Пленники рая

      Брайан не спал всю ночь после разговора с Фаррухом. Он чувствовал себя униженным. И обычно это вызывало в душе гнев и желание убить того, кто стал причиной такого состояния. Но разве можно убить Фарруха? Брайан с удивлением осознал, что куда больше ему плохо от того, что Фаррух увидел его таким – слабым и испуганным. Недостойным.       Тот, прежний Брайан злился и требовал сбежать, не рассчитывать больше ни на чью милость, кроме милости Господа. Если Ему будет угодно, Он поможет Брайану найти лошадь – а то и верблюда, выскользнуть незаметно за ворота – а то и прибиться к какому-нибудь каравану, удачно прикинуться немым или дурачком, которого добрые люди доведут до Палестины. Но нынешний Брайан не ощущал в себе сил сделать это. Он сомневался… Точнее, он был уверен, что даже если осуществит все это, и Бог ему поможет добраться до своих, он все равно до конца своих дней не забудет прекрасное лицо Фарруха, искаженное презрительной гримасой.       «Я не хочу помнить его таким. Я не хочу, чтобы он запомнил меня таким! – неожиданно для себя осознал Брайан. – Я же не такой. Я лучше. Я сильнее. Я…»       «Но он больше не хочет меня слушать…»       Повинуясь внезапному порыву, Брайан чуть не сорвался и не побежал обратно – к своему прекрасному принцу, объяснить ему… Что? «Отпусти меня, потому что не могу жить рядом с тобой и не желать тебя. Ты сводишь меня с ума». Это правда, но она не менее унизительна. Фаррух его просто не поймет. Да еще и посмеется, наверное, отдыхая в объятьях своих женщин. Зачем ему мужчина?       «Надо сбежать», – в очередной раз подумал Брайан. Но… вместе со злостью пропала и решимость, и уверенность, что все получится. Слишком уж часто придется рассчитывать на милость Господа. А будет ли Он милостив к своему столь недостойному рабу?       Брайан сжал крестик, висящий на шее.       Бежать – это верная смерть: либо от жажды под палящими лучами солнца, либо от рук сарацин, обнаруживших беглого раба. Отложенное самоубийство. Лучше уж просто украсть нож и перерезать себе горло – быстро и наверняка.       «Ты хоть немножко огорчишься, Фаррух? Или просто пробормочешь свое иншалла и пойдешь дальше?»       Брайан изможденно вытянулся на постели. Впервые в жизни он не знал, что делать. Его мучило чувство – что бы он ни сделал, все будет неправильно. Да и что он может сделать? Как он сам сказал: все, что он умеет, это молиться и драться. Значит, будет молиться… Хотя тело хотело драки – до боли в мышцах и суставах. Оно устало от вынужденного бездействия. И никакие молитвы больше не помогали. Настолько, что Брайан подумал даже, не попробовать ли с боем прорваться на свободу – будет и драка, и попытка к бегству, и никто его больше не упрекнет, что он покорился сарацинам. И смерть, вполне достойная крестоносца. Но он чувствовал, что это будет нечестно. От здешних жителей он не видел ничего, кроме добра. Кем он будет, если поднимет на них руку?       Как ни крути, получалось, что кроме молитв ему не осталось ничего. Он заставил себя подняться и встать на колени перед крестом, начал читать молитвы. Раз нет другой церкви, значит, эта комната будет его церковью. Его монастырем. Он запрется здесь от всего мира, научится не думать ни о чем, не слышать криков муэдзинов, пения птиц, смеха… И будет молиться за своего прекрасного сарацина, чтобы Господь простил ему его заблуждения и принял в рай за его доброту.              Утром Брайан проснулся совершенно разбитым из-за кучи странных видений, что мучили его всю ночь. Он все время пытался куда-то бежать и с кем-то драться. С ним был то Фаррух, то Роберт, то еще какие-то люди, которых он когда-то знал. Все это не имело ни малейшего отношения к тому, что происходило с ним на самом деле. И это разозлило его еще больше. Надо было снова прийти к смирению, вернуть тот настрой, которого он с таким трудом добился ночью. Он опустился на колени перед крестом, прочитал молитву, стараясь сосредоточиться на ней и изгнать все прочие мирские мысли из души. И, кажется, ему это удалось. Однако, открыв глаза, он снова увидел свой неказистый рисунок и недовольно вздохнул.       