6:11

Одеваясь и по возможности тихо выходя из дома, я продолжал вспоминать свой сон: дышать было по-прежнему сложно, потому что паника не ушла полностью, футболка намокла от пота, лоб тоже блестел. Мне совершенно не понравилось ощущение беспомощности, потому что я привык действовать и исправлять ситуацию. Мне не понравилось чувствовать в руках вес камня вместо живого мальчишеского тела. Я представлял, как сильно Паша боялся отца и ожидал его нападения, но своим присутствием в жизни Чехова я только увеличивал нависшую над ним опасность: Маркус мог метить в него, чтобы ослабить меня, он уже убил мою семью однажды. Тогда я и принял решение исчезнуть из жизни Паши — только так я мог защитить его от себя и всех остальных. Конечно, я оставил рядом с ним охранника, и как раз через него передал Паше записку, где говорил, что продолжу обеспечивать его материально, но встречаться нам больше не стоит. Я написал, что горжусь им, что он справится в этой жизни и без меня, что оставаться со мной опасно. Я желал им с Кэрол счастья в конце концов, потому что они его заслужили. Как Паша отреагировал, я тогда не знал. Следующие месяцы он действительно не приходил ко мне, не пытался связаться, не добивался информации от охранника — в этом плане он молодец, но я понятия не имел, что мальчик чувствовал. Может, он был счастлив распрощаться со мной? Может, испытал облегчение? Или плакал в подушку по ночам от одиночества и ощущения собственной ненужности? Я этого не знал. В любом случае его слёзы ничего бы не изменили, потому что я уже всё решил. Да, в последнее время при общении с Пашей мне было всё сложнее оставаться непреклонным, но… Мне хотелось верить, что в этот раз всё получится. И в первый месяц получалось. Во второй в принципе тоже. Сначала я не признавался ни себе, ни Джиму, что скучаю по мальчишке, а когда Кирк начал догадываться о причине моих периодических запоев, я гавкнул на него, и он предпочёл просто выпить со мной. Потом моего повышенного внимания стала требовать работа, мы открывали казино, так что сантименты отошли на второй план. Маркус тихо-мирно лежал на дне (к сожалению, не буквально), набеги и уличные стычки стали редкостью. Я оставался настороже, хотя в глубине души надеялся, что он просто вот-вот уйдёт. Это было маловероятно и тем не менее… Я ходил по улицам почти без опаски, сидел в заведениях почти расслабленно: такое «почти» обычно было самым спокойным моим состоянием — я всегда был готов к битве, но эта готовность стала частью меня и не требовала усилий, так что можно сказать, я отдыхал. Время от времени я наведывался в проверенный бордель и развлекался с кудрявым парнишкой, стараясь не думать, кого хотел на самом деле. Мне мучительно хотелось целовать Пашу, прикасаться к Паше (даже в самом невинном смысле), трепать его по волосам, смотреть в глаза и ловить ответный взгляд, полный благоговения, отражающий звёзды. Парень из борделя справлялся неплохо, за что я щедро ему платил, но он приносил мне лишь временное облегчение — и то физическое, а эмоции я глушил алкоголем и работой. Одним прекрасным поздним вечером мне доложили, что пришёл Эдисон. Само собой, я напрягся — в прошлый раз мы расстались не очень хорошо: я потушил сигарету о его ногу. Но виду показывать было нельзя. — Добрый вечер, мистер Маккой, — сказал он. Я встал с дивана и пожал ему руку: — Какое такое дело не дождалось утра? — Ко мне приходил Маркус, предлагал сотрудничество. Просил на один день полностью освободить бар в районе B. Ни посетителей, ни твоих ребят на охране, — он прищурился: — Не знаешь, что бы это могло значить? Поняв намёк, я достал из кармана бумажник и выложил на широкую ладонь Эдисона пару хрустящих купюр: — Он просил, чтобы в баре не было вообще никого? Эдисон пренебрежительно фыркнул, пряча деньги в рукав: — Только бармен, но вряд ли это имеет значение. О, это имело значение. Он думал, что принёс мне новость о подготовке Маркусом переговоров (а может, драки) со мной или с кем-то из его союзников, но для меня эти слова пахли угрозой и иного характера. Во всём B-районе у Эдисона был только один бар. — И у кого из твоих барменов в тот день должна быть смена? — У этого, знаешь… — он щёлкнул пальцами, — ну, твоего знакомого… блондинистый такой, кудрявый. Эдисон говорил с нарочитой беспечностью, как будто не из-за этого моего знакомого мы подрались в предыдущую встречу. Я протянул ещё купюру и посмотрел на гостя исподлобья: — И что ты ему ответил? — Ничего, — он принял деньги двумя пальцами. — Пока что. Я как раз думаю над ответом. Конечно, откупаться от такого бизнесмена бумажками — низость, его интересовало кое-что другое. — Надеюсь, партия героина за полцены поможет тебе придумать верный ответ. — Не исключено. Так я узнал, что Маркус копал под Пашу. Как давно он это делал? И как получилось, что по всем фронтам стояло гробовое спокойствие и только здесь раздавались выстрелы, а я об этом ни сном ни духом? Я набрал номер дневного охранника Чехова и максимально бесстрастным голосом стал спрашивать, не вертится ли рядом с мальчиком кто-нибудь ещё, получил отрицательный ответ, но не успокоился. 