он последний раз показывал хоть кусочек кожи посторонним — и вспомнить не удастся.       Он был слишком мелким и вытянутым для альфы, твердым для омеги, угловатым для женщины, изящным и стройным для мужчины. Застряв между всеми возможными состояниями, Чонгук всю жизнь пытался слепить из себя что-то стоящее, но всегда ситуация только усугублялась.        В их местности ценилась брутальность — волосы на теле, шрамы, огрубевшие от работы руки. Но Чон, всегда гнавшийся за идеалом, нашел его для себя в другом. Он всегда был ухоженным, а потому, на фоне других мужчин выглядел глупо.       В прочем, за много лет соплеменники привыкли к чужим особенностям, не скрытым за одеждой. Их уже не смущало гладко выбритое лицо и черная подводка, не смущали длинные изящные пальцы. Но вот открыть свою гусиную шею, обычно спрятанную за толстым воротником — было жестом невероятного доверия, на который Чимин закрыл глаза.       Вернувшись умытым, Чонгук сложил вещи на сундук и лёг вплотную к стене, утыкаясь в неё носом. Чимин продолжал водить чернилами по карте, делая заметки, и эти размеренные звуки младшего убаюкали.       Утром половина кровати в идеальном разглаженном состоянии, а Чимина и след простыл. О визите старшего свидетельствовали только застывшие на столешнице капли воска.       С этого вечера Чимин стал периодически заглядывать в хижину на несколько минут. Это всегда происходило неожиданно —чаще всего лунный волк подлавливал Чонгука в моменты, когда тот занимался делами, не совсем положенными для его статуса.       Ведь мужчина, альфа, ведущий за собой народ, должен внушать доверие, казаться сильным и большим. Озерный принц не раз слышал, как девушки обсуждали, как прекрасен и горяч вид небрежной щетины или мозоли на ладонях. Но Чонгуку такое никогда не нравилось, а чувствовать себя дискомфортно, потакая чьим-то мокрым фантазиям, он не собирался.       Естественно, это стало очередной причиной для издевок — будущий вожак стаи ухаживает за ногтями, подумать только! Но Чонгука убивал вид отросшей кутикулы.       Поэтому тихо, под светом небольшой свечи, парень занимался наведением марафета. Небольшим ножичком он с навыками ювелира подравнивал кожицу вокруг ногтевой пластины, когда в тишине громко прозвучало: — Что ты делаешь? — Чимин заинтересованно поднял бровь.       Чонгук всполошился, быстро стряхивая с бедер все улики. — Ничего такого, просто так, задумался… — парень хотел убежать в другую комнату, как старший сделал шаг в его сторону — сокращать расстояние окончательно не решался, но и любопытство перебороть не мог. — У вас все так делают? — Эм, нет. — Чонгук убрал ножик за спину. — Просто мне так… Нравится. — Ты всегда уделяешь внимание таким мелочам? «Об этом тебе лучше поговорить с Хосук», — подумал Чонгук, но, отвернувшись, озвучил: — Считаете это постыдным? — Твои ногти очень ухоженные. Но не думаю, что даже если бы они были, как мои, то мне было бы до этого дело. — кивнув, Чимин продолжил. — Если помогает тебе чувствовать себя лучше, то на здоровье.       Чонгук стоял к старшему спиной, а потому позволил себе широко улыбнуться. Мало того, что это был их самый насыщенный диалог, так Чимин вновь проявил себя как человека понимающего.       Но вот если в ровной кутикуле действительно не было ничего особенного, то смириться с другой привычкой Чона лунный волк не смог бы точно (по крайней мере, сам Чонгук был в этом свято уверован).       С тех пор, как сверстники помогли озерному мальчику открыть в себе целую телегу комплексов, Чон активно занимался их проработкой. Вернее, это было бы назвать «сокрытием», но сам парень был уверен, что пытается их исправить.       Поэтому уже много лет, каждое утро Чонгук наносил себе лёгкий макияж. Избавлялся от покраснений на лице с помощью маски из сырых яиц и корней лилии. Подводил глаза толченым углем, который разводил в небольшом количестве воды, подкрашивал невыразительные губы настойкой из малины и яблоневых листьев.       Заметив, что Чимин чаще всего приходит под ночь, Чон вставал как можно раньше, чтобы его повседневный ритуал не был замечен.       