Следопыт

Женщина пела про раненного воина, бредущего по долине. Едва начав, она легко заставила замолчать две армии, замолчать и вслушиваться, задерживая дыхание, когда казалось, что песня вот-вот прервется. Но голос цеплялся за перебор струн, и снова поднимался над головами. Воин нес свой меч и свой щит. Раненный, истекающий кровью, он поразил бы любого врага на своем пути. Иногда голос опускался почти до шепота, легко заставляя все вокруг стихнуть, иногда казался мальчишеским, ломающимся, неуверенным. Окрепнув — снова срывался, словно от слез. После песни надолго пала тишина. И люди, и наги вспоминали всех тех, кто ушел. Но жизнь взяла свое. Шепотки переросли в разговоры, вздохи заменились приглушенным смехом. Кто-то в шутку отбил ритм на бочке, кто-то подыграл на барабане. Теперь живые прощались с живыми — теми, кто возвращался домой. Люди возвращались в стены своих городов. Наги хотели вернуться в свои поселения, надеясь до холодов хоть как-то восстановить дома и хозяйство. Шеасса не обольщался. Отдаленные деревни останутся заброшенными — не хватит рабочих рук. Сады выжжены, огороды вытоптаны, живность выбили. Нагов ждала скудная зима и откровенно голодная весна. Такие соображения занимали не его одного. Некоторые наги решили остаться в лагере, который окрестили Последним Привалом. Если дела пойдут совсем скверно, отсюда легче добраться к людям. Итого, половина гордого народа будет дичать в лесу, половина рассеется на просторах соседних стран. Вот так выглядела победа, с которой они друг друга поздравляли. Прошлое нашествие уничтожило королевство. Это поставило нагов на грань исчезновения. А сделать ничего нельзя — не прикажешь же нагайнам откладывать больше яиц. Они и так не бросили ни одной кладки, хотя никто бы не стал за это винить… Шеасса поискал глазами повозки, одолженные Лейфом. Маленький наг лежал в одной из них. Он был еще слаб и шатался от любого ветерка. Нитхас так злился на них обоих, что перестал разговаривать, и только посылал лекарства с кем-то из своих учеников. Непослушные пациенты сбегали из-под его опеки, есть от чего рассвирепеть… Но Шеасса лучше знал Зита. Если у того была цель, он полз вперед, невзирая на препятствия. Сказать, что все закончилось, обложить подушками и оставить отдыхать — верный способ уморить маленького нага. Задумавшись, Шеасса не заметил торопящегося воина, который нес стопку одеял. Увидев, на кого налетел, тот путано рассыпался в извинениях и постарался побыстрее улизнуть. Шеасса вздохнул ему вслед. Когда Шеасса сделал то, ради чего его выбрали предводителем, он сложил полномочия и вернул Совету его власть. На этом, как ему казалось, все и закончится. В конце концов, он был всего лишь следопытом. Воином, если нужно –не дольше необходимого. Волей случая он встал во главе войска. Но король… Нет. Он был сыт по горло. Увы, его уход лишь больше запутал дело. У нагов давно не было королей, не говоря уже о бывших королях. Никто больше не знал, как себя вести. Одни по привычке приветствовало его салютом, и не собирались прекращать в обозримом будущем. Другие тушевались или впадали в священный трепет. Мужчины старше его смущались, как мальчишки, мальчишки пламенели и едва не падали в обморок… Это было утомительно. К слову, советники уговаривали его остаться. Быть королем. Раньше Шеассу это удивило бы, но за это время он избавился от остатков простодушия. Совету нужно будет на кого-то кивать, когда придут плохие времена. А короля, победившего драконидов, никто не осмелится упрекнуть. Шеасса отказался от всего. Он даже не собирался возглавлять поход, который сам и собрал. Хисс и Лейф должны были вести отряд за горы, в земли драконидов. Ему оставалось выполнить лишь одно, последнее обещание. То, которое он дал маленькому нагу. Нитхас объяснил ему. Это был не голос горя, не безумная надежда — просто инстинкт. Видимо, у таких, как Зит, кладки развивались гораздо быстрее. Теперь он слышал зов внутри, и не важно, насколько тщетной была попытка, он не мог успокоиться. Никогда бы не смог. Наверное, так же было и у нагайн, хотя они ничего не говорили, а Шеасса не осмелился бы спросить. Зит нашелся в последней повозке — обложенный одеялами, бледный и скрывающий тошноту. — Ты готов? — спросил Шеасса, останавливаясь рядом и опираясь на край повозки. Хотя он старался подобрать слова, маленький наг сразу же ощетинился. — Все в