Резонанс

      Внезапная встреча никак не шла у нее из головы, Лизка все прокручивала в мыслях обрывок разговора, и от того, как она отшила Настю, на душе скребли кошки. Хотелось нырнуть на изнанку и дотянуться до бывшей подруги, объять ее и поделиться теплом, но Лизка запретила себе даже думать об этом. Все ее проблемы начинались с проклятого дара, и она не станет его использовать, чтобы успокоить некстати разбушевавшуюся совесть. Не хватало еще снова подставиться Воронцову, еще и нескольких часов не прошло с того момента, как она чудом избежала большой беды. Лизка ворочалась в постели, раздражаясь все больше. В такие моменты она особенно остро скучала по дому, по родителям и по своим обычным, нормальным, пусть и не очень близким друзьям. Но с ними она могла хотя бы поговорить, без страха влезть в очередные неприятности или разведать чьи-то тщательно скрываемые опасные тайны. За стенами института, в конце концов, раскинулся огромный мир, в котором она могла бы залезть в какой-нибудь чат и полночи проболтать с незнакомцем, излив все свои несчастья в пустоту. Но здесь она была всего лишь лабораторной мышкой в тесном аквариуме, и каждое ее спонтанное действие возвращалось ударом в спину. Промучившись еще с полчаса, Лизка все-таки выудила из рюкзака планшет и отправила сообщение Алине, без особой надежды, что та не спит в такое позднее время. Но подруга отозвалась, и через пять минут Лизка уже сидела в ее комнате, кутаясь в толстовку — Алинка курила в раскрытое настежь окно, впуская с улицы ночную прохладу.       — Арманов опять на тебя орал? — вдруг спросила она, глядя куда-то вверх на густо-синее звездное небо.       Лизка даже опешила.       — Да нет, так, поворчал немного. Я и правда сглупила. Вечно со мной какие-то проблемы. Насчет того, что случилось сегодня…       — Погоди. Перед этим разговором я хочу напиться.       Алина вдруг спрыгнула с подоконника и, покопавшись в шкафу, достала оттуда бутылку вина. Лизка усмехнулась и занялась поиском чистой посуды и съестного, пока Алина сражалась с пробкой.       — Что ты такое, Сабурова? — прищурившись, спросила подруга, когда они опустошили по первому стакану. Интонации показались Лизке подозрительно знакомыми.       — Хотелось бы мне знать. Если вкратце, у меня всегда все получается через одно место, и Воронцов меня за это невзлюбил. Я бы завалила его предмет, если бы играла по правилам, пришлось импровизировать. Но я не думала, что способ, которому я научилась, сработает именно так.       Алина помолчала, задумчиво поболтав в стакане рубиновую жидкость.       — Почему ты мне не говорила? — спросила вдруг Лизка, тут же прикусив язык. Не ее это, в общем-то, дело.       — О чем? О том, что моя мать холодная сука, а отец властный тиран из органов?       Лизка поспешила отхлебнуть еще вина.       — Им всегда было на меня наплевать. То есть, конечно, со стороны все выглядело так, будто родители мной усердно занимаются. Кружки и курсы с самого детского сада, сначала музыкалка по классу скрипки, потом художественная школа, секция легкой атлетики, чтобы я не дай бог не растолстела. Воскресная школа, частный лицей, курсы подготовки к экзаменам при столичном университете. А потом — бам! — у меня во лбу прорезаются какие-то письмена, и меня увозят к черту на рога, где папаша при всем своем влиянии не может до меня дотянуться. Сперва я даже не поняла, какое счастье на меня свалилось. Полная свобода, Лиз, понимаешь? А свои претензии они теперь могут засунуть себе в задницу, хрен я после выпуска вернусь в родные пенаты.       Лизка все пила и пила, отчаянно стараясь подобрать нужные слова, но ничего не приходило на ум. С ее-то стороны институт — это клетка. А для кого-то, выходит, желанный эдем.       — А у тебя с родаками тишь да гладь?       Лизка пожала плечами.       — У нас хорошие отношения. Всякое бывало, конечно, но я росла как сорняк, делала что хотела, и мы особо не конфликтовали. От меня-то не ожидали каких-то великих достижений.       — Повезло, — завистливо выдохнула Алинка.       Они помолчали еще немного. Вино постепенно делало свое дело, заталкивая нервозность и тревогу на задворки подсознания. Лизка ощутила, как ее одолевает приятная нега, настраивающая на болтливый лад. Показалось вдруг, что за пределами этой комнаты нет ничего, и они одни во всем кампусе, нет, во всем мире, уютно устроились на полу среди подушек, одеял и методично пустеющих тарелок с крекерами и дольками шоколада. Просто треплются о своей нелегкой жизни, ссорах с родителями, парнях… кстати о парнях.       — А что насчет твоего молодого человека? Ну, того, который остался дома.       — Трагедия, мать ее, достойная Шекспира. Пока я учила алгебру и французский, Андрей учил меня открывать пиво зажигалкой, замазывать засосы консилером и виртуозно врать родителям о дополнительных занятиях по вечерам.       — Звучит… небезопасно, — протянула Лизка.       — С ним было круто. Он был моей как бы отдушиной, понимаешь? Наверно я даже его любила, хотя когда этот черт подвалил ко мне однажды вечером по пути домой из музыкалки, я со страху чуть кони не двинула. Наверное, я заговорила с ним из чистого противоречия. Я тогда еще не совсем понимала, насколько мне хочется насолить папаше, но действовала интуитивно. Так мы и сошлись.       — А что было потом?       — Потом… отец узнал, что его драгоценная инвестиция в почетную старость путается с личностью, совершенно не вписывающуюся в идиллическую картину.       Алинка разошлась. Ее идеальные каштановые волосы растрепались по плечам от чрезмерно активной жестикуляции, щеки раскраснелись, а глаза блестели каким-то потусторонним огнем. Короче, подруга здорово надралась, но для Лизки она в этот момент выглядела настоящей валькирией.       — Был жуткий скандал, отец залепил мне такую пощечину, что у меня еще полдня потом звенела голова. До разговора с Андреем он даже не опустился. Подослал к нему кого-то из своих подчиненных на побегушках, чтобы до него доходчиво в стиле сериалов про ментов донесли — еще одна встреча — и его упекут в колонию за изнасилование.       — Погоди, но ведь нужно было бы твое заявление…       — Да в гробу они видали и меня, и мои заявления, и вообще мой взгляд на ситуацию. Для отца любую бумажку нарисовать — плюнуть и растереть. Меня вообще тогда лишили всех связей со внешним миром, отрубили интернет, выдали кнопочный доисторический телефон, по которому отец регулярно отслеживал биллинг. А до школы меня еще пару месяцев потом провожал какой-то лейтенант. Унизительнее не придумаешь.       Лизка покачала головой, переваривая новую информацию. Внезапно ей стало стыдно за то, что она просто пользовалась свалившейся на нее дружбой, даже не пытаясь узнать, что Алина носила в себе все это время. И пусть ее собственных проблем это не умаляло, жизнь окружавших ее людей тоже была отнюдь не райской.       — Расскажешь кому, я тебя ночью придушу подушкой, — Алина наклонилась вперед, заговорщицки понизив голос.       — Я — могила, — ответила Лизка, усмехнувшись от подтекста, который для нее таила эта фраза.       — Ну, а теперь выдай мне какие-нибудь крамольные подробности своей личной жизни, чтобы я не чувствовала себя так глупо.       Винная бутылка неохотно отдала последние капли. Лизка скептически наблюдала, как подруга отползла к шкафу, чтобы выудить из его недр замену. Кажется, это было уже чересчур. Но ей так не хотелось, чтобы эта ночь откровений заканчивалась, что голос здравого смысла был стремительно заткнут кляпом сиюминутной потребности.       — Моя личная жизнь похожа на кладбище. Все тихо, спокойно, и иногда попахивает мертвечиной.       Стоило один раз подумать о смерти, и мрачные метафоры повалили из Лизки, как кипящее варево из котла.       — Ой, не заливай. Я любовные драмы чую за километр. Хочешь, скажу на кого ты запала?       — Не надо, — Лизка протестующе вскинула ладонь. Сознаться в том, о чем Алина, предположительно, догадалась, она не решалась даже самой себе. — Это не то, о чем ты думаешь.       — Да ладно тебе, — Алина беззаботно пожала плечами, но продолжать наседать, к счастью, не стала. — Все-таки надо кого-нибудь тебе подыскать. Хотя бы для удовлетворения физиологических потребностей, раз уж тот-чье-имя-нельзя-называть слишком недостижимая цель.       Лизка почувствовала, как краснеет.       — Нет у меня никаких потребностей.       — Это тебе так кажется. А разок снимешь стресс, и жизнь сразу покажется веселее.       Вот и пригодилась вторая бутылка. Только опрокинув очередной стакан Лизка нашла в себе силы продолжить разговор.       — Алин, я сейчас серьезно. Что бы ты там ни думала, пожалуйста, никому не говори.       — Да я же не крыса какая-то. Нравится тебе сохнуть по преподу — на здоровье. Каждый… кхм… развлекается, как хочет.       Ну вот, она произнесла это вслух, а пол не разверзся под Лизкой и бесчисленные демоны преисподней не утащили ее в адские недра своими грязными щупальцами. Даже ни одна завалящая комета не пронзила безучастные небеса.       — Вот что, у меня тост. Выпьем за то, чтобы этим летом ты лишилась своей драгоценной девственности.       