стань моим спасением.

      Уже в субботу утром Антону стало значительно лучше, что называется — он выздоровел совершенно полностью и теперь его здоровью может позавидовать любой другой человек. Ну, это так думал по своему нескромному мнению сам Шастун, когда писал Арсению. Мужчина предложил приехать к нему и провести воскресенье вместе, а Антон поспешно согласился, чувствуя, как улыбается во все тридцать два зуба. Все тело приятно покалывало от предвкушения грядущей поездки к Арсению, и парень думал о том, чем они будут заниматься несколько мечтательно, заламывая пальцы рук, не снимая счастливой гримасы со своего лица. Майя, как обычно, уезжала на выходные, оставляя парню полный холодильник еды и всего того, что нужно ему для существования в эти пару дней. Антон пишет матери, что с воскресенья на понедельник остается у Димы, предупреждает самого друга и со спокойной душой идет в свою комнату, включает ноутбук и, лежа в кровати, смотрит очередной какой-то русский сериал. Единственное, что осталось после болезни — хочется спать постоянно, поэтому уже через тридцать минут он мерно сопит, прижимая к себе кусок одеяла. День проходит быстро, монотонно — все так, как и привык за эту неделю, проведенную дома, Антон. Он ест, переписывается с друзьями и Арсением, смотрит фильмы, снова ест и курит. Первые дни болезни Шастун совсем не курил, потому что элементарно не было сил на то, чтобы встать с кровати и дойти до балкона или окна. А во время вспышек внезапного облегчения он либо спал, либо ел, либо принимал душ. Поэтому сейчас Антон с блаженством достает пачку сигарет, выуживает оттуда одну и, поджигая, любуется тонкой палочкой, вдыхает запах никотина и почти стонет от облегчения. Смотрит на ночную Москву, мерцающую яркими огнями окон и вывесками заведений, на редкие машины, что несутся по длинным дорогам, огибая город. На сине-серую дымку облаков, затягивающую небо и скрывающую блестящие звезды. На желтую луну, что светлым пятном расположилась среди туч, освещая путь заплутавшим путникам. Сегодня последняя ночь, проведенная в этом доме. Антон усмехается и выбрасывает потушенную сигарету за пределы балкона. Смахивает подступившую каплю слезы с глаз, глубоко дышит и чувствует, как тугой, колючий ком встал поперек его горла — становится больно физически, не говоря уже и о душевных ранах. Берет со стола записку для матери и кладет ее на кухонный стол. Ненароком представляет, как она уставшая заходит домой, окликивает Антона, но еще не знает, что та встреча — была последняя встреча с сыном. Ставит тяжелые сумки на пол в прихожей и снимает свои ботиночки, аккуратно, как и всегда, ставя их на обувную полку. Стягивает пальто — совсем не по погоде, — идет в кухню, поправляя чуть взъерошенные волнистые волосы. Мама красивая у меня. Как цепляется взглядом за белоснежный лист бумаги, как берет его в руки и читает первые строки. Как начинают трястись ее худые пальчики, как катится по щеке слеза, забирая с собой тушь, которой она красит свои реснички. Как это превращается в настоящие рыдания — взахлеб, до тошноты. Как ей больно, как она пытается дозвониться, но абонент — уже не абонент. Как она произносит тихо тонкими губами: «нет, нет, не может быть», и свято верит изо дня в день, что в толпе незнакомых людей на улице, в магазине, в парке — да хоть где — увидит Антона, хотя бы силуэт, хотя бы отголосок. Нет, Антон, ты не будешь плакать. Этой ночью Шастун не спит. Так, лишь изредка дремлет, сквозь сон слыша гудки автомобилей и шелестение деревьев за окном, движимых морозным ветром. Они уже давно попрощались с Арсением, договорившись, что завтра утром он заедет за Антоном. И ему бы поспать хорошенько, выспаться перед таким эмоциональным днем, но тот лишь вдыхает родной запах квартиры, словно пытаясь впитать его в себя, забрать туда, где ему нет места. ***  — Привет, — парень выходит из подъезда и сразу попадает в объятия Арсения. Тот улыбается, ведет Антона к машине, переплетая пальцы рук.  — Ты как? — спрашивает Попов, заводя автомобиль. Откидывается на сиденье, мягко смотрит на парня, чуть приподнимая темные брови.  — Как я могу быть, когда рядом со мной ты? — смеется Шастун и сжимает ладонь мужчины.  — Надеюсь, что хорошо, — подмигивает Арсений и выезжает со двора. Едут молча. Антон заметил, что Попов не особо разговорчив в машине. Сколько бы раз они ни ездили вместе, Арсений никогда не скажет и лишнего слова — ровно до того момента, пока не припаркуется около нужного места. Поэтому и Антон решает не вторгаться в личные границы мужчины, предпочитая помолчать несколько минут и не ставить Арсения в некомфортное положение. Парень не раз замечал, как, заводя разговор в машине, Попов недовольно поджимает губы и отвечает несколько отрешенно, сквозь зубы, можно сказать — раздраженно, и крепче сжимает кожаную обивку руля. Спустя некоторое время они заходят в квартиру мужчины. Первым делом Антон притягивает того к себе, оказываясь вплотную друг к другу, и касается губами губ Арсения. Они сливаются в нежном и чувственном поцелуе, какой бывает только после долгой разлуки. Шастун долго-долго потом жмется к Попову, обвив руками талию мужчину и вдыхая в себя ароматы мяты и цитрусовых. Слышит мерное биение сердца Арсения, его дыхание, и снова пытается впечатать это в свою память ярким, живым пятном — чтобы, как та луна, помогло найти себя в темное время.  — Кушать хочешь? — спрашивает Попов, когда Антон, наконец, отлипает от него.  — Давай лучше закажем что-то, — лениво тянет парень, плюхаясь на диван перед телевизором. Арсений кивает и включает мобильное приложение службы доставки, садясь рядом с Антоном. Тот кладет голову ему на плечо, обнимая руку и, когда сайт загружается, начинает пальцем хозяйничать в телефоне Попова, нажимая то одни функции меню, то другие. Арсений только усмехается и смотрит поверх Антона, разглядывает его мягкие пшеничные волосы, подносит к ним свободную руку и зарывается в эту копну кудрей, перебирая каждую волосинку. Они пахнут чем-то приятным, таким терпким, какими-то травами и, в особенности, зеленым чаем. Положа руку на сердце, Арсений может сказать, что это — лучший аромат в его жизни. Удивительно, как у него это получается? Когда в радиусе ста метров от Попова находится этот парень — Антон — холодный и внешне невозмутимый мужчина по имени Арсений Сергеевич превращается в, примерно, ничто. Лужица, растекшаяся по полу, либо же свет, ослепляющий всех, кто подходит слишком близко.  — Я заказал нам две пиццы, деньги перевел тебе на карту, — довольно, как кот чеширский, смотрит Антон, а после — чмокает Арсения в щеку и все сильнее жмется. — Давай посмотрим фильм.  — Вот пришел, раскомандовался здесь, — смеется Арсений. — Ну, и зачем мне твои деньги? Я не обеднею от нескольких сотен, Антон.  — Ну, А-а-арс, ну мне так спокойнее будет. Я понимаю, конечно, что ты — джентльмен, но и я не девочка с бантиком. А теперь, давай смотреть фильм уже. Еще несколько минут уходит на поиск подходящего кино — а это было, можно сказать, тяжело, потому что: «я не буду смотреть эти сопли» и «сам смотри как все друг друга кукурузят емае». Выбор остановился на иностранной комедии, и все при этом остались довольны. Арсений расправляет диван, чтобы было побольше места, и ложится с краю. Антону, кажется, все равно — он удобно устраивает голову на груди мужчины, а конечности переплетает с чужими. Все два часа, что шел фильм, Шастун