6:11

Не могу сказать, сколько прошло времени с перестрелки в ресторане. Чем разрешилась ситуация с Нероном, я тоже не знаю, но, наверное, мы его выгнали и снова стали единственными владельцами города, потому что больше этот сукин сын не появлялся и его парни проблем не доставляли. В тот день я уладил дела с одним поставщиком чего-то. Честно, понятия не имею чего, да это и не важно. Важно, что выходя из кафе, где мы сидели, я увидел идущего вдоль домов мальчишку — очевидно, из C или D кварталов. Он прятался в тени зданий, чтобы не попасть под ноги или не нарваться на грубость прохожих, глазел на вывески. Люди от него шарахались — и немудрено, — а вот животные ластились. Чья-то собачонка, маленькая такая, радостно тявкнула и принялась танцевать перед ним на задних лапках, но пацан не посмел её погладить, только быстро улыбнулся. Эта собачка была одета дороже и лучше, чем он. Я бы не обратил на него внимания или брезгливо отвернулся от окна кафе (таков был мой первый порыв), если бы его фигура не показалась мне знакомой. Он сутулился, отводил взгляд — всё как полагается, но, чуть присмотревшись, я узнал линию его подбородка, плеч и, наконец, вьющиеся волосы. Полинявший свитер пацану был мал, штаны непонятно какой формы из непонятно какого материала, но тоже коротковаты, а ботинки, наоборот, казались слишком велики для его ног. И довершал картину смирившийся взгляд. Я точно знаю, о чём он размышлял, рассматривая кафе и магазины, — его мысли мелькали образами в моей голове. Думаю, это важно. Мальчик представлял, кто в каком доме мог бы жить. Вон в том коттедже в светлых тонах и с ухоженной лужайкой наверняка обитает мать с двумя детьми — дочкой и сыном, сын приёмный, его в семью привёл муж, а потом испарился. Но семья счастлива и без мужчины, они играют в настольные игры, придумывают забавные и страшные истории. Однако даже самая страшная из них не сравнится с реальностью: однажды отец семейства объявился и сказал, что мальчик должен умереть, иначе умрут все остальные. Вот другой дом, не таких нежных оттенков, как первый, и с большим автомобилем на газоне, и другая семья. Тоже двое детей, но матери у них нет, так что брат и сестра заботятся друг о друге самостоятельно. Отец богат и влиятелен, о пропаже жены предпочитает не говорить, вот только прислуга шепчется, что это он убил её, искромсал ножом для конвертов во время ссоры. С детьми и знакомыми он то ласков и обходителен, то раздражается от всего подряд и проявляет неоправданную жестокость. Дети его боятся, скучают по маме и мечтают однажды сбежать — пусть даже в гетто. А вот третий дом, настоящий особняк, но слишком мрачный, чтобы в нём хоть когда-то жило счастье. Он больше первых двух, окна плотно закрыты тёмными шторами, перед ним две наглухо тонированные машины. Здесь тоже постоянно живут только трое — отец, сын и помощник отца по работе, странный человек с неприветливым вытянутым лицом и вечно прилизанными чёрными волосами. Женщины в этом доме были, но последняя, дочь хозяина, умерла при попытке посреди ночи вылезти из окна своей комнаты. Говорят, девушка с прекрасными светлыми волосами хотела забрать младшего кудрявого брата и уйти от жестокости отца. Не успела. Теперь мужчина проворачивает какие-то незаконные дела, а его сын-подросток контрабандой провозит через границу наркотики. А вон тот дом стоит пустым уже больше года. Окна и двери заколочены, лужайку захватили сорняки. Однажды ранним весенним утром (около шести часов) в дом проникли бандиты и перебили всех, кто в нём находился — в основном солдат, из чего следует вывод, что хозяин был готов к нападению. Самого хозяина, кстати, в доме не нашли, но днём обнаружили его тело на берегу реки за городом. Ходит слух, что он увёз туда своего сына — хотел утопить его. Успел или нет, прежде чем умереть — не ясно: мальчишка мог сбежать. Я не стал ждать очередной картины и негромко свистнул — таким звуком не подзывают убежавшего пса, а привлекают внимание знакомого. Мальчик не отреагировал, хотя точно услышал мой свист и отвлёкся от фантазий. Я свистнул ещё раз. Он обернулся скорее рефлекторно, чем рассчитывая реально встретить давнего друга — это было видно по его рассеянному взгляду. Пацан увидел меня, но сначала не узнал. Конечно, он не вглядывался в моё лицо в ту ночь: в полицию сектора D идти было бессмысленно, никто