стань моим спасением.

      — Так ты говоришь, что тот знакомый, которому ты помогал, тебе нравится? — уточняет Марина и одновременно водит ручкой по белому листу бумаги.  — Я не знаю, это не похоже на обычное чувство влюбленности или симпатии, Марин, — Арсений устало трет глаза рукой и облокачивается на колени, задумчиво устремив взгляд в пол. Он теряется в своих чувствах, не знает, какое из них правдивое, не может выцепить что-то одно или описать какой-то смесью — эмоции не поддаются пересказу.  — А на что это похоже? — Марина заинтересована. — Я так понимаю, что это мужчина?  — Да. Надеюсь, с этим проблем не возникнет, — немного раздраженно бросает Арсений, пытаясь сосредоточиться. — Марин, я не могу даже у себя в голове изобразить примерный механизм. Там все комком, блин, ни одно из чувств не идентифицируется. Если бы Марина умела залезать в чужие разумы и распутывать бесконечные клубки нитей-мыслей, Арсений бы сердечно ее поблагодарил за это. Но сейчас он может только нервно пыхтеть, пытаясь связать хоть два слова. Антон. Что он чувствует, когда слышит его имя? Во-первых, сердце начинает биться быстрее и быстрее, а в голове всплывает образ этого парня. Сначала он видит глубокие изумрудные глаза, которые умеют, будто, менять оттенок в зависимости от настроения. К примеру, они сверкают малахитом, когда он смотрит на Попова во время уроков, или когда говорит с ним на переменах, или… или когда тянется к губам, намереваясь поцеловать. Но в последнем случае они могут слегка потемнеть, приобрести томную дымку, которая придает шарма и сексуальности. Когда Арсений разговаривает с Антоном язвительно, поддевает его, то взгляд Шаста становится по-лисьи сощуренным, приобретает оттенок зеленого яблока или малахита. Но, стоит сказать, это если у парня есть настроение отвечать преподавателю, тоже выбрасывать едкие замечания. А если же Антон настроен агрессивно, то и глаза его мгновенно сереют, приобретая цвет мокрого мха или облачного осеннего неба. Когда с парнем что-то случается, и он пребывает в задумчивом, апатичном настроении — взгляд пустеет. Нет искры, нет огня — пепел, развевающийся по ветру в хвойном лесу. Тогда и Арсению хочется утопиться, уйти ко дну, спрятаться, только бы не видеть этот догорающий костерок. Потом Арсений вспоминает губы. Да, ему удалось почувствовать их на своем теле только единожды, но этого достаточно, чтобы впечатать в память их мягкость, нежность и некоторую шершавость от вредной привычки Антона кусать их. Попов бы, наверное, пожертвовал всем, что у него есть, лишь бы иметь возможность касаться губ Шастуна в любое время. Потом руки и спину. Господи, честное слово, у Арсения замерло сердце, когда он почувствовал дрожь в теле Антона. Когда гладил его по плечам, обводил контуры позвоночника, и подушечками пальцев чувствовал напряжение всех мышц парня, их легкое потряхивание. Когда увидел, как Антон вытирает мокрые ладошки о брюки, пытаясь успокоиться внутренне. И, право, Попову в тот момент очень хотелось взять его в свои объятия, вжать в себя, закрыть от всех невзгод. Еще хуже стало, когда он узнал о прошлом Антона. Арсений чуть не умер, когда увидел его наяву лежащим на земле, с искаженным от боли лицом. Когда Антон хватается за живот после очередного удара, а изо рта течет маленькая струйка крови. Когда теряет сознание, так и не отвечая на крики Арсения. Когда закрывает глаза прямо в руках мужчины, не реагируя на легкие шлепки по нежной коже щек. Арсений воскресает, когда чувствует едва уловимый пульс под кожей Антона. Но нравится ли Антон ему? Нет. Это высказывание слишком типично, слишком банально для того, что испытывает Арсений. Любит Антона? Сложно сказать. Как подобрать настолько верную формулировку, чтобы она в точности отобразила все ощущения мужчины, подобно зеркалу?  — Я просто хочу быть рядом с ним всегда. Как говорится, и в горе, и в радости. В болезни, и в здравии, — пожимает плечами Арсений. ***  — Зачем мы сюда приехали? — спрашивает Попов, оглядывая дом, где живут его родители.  — Чтобы закрепить результат прошлого сеанса. Сейчас тебе нужно повторить все то, что ты говорил пустым стульям — родителям. Я буду рядом, но встревать в разговор не стану. Просто, чтобы ты лишний раз не переживал. Этот этап — важный, возможно, исключительно, — произносит Марина и подходит к подъезду. Арсений вздыхает и плетется за ней. В душе — ничего. Ни страха, ни паники, ни тревоги. Он не чувствует себя больше загнанным или ущемленным. Арсений — полноценная, сформировавшаяся личность со своими потребностями и интересами, которые он готов отстаивать. Он не чувствует ничего даже тогда, когда стучится в дверь. Особенно тогда, когда видит лицо матери.  — Что надо? — доносится из ее губ. А вот тут сердце делает кульбит, и тысячи иголок вонзаются в него.  — Хотел поговорить с тобой и отцом, — просто говорит Арсений, впиваясь ногтями в ладони.  — Зачем? — сухо спрашивает мать, не меняясь в лице.  — Пройти дашь или как? Женщина открывает дверь полностью и шаркает тапочками по паркету, когда идет в зал. Что-то шипит на ухо отцу, и тот хмурит брови, когда видит застывшего в проходе Арсения. Попов-младший тащит с кухни стул, ставит его перед сидящими на диване родителями.  — Я сейчас вам буду кое-что говорить, а вы не перебивайте, договорились? — Арсений собирается с мыслями.  — Кто это? — раскатистым громом раздается по комнате голос отца. Его взгляд устремлен к Марине, стоящей чуть позади самого Арсения.  — Мой психотерапевт, Марина Леонидовна, — Попов чувствует, как заходили у него на скулах желваки. — Я думаю, сейчас имеет значение только то, что я буду говорить, окей?  — Ты сюда не заявлялся несколько лет, Арсений, — подмечает отец.  — И не заявлюсь больше никогда, не переживайте, — язвительно протягивает он. Мать ахает, а лицо Сергея становится еще более жестким. — Просто пришел сказать, что мы с вами прощаемся. Навсегда. Можете забыть, что у вас вообще был когда-то сын. Я любил вас, честное слово. И ненавидел. Хотел выжечь из памяти. Хотел, чтобы вы когда-то не вернулись домой. Все, что вы делали — жестоко, и это осталось во мне травмами, над которыми я сейчас работаю со специалистами. Я до сих пор не могу понять, почему вы выбрали именно такие методы воспитания, но знаю, что они не принесли мне ничерта хорошего. Только сейчас я начинаю осознавать, что вы никогда не любили меня в ответ, а я был для вас как щенок. Вы бьете, бьете, а я все равно бегу к вам. Помнишь, как ты в очередной раз избил мать, а я прибежал на ее плач? — обращается к Сергею. — Я обнял тебя тогда, несмотря на то, что несколько минут назад ты буквально наорала на меня за немытую посуду, — теперь смотрит только на Таню, которая вытирает подступившие слезы белым платком. — А ты что сделала? Оттолкнула? Послала «нахуй делать уроки»? О, да, это был мой любимый момент жизни, мам. Женщина тихо всхлипывает, а Сергей кладет руку ей на колено, легко поглаживая. Очень мило, пап. Пап, а как же я? Обида словно цунами — сносит с ног, уносит в морские пучины, а Арсению ничего не остается, кроме как повиноваться течению и позволить ему утопить себя. Закручивает в водную воронку, унося на самое дно, цепляя к телу огромные камни — чтобы без шанса на спасение.  — Что, папа, тебе обидно за мать? — сквозь влагу, застывшую в глазах, спрашивает Попов-младший у отца, сощурившись. — А за меня тебе не обидно? За мою сломанную жизнь, а? Вашими стараниями, — буквально выплевывает Арсений, как ядом, и поднимает импровизированный бокал вверх, в жесте «за вас». — Мне пора. Счастливо оставаться. Мужчина рывком поднимается со стула и почти выбегает из квартиры. Злость распирает изнутри. Сука, меня сейчас разорвет нахуй. ***  — И так, осенний бал назначен на восемнадцатое ноября. К тому времени мы должны сотворить с вами чудо. Осталось чуть больше месяца, поэтому, работаем, — четко произносит Арсений, чуть ли не по слогам растягивая каждое слово. Переминается с ноги на ногу, оглядывает присутствующих, тормозит взглядом на Антоне. — Шастун, ты распределил пары? Тот, потупив взгляд, смотрит в пол. Губами беззвучно шевелит что-то вроде: «да блять».  — Да че их распределять-то… — бубнит Антон, исподлобья глядя на Арсения. Тот не выражает ничего, и парень понимает, что сегодня мужчина не в настроении препираться и спорить. — Я с Ирой, например. Давайте, девушки, разбирайте парней. Поток людей пришел в движение: одноклассницы вставали рядом с мальчиками, некоторые робко и несмело, а другие — уверенно брали парней за руки и вели подальше от общей толпы. Попов молча наблюдал за распределением пар, стиснув зубы. «Я с Ирой, блять.» Конечно, кого еще ты мог выбрать среди, сука, двенадцати других девушек?  — Прекрасно, если вы решили, кто с кем стоит, — складывает руки на груди, на Антона даже не смотрит. В груди — ураган, и он не готов к тому, чтобы поглотить кого-то еще. — Арина, руководи, пожалуйста. Садится на стул, опирается руками на колени, вполуха слушает речь старосты, а сам набирает сообщение Марине. Арсений Попов (14:36) Марина, ты просила говорить, когда я чувствую агрессию. Так вот. Я сейчас взорвусь на месте. Марина Кравец (14:37) Чем вызвано?       Концентрируй внимание на зоне груди при дыхании. Наблюдай, чувствуй вдох/выдох. Либо посмотри в окно, выбери для себя любого прохожего и опиши его у себя в голове. Это поможет отвлечься и направить внимание в другое русло.       