то и дело отвешивал какие-то забавные комментарии по поводу действий главных героев, иногда искренне негодуя, приправляя недовольство каким-нибудь матерным словечком, а иногда — радуясь, да так, что улыбка до ушей и мурашки по коже. Раз в примерно пять минут Антон вставал с Арсения и прижимался к тому губами — и совершенно не важно, что там, на экране: война или эротика. Арсению тепло. Тепло так, как никогда раньше. Он думает, что если в мире и существует теория соулмейтов, то все, что происходит сейчас — определенно плоды этой системы. Арсений и Антон как два пазла — дополняют друг друга, делают эту жизнь лучше, раскрашивают в яркие краски серые будни. В жизни мужчины всегда недоставало этого бешеного чувства любви, когда горы свернуть готов, только бы вместе, только бы рядом. Все это, конечно, получилось слишком странно и спонтанно, и как бы ни хотелось отказаться от этих чувств, как бы ни казалось это чем-то неправильным и не имеющим места в обществе, именно сейчас Арсений жив, он это знает. Он узнал, что значит — быть живым, а не просто существовать, скитаясь по миру в поисках своего места. Он уяснил четко, что его место там, где его любят и ждут. А любят и ждут его, вроде как, в объятиях Антона. Пусть их впереди ждут испытания — без этого не обходятся ни одни здоровые, зрелые отношения — Попов уверен, что они смогут преодолеть все, если будут держаться друг за друга. Если не забудут даже в самые тяжелые времена, если не оттолкнут, если не сдадутся. А Антону холодно и морозно. Но совсем не потому, что на улице минус. Его просто потряхивает, даже когда он лежит, оперевшись о мужчину. По щекам катятся горячие слезы, и он надеется, что Арсений их не увидит. Он надеется, что Эд завтра не приедет, что все это — злая шутка, чтобы проверить его на прочность. На самом деле ничего страшного не случится, и завтра он уже поедет в школу вместе с Арсением, будет сидеть на своем любимом переднем месте, держа за руку своего любимого мужчину. И что все также встретится с друзьями, затусит с ними в выходные. Снова будет наблюдать за пьяным Нурланом, валяющимся в крапиве, и за Яной, которая, словно хищник, охотится за водкой. Обнимет свою дорогую мамочку, что будет ждать его в родной кухне с чашкой свежего горячего чая и тарелкой наваристого борща, какой получается только у нее. Господи, почему я так мало проводил с ними времени? Антон думает, что настолько погряз в собственных переживаниях и мыслях в последний месяц, что отказался абсолютно от всех: от матери, которая каждый вечер, приходя с работы, пыталась заговорить с сыном, сесть с ним вместе ужинать, но Шастун лишь отмахивался, оставаясь в своей комнате и закуривая пятую. От Димы и Сережи, которые поначалу ждали его каждый раз после школы, но в конце, видимо, разочаровавшись, стали ходить домой вдвоем. Антон похерил учебу, скатившись на тройки и — редко — двойки. Испортил отношения с учителями, несколько раз ходил к директору, писал объяснительные. Даже сейчас, чувствуя на себе жар чужого тела, что так желанно, что так любимо, что так дорого, он не может понять в полной мере всю красоту, всю ценность времени, проведенного вместе. Слишком много фокуса на дне завтрашнем, а в сегодня — все плывет, словно шаткий плот по бурному течению моря, и рискует разломиться на части. Именно поэтому сейчас грудь рвет от осознания того, что все уже безвозвратно утеряно, и время утекает сквозь пальцы, и слезы капают на футболку Арсения с лица Антона. Остается лишь изредка шмыгать и вытирать влагу с уголков глаз. Но Арсений, кажется, все равно чувствует настроение парня, потому что его рука тянется к глазам Антона и легко касается места под ними, собирая соленые капли воды подушечками пальцев. Затем также молча приподнимает подбородок Шастуна, вынуждая того взглянуть на Попова.  — Что случилось? — ставит на паузу фильм, который, кажется, уже кончается.  — Н…ничего, — запинаясь, тихо произносит Антон и хочет уткнуться носом в изгиб шеи мужчины, но Арсений держит плечи парня крепко, не давая сделать лишних движений.  — Ну, я же вижу. Не пытайся меня обмануть, Антон.  — А…Арс… — Шастун заикается, тонет в своих рыданиях, содрогается всем телом. Мертвой хваткой вцепляется в руки Арсения, впивается ногтями в кожу мужчины, оставляя на ней следы. Глаза широкие, красные, заплаканные — смотрят проникновенно, добираясь до самой сути. — Обещай мне, что ты меня не забудешь.  — Антон, что ты говоришь? — Попов хмурится, непонимающе глядит на, кажется, обезумевшего Антона. Пытается шевелиться, но тот держит слишком сильно, не оставляя возможности делать что-либо.  — Обещай, Арс, — почти кричит.  — Обещаю, Антон, — шепчет Попов, аккуратно прижимая парня к себе. Гладит по голове, успокаивая, пока тот судорожно вдыхает воздух, — никогда не забуду. *** Они едят привезенную курьером пиццу, когда Антон успокаивается. Арсению так и не удается установить истинную причину слез Шастуна, но мужчине становится боязно за парня, и он не знает, как это лечить. Весь день Арсений держится около Антона, часто обнимает его и целует, перебирает золотые волосы, глядит и утопает в зеленых глазах, и в моменты, когда замечает блеск в них — успокаивающе гладит по спине, слегка сжимая плечи. Антон кажется таким маленьким и хрупким, что рядом с ним Арсений чувствует себя стеной — непробиваемой, бетонной, которая защищает маленькое солнышко, что сокрыто от людских глаз.  — Дай свой телефон, пожалуйста, — внезапно выдает Шастун, сидя за барной стойкой в кухне Попова. Мужчина отдает гаджет парню и пристраивается поближе. Антон включает фронтальную камеру и, широко улыбаясь в нее, щелкает. Делает несколько кадров, то ластясь к Арсению, целуя, то просто растягивая губы в улыбке, положив голову на плечо мужчины.  — Фото на память, — шепчет Шастун в губы Попова, после чего проникая в чужой горячий рот, переплетаясь языками. Этот поцелуй совсем не похож на все остальные. Он скорее про отчаяние, про страсть и про боль. Раскаленный, порывистый и обжигающий; ледяной, жестокий и беспощадный. Неистовый, неудержимый, беспорядочный. Словно попытка уцепиться за уходящий поезд — также безумно, также безнадежно, почти мучительно. Поцелуй — как истошный крик, режущий слух. Крик о помощи, о любви, о потере и воссоединении.  — На какую память, балбес? — Арсений легонько шлепает Антона по лбу. — У нас с тобой еще вся-я-я жизнь впереди. Антон грустно усмехается и кивает головой, обнимая мужчину.  — Пойдем спать? — спрашивает Антон. Вместо ответа Арсений просто ведет парня под руку к спальне. Ложится на кровать, следом за ним падает и Шастун, моментально прижимаясь ближе. Берет ладошку Арсения, рассматривая пальцы и косточки, выступающие венки и линии ладони. Очерчивает каждую из них ногтем на указательном, а после — целует, что называется, чмокает. Попов смеется и придвигает Антона к себе, к боку, а тот улыбается ему в шею и слегка кусает, оставляя красноватый след на чувствительной коже. У Арсения — мурашки по спине и рукам, широкая счастливая улыбка на лице и самый дорогой человек сейчас буквально в сантиметре лежит, забавно хихикая, и постоянно ищет тактильного контакта: то обнимет, то поцелует, то в волосы пальцами зароется, то под футболку залезет, то всем телом на Арсения ляжет. А он, впрочем, и не против. Он только рад таким проявлениям, и сам готов дарить любовь и нежность. Только бы эти мгновения никогда не заканчивались. Кому продать за это душу?       — Арс? — шепчет Антон на ухо мужчине.       — М-м-м? — мычит тот уже сквозь сон.       — Не люби меня, ладно?       Попов ничего не отвечает, лишь недовольно хмурит брови и сильнее жмется к Антону. Арсений засыпает, раскинув руки поперек Шастовского тела, и уткнувшись ему куда-то в район ключицы. Засыпает с теплом внутри, с настоящим пожаром. И с мыслью о том, что это тот редкий случай, когда утро будет лучше вечера, ведь Антон никуда не денется, никуда не уйдет. Арсений разбудит его, потираясь щекой о щеку, и будет смотреть, как Шастун разлепляет сонные глаза, потирает их и недовольно бурчит. А на кухне уже будет ждать готовый кофе — как любит Антон — и яичница — как любит Арсений. И они вместе поедут в школу, поцеловавшись в коридоре в спешке, и весь день будут обмениваться многозначительными взглядами, пряча счастливые улыбки в воротники рубашек. Ох, Арсений, если бы ты знал, как сильно ошибаешься. Антон не спит всю ночь. Он много плачет, он много курит, выбираясь из теплых объятий. Стоит на широком балконе, оборачиваясь на мирно спящего Арсения, который прижимает к себе подушку, не находя тело Шастуна. Несколько раз думает просто не выйти утром к Эду — и будь что будет. Но потом вспоминает изуродованное лицо Арсения, сморщенное от боли в суставах, и понимает, что это — верхушка айсберга, на которую Выграновский способен. У парня на эти дела есть свои связи, которыми он не против воспользоваться лишний раз в случае необходимости. А Антон совсем не хочет, чтобы Арсению было больно из-за него. По крайней мере, он не хочет видеть это. Видеть и знать, что все это — по твоей вине — худшее, что может быть с человеком. Можно было рассказать, можно было улететь за границу, можно было бы подать заявление в полицию. Много разных исходов можно было бы испробовать, но уже слишком поздно. Антон пытается взять от этой ночи все: слишком много касаний, слишком много поцелуев, слишком много разговоров — даже когда Арсений спит, Шастун рассказывает ему какую-то нелепую историю из детства, прекрасно зная, что мужчина не слышит. Но, почему-то становится легче, почему-то верится, что тот все понимает, вникает в каждое слово Антона. Как в фильмах, в старых дешевых романтических комедиях. Или драмах? Антон плачет, когда видит на часах пять утра. Антон плачет, когда в последний раз порывисто обнимает Арсения, со всей силы прижимает к себе — чтобы до хруста костей. Антон плачет, когда в последний раз касается губами его лица. Сухие губы, теплые колючие щеки, чуть влажный лоб. Антон плачет, когда в последний раз трогает шелковистые иссиня-черные волосы Арсения, когда вдыхает их аромат — родной, любимый, с запахом счастья и дома. Антон плачет, собирая свой портфель и проверяя квартиру на наличие в ней хотя бы признаков Шастовского присутствия. Антон рыдает, захлебываясь, когда в последний раз стоит в коридоре, прислушиваясь к тихому сопению Арсения из соседней комнаты. Думает, что тот спит и не подозревает, что проснется уже в одиночестве. Думает, что делает ему больно. Думает, что сам рушится как карточный домик — не собрать. Антон задыхается от истерики, когда закрывает дверь квартиры Арсения и спускается вниз по лестнице, отсчитывая каждую ступеньку, словно секунды до расстрела. В это утро умер и сам Антон, когда сел в машину Выграновского. Помните, когда он сказал, что выбрал бы смерть, чем вернуться к Эду? Так вот, кажется, он не соврал, потому что в душе — ебаное ничего. Душа погибла в страшных мучениях, а все, что происходит с телом — уже не важно. Антон — кукла, он не чувствует себя никем. Всю дорогу он думает лишь об Арсении и его сладких губах, к которым он больше уже не прикоснется.