Брайану вспомнилась роспись в византийском храме – небольшом соборе маленького приморского городка. Что ж, оставшейся жизни должно хватить, чтобы повторить здесь такое… Не сразу, методом проб и ошибок, но времени у него много. Он добьется того, чего хочет. Надо попросить Хабиби… то есть Питера, чтобы добыл еще краски. Тренироваться в рисовании – вот, что ему остается.       Брайан отыскал забытый кусок мела и подошел к стене. Фигура Спасителя ему не давалась, и он почти сразу ее стер, решив ограничиться одним крестом. Но и крест был какой-то не такой… Не объемный. Брайан посмотрел, подумал и решительно взялся опять рисовать человеческую фигуру.       Днем к нему заглянул Касид, принес свежих фруктов. Брайан хотел отправить его обратно, но… эти персидские яблоки – чуть ли не единственная радость, оставшаяся у него в жизни. Зачем лишать себя ее? И просто поблагодарил слугу принца.       Он продолжал свое занятие до темноты, пока хватало света. Потом привалился к стене, чувствуя себя совершенно никчемным. Ничего не получалось, и не было ни одной мысли, как сделать так, чтобы было похоже на то, что он представляет. Это не на лютне играть. Он сейчас, конечно, уже забыл годы обучения, но ему казалось, что это всегда было легко – он просто перебирал струны, и они сами пели.       Руки на миг потянулись к аль-удду, все еще лежащему у изголовья постели, но потом сразу вспомнились глаза Фарруха, внимательно слушающего, и его сказочный голос. И Брайан накрыл аль-удд халатом. Это удовольствие тоже сейчас не для него. Ничего больше для него не осталось.              Дверь скрипнула, приоткрываясь. Брайан поднял голову и сперва удивился, что к нему заглянул какой-то незнакомый араб в синих залатанных шароварах и красной вылинявшей рубахе. Но в следующий миг понял, что перед ним стоит Джон. И будто бы даже с отросшими обратно волосами, но Брайан быстро сообразил, что это просто куфия охряного цвета. Он и сам носил такую, только синюю.       – Брат Брайан, – Джон поклонился. – Я не сильно отвлекаю?       Брайан вскочил на ноги и крепко обнял младшего товарища, чем, кажется, немного его смутил. Они всегда соблюдали вежливую дистанцию. Но сейчас Брайан был действительно очень счастлив увидеть знакомое лицо, и увидеть его в добром здравии.       – Джонни! Как я рад! Ты в порядке? – Он отстранился, чтобы еще раз рассмотреть его, взял за плечи и слегка встряхнул.       Джон кивнул, улыбаясь:       – Да, да, вполне.       – Столько дней тебя не видел. Питер, конечно, говорил, что за тебя не надо волноваться, но знаешь…       – Да, я понимаю. Я тоже рад тебя видеть, и что с тобой все хорошо. Я… мне…       Джон наконец заметил крест на стене и удивленно приоткрыл рот.       – Из меня плохой рисовальщик, – со вздохом сказал Брайан. – Плотник лучше, но мне не дали ни дерева, ни камня, ничего другого. А так… хотя бы чуть более привычный вид…       – Я думаю, Господу все равно, насколько красиво сделано, если сделано от всего сердца, – сказал Джон. – Он с тобой, а это просто как напоминание… В том числе, и для неверных, чтобы не думали, что нас легко… – он отчего-то смешался и отвел глаза.       – Да, ты прав, – покивал Брайан, – но хотелось бы, чтобы это чуть больше радовало глаз. Может быть, когда-нибудь Господу будет угодно направить мои руки должным образом… Ты садись, – Брайан подтолкнул Джона к центру комнаты, где по-прежнему стоял столик, и усадил на ковер. – Угощайся, – сунул в руки спелое персидское яблоко.       Джон взял, немного смущенно повертел в руках и положил обратно.       – Я их видеть уже не могу, – признался он. – Я же сейчас в саду работаю, где они растут. Собираю, отбираю плохие… Которые подгнили наполовину – доедаю.       – В саду? – удивился Брайан. – Тебя отправили в сад? Я думал, принц забрал тебя, чтобы ты прислуживал ему лично. И еще удивлялся, почему тебя не видно во дворце…       – Ну… я сам попросился. Сначала я, и правда, у него в спальне прибирался… За кошками. Но принц увидел, что мне они не нравятся…       – Не нравятся кошки?       Джон покачал головой.       – Странно, – удивился Брайан. – Мне всегда нравились кошки, а здешние – особенно. Они тут более ласковые и упитанные. И очень любят, когда их гладят…       Джон виновато пожал плечами, и Брайан тряхнул головой.       – Бог с ними, с кошками, ты лучше про себя расскажи. Как ты справляешься? Это же, наверное, тяжелая работа…       – Я привык уже. Потом, мне кажется, они жалеют меня. Поручают мне меньше дел, чем другим, черным. Наверняка это сахиб подсказал. Он считает, что мы, белые, плохо приспособлены для такой работы…       Брайан улыбнулся, но вышло немного грустно: любое упоминание о Фаррухе было еще болезненным. Особенно о его великодушии.       – Вот видишь, – сказал он. – Принц действительно очень добр. Ты зря его боялся.       Но Джон почему-то от этих слов еще больше смутился, опустил глаза и стал теребить уголок куфии.       – Я… я все еще боюсь его, – признался он.       – Но… почему? – Брайан удивленно развел руками.       – Брат Брайан, я… – Джон уронил голову, сильно потер лицо ладонями. – Ты не священник, я знаю, но ты более близкий к Богу, чем я, чем кто-либо еще здесь. А я… мне… Мне нужно исповедаться.       – Что… случилось? – обескураженно спросил Брайан, чувствуя, как к щекам приливает кровь. Он и раньше-то не считал себя вправе исповедовать, а теперь, после всего… Кто бы его самого исповедал! Но отказать юному Джону он не смог.       – Я согрешил, – заговорил Джон, то и дело облизывая пересохшие губы. – Не устоял перед искушением. Я… я же тогда… ну… той ночью – я же хотел, на самом деле, как Роджер… И если б не ты, я бы… Но ты подал мне пример, как надо бороться с наваждениями Дьявола. И тогда я смог. Но потом испугался, что в другой раз не смогу противостоять. И решил обмануть… Не знаю, кого обмануть – но попросился подальше куда-нибудь от дворца, от здешних соблазнов. Чтобы и я не видел, и меня не видели… Сахиб, он… Когда он смотрит, это… Я вроде бы и понимаю, что он человек, не Сатана. Но… я не знаю, как объяснить… – Джон прижал руку к груди.       – Я понимаю, – сказал Брайан.       – Понимаешь? – с робкой надеждой спросил Джон.       – Фаррух… принц… у него действительно необычный взгляд. И он сам… – Брайан тоже сбился, слишком живо представив Фарруха, каким видел его в последний раз: полуобнаженного, играющего на аль-удде в полумраке своей спальни. – Мы не привыкли к такому у себя на родине. А здесь такая чувственность в порядке вещей, даже у мужчин. И это сбивает с толку. Я сам не всегда могу спокойно выдерживать…       – Но ты выдерживаешь. А я не смог.       Брайан поднял на него глаза, почему-то затаив дыхание. Как будто боялся услышать… что именно?..       – Вечером он позвал меня, – тихо и быстро заговорил Джон. – В баню, где мы мылись первый раз… Он сказал, что в его доме положено быть чистым. Приказал своим слугам меня отмыть. А сам… Я не знаю, как это называется – когда руками разминают тело, и усталость уходит. Ему так делали рабы, и он предложил, чтобы мне тоже, я сначала отказался, а потом…       – Не устоял? – подсказал Брайан, когда Джон запнулся. И тот кивнул.       