стань моим спасением.

      — Мам, привет, — Антон заходит домой вымокший до нитки: с волос на чистый, блестящий от недавного мытья пол, падают крупные капли, любимая черная мешковатая куртка неприятно липнет к худым рукам, заставляя ежиться от холода и постоянно поправлять длинные рукава.  — Привет, Антоша. Замерз? — заботливо спрашивает Майя и помогает сыну справиться с одеждой: стаскивает куртку, относя ее сушиться на батарею, после, то же самое проделывает и с осенними кроссовками, которые, кстати, нисколько не спасают от дурацкой слякоти и морозного ветра на улице. Ну, на то они и кроссовки.  — Есть немного, — Шастун потягивается, стоя в прихожей, и шлепает сырыми носками в кухню, включая электрический чайник. Садится на стул около стола, облокачивается на него и ждет, пока придет мама. Ливень не на шутку разыгрался, и, кажется, даже не собирается заканчиваться. Антон думает, как Арсений будет добираться до дома. Непонятное чувство тревоги поселяется в его сердце, но он думает также и о том, что Попов уже взрослый мальчик, и может позаботиться о себе сам.  — Ты какой-то задумчивый сегодня, — замечает Майя, входя в кухню. Она садится напротив сына и ласково глядит в его глаза, будто бы ища подтверждение своим словам. — Что-то случилось? Антон вздрагивает и мысленно рассуждает о том, что лучше сказать женщине, в какой форме это преподнести и как она отреагирует на сказанное им.  — В общем, ты помнишь, как рассказывала мне, что вы с Ларисой Павловной раньше дружили хорошо? — аккуратно спрашивает парень и, чуть сморщившись, наблюдает за реакцией матери. — Ну, вы же вроде даже в школе вместе учились, и до сих пор немного связь поддерживаете.  — Ну, да, помню, — Майя хмурит брови непонимающе, пытается определить мотивы внезапных вопросов Антона, но пока что это кажется невозможным.  — Мне нужна твоя помощь. Ты можешь поговорить с ней насчет нашего учителя, пожалуйста? — тихо, осторожно, боясь сказать что-то не то, произносит Антон. Опускает глаза на браслеты, разглядывает крупные разномастные камни и буквально сдерживает себя от того, чтобы закрыть пальцами уши и не слышать никаких ответов. Страшно, невыносимо, мучительно.  — Он тебя обижает? — в своей манере вопрошает женщина и ближе придвигается к сыну.  — Нет-нет, ты что! — восклицает Шастун и сам удивляется своей резкой реакции. — Наоборот, он очень хороший… Антон задумывается о том, не рассказать ли матери о своих догадках насчет объявившегося Эда, но понимает, что так лишь пробудит в женщине пусть и обоснованный, но испуг.  — Кто-то позвонил Ларисе Павловне и сказал, будто Арсений Сергеевич слишком агрессивен по отношению к ученикам, — Шастун видит, как брови Майи ползут вверх, и та хочет что-то возразить, поэтому начинает говорить чуть громче и быстрее. — Но, мама, это абсолютная ложь! Если его не будет, я не сдам обществознание, это раз. Два — он всегда умеет заинтересовать на своих уроках, понимаешь? Да у нас даже Игорь сидит слушает, даже пишет иногда! Я ни разу не видел, чтобы Арсений Сергеевич делал что-то такое, что можно было бы назвать агрессивным.  — Но, Антон, ты же не знаешь, как он ведет себя на других уроках, — все-таки говорит мама, и голос ее становится жестче.  — Знаю, мам, я узнавал у других классов. Я бы не пришел к тебе, если бы не был на сто процентов уверен в этом человеке, знаешь? — Шастун чувствует слишком яркую потребность в том, чтобы Майя сейчас ему доверилась и сделала хоть что-то, что может помочь Арсению.  — Антон, я не знаю, что могу для тебя сделать… — неуверенно произносит она, нервно кусая губу.  — Просто позвони Ларисе Павловне, умоляю тебя, — жалобно пищит парень. — Я даю голову на отсечение, что Арсений Сергеевич не виноват.  — Я ничего не обещаю, — говорит женщина и встает, доставая кружку из верхнего ящика кухонного гарнитура. Весь ее вид — напряженный, неспокойный, движения слишком отрывистые и торопливые, что означает крайнюю степень озабоченности. Сейчас к ней лучше не лезть, оставить наедине с мыслями, чтобы Майя смогла сама для себя взвесить все трезво и начать действовать. Ну, или не начать. ***  — А что у тебя с Иркой? — спрашивает Сережа, хитро сощурив карие глаза. Он весело пихает Антона в плечо и быстро кивает головой, мол, давай, колись.  — Да ну тебя, — отчего-то краснеет Шастун, сразу вспоминая Арсения, — ничего у меня нет с ней.  — Да вообще, Серый, ты че пристал к Шасту? У самого-то с Машкой там что? — подначивает друга Дима, подмигивая Антону.  — А мне скрывать нечего, ясно вам? — смеется Матвиенко. — У нас с ней любовь, самая что ни на есть большая, — с гордостью говорит он, и Антон улыбается, искренне радуясь за друга. Они идут по шумному коридору школы к кабинету математики. Сейчас на уроке должен быть какой-то тест, поэтому Шастуна немного потряхивает от волнения. Но, если бы в этом тесте заключались все его проблемы — он бы буквально светился от счастья, он бы растянул губы в самой широкой улыбке, он бы взлетел на внезапно появившихся крыльях вверх, в небо. Но, к сожалению, тест — ничто, по сравнению с тем, что ждет его впереди. Вообще, за оценки-то можно как-то и не заморачиваться сейчас, ведь уже через неделю он окажется в Воронеже, в своем родном городе, откуда всего год назад так рвался уехать навсегда. Жизнь, вообще, штука очень непредсказуемая. Вот ты думаешь, что хуже и быть уже не может, а оно возьми — и случись.  — Кстати, вы слышали, что общагу отменили сегодня последним уроком? — доносится голос Арины и Антон вздрагивает. Значит, у мамы не получилось? Или она даже не звонила, так и не смогла поверить в слова собственного сына?  — Да. Интересно, почему? — удивленно спрашивает Дима и невольно поворачивается в сторону Шастуна, словно он может разрешить назревающие вопросы. Но тот лишь качает головой и отворачивается, не желая больше слушать ничьи разговоры. *** Тест попался просто отвратительнейший. Одни буквы, почти без цифр — что с ними делать? Списать не удалось — Олег Семенович, как назло, весь урок ходил по кабинету между рядов и заглядывал везде, где можно было спрятать шпаргалку. Одному ученику даже сказал поднять ботинки, чтобы проверить его подошвы на наличие записей. Всех, кого застукал с телефоном — выгонял с урока, — так класс лишился трех бойцов. Это все либо потому, что звезды, блять, сегодня не так сошлись, и планеты вдруг встали в форме пентаграммы, либо потому, что у Олега Семеновича сегодня ужасное настроение, и поэтому он решил испортить его всем. Заебись, ведь у Шастуна-то все классно всегда, у него нет никаких забот и он охуительно счастлив. В конце коридора Антон замечает стоящего около дверей Арсения Сергеевича и закатывает глаза так, что, кажется, они сделали полный оборот вокруг своей оси и рисковали не вернуться назад. Складывает руки на груди, поджимает поплотнее губы и, вообще-то, планирует пройти, не обращая внимания на преподавателя. Но тот, кажется, имеет другое мнение на этот счет, поэтому хватает Антона за руку, ничего не сказав, и тащит его в свой кабинет, закрывая на ключ. Шастун ничего не понимает, лишь пытается вырвать свою ладонь из цепких пальцев Арсения, но тот держит крепко и уверенно. Мужчина проворачивает замок и резко разворачивает напряженного Антона к себе. Притягивает свободной рукой, и теперь между их телами нет и сантиметра расстояния. Шастун ощущает, как быстро бьется под забавной розовой худи сердце преподавателя, как