5:15 — неожиданно звонко тикнуло в моей голове. Теперь я догадывался, что произойдёт в 6:11, хотя и не был уверен, что тот сон действительно имел в себе что-то пророческое. Утром Паша предпринял первую за много месяцев попытку связаться со мной. «Кажется, мне нужна помощь», — писал пацан в записке, которую (неслыханная дерзость!) передал мне с охранником. Едва получив послание, я пришёл в бордель, заперся в комнате со своим обычным парнишкой, которого специально для меня дёрнули на работу в светлое время суток, и просто сидел, пристально глядя на него и перебирая в голове варианты. Это оказалось трудно. Мысли непроизвольно возвращались к нашей с Чеховым последней ночи, к его губам, рукам, голосу, к дороге, блестящей в свете фонарей, к его телу, превратившемуся в камень. Он утопит меня. Мальчик нуждался во мне, я должен был ему помочь, но совершенно не знал, что делать, сосредоточиться не получалось. Мне нужна помощь. Худо-бедно я собрал мысли в одну рассыпающуюся кучку и решил, что тащить Пашу в свой дом опасно для всех, это крайняя мера. Лучше было увеличить охрану рядом с ним и Кэрол. Новые охранники дежурили группами по пять человек — пятеро днём, пятеро ночью. Казалось бы, их было достаточно, чтобы при необходимости дать отпор людям Маркуса или вызвать подкрепление. Я почти успокоился и даже начал нормально спать, однако не прошло и трёх дней, как тела двоих ночных охранников обнаружили в ближайшем к дому Паши переулке. Сейчас я, кажется, понимаю, что именно произошло, как они умерли — то есть, разумеется, ребята Маркуса помогли, но каким образом? Теперь я знаю, а тогда не догадался, и это сильно повредило делу спустя пару недель. Посоветовавшись с Джимом и Споком, я снова приехал к дому Паши, на этот раз на машине, а не на мотоцикле. Я специально дождался вечера, когда и Паша, и Кэрол вернулись домой после работы, мне нужны были оба. Сказать, что мальчик удивился, увидев меня на пороге, — ничего не сказать. — Мистер Маккой, п-почему Вы здесь? — чуть нахмурился он. «Мистер Маккой», хах, а в прошлый раз он, разнеженный оргазмом, назвал меня по имени. Я глянул поверх его плеча на ошарашенную Кэрол, сидящую на кухне, и перевёл взгляд обратно на серые глаза Паши, смотря на него как никогда серьёзно: — Собирайтесь, поживёте у меня, пока всё не уляжется. У вас полчаса, жду в машине. Пацан нахмурился ещё сильнее, но кивнул. Уж не знаю, какими правдами и неправдами Чехов убеждал сестру поверить мне и не задавать вопросов, но собрались они и правда очень быстро, у каждого было по одной небольшой сумке с, очевидно, самым необходимым. Уже по дороге к моему дому Паша, сидя в переднем пассажирском кресле рядом со мной, спросил: — Это связано с нашим отцом, верно? Я хмуро кивнул. Кэрол, видимая мне в зеркало заднего вида, казалась бледной, как привидение: и без того светлая кожа побелела то ли от страха, то ли от напряжения, то ли от всего сразу. Она молчала и смотрела в окно, руки были сложены на коленях, пальцы — сжаты в кулаки. На брата девушка была похожа разве что красотой. — Что ты знаешь? — спросил я Пашу. Тот бросил взгляд в то же зеркало заднего вида, и я догадался, что он знает много, а Кэрол не знает ничего. — В бар, где я работаю, заходят примерно одни и те же люди, я даже представляю их алкогольный график, — нервно облизав губы, начал мальчик немного издалека. — Но с месяц назад появилось новое лицо. Он сел в дальний угол зала и ничего не заказал, просто посидел минут пять и ушёл. Через день зашёл опять, сел ближе. За день до того, как я передал вам записку, — он сглотнул, — этот человек сел за барную стойку и вместе с ним пришли ещё трое. У одного из них я заметил… знаете… — Паша чуть повернул голову и коснулся пальцами своей шеи: — вот здесь татуировку в виде вензеля, буквы М. Ваш символ я хорошо знаю, знак Нерона мне тоже известен, но и эту татуировку я уже видел, я помню её из детства. У меня… — ещё один опасливый взгляд в зеркало на внимательно слушающую Кэрол, — такая же под лопаткой, Вы вряд ли заметили в тот раз. Он был прав, я не заметил: он лежал на спине, лицом ко мне, и до лопаток дело просто не дошло, а в первую встречу мне было не до разглядывания знаков на теле подо мной. Да и со временем метки выцветают, бледнеют — если не искать нарочно, то можно и не найти. — Я, честно говоря, не ждал, что Вы отреагируете на мою просьбу, — признался Паша. — Спасибо. Думаю, ваши охранники неплохо бы справились, не стоило приезжать… — Стоило, — отрезал я. — Двоих охранников нашли мёртвыми сегодня утром. И, разумеется, они не сами друг друга порезали. Тогда мне эта шутка показалась в некотором смысле смешной, сейчас тоже кажется, но совсем по-другому. В тот вечер я не знал, что произошло, был абсолютно уверен в своих людях. Хотя смерть моих парней в любом случае означала, что руки у Маркуса длинные и загребущие, и их нужно было рубить по самую шею — он подобрался слишком близко. Перевезя Пашу к себе, я лишь отсрочил неизбежное, но Маркус за ним всё равно придёт, он не отступится.