стань моим спасением.

      — Я тебя поздравляю, Арсений. Сегодня у нас заключительный сеанс. Я бы хотела просто подвести итоги всей терапии, — Марина широко улыбается, глядя на мужчину. Она наклоняет голову чуть вбок, и черные волосы струятся по ее плечам красиво, руки сцеплены в замок.       — Давай, — Попов улыбается тоже. Ему в действительности немало помогло это лечение, и он чувствует себя намного лучше сейчас, чем тогда, два месяца назад.       — Как ты мог заметить, многие наши проблемы и психотравмы идут из глубокого детства. Именно поэтому крайне важно предоставить ребенку во время взросления все условия, чтобы он вырос полноценной личностью. Твоя агрессия, с которой ты пришел ко мне, является следствием агрессии твоих родителей, — разбирает Кравец. — Маленький ты видел, как отец поднимает руку на мать, их ссоры, поведение Татьяны по отношению к тебе. И у тебя, как у ребенка, сформировалось искаженное представление о картине мира, о взаимоотношениях людей.  — Ты хочешь сказать, что для меня стало нормальным — реагировать агрессией на раздражители? — Арсений хмурит брови.  — В какой-то мере да. Это произошло неосознанно, это находится где-то за рамками твоего сознания. Пусть ты и считаешь — разумом, — что это неадекватная реакция. Но в твоем мозге это уже есть, ты копируешь поведение матери бессознательно.  — Я заметил, что когда я думаю о… том знакомом, злость внутри меня становится меньше. То есть, ее как будто стирают ластиком.  — Значит, ты нашел свой, так называемый, якорь. Он поможет тебе в борьбе со многими чувствами, не только при агрессии. Это, к примеру, грусть или страх. А вот последствия нашей терапии в борьбе с раздражительностью, когда мы с тобой говорили с родителями и отпускали прошлое, ты заметишь позже. Обязательно позвони мне, как только поймешь, в чем дело, — подмигивает девушка и отпивает из кружки чай.  — Марин, постой. Как я могу копировать поведение матери, я так и не понял?  — Как я уже сказала — это часть твоего бессознательного. К примеру, возникает триггер у твоей матери — она ненавидит, когда на полках пыль. Часто срывается на тебе, ругает за то, что ты не убрался в этой части комнаты. Тебе — больно, обидно и грустно из-за такой реакции, и ты злишься на самого себя, злишься на маму. Потом, когда у тебя, к примеру, появляется младшая сестра (просто представим) и ты заходишь к ней, видишь триггер матери, а из-за ее агрессивного поведения он теперь и триггер для тебя. Как следствие — кричишь на сестру, бессознательно копируя поведение родителя. Потом, конечно, после приступа ты можешь наблюдать у себя мысли о том, что так делать не стоило, могут навеять воспоминания о собственной боли в такой ситуации, но, увы, раздражительность это не убивает, а подходить и извиняться слишком тяжело. Арсений долго сидит, обрабатывая полученную только что информацию. Шестеренки в голове крутятся с бешеной скоростью, и недостающие детали пазла неведомым способом находятся, а цельная картина вырисовывается. Наконец, Попов может взглянуть на свою жизнь под другим углом, с точки зрения психологических механизмов. Многое становится понятно, и, наконец, появляется ощущение легкости и свободы. Наконец он может думать и знать, что является совершенно обычным, нормальным человеком, потому что терапия помогла невероятно. Он знает, как справиться с агрессивным состоянием, обнаружил «якорь», имеет представление о причинно-следственных связях.  — Марин, ну что сказать, спасибо тебе огромное, — широко улыбается Арсений и тянется обнять девушку. Та встает и подается навстречу ему, легко обвивает руками талию мужчины и отстраняется, мило растянув губы в улыбке.  — Я надеюсь, что мы больше не встретимся с тобой в этом кабинете, — произносит она. — Если что, я всегда на связи. Пиши или звони, если что-то случится. Попов кивает и направляется к выходу. Шепчет «пока», открывает стеклянную дверь и шагает вперед, навстречу новой жизни. Вот она, точка невозврата. ***  — Окс, ну вот и все, поздравь меня, — Арсений покидает здание крупного бизнес-центра. В последний раз окидывает взглядом отзеркаленные окна почти небоскреба, зацепляется за голубое небо, где сегодня нет ни единой тучки, видит, как выходят из дверей еще какие-то важные люди в костюмах и с портфелями в руках, и позволяет себе широко улыбнуться. Шагает через лужи к своей машине, открывает ее и садится на сидение, прижав телефон к уху.  — А-а-а! Арс! Поздравляю, — кричит Суркова и заливисто смеется. — Как ты теперь себя чувствуешь?  — Ты не представляешь, как мне хорошо, Окс, — сладко тянет Арсений. — Я тебе тысячу и один раз благодарен, что ты меня все-таки спихнула Марине.  — Ага, а ты помнишь, как отнекивался три года, а? — кокетливо вопрошает девушка. — Я тебе и так, и сяк, и «пойдем-пойдем», и «Арс, держи номер», ну как с маленьким, ей-богу. А ты мне все «да отстань, Окс, со мной все хорошо».  — Ладно-ладно, признаю, был не прав, — у Попова совсем нет настроения спорить с Оксаной. Он и так знает, что девушка изначально всегда была права, а он просто «тупой баран, который не хочет никого слышать, кроме себя самого».  — Вот то-то же. Слушай тетю Оксану, она плохого никогда тебе не посоветует, — шутит Суркова. — Я забегу к тебе сегодня на работу, жди.  — С нетерпением. ***  — Я сегодня жду всех олимпиадников у себя в кабинете после уроков, — произносит Арсений, сверяя свое расписание, — а, так у вас сейчас последний урок у меня? Замечательно. Я надеюсь, сегодня-то у нас Виктория и Алена посетят наши скромные вечера со скромными подготовками к скромным олимпиадам.  — Арсений Сергеевич, мы подумали и решили, что не хотим участвовать. Можно как-то нас из списка убрать? — тихо произносит Вика и моментально краснеет, наблюдая за реакцией мужчины. У девушки на плече уместилась ее подруга — Алена, она крепко сжимает предплечье Вики в знак поддержки. Обе девушки слишком невидимые, слишком молчаливые, они сливаются с остальными ребятами, словно пара хамелеонов. Арсений никогда не замечал их активистками в организации каких-нибудь мероприятий, или даже участницами школьных праздников. Они просто были, просто числились в списке класса. Вика и Алена легко могли стать объектом для насмешек или оскорблений, злых и обидных шуток, — да что уж там, не раз такое уже происходило, — и Попову приходилось встревать в разгар конфликта. Это было непросто, с учетом того, что обе подруги выбирали сторону «соглашусь, пусть добивают». Если уж совсем начистоту, то сейчас, когда они отказались от олимпиады, Арсений даже не удивился (но брови для виду все-таки вскинул). Да он начал сомневаться насчет их еще на этапе записывания в списки, чего уж там.  — Могу ли я узнать причину? — спрашивает мужчина, хотя ответ и не требуется.  — Просто… передумали? — неуверенно отвечает Алена и бросает быстрый взгляд в сторону подруги.  — Может быть, еще раз передумаете?  — Не думаю, — Вика поджимает губы и хмурит брови. Ей явно не нравится эта настойчивость со стороны преподавателя, и она пытается всем видом показать этот факт. Подруга спешит одернуть ее, потому как замечает состояние Вики, но та лишь отмахивается от Алены, продолжая сверкать глазами.  — Ну, хорошо, я попробую договориться с завучами, — пожимает плечами Арсений и делает пометку у себя в ежедневнике. — В таком случае, Шастун, я жду тебя сегодня. Антон поднимает голову с парты и смотрит на Попова ошарашено, почти испуганно. Парень растерян? Что с ним? Арсений поднимает бровь, потом сдвигает их и зачем-то кивает самому себе. Антон что-то шепчет Позову, тот многозначительно смотрит на друга и улыбается, после чего получает легкий толчок в плечо и средний палец вдогонку.  — Шастун, я смотрю, сегодня разговорчивый — о, чудо! — восклицает Арсений и указывает рукой на зеленую доску. — Милости прошу, Антон.  — Да ну Арсений Сергеевич, ну че вы начинаете-то… — бубнит Шастун, замерев в нерешительности: то ли преподаватель сейчас его милует, либо казнит. Он смотрит на мужчину с такой надеждой в глазах, но тот оказывается непоколебим в своих решениях, и лишь качает головой и снова жестикулирует, мол, скорее, скорее. Позов хлопает Антона по плечу и усмехается, пока тот, наверняка, шепотом выражается и высказывает все, что сейчас думает об Арсении. Медленно плетется к доске, берет в руки мел, пачкая подушечки пальцев белесой пудрой, касается им поверхности пластины. Выжидательно смотрит на Арсения Сергеевича, пока тот ищет что-то в своем пособии, старательно вспоминая материал, который они проходили на последних уроках.  — Ну, начерти-ка мне схему государственной власти в России, — предлагает Попов.  — Мы же экономику проходим на уроках? — морщится Антон, плотно сжимая губы. Руки немного потряхивают, создавая еле слышимый звук частого соприкосновения мела с доской.  — Вот так бывает непредсказуема жизнь, — смеется Арсений, присаживаясь на свой стул. Он складывает руки на столе и с интересом наблюдает за происходящим перед ним. Антон думает недолго и пишет аккуратным, ровным почерком слова «Государственная власть в РФ». Вообще, схему начертить не составляет никакого труда абсолютно, поэтому он ведет три стрелочки вниз. Пишет наименования ветвей, их составляющие и подвисает на судебной. А Арсений-то красивый, черт бы его побрал. Такой весь из себя пижон, но это только на вид. Антону так хочется его натуру узнать изнутри, аж до трясучки. Хочется касаться, хочется чувствовать под своими руками его теплую кожу, хочется сжимать в своих объятиях до хруста костей, хочется…  — Что, Шастун, не знаешь, что включает в себя судебная власть? — с наигранным расстройством вопрошает Арсений, вскакивая со стула и вальяжной походкой приближаясь к парню.  — Знаю, — Антон принимается писать пункты, помечая каждый из них нарисованной звездочкой для наглядности. Попов пристально изучает написанное Шастуном, перебирая в руках металлическую ручку.  — Я очень хочу подкопаться, но я просто не могу найти, к чему, — заявляет преподаватель и еще раз окидывает взглядом доску. — О, нашел. Давай, Антоша, если сообразишь, в чем дело, поставлю пять. А если нет, то — увы и ах. Шастун хмурит брови и становится серее тучи. Внимательно вчитывается в слова, сопоставляет что-то, для себя загибая пальцы и рассуждая где-то в голове.  — Тут не может быть ошибки, Арсений Сергеевич, — наконец произносит он и кусает нижнюю губу.  — Как это — не может, — если я ее вижу прямо сейчас? — Попов поднимает брови и широко улыбается. Разводит руками и забирает из пальцев Антона мел, приготовившись писать. — Я показываю один раз. И выводит рядом с заголовком слово «президент». Шастун раскрывает и закрывает рот, не найдясь с ответом.  — Он не входит ни в какую из ветвей, — спорит Антон.  — Верно, но ведь определенную власть он осуществляет в нашей стране? Парень сдается и кивает головой. Шагает к парте, на Димку не обращает внимания. Расстроился, блин.  — Ладно, Шастун, так и быть, поставлю тебе пятерку. Надеюсь, что ты учтешь свои ошибки в следующий раз, — уступает Попов и с приятным трепетом внутри наблюдает, как Антон поднимает на него свои изумрудные, в которых плещется благодарность, а сам светится ярче любой лампочки. Не за что. ***  — И так, сегодня мы с тобой опять решаем небольшие олимпиадные задания. Я отобрал уровень посложнее, поэтому попробуй порешать сам, но я открыт для твоих вопросов, договорились? — мягко повествует Арсений, глядя на задумчивое лицо Антона, читающего текст на листочке. Тот кивает, не отрываясь от чтения, и принимается что-то писать. Кабинет открывается глухим стуком двери о ближайшую стену, и в него, словно маленький ураган, врывается какая-то девушка. Она мило улыбается Попову, что-то щебечет ему на ухо, а тот улыбается так широко, что, кажется, у него сейчас лицо по швам треснет.  — Оксаночка, как я рад тебя видеть, солнце ты мое! — радостно почти кричит мужчина и тянется обнимать девушку. Та целует его в щеку со смачным звуком, Арсений что-то яро ей рассказывает, подкрепляя какими-то шутками и забавными фактами, но Антон предпочитает не слушать. Лицо мрачнеет, а внутри рушатся, словно картонный домик, целые города. Леса исчезают под гнетом бушующих стихий, смертоносные пожары царят там, сжигая деревья дотла, оставляя от них лишь запах гари и пепел, разлетающийся по воздуху. Он смотрит на белый лист, а кажется, что и тот уже догорает в руках Антона. Парень слышит воркование двух людей, и внутри рвутся канаты. Слышит, но не слушает, что кажется ему единственно верным спасением от всего. Абстрагироваться, закрыться, просто спрятаться под маской, зарыть чувства куда-то поглубже, словно что-то запретное, и чтобы никто не нашел. Хмурится, злится, да и ручку сжимает до хруста пластика, а внутри взрываются петарды с громким лязгом. И черт его знает, в чем причина.  — Антон, что-то случилось? — спрашивает Арсений, подходя к парню. Он кладет руку ему на плечо и чуть наклоняется, чтобы увидеть лицо. В кабинете пусто, снова остались лишь они вдвоем. Вместо ответа Шастун просто встает. Попов отходит назад, а Антон наступает на него, через несколько секунд прижимая к холодной стене. Смотрит в бездонные голубые глаза — тонет, не боится. Чувствует, как идет ко дну, и даже не пытается сопротивляться течению. Ощущает горячее дыхание приоткрытых губ, свежий запах ментола, а в следующий миг — наклоняется, мажет губами по чужим, чуть суховатым. Сердце екает, трепещет, и по всем конечностям глухим звуком электричество, настоящее напряжение, но приятное до дрожи, до легкого покалывания на подушечках пальцев. Ответа не следует, лишь снова молчаливый толчок куда-то в область груди. Антон кивает, улыбается неловко, а щеки краснеют, как у пятиклассника.  — Теперь понятно, что случилось? — просто спрашивает он и, наспех скидав все свои вещи в черный рюкзак, выходит из кабинета. Арсений тупо смотрит на только что закрывшуюся дверь и часто-часто моргает, пытаясь унять поднявшееся из ниоткуда волнение. Приплыли, что сказать. *** Попов выходит из машины, щелкает кнопкой на брелке и закрывает все двери. На улице дождь, и лужи под ногами хлюпают, сгущается ночь — уже темно, а звезд не видать из-за затянувших небо туч. Оглядывается на машину, словно проверяя, все ли с ней в порядке. Удар по затылку. Темнота. Боль отрывками: область груди, ноги и руки, лицо саднит и, вероятно, кровоточит. Спустя несколько минут, которые кажутся вечностью, все прекращается. Слышно лишь падающие с неба капли, рябью расходящиеся по воде на асфальте, да редкое стрекотание сверчков. Пытается встать, и боль вместе с тем активируется, становясь еще жестче в разы. Арсений дышит сквозь ноющие ребра, ощупывая их на предмет перелома. Вроде, внутренних повреждений нет, потому что иначе бы он даже руки поднять не сумел, а вот с внешними придется поработать. Жжет абсолютно все: начиная от глаз и заканчивая кончиками пальцев. Попов, кажется, и сам — живое воплощение жжения. Идет к дому, но не помнит уже, как открывает подъездную дверь и проникает в квартиру. Как обрабатывает раны и с ужасом смотрит в зеркало; как умывается, пытаясь стереть с себя отражение того, кем себя видеть не хотел бы никогда в жизни. И, наконец, как прикладывается синей щекой к мягкой прохладной поверхности подушки и погружается в беспокойный сон.