судорожно он вдыхает, а в следующее мгновение — ловит смачный, горячий поцелуй в губы. Сначала не настойчивый, ненавязчивый, но когда Попов получает ответное движение — проводит языком по нижней губе Антона и проникает внутрь сквозь приоткрытые губы. У Шастуна — иголки по всему телу, приятное покалывание в кончиках пальцев, он улыбается в этот поцелуй и тянется к затылку Арсения, запутываясь пальцами в его темных волосах — совсем как в его самых жарких фантазиях. Он встречается языком с чужим — и это лучшее, что могло произойти, это пускает разряды по всему телу, словно живительная сила. Очерчивает зубы Попова, сминает его мягкие губы, слегка покусывая и оттягивая их. Другой рукой гладит спину мужчины, забираясь худыми руками под плотную ткань кофты, из груди рвется стон, и Антону стоит немалых сил и буквально исполинского терпения, чтобы задержать его в глотке.  — Кто мы? — спрашивает Шастун, когда они отрываются друг от друга. Смотрит в голубые глаза и видит там столько тепла, что, кажется, об него можно согреться всему миру. Но всему миру нельзя. Только Антону. А если Антон — есть весь мир?  — Я думаю, тут и без слов все понятно, — смеется Арсений и снова прижимается боком к парню, обвивает рукой тонкую талию и утыкается носом в сгиб шеи. — Слушай, ты себя нормально вообще чувствуешь? — хмурится, подносит ладонь ко лбу Антона и сводит брови сильнее. Тот зависает на доли секунды, прежде чем отвечает:  — Честно? — молчаливый кивок. — Не очень. Голова болит и как-то горло першит.  — Ну, собирайся тогда, — глухо произносит Попов, начиная собирать вещи в свой кожаный портфель.  — Вас уволили? — аккуратно спрашивает Шастун, подходя к мужчине со спины. Кладет руки на крепкие плечи и чувствует напряжение.  — Нет, — Арсений поворачивается и, бережно притянув Антона за подбородок, легко чмокает того в губы. — Спасибо, что помог. Я… ценю. И прости за вчерашнее. Я просто не знал, что и думать, еще и в связи с последними событиями — крыша поехала конкретно. Антон замечает, что на лице Арсения недавние ссадины и раны начали уже заживать, покрываясь твердой коричневой корочкой. Синяки сходили, становясь бледнее.  — Болит? — просто спрашивает Шастун, наклоняя голову вбок, продолжая изучать Попова. У того — улыбка с лица не сходит, и от того сердце приятно трепещет в груди, зажигается недавно погасшая искра, грозящаяся разрастись в огромное пламя. В машине у Арсения они едут молча. Антон берет того за руку, нежно сжимая пальцы, и сворачивается полуклубочком на кресле, прислонившись головой к холодному стеклу окна. Голова пульсирует болью, а горло неприятно саднит, и Шастун искренне надеется, что выпадет из учебного процесса ненадолго. Впрочем, ему ровно столько и осталось. ***  — Эй, просыпайся, приехали, — Попов легко трясет заснувшего Антона, и тот с трудом разлепляет глаза, фокусируясь сначала на бардачке автомобиля, а потом переводит взгляд на Арсения. Вспоминает события прошедшего дня и глупо улыбается, позволив Арсению открыть ему дверь и подать руку в знак помощи. Антон выходит из машины и неловко переминается с ноги на ногу, засунув руки в карманы куртки. Хочет было достать сигареты, как видит неодобрительный взгляд мужчины, стоящего перед ним, и бросает их обратно на дно портфеля.  — Сам дойдешь до квартиры? — спрашивает Арсений.  — Думаю, да. Спасибо, что подвезли.  — Не за что. Поправляйся, — ласково произносит Попов и треплет макушку Антона, взъерошив пшеничные волосы. Тот морщится и улыбается, машет на прощание Арсению и наблюдает, как тот выезжает со двора. Шастун заходит в квартиру и моментально вешается на Майю с крепкими объятиями.  — Спасибо-о-о, — тянет он, слыша, как смеется мама.  — Надеюсь, ты меня не обманул, — вдруг серьезно говорит она, отстраняясь от сына. — Ты чего так рано?  — Да что-то нехорошо себя чувствую, — прикладывает ладонь ко лбу и чувствует исходящий жар. — И Арсений Сергеевич отвез меня домой. Женщина удивленно поднимает брови.  — Не переживай, просто он заметил, что я бледный и все такое, — оправдывается Шастун, сцепляя пальцы в замок за спиной, — ну и предложил добросить до дома, чтобы мне самому в такую погоду не ходить. Еще он передавал тебе огромное спасибо за помощь.  — Ой, да не стоит. Так, Антоша, иди в комнату, сейчас принесу градусник, — мама, как заботливая курочка-наседка, бежит в кухню и достает из ящика пакет с аптечкой. Ищет там все необходимое, шурша обертками лекарств, а потом заходит в комнату парня, где тот уже лежит в постели, завернутый в одеяло. Шастун измеряет температуру и виновато смотрит на мать, когда на термометре красуется отметка в тридцать семь и семь градусов. Исправно принимает все порошки и таблетки, что принесла Майя, и забывается беспокойным сном. Иногда он просыпается от жары, чувствуя, как холодный пот стекает с его тела, как простыни под ним пропитываются этой водой. Поворачиваться — больно, кости ломит, а тело уже затекло лежать в одном положении. О телефоне речи и не может быть, хотя сквозь дрему парень и слышал минимум десять пришедших уведомлений. Глаза болят при малейшем движении, поэтому лучший вариант из всех — просто держать их закрытыми. Мама приходит еще несколько раз до ночи, проверяя лоб Антона и засовывая градусник ему подмышку. Неодобрительно хмыкает, носит все новые и новые препараты, потом желает доброй ночи сыну и, выключив в кухне свет, идет спать в свою комнату. Шастун просыпается около трех ночи, и чувствует себя немного лучше. Щупает прикроватную тумбочку на наличие гаджета, щурится от внезапного яркого света и разблокирует экран. Арсений Попов (16:57) Как ты себя чувствуешь? Арсений Попов (19:16) Надеюсь, ты спишь и все в порядке. Арсений Попов (23:59) Спокойной ночи, что ли Антон Шастун (02:49) И вам спокойной ночи) Антон улыбается, как дурак, и прижимает телефон к себе, будто это может передать Арсению весь тот спектр чувств, который вспыхнул внутри парня. А он бы безумно хотел им сейчас поделиться, рассказать мужчине обо всем, что испытывает сейчас, подарить всю нежность, но есть две проблемы: он сейчас не рядом и… Эд. Попова обманывать нельзя. Это неправильно, ужасно, почти что противозаконно. Но он понимает, вместе с тем, что Арсений перепугается, начнет обзванивать полицию, поднимет шум около этой темы непременно. А Антону это не нужно — не нужен этот лишний пафос, огласка, да и Эд вырос в довольно богатой семье, он сможет откупиться, как сделал это год назад. Это мучительно — знать, что обманываешь едва ли не самого дорогого человека, но не можешь ничего с этим сделать. Невыносимо — осознавать, что тебе осталось провести с этим человеком всего лишь несколько дней. Смертельно — понимать, что вряд ли ты еще вернешься в эти спасительные, легкие, ласковые края. ***  — Арсений Сергеевич, у вас же урок сейчас! — смеется Антон, сидя за кухонным столом и припивая из кружки горячий чай с лимоном. Температура немного отступила, чуть ослабила свою железную хватку, и парень уже чувствует себя намного лучше, чем это было вчера. Сегодня он, к примеру, уже может свободно передвигаться по дому и принимать хоть и недолгий, но душ.  — Антош, ну должен же я был тебя видеть, верно? Сколько вот ты еще проваляешься дома — одному богу известно, а, — улыбается Арсений, раскладывая по рабочему столу тетради. Мужчина сейчас в школе, у него с минуты на минуту должен начаться первый урок, и он решил набрать Антону по видеосвязи, чтобы точно убедиться, что с парнем все в порядке. уже, вроде как, с его парнем.  — Ну, я же не маленький ребенок, Арсений Сергеевич, — игриво канючит Шастун, дергая ногой под столом.  — А кто ты? — усмехается преподаватель. — Когда вырасти-то успел? Вон, молоко на губах не обсохло.  — Да ну вас, Арсений Сергеевич, — обиженно произносит Антон и складывает руки на груди, скорчив гримасу. Слышится звонок, оповещающий о начале занятия, и Шастун, тут же забыв о своих обидах, жмется губами к фронтальной камере, так своеобразно посылая Попову «воздушный поцелуй». Тот возвращает жест и прижимает указательный палец к губам, мол, сиди тихо. Антон послушно кивает и выключает микрофон, чтобы точно не мешать учебному процессу. Наблюдает за движениями Арсения, вслушивается в его властный, холодный голос. Смотрит, как тот, рассказывая что-то, жестикулирует, отчего белые рукава рубашки чуть закатываются вверх, обнажая тонкие запястья с выпирающими венками и косточками. Впитывает каждое шевеление, вбирает каждое слово, каждую мелькающую интонацию. Давай, Антоша, впечатай это у себя в памяти навсегда. Почему нельзя, как в Гарри Поттере, создать омут памяти и просматривать свои воспоминания тогда, когда захочется? Тогда все в жизни стало бы значительно проще. Тогда Антон бы душу продал за этот аппарат, потому что… это просто того стоит. Моменты с Арсением вообще стоят всего на свете. Шастун встает со стула и идет в комнату за листом бумаги и ручкой. Смотрит на Арсения, сидящего перед ним, что-то старательно пищущего в очередном журнале. «Дорогая моя, милая мамочка!..»  — Сегодня мы говорим про факторы производства, — слышится мягкий, но в то же время ледяной голос мужчины на том конце провода. «Я хочу тебе сказать, что сильно тебя люблю. Я бы не хотел, чтобы ты плакала и расстраивалась, потому что…»  — И так, кто мне скажет, какие факторы производства бывают? «потому что у меня все хорошо. Да, меня нет сейчас рядом с тобой, но внутри, в твоем сердце — я застрял навеки, как и ты в моем…»  — Да, верно, Екатерина. Всего их выделяют четыре: труд, земля, капитал и предпринимательские способности. Однако иногда вставляют еще и… «Прошу, не переживай за меня. Я действительно счастлив сейчас, и нет твоей вины в том, что мне пришлось…»  — Записываем тему урока. Спишите с параграфа номер семь, пожалуйста. «пришлось уехать. Я никогда не забуду тебя, и ты меня, пожалуйста, не забывай. Я ценю все то время, что проводил с тобой. Ты дала мне очень много жизненных уроков, вырастила меня хорошим…»  — И так, Дмитрий, диктуй. Труд — это… «хорошим человеком, и я премного благодарен. Даст Бог — и мы с тобой еще увидимся. Еще походим по нашей любимой набережной, пройдемся по парку, заглядывая в кафе…»  — Все записали? Молодцы. «У меня есть всего лишь одна просьба: не ищите меня. Скажи всем: Димке, Сереже, учителям и родственникам. У вас не получится, к счастью или к сожалению. Знай, что ты мне очень дорога, что я очень скучаю и что я в безопасности».  — Далее понятие капитала, пожалуйста. «Навеки твой, Антон». Шастун роняет ручку на пол и закрывает красное от слез лицо. Он чувствует горячую влагу, льющуюся у него из глаз и оставляющую мокрые следы на щеках и шее, спешит вытереть ее рукой. Пальцы — дрожат, тело — трясет, а голова пульсирует болью с двойной силой. Он захлебывается в собственных рыданиях, почти задыхается, и уже тянется к телефону, чтобы завершить звонок, но взгляд Арсения поднимается на парня слишком предупредительно. «Что случилось?» — шепчет одними губами. Антон качает головой и улыбается — криво, натянуто, неискренне. И Арсений не верит, поджимая губы. У Арсения в глазах вопрос, а у Антона внутри — ничего.