не стал бы ничего расследовать, а друзьям рассказывать, что тебя чуть не изнасиловали… Судя по всему, у него не было настолько близких друзей. Да даже если и были, то у них и своих проблем было по горло. — Тебя как сюда занесло? — спросил я скорее удивлённо, чем с нажимом, однако мальчику хватило одного моего голоса, чтобы сжаться, как будто я его бил. Возможно, малец удивился, что с ним вообще заговорили, но спустя мгновение его поразила ещё одна мысль, и её действие оказалось намного сильнее простого удивления. Я видел, как в его глазах появляется узнавание. Он быстро оглянулся по сторонам, наверное, прикидывая, сможет ли убежать, понял, что не сможет — прохожие примут его за вора и остановят, — и покорно опустил глаза. Он словно приготовился, что я снова попытаюсь его изнасиловать, причём на виду у всех. Его обкусанные пальцы почти незаметно силились натянуть на запястья короткие рукава свитера. Синяков от моего ремня на запястьях уже не было, но память, очевидно, осталась. И ещё его шея была обмотана тонким чёрным шарфом, несмотря на тёплую безветренную погоду. Он прятал ещё незажившие следы моих зубов. В нормальных условиях они зажили бы относительно быстро, однако организм мальчика был истощён из-за не качественной и скудной еды, грязной воды — да и вообще я как-то не озаботился обработкой его ран в ту ночь. — Хэй, — произнёс я так мягко, что сам удивился. — Мы посреди оживлённой улицы, я ничего тебе не сделаю. Мне всего лишь интересно, что ты здесь делаешь. Может, я бы даже назвал его «малыш», но для этого было ещё рано, он бы не оценил. — Я просто… — он сглотнул, — просто гуляю. — Значит, никуда не торопишься? Я уже знал, что собираюсь сделать. Вряд ли бы это улучшило его эмоциональное состояние, но на физическое могло повлиять хоть немного. Мальчик наконец поднял на меня глаза, словно надеясь по моему лицу угадать цель вопроса. Должно быть, я не выглядел ни ангелом, ни демоном, стоя напротив него и зацепив большие пальцы за карманы джинсов, так что он осторожно покачал головой, мол, не торопится. — Тогда пойдём со мной, — предложил я. — Куда? Согласен, ходить куда бы то ни было с незнакомыми людьми рискованно, а с человеком, пытавшимся тебя изнасиловать, — тем более. — В кафе, — я указал на заведение, у дверей которого стоял. — Накормлю тебя. — Зачем? Я поджал губы. В тот день в мои планы не входило изливать кому-то душу и даже чуть-чуть приоткрывать кран эмоций, но нужно было показать мальцу, что я не опасен. — Я очень виноват перед тобой, хочу хоть немного исправить первое впечатление. Это не переводилось как «наше знакомство прошло неудачно, я хочу это изменить и стать твоим другом». Я не собирался становиться его другом, я просто сожалел о своём поступке. Не настолько, чтобы посреди ночи просыпаться с мыслью «я подонок», но достаточно для желания немного загладить вину, раз уж представилась возможность. Парнишка всё-таки оставался живым человеком, у него были чувства. В этом плане, наверное, убить его было бы милосерднее: он бы не гнобил сам себя, вспоминая обо мне. С этим я мог попытаться что-то сделать, а его материальное состояние меня не касалось. Тут я даже боролся с некоторой брезгливостью — думаю, естественной. Мы вернулись за мой столик у окна и довольно удачно — так мальчик мог и дальше любоваться видом, а не натыкаться на косые взгляды других посетителей. К нам оперативно подошёл официант, который обслуживал меня несколько минут назад. — Мистер Маккой, рад приветствовать Вас снова, — он положил перед нами два меню, хотя на моего спутника не смотрел. Я в ответ просто кивнул. Вообще-то я не собирался сразу сообщать парнишке свою фамилию, он мог её знать, но ладно: догадается, так догадается. Однако мальчик, казалось, не проявил интереса к прозвучавшему имени — его больше заинтересовало меню, и это понятно. — Заказывай что угодно, — подсказал я. — Мы тут в любом случае за счёт заведения, оно не обеднеет. — Почему? Вы владелец? — он говорил тихо и не смотрел ни на меня, ни вокруг. — Ну почти, — усмехнулся я. — Его деловой партнёр, скажем так. Угу, навязанный всему городу деловой партнёр. Мальчик резко поднял на меня взгляд — настолько внимательный, что я бы не удивился, начни он изрекать пророчества, однако потом парень молча вернулся к меню. Я ждал, что он о чём-то спросит, хотя бы посоветуется