А потому, когда лунный волк заваливается в комнату с восходом, Чонгук чуть не роняет кисточку. Старший останавливается в дверях, понимая, что вторгся в чужое личное пространство и узнал то, во что озерный принц его посвящать не спешил. — Разочарованы? — усмехается Чонгук, возвращась к прежнему занятию. Терять все равно уже нечего. — А должен? — Правильно, чтобы разочароваться, нужно заиметь о человеке хорошее мнение, которое обо мне сложить крайне сложно. — Зачем ты красишься? — Чимин не проходит дальше — ждет разрешения. — Мои глаза маленькие, я хочу их подчеркнуть. — У тебя нормальные глаза. — спорит, хмуря брови. — Без этой черноты они выглядели бы еще лучше. — Не пытаетесь ли вы сказать, что с тенями они все же выглядят неплохо? — рискнул Чонгук, разглядывая чужое лицо в отражении.       Чимин неоднозначно «хмыкнул» и от комментариев воздержался. Им обоим нравился их прогресс в общении. Да, пусть он был небольшим, но парни только шли на сближение. — Я принес яблоки. — старший достает из поясной сумки несколько наливных плодов. — Они все твои, потому что свою часть я съел по дороге. — Вы так долго шли? — Нет, я просто быстро ел. — Чимин наконец позволяет себе легко улыбнуться. — Спасибо, я как раз не знал, что же приготовить на завтрак.       Чонгук забирает сладкие подарки и выкладывает их в тарелочку на столе. Неловко потоптавшись за спиной озерного волка, Чимин молча ушел, понимая, что здесь ему больше нечего делать.       Во всей этой ситуации Чон пожалел только о том, что не успел спросить старшего: «Почему вы пришли так рано?». Может ему и не нужно знать? Ведь Чимин о причинах столь раннего подъема своего мужа также не поинтересовался. — Я почти не спал ночью, мне снились кошмары. — шепотом отвечает Чонгук на незаданный вопрос.       Несмотря на прекрасное утро, конец дня проходил в разы труднее, чем все предыдущие. Укладываясь в кровать, парень молился, чтобы сон пришел к нему быстро, а утро началось еще быстрее. Но не пронесло — Чонгуку казалось, что он слышит запах крови, золы и сырого мяса.       Он метался по постели, смахивал со лба холодные капли пота. Ему часто снилось, как его избивают. Сегодняшняя ночь не стала исключением. Обезличенные обидчики хлестали его по лицу, рвали в клочья одежду, пинали ногами в живот. — Прошу, не нужно! Я… Я ничего не сделал! — кричал Чонгук то ли во сне, то ли наяву. — Твое рождение — грех, который никогда не выйдет замолить. — отвечали скрипучие голоса, разражаясь громким смехом.       Вдруг раздался чей-то надрывной вой, и люди вокруг замолкли. — Меня ищут, — прошептал Чон, захлебываясь хлещущей изо рта кровью. — Ты никому не нужен, выродок. Вот увидишь. — ответили ему люди и испарились.       Тьма вокруг стала постепенно рассеиваться, пока протяжный вой окончательно не вырвал Чонгука из мира грез. Он протер заплаканные глаза, вслушиваясь в печальную песнь.       Это Чимин. Он зовет Воль.       Набухший след от укуса на плече заныл, и Чонгук почувствовал, что должен быть рядом с Чимином. Парень спас его от потусторонних обидчиков, значит здесь, в реальности, озерный волк должен помочь ему.       Собираясь впопыхах, Чонгук накинул на свой ночной костюм лишь плащ. Чимин тем временем каялся в том, что его действия не дают результатов, обещал девушке выручить ее, говорил, как сильно ее любит. Порой он замолкал на долгие секунды, мечтая услышать далекий ответ. — Чимин, — Чонгук вновь стоял за его спиной, укрываясь плащом от северного ветра. — Почему вы здесь одни? Идемте в хижину.       Язык не смог повернуться в слово «Домой». — Я чувствую запах соли. Ты плачешь? — Пожалуйста, Чимин, давайте вернемся в дом. — повторил Чонгук, утирая нос. — Иди, я останусь здесь. — Чимин, я прошу вас. — у младшего болело сердце, он сжал ткань над левой стороной груди. — Идемте со мной. Я… Я буду рядом, если позволите.       Лунный волк соизволил развернуться, чтобы оценить масштаб трагедии. Но трагедии не было. Зато был дрожащий заплаканный Чонгук, умолявший его уйти. — Ты слишком мягок для альфы. — посмеялся Чимин, и, о Великий Фенрир, это действительно не лучшее, что он мог сказать.       Чонгука словно прошибает молния. Он не слышит старшего, зато четко слышит голоса, сопровождающие его в кошмарах. Отец избавился от него, потому что он позорный отпрыск, а не достойный наследник, Хосук возится с ним только из жалости, а Чимин…       Чонгук всхлипывает прежде, чем безликие тени вынесут вердикт. Почему-то он надеялся, что с ним все будет по-другому. В его детстве мало кто относился к Чонгуку хотя бы с малой долей доброты — его задирали, били и дразнили. Чимин же тогда стал практически героем в глазах маленького волчонка, абсолютно готового к медленной смерти.       