Брайан отвел взгляд. Он вдруг ясно представил прекрасное стройное тело Фарруха. И то, как чуткие пальцы рабов касаются его горячей нежной кожи, сжимают, чтобы размять каждую жилку, трепещущую от напряжения. Он сам бы не отказался быть таким рабом, и у него сильные пальцы… Вот только зачем Фарруху сила? Он не проводит по много часов в седле, не упражняется с оружием. Ему достаточно легких поглаживаний мягких женских ладошек. Те девы, что услаждают его взор, наверняка умеют услаждать и тело. Фаррух щедро поделился их ласками с Роджером, теперь, значит, пришла очередь и Джона. Очередь Брайана, наверное, уже и не придет, хотя он бы все равно отказался. Брайан снова поймал себя на недостойном чувстве зависти к Джону, которому Бог позволил испытывать простые мирские радости. А бедный юноша даже не понимает своего счастья.       – Я не хотел, я знал, что мое тело подведет меня, – тем временем шептал Джон. – И оно подвело. Как тогда, здесь. Когда Роджер начал делать это с девушками, мне смертельно захотелось так же. Но тут был ты. И ты меня спас своим примером. А там не оказалось никого…       Джон снова сильно потер лицо, пытаясь справиться с мучительными эмоциями. И Брайану стало его жалко. Он нежно, как старший брат, привлек юношу к себе, погладил напряженную спину.       – Не вини себя, – сказал он. – Мы просто такие. Наша природа человеческая несовершенна. В юности никто еще не умеет с ней бороться. Я тоже не умел. Я тоже поддавался на искушения. Я уже рассказывал: мои друзья ложились с женщинами, и у меня внутри все горело, я тоже хотел узнать, что это, и узнал. И нет ничего плохого, что ты узнал тоже. Потом, с опытом тебе будет легче не поддаваться искушениям… Хотя… я, кажется, до сих пор не научился этому.       – Даже ты?       – Даже я. А Роджер просто не думает об этом. Он получает удовольствие от жизни. И Фаррух тоже. Джон, тебе не надо равняться на меня. Я говорил уже это, я повторю еще раз: Господь нас создал не для того, чтобы мы лишали себя всех радостей, служа ему. Это удел немногих – таких, как я. Поверь мне, я… я не выбирал свою судьбу. Если бы я мог, я бы выбрал стезю обычного человека, но Господь рассудил иначе. И я, честно тебе признаюсь, иногда завидую Роджеру. Я бы хотел относиться к жизни, как он. А тебе точно стоит у него поучиться. Он, я знаю, отлично проводит время с рабынями Фарруха… принца. С одной или с разными – он не вдавался в подробности, когда мы говорили. Его, конечно, не ждет дома невеста, но ведь и ты со своей невестой пока не связан нерушимой клятвой. Так что не кори себя, если раз-другой найдешь утешение у здешних женщин.       – Женщин… – эхом повторил Джон.       – В конце концов, женщины созданы для этого. Для утешения мужчин. Фаррух это знает. И он… он не может понять, что бывает по-другому. И предлагает нам – по доброте своей – такое утешение, которого сам бы желал.       – Сам бы желал…       – Да. Здесь так принято. И на самом деле, это не плохо. Не сторонись женщин, Джон.       Брайан поднял на него глаза и заметил, что Джон сидит с приоткрытым ртом, будто хочет что-то сказать, но не решается.       – Что с тобой?       – Я… я не знаю… – прошептал Джон. – Это все так… не так, как я думал…       – В жизни многое происходит не так, как мы думаем, – сказал Брайан. – И с каждым годом ты будешь сталкиваться с этим все больше и больше. Даже если бы ты остался в Англии и женился, как хотел, ты бы тоже рано или поздно пришел к этому откровению. Это жизнь. Чтобы избежать этого, стоило уйти в монастырь – там все предопределено. Но мы здесь… И… стоит принимать жизнь такой, какая она есть. Нас Бог для этого создал.       Джон посмотрел на него, словно еще не веря.       – И для удовольствий тоже, – добавил Брайан. – Иначе бы Он просто не дал нам возможности их чувствовать.       Джон еще немного подумал, а потом вдруг схватил его ладонь. Как берут руку пастыря, чтобы поцеловать в знак почтения. Но Брайан, мгновенно вспомнив свои недавние желания, испугался и выдернул руку.       – Не надо, Джон. Я не священник.       – Ты был бы хорошим священником, – заверил его юноша. – Лучшим из тех, кого я знал. Спасибо тебе.       Он встал, почтительно поклонился, перекрестился еще раз на грубо нарисованный крест и вышел прочь.