насчёт какого-нибудь блюда, но нет, он дождался официанта и сделал заказ. Дрожащим от волнения голосом — и при этом произнося названия довольно уверенно. — Как тебя зовут? — спросил я, надеясь по имени или фамилии узнать и историю гостя: мне казалось, что его родные могли когда-то жить в A или хотя бы в B. — Павел. Паша, если коротко. В дальнейшем я всё чаще стану называть его именно Пашей, ласково, по-домашнему. — А фамилия? — Чехов. Сейчас я понимаю, что мальчишка действительно был хитёр. Он прекрасно знал, кто его отец, и знал, что я это знаю, поэтому сначала не торопился называть фамилию, но когда оказался припёрт к стенке, то озвучил фамилию матери, она никогда не была на слуху. Чехов… Чехов… звучало как что-то знакомое, хоть и не слишком… я решил при случае спросить Джима. — Давно ты живёшь в D-секторе? Только не говори «всю жизнь», не поверю, — я старался не очень наезжать на ребёнка, но беседа всё равно рисковала превратиться в допрос. — Почему? — Потому что ты смотришь на дома, как будто вспоминаешь их, и умеешь держаться в заведениях вроде этого. На самом деле, я блефовал, признаки были притянуты за уши. — Я жил в A до семи лет, — ответил Павел. — То есть десять лет назад в твоей жизни что-то сломалось? Тут официант принёс наши заказы, что дало мальчику время подумать над ответом. И он, видимо, подумал, потому что, с трудом оторвав взгляд от своей отбивной, заговорил немного о другом: — Зачем Вы спросили мой возраст? — Можешь считать, что у меня принципы, — я пожал плечами. Павел одновременно нахмурился и слегка покраснел, как будто уловил подтекст, но всё же предпочёл промолчать и начать есть. Скорее всего он пытался не производить впечатление варвара, не набрасываться на еду, как животное — и в принципе у него получалось: кусая мясо, он не был похож на волка, рвущего на куски ещё живую добычу, а выглядел как щенок, которого всю жизни били, а тут вдруг погладили. На его лице явственно читалось недоверие ко всему происходящему и ко мне в частности, но есть ему хотелось сильнее, и это было страшно: если бы в еде оказался яд, мальчик не был бы достаточно осторожен, и это даже не его вина. Мясо в том кафе готовили прекрасно, поэтому не удивительно, что Павел ел с аппетитом, однако я его всё-таки притормозил: — Тише, тише, не набрасывайся. Вряд ли твой организм обрадуется такому количеству пищи второпях. Мальчик смущённо кивнул и действительно сбавил темп. Я тоже принялся за еду, и какое-то время мы молчали. Посетители кафе, разумеется, на нас посматривали, но многие знали, чем я занимаюсь, поэтому смотрели осторожно, украдкой и почти не раздражали. Павел, похоже, поверил, что с ним не сделают ничего плохого, и немного расслабился. Проговорил чуть бодрее и смелее, чем раньше: — Можно вопрос? Насчёт тех денег, что Вы оставили. — Попробуй. — За что они? Ничего ведь… не было. Я усмехнулся, хотя вообще-то смеяться было не над чем: — Я рад, что ты это так рассматриваешь. Мне ту ночь нужно было где-то пересидеть, твоя комната подошла, и я понадеялся, что ты не побежишь в полицию. — Я бы и без денег не побежал, — мальчик пожал плечами, накалывая на вилку картофель. — В нашем секторе она не слишком активная. И всё-таки мне очень неудобно принимать такую сумму. Может, вам она и не кажется большой, но она большая. — Ты прав, не кажется, в вашем районе опасно хранить много денег. Повторю: на самом деле, я просто выложил всю наличку из карманов. Было бы больше — дал бы больше. — Знаешь, отказываться от помощи не разумно в любом случае, — продолжил я, — а в твоём положении тем более, я говорю почти объективно. У тебя наверняка есть семья, позаботься о них. Павел сразу как-то сник: — Однажды Вы ведь можете мне это припомнить… — Не раньше, чем через полгода, не переживай. Поэтому я заинтересован, чтобы ты не умер до этих пор: от голода, болезни или чьего-то нападения. Логично? Мальчик обречённо вздохнул. Изначально я вообще не собирался спать с Пашей, когда он достигнет восемнадцати лет. Во-первых, мне в принципе ничто не мешало затащить его куда-нибудь сразу после того, как он доест отбивную и картофель. Во-вторых, ну что за глупость — деликатничать с потенциальной жертвой? Тогда слёзы и мольбы не мешали мне брать то, чего я хотел. 22:38 — отдалось в висках почти привычным шумом. Я абсолютно не понимал, что с этим делать.