Почему-то никого из драчунов не волновал тот факт, что Чонгук — будущий вождь. Возможно, никто из них не верил, что его отец действительно передаст бразды правления в такие неумелые лапы. Даже Хосук лучше подходила на эту роль, но к сожалению, родившись в новолуние, девушка получила статус омеги.       Чимин знал, что Чон — сын вожака Озерной Глади, враждебного племени, но согласился ему помочь. И почему-то тогда и сейчас Чонгуку казалось, что у них очень много общего, что они смогут найти общий язык. Но разве это возможно сделать, когда при любом удобном случае Чимин от него отворачивается?       Чонгук почувствовал, что задыхается. Что-то плотно встало в горле, не позволяя воздуху проходить в легкие. Паническая ли это атака или что-то другое, но парень обнял себя за плечи и ссутулился. Он слишком долго не спал, он слишком истощен, он слишком устал. Чонгуку кажется, что его тело начинает растворяться в воздухе, а потому, не видя перед собой ничего из-за пелены слез, он молит: — Пожалуйста, будьте рядом, они… Они убьют меня, прошу… — О ком ты? — но младший не слышит вопроса, продолжает твердить, пока ледяные лапы теней обвивают его плечи. — Обнимите меня, пожалуйста, пожалуйста, это все, чего я прошу. Дайте мне почувствовать себя нужным, дайте мне почувствовать себя существующим.       Ничего не происходит. Парень все также колеблется на холодном северном ветру, медленно переставая ощущать пальцы на ногах. Но вдруг он слышит хруст листвы — Чимин приблизился. Чонгук перестает дышать — они с лунным волком словно в закрытом сосуде, младший не слышит ничего, кроме чужого «хм» и своего загнанного сердцебиения. — Они заберут меня, пожалуйста, не дайте им это сделать, пожалуйста…       Неожиданно по красной скуле проходится шершавый большой палец. Этого мало, этого недостаточно, Чонгук исчезает, но всем плевать. Словно когда-либо могло бы быть по другому. Лёгкое касание пропадает так быстро, как если бы его и не было. Чимин собирается уходить, а Чон, еле стоящий на ногах, бормочет: — Почему вы ведёте себя так? Почему вы не идёте мне навстречу? Почему на каждый мой шаг вперед вы делаете два в противоположную сторону? — Кутёнок, по твоему мнению, я должен был наброситься на тебя в первую брачную ночь? — Чимину неприятно, что его попытки сблизиться остались незамеченными. — Ты хочешь, чтобы я воспринимал тебя, как свое имущество, как подарок, которым могу пользоваться в своих корыстных целях? — Но ведь у вас нет этих целей… Я не прошу любить меня, не прошу уважать, не прошу дружить со мной. Но, как бы вы не относились к свадебному ритуалу, — для меня все серьёзно. — Что ты мне предлагаешь? Забыть обо всем вокруг и играть роль примерного мужа? У меня есть важные дела и помимо этого брака. Тебе стоит научиться относиться проще ко многим вещам.       Чонгук не может сделать вдох, его лёгкие каменеют. Больно, так больно, словно кто-то взял под контроль его кровеносную систему и начал тянуть, разрывая вены. Парень тратит последний кислород на необдуманные слова: — Может, это вам стоит перестать сопротивляться? Что, если пропажа Воль была уготована судьбой?       Поток ветра, ударивший Чонгука в спину, был в разы холоднее предыдущих. Страшное рычание эхом разлетается по деревне. — Не смей даже произносить ее имя в таком контексте!       Чон оборачивается, услышав треск одежды, и захлебывается в рыданиях — перед ним крупный белый волк с глазами полными ярости и безумия. Он стоит в боевой позиции, широко расставив лапы, готовый нападать. Складывается ощущение, что от всепоглощающей и неконтролируемой агрессии его зрачки разъехались в разные стороны.       Разум немного проясняется — тени расступились, уступая Чимину честь разделаться с невежественным парнем.        Чимин рычит, шерсть на его холке медленно поднимается, и Чонгук понимает, что старший приказывает ему обратиться тоже.        