Еще есть вариант с дыхательной гимнастикой (если другие не помогут, напиши мне). Или вообще, знаешь, действенен довольно способ такой: представь, что тебя здесь просто нет. Ты в аквариуме, тебя никто не видит, и ты ничего не видишь. Выбери что-то одно. Арсений Попов (14:39) (в ответ на сообщение: чем вызвано?) Да от поездки до сих пор не могу отойти. Спасибо, Марин. Про ревность Арсений предпочел умолчать, потому что, ну, ему что, десять лет? Сейчас вот он попробует методы психотерапевта, и успокоит внутреннего зверя. Переводит взгляд на учеников, и, блять, зачем-то видит Иру, жмущуюся к Антону. А тот, блять, кажется, даже не против. Да они же сейчас потрахаются здесь. Так, Арсений Сергеевич, думаем про… вон того дядьку. Так, ну, что про него можно сказать? Ему на вид лет сорок, да, не меньше. Вот это очки у него, конечно — две лупы самые настоящие. И лысина сверкает… в нее, если посмотреть, отражение свое можно увидеть. Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи. Так, оставим лирику. Ну, плащ у него зачетный — клетчатый такой, огонь, надо будет себе такой же заказать. Хотя, нет, у меня же есть черный, я ж недавно купил. Блин, а вот шарфа к нему нет… Надо зайти купить после работы, а то на следующей неделе морозы обещают… Ну, штаны он мог и поменьше взять на пару размеров, а то болтаются, как мешки мусорные. Себе бы я такие не купил, конечно, однозначно. Хотя, может быть, ему так нравится? Ну, думаю, он бы не стал одеваться так, если бы ему не нравилось, правильно? Так, что еще… О, телефон достает. Интересно, это какой айфон у него? Так, вроде три камеры… Ай, да хуй его знает.  — Антон, ну емае, хватит Ире на ноги наступать, — кричит Арина, а позже заходится смехом. Шастун морщится и показывает старосте язык, виновато смотрит на Иру. Девушка мило ему улыбается и шепчет что-то на ухо, после чего лицо Антона заметно светлеет, и он расплывается в легкой усмешке. Ну, сука, что еще сказать?  — Ира, ну отойди ты чуть-чуть от Шастуна, а то вальс так не танцуется, — Арсений чувствует по коже мороз, когда слышит в собственном голосе сталь. — Ты посмотри, он же, как кот чеширский, поплыл куда-то, а у нас сроки поджимают. Антон хмурится, глядя на Попова. Арсений взгляд ему не возвращает. Репетиция продолжается, и мужчина не может оторваться от пары Кузнецовой и Шастуна. Что-то заставляет его нервно кусать губы и щеки, что-то переворачивает мир Арсения с ног на голову, что-то запускает внутри мужчины необратимый процесс злости, когда сжимаешь кулаки и думаешь: «лишь бы не рвануло, Господи». Он — бомба замедленного действия, и хер его знает, на самом деле, когда таймер исчерпает себя.  — Ира, посвободнее немного, что ж ты такая зажатая? — снова ехидно тянет Арсений, делая вид, что все замечания — с точки зрения обычного зрителя, классного руководителя, просто мужчины. Попов видит, как напрягается Антон. Попов почему-то улыбается, увидев реакцию парня. Ну, все, потекла крышечка, Арсений. Выходим, конечная.  — Антон, Ира, ну посмотрите на Нурлана и Свету. Все прилично, всего в меру. А вы либо сейчас прямо впечатаетесь друг в друга, либо ходите на расстоянии метра, ну? — Арсений щурит глаза и откидывается на спинку стула, скрестив на груди руки. Мысленно приказывает себе перестать это делать. Перестать акцентировать внимание на этой паре, потому что это выглядит уже слишком подозрительно. Попов, реально, ты че приебался? Спустя еще минут тридцать, в которые он успел отпустить еще несколько замечаний уже другим парам, чтобы отвести от себя проблемы, связанные с ложными догадками учеников, репетиция объявляется законченной. Арсений выдыхает и терпеливо ждет, пока дети покинут актовый зал, чтобы закрыть помещение. Берет в руки портфель, телефон кладет в карман брюк и осматривается, проверяет, не забыл ли кто-то чего. Не замечает, как к нему подходит Антон. Вздрагивает, когда тот начинает говорить.  — Арсений Сергеевич, что происходит? — парень почти шипит, в его глазах пляшут опасные огни, угрожающие сжечь все на пути.  — Антон, кроме того, что вы с госпожой Кузнецовой не стараетесь на репетициях — ничего, — с мнимым спокойствием произносит Попов и с вызовом глядит в зеленые глаза.  — Может быть, нам стоит обсудить этот момент? — выдыхает Шастун, сокращая расстояние между ними одним лишь шагом.  — Нечего обсуждать. Шастун, прошу, покиньте зал. Я спешу. Арсений вскидывает подбородок и смотрит на бежевые стены помещения. Слышит, как Антон уходит, громко хлопая дверью. Качает головой и садится на стулья, запускает руки в черные волосы и смеется — истерично, зло, лихорадочно. Пиздец.