Лизка выхватила из-за спины подушку и незамедлительно запустила ею в сложившуюся пополам от хохота подругу. Снаряд угодил в цель, но Алина вместо того, чтобы капитулировать, тут же отправила его обратно. Спустя еще несколько минут интенсивных военных действий, та все-таки умудрилась приблизиться к Лизке на безопасное расстояние и звонко чокнуться с ней краешками стаканов.       — А он в сущности неплохой мужик, — протянула Алина, сдувая с лица растрепанную прядь. У Лизки уже не было сил на новое сражение, поэтому она милостиво позволила подруге продолжить мысль. — Орет он больше для проформы, но объясняет хорошо и в помощи не откажет.       — Вот именно. Человек широкой души. А я для него просто очередная проблемная студентка, не более того.       Она видела, что Алину просто распирает от желания возразить, но та не иначе как с божьей помощью нашла себе силы смолчать.       Парой часов позже, нестройным шагом возвращаясь к себе, Лизка ощущала, как ее переполняет светлая и незамутненная любовь ко всему сущему. Просто-таки просветленный буддийский монах, хоть бери и выставляй в музей… музей… В каком именно музее принимают такие экспонаты, Лизка додумать не успела, пришлось повоевать с дверью собственной комнаты, которая упрямо не хотела стоять на месте, вместо этого отпрыгивая то вправо, то влево. Одержав, наконец, победу, Лизка ввалилась внутрь и рухнула на кровать, попутно стягивая с себя толстовку и аккуратно вешая ее прямо на пол. Уже светало, а это значило, что она все-таки пережила этот проклятый день, и впереди ее ожидает очередное длинное беспечное лето в аквариуме. Уже проваливаясь в сон, Лизка не удержалась и непослушными пальцами вытянула планшет из-под подушки. На экране мигал синенький конверт — письмо от Воронцова с дифференцированными оценками за экзамен. Она предприняла героическую попытку открыть файл, но порядок действий оказался ей не по зубам. Ну и к черту, она не за этим доставала планшет. Открылось окно диалога. «Спасибо вам за все», написала Лизка, тщательно контролируя каждое движение, и с чувством выполненного долга провалилась в сон.       Ей снилась какая-то сумбурная нарезка школьных воспоминаний, вот она пишет контрольную по алгебре, но в класс вдруг влетает директор, наряженный почему-то в костюм циркового шпрехшталмейстера, и объявляет, что все ученики успешно сдали экзамены экстерном, и теперь в актовом зале прогремит салют в их честь. Лизка выплыла из класса вместе с потоком однокашников и оказалась в кресле перед деревянной сценой. Откуда-то из оркестровой ямы вдруг начали взлетать кометы фейерверков, одна, вторая, третья… Огненные цветы распускались под потолком один за другим, бах! Бах! БАХ!       Лизка разлепила глаза, с трудом включаясь в реальность, в которой к ее ужасу кто-то с силой колотил в запертые — к счастью! — двери ее комнаты. Она подорвалась с кровати, но запуталась в одеяле и позорно растянулась на паласе. Наверное, она сделала это очень шумно, потому что стук прекратился. Но Лизка не тешила себя надеждой, что внезапный посетитель просто развернулся и ушел. Сумев, наконец, подняться на ноги, она неловко открыла дверь и тут же отпрыгнула в сторону, впуская растрепанного Арманова, который незамедлительно влетел внутрь и повернул задвижку замка. Он развернулся, сложив руки на груди, и теперь рассматривал вжавшуюся лопатками в стену Лизку с каким-то нечитаемым выражением на лице.       — Какого. Хрена. Ты. Творишь, — выдавил он сквозь зубы, чеканя каждое слово, будто вколачивал в ее гудящую голову гвозди.       Лизка принялась стремительно перебирать в голове события последних нескольких часов. Что она сделала? Просто выпила, а потом легла спать, она даже из общаги не выходила, и уж точно не пыталась экспериментировать со своими силами. Она попыталась прояснить ситуацию, но осипшие голосовые связки выдали только какой-то невразумительный жалостливый звук.       — Я спрашиваю еще раз, Сабурова, что это за предсмертные записки ты рассылаешь в шесть утра?!       Предсмертные… записки? Лизка вспомнила свое вчерашнее — или уже сегодняшнее? — сообщение, и закрыла глаза, пытаясь справиться с накатившей дурнотой. Она же ничего такого не написала? Или нет? Ее сообщение что, и правда можно было интерпретировать подобным образом?       — Я ничего такого не имела в виду, — выдавила она, наконец, менее уверенно, чем рассчитывала. — Это правда! Просто хотела поблагодарить вас за то, что вы для меня сделали. Это все.       