Чонгук сглатывает слюну, обжигая сорванное горло, и повинуется. Но не успевает он выкарабкаться из-под тканей, как Чимин тут же набрасывается, переворачивая парня на спину. Озерный волк складывает лапки на груди, но этот примирительный жест игнорируется — Чимин со всей силы взгрызается в глотку скулящему парню, массивными лапами давя ему на грудную клетку. — Я не знаю, что у тебя на уме, ублюдок, но даже не пытайся извлечь из пропажи моей сестры выгоду! — Я никогда не пытался… — Если бы исчезла Хосук, ты бы тоже пожал плечами и расслабился, посчитав это волей Судьбы?!       Чимин рычит, стискивая чеслюсти сильнее, еще раз ударяет по груди. Чонгук лежит бездвижно, принимая свое наказание за грубые слова. — Я говорю не о том, что мы должны оставить ее в беде, а о том, что возможно события, произошедшие следом — не случайны. — Ты противоречишь сам себе. — Возможно. Я не помню, когда хорошо спал последний раз, мои мысли путаются. — глаза Чонгука закатываются, и хватка на шее наконец ослабляется. Острые клыки исчезают, как исчезает и давление на грудную клетку. — Тот факт, что в твоей голове вообще возникло нечто подобное, вызывает отвращение. — Мне не впервой разочаровывать людей. — из черного носика вытекает тонкая струйка крови. — Если в вашем племени не ценится понятие «семьи», то я костьми лягу за Воль, тебе это ясно?       Чонгук в ответ только кашляет, орошая землю шерсть вокруг рта капельками крови. С трудом, он укладывает голову на кучку одежды, опуская веки. Чимин равнодушно уходит, не заинтересованный результатом собственной вспышки гнева.       Сколько прошло времени Чонгук не знает. По ощущениям несколько лет полных мучений, но, на деле, небо даже не сменило оттенок. Он вдруг находит в себе силы дойти до дома. Плетется медленно, при каждом неудачном движении саднят ключицы. При этом парень волочит в зубах всю одежду, оставленную на месте потасовки. Шкуры тяжелые, то и дело застревают в корнях и камнях, отчего Чонгуку приходится напрягать челюсть, вызывая новые потоки крови.       Наконец, он доплетается до домика и замечает, что дверь приоткрыта. Понимая, что вряд ли справится с лестницей, Чонгук оставляет одежду при входе, а сам тащится в спальню, оставляя за собой бордово-черные следы.       Сначала ему кажется, что от потери крови начались галлюцинации. Чонгук несколько раз моргает, но после, осознав, что еще раз закрыв глаза, он просто не сможет их открыть, парень залезает на кровать. На кровать, на которой уже, нахмурившись, спит Чимин. Даже если это мираж, с таким реальным и приятным теплом, Чонгук не отказывает себе в удовольствии свернуться калачиком и пристроиться под чужим бочком.       От Чимина исходит нежный запах фруктов, и Чонгук представляет себе персики, лежащие в снегу.       Уже засыпая, младший думает, что вот так открыл новую сторону личности Чимина. Он абсолютно безумен и безжалостен, когда дело касается его семьи. И почему-то Чон вновь завидует Воль. «Она — его родная кровь, не ты. Неужели ты правда думал, что бусы в этой жизни что-то решают?» — шепчат тени, и Чонгук жмурится, надеясь побыстрее уснуть.       Ночью Чонгуку страшно. Он перестает чувствовать тепло чужого тела и ему начинает казаться, что его схватили за руки и за ноги и волочат по камням. Он скулит, и тогда кто-то с ужасной силой ударяет парня в живот и плюет на больное место.       Вдруг, откуда-то сверху он слышит ласковую мелодию. — Где-то там, за рекой, солнце скрылось на покой. — Мама? — зовет Чонгук, а тьма вокруг стремительно сгущается, не позволяя мягкому мотиву разрушить кошмар. — Ты здесь? — Ты один, всегда один. Был, есть и будешь.       Вопреки словам, песня становится все громче и в очередной раз моргая, Чон раскрывает глаза уже наяву. Чимин сидит рядом и гладит парня по голове, напевая детскую колыбельную.       Его пальцы путаются в спутанных грязных волосах, но лунного волка это совсем не смущает. Заметив, что младший приоткрыл веки Чимин кладет чистую ладонь парню на лицо, закрывая его от лунного света. — Спи, кутенок. — и продолжает колыбельную. — Будет моря прибой, песни петь над тобой.       В следующий раз Чонгук просыпается уже от сильной пронзившей все тело боли. Вокруг него вьется знахарка, которая то и дело капает на кровоточащие раны жгучие настойки. Парень стонет, выгибая спину, ему кажется, что вот-вот пробьет его последний час. — Я подозреваю, что помимо гематом у тебя могут быть сломаны ключицы.       Чонгук мечется в агонии, когда с него сдирают одежду с запекшейся кровью. Нет, здесь присутствует слишком много помощников, он не может позволить им увидеть свое тело. Озерный волк пытается помешать знахарке, беспорядочно шепча: — Не нужно, со мной все в порядке, уходите.       Но следующее открытие сковывает парня еще сильнее — мало того, что он сейчас без макияжа, так еще весь в пыли и поту. Чонгук закрывает лицо руками, но знахарка бьёт по костяшке ложкой: — Не переживай, на тебя никто не смотрит. Ребята, живо отвернулись! — гаркнув на помощников, женщина вернулась к пациенту. — Я видала ситуации и похуже, поверь.       Путем экспериментов выясняется, что ключицы все же целы, но приложи Чимин хоть чуточку больше силы — собирать их пришлось бы по крошкам. В гноящиеся раны заливают щиплящую жидкость, и Чонгук воет от боли. «Я ведь даже не извинился за свои слова», — осознает парень и его внутренности скручиваются от страха. Он не хочет, чтобы ненависть Чимина достала его даже на том свете. Это становится новой навязчивой идеей.       Женщина достает из широкого пореза на шее частички травы и перья от подушки, а Чонгук кричит, что есть мочи: — Позовите лунного принца, прошу, пожалуйста, позовите Чимина!       Молодая бета кивает и тут же выходит, возвращаясь через несколько минут с неутешительным ответом: — Принц Чимин сказал, что он не нянька, чтобы возиться с вами, и… Ушел на обед.       Боль от услышанного перекрывает боль, которую испытывает его тело.       Вечером, когда парень уже готовился ко сну, в дом заскочила Хосук. Знахарка всеми силами пыталась ее выпроводить, говоря о сложности операции и тяжелом состоянии Чонгука, но проворная девушка, убедив, что она «на минуточку» просочилась к раненому. — Боже мой, Чонгук-и, — девушка приземлилась рядом с койкой, звучно ударясь коленями об пол. — Когда мне сказали, что тебе плохо, я даже представить не могла такое… — Хосук закипает за долю секунды, обнажая клыки. — Это не идет ни в какие рамки, нужно поговорить с ним! — Нет, пожалуйста, все в порядке! — Все в порядке? И это ты называешь «все в порядке»? Спасибо хоть, что додумался позвать лекаря, иначе… — девушка запинается, закусывая губу. — Ты мог погибнуть. «Не делай вид, что тебя это огорчает, не позволяй мне думать, что хоть кому-нибудь было бы до этого дело». Но еще больше Чонгука удивляет другое: — Он позвал лекаря? — Да, бабушка сказала, что лунный принц долбился в дверь все утро, чтобы привести ее сюда. Надеялся, что ему все сойдет с рук, но не на тех напал! — Я заслужил это. То, что я сказал — было непозволительным. — Ни одни слова не стоят того, чтобы избивать человека до такого состояния! — Они стоили убийства. — Что ты несешь? Он тебе и голову повредил? Этот выскочка не имел никакого права использовать против тебя грубую силу! — Хосук, я сказал ему, что похищение Воль — это судьба, и ему нужно смириться с этим.       Девушка проглатывает горячие слова, мгновенно замолкая. Ее смуглая кожа покрывается крупными мурашками, когда она выпрямляется. Переварив информацию, Хосук ответчает: — Все равно он не имел права применять насилие. — Он просто решает конфликты, как умеет. — Чонгук усмехается. — Вы с ним действительно похожи — ты тоже не можешь обуздать агрессию, когда дело касается семьи. Вы бы хорошо поладили. Ты бы никогда не позволила себе сказать подобное. — Но что если ваша свадьба и была судьбой? Следуй своей же логике. — Это не моя логика, я не имел в виду ничего, из того, что сказал. — Чонгук всхлипывает, отчего рана на его шее грозится открыться. — Я лишь хотел… Не важно, уже все потеряно. Будь ты на моем месте, ты не допустила бы такого. — Я — омега, помнишь? — Наш союз был ошибкой судьбы. — «Как и мое рождение». — Прости за то, что именно я являюсь альфой. — Да в этом нет и доли твоей вины! Прекрати взваливать на свои плечи ответственность за все, что происходит вокруг!       Парень хотел бы отвернуться от пытливого взгляда, но глубокие порезы не давали ему такой возможности, сковывая в одном положении. — Что теперь будет? — тихо спросила Хосук, беря дрожащие пальцы в свои. — Я не знаю. Я все разрушил. — «Хотя, по факту, мы еще ничего и не построили».