Его руки вдруг оказались по обе стороны от ее головы. Лизке показалось, что куратор сейчас просто возьмет ее за плечи и вышвырнет в окно, чтобы они оба не мучались.       — Ты надо мной издеваешься? — спросил он тихо. Но Лизку не обмануло притворное спокойствие. Господи, она же еще даже не протрезвела, за что ей такие потрясения? — Представь, я просыпаюсь сегодня и вижу, как одна из моих студенток, которая только что пережила значительный стресс и вообще не отличается оптимизмом, благодарит меня за все, пропадает из сети и с тех пор не выходит на связь. Что я должен был подумать?       Лизка боялась даже представить, сколько пропущенных сообщений ее ожидает на экране планшета.       — Извините… я не думала, что это будет выглядеть так.       — А ты вообще редко пользуешься мозгом по назначению, я это уже давно заметил.       Ядом в его голосе можно было плавить металл. Лизка почувствовала, как снова дает о себе знать количество выпитого. Она готова была ставки делать, что случится раньше, ее просто вывернет посреди комнаты, или коленки подкосятся от ужаса, который ей внушал разъяренный Арманов, по-прежнему нависавший над ней, как дамоклов меч. Он что, вообще не слышал про такое понятие, как личное пространство? Лизка быстро скользнула взглядом по сторонам и поняла, что единственный способ не сокращать и без того мизерное расстояние между ними, это продолжать сливаться со стеной.       — Добивайте, — выдохнула Лизка, но куратор ее шутку не оценил. — Я… извиняюсь. Мне правда жаль, что я ввела вас в заблуждение. У меня все хорошо, я не собираюсь лишать себя жизни, честное слово.       Арманов сжал ладонь в кулак, хрустнув костяшками, но через секунду расслабил ее, оттолкнувшись наконец от стены, и в пару стремительных шагов оказался у окна. Он распахнул створку, впуская теплый летний ветерок, и закурил. Ну надо же, подумала Лизка, сломя голову кинулся ее спасать от неминуемого конца, но о сигаретах не забыл. Впрочем, опасность умереть от похмелья в ближайшее время, ей все-таки грозила. Трясущимися руками Лизка налила себе водички из чайника. Сделала долгий возвращающий к жизни глоток, потерла лицо руками и со вздохом уставилась на армановскую спину. Кажется, она и впрямь выдернула его прямиком из кровати. Лизка не помнила за куратором привычки расхаживать по кампусу в спортивных штанах. Она вдруг осознала, что и сама стоит посреди комнаты в пижамных шортах и майке с дурацким улыбающимся зайцем. И лифчика на ней нет. Некстати вспомнился последний Алинкин тост, и Лизка почувствовала, как наливаются жаром щеки. Она хотела было метнуться к шкафу, чтобы незаметно накинуть что-нибудь поверх пижамы, но Арманов именно этот момент выбрал, чтобы развернуться и оглядеть ее с головы до ног. Сигарету он бессовестно затушил прямо в забытой на подоконнике чашке.       — Спасибо, что бросились меня спасать, — пробормотала Лизка, просто чтобы хоть как-то нарушить неловкую тишину.       — Хватит с меня твоих благодарностей, Сабурова, пожалей мои нервные клетки. Значит, отмечали вчера закрытие сессии?       Ну конечно, он понял, что она напилась. Воздух в комнате можно было ножом резать от застоявшихся винных паров.       — Типа того, — промямлила Лизка. — Я ничего не натворила, честное слово. Все под контролем.       Арманов снова оказался рядом с ней — телепортируется что ли, или у нее спросонья такая замедленная реакция? Взял ее за плечи, аккуратно, но цепко. Романтики в этом жесте было не больше чем на осмотре врача. В его руках она чувствовала себя будто в строгом ошейнике с шипами вовнутрь.       — Пообещай мне, что даже мысли о подобном не допустишь. Даже если тебе будет очень плохо и страшно. Даже если покажется, что выхода нет.       Лизка кивнула, завороженно глядя в его глаза, как глупый кролик смотрит на удава.       — Отсыпайся, — он хлопнул ее по плечу и собрался отстраниться, но Лизка подалась вперед, заключая его в объятия. Снова. Ох, как же она об этом пожалеет. В мыслях опять возникло самодовольное лицо Алинки, одними губами произносящее «Я же говорила».       Лизка зажмурилась, всеми силами изгоняя из головы навязчивый образ. Пусть останется только тепло. Останутся руки, сомкнувшиеся на ее спине, и дыхание, шевелящее волосы на макушке. Сменившееся вдруг легким касанием губ. Лизка даже не сразу поверила, что ей не померещилось. Она обалдело пялилась куда-то в область его ключицы, боясь шевельнуться или даже вдохнуть.       — Выдыхай, Сабурова, — с тихим смешком отозвался Арманов и отстранился. И затем вышел, не прощаясь, оставив ее наедине с бешено колотящимся сердцем и тяжелой с похмелья головой.