порядке. — Если тебя укачает из-за лошади… — Не укачает! Вот кто никогда перед ним не трепетал. Шеасса подал знак Элайе, и тот подвел к ним своего человека. — Это — Маррек. Он присмотрит за тобой в пути. Если тебе что-то понадобится — вода, еда, остановка — можешь обратиться к нему. Оставалось надеяться, что маленький наг позволит о себе позаботиться. У Шеассы были сомнения, особенно когда он увидел юнца, которого притащил Элайя. Но тот заготовил свои аргументы. Сгонять мальчишку по любым поручениям гораздо легче, чем просить что-то у любого нага. А вот для Маррека — это продвижение вверх. Он был приставлен к обозу, кашеварил и разливал пиво... На взгляд Шеассы, с таким смазливым личиком, это было не единственное, что он делал. Однако Элайя ему доверял. — Лекарь передал настойку, чтобы ты мог уснуть… Зит тотчас стиснул зубы и упрямо вздернул подбородок. Шеасса снова вздохнул. — Все будет хорошо, — успокаивающе сказал Элайя, когда они отошли, оставив пузырек Марреку. Шеасса рассеянно кивнул, стараясь уловить, о чем говорят за спиной. Увы, лошади ржали и били копытами, люди и наги суетились и закидывали в повозки забытые в спешке вещи. Голос юнца звучал с энтузиазмом, это все, что он мог сказать. Шеасса поскрипел зубами. Смешно ревновать… но он ревновал и завидовал мальчишке. *** Через несколько дней караван начал редеть. Тут и там от него откалывались небольшие группы, чтобы вернуться в свои поселения… или хотя бы на их места. От большинства почти ничего не осталось — то, что не уничтожили сами наги, смело нашествие. Оставались тайники. Это были вовсе не клады, как шептались люди, а по-настоящему важные вещи. Вещи, которые нужны каждому, но которые не утащишь за собой на горбу, спешно сбегая в ночь — топоры и лопаты, чаны и жаровни, жернова и наковальни… Шеасса не слишком надеялся, что это поможет. Война уничтожила слишком многое, чтобы несколько припрятанных лопат могли все исправить. Сама их земля была изувечена. Места стоянок драконидов превратились в пустоши, где едва пробивается чахлая травинка. Из живности он видел едва ли пяток ящериц. Одним вечером Шеасса свернул к знакомым ручьям, надеясь ополоснуться от пыли и пота. Он и забыл, как успеваешь пропахнуть лошадьми, когда долго находишься рядом. Но вместо знакомого серебристого водопада, тонкой завесой спадавшего с поросшей мхом скалы, обнаружил лишь мутный котлован. Видимо, дракониды не могли раздобыть достаточно воды, чтобы напоить всех, пока не раскопали и не перенаправили поток. Это неожиданно ударило под дых. Даже вымотавшись после перехода, Шеасса никак не мог уснуть. Маррек все поглядывал с телеги на то, как он свивал и развивал кольца, терзал плащ и пил из фляги. Шеасса всегда устраивался на ночлег возле их повозки. Он не скрывал, что присматривает за Зитом, а Зит не скрывал своего недовольства этим фактом. Войны могли начинаться и завершаться, а этому противостоянию не было конца. Поначалу Шеасса наивно думал, что мальчишка станет его союзником… Неизвестно, с чего он это взял. Маррек действительно хорошо управлялся с вредным маленьким нагом, найдя верный тон. Все у него делалось как бы само собой. Он брал еду на двоих. Первым вздыхал, что у него уже отбит зад и неплохо было бы отдохнуть. Таскал воду из родников по пути, потому что любил свежую и прохладную. Не хлопотал понапрасну. А еще этот ребенок собирался стеречь Зита и днем, и ночью. Вот это было не удивительно. Даже не обидно. Зит был такой один. Сложив кольца хвоста по-новому, Шеасса снова укутался в плащ. Ладно, немного обидно. Он не собирался кидаться на маленького нага во тьме и брать силой. Будь его воля, Зит бы остался в лагере, под присмотром лекарей, а если бы и поехал куда-то — то в человеческий город, в теплый крепкий дом. Точно не навстречу неизвестным, неисчислимым опасностям. Пусть он и обещал… Его обещаниям грош цена. Шеасса знал много тайных ходов, но дракониды могли случайно наткнуться на них и превратить в свое жилище. Или завалить. Или… Плащ душил его. Шеасса снова вывернулся, глотнул из фляги. Очень давно — казалось, что в прошлой жизни — он думал, что есть какая-то надежда, пусть даже крохотная. Но после всех этих месяцев… Совесть не станет долго его мучить, если ему придется указать на любое тихое место, не тронутое драконидами, и сказать: «Здесь». В конце концов, это была даже не смерть — что-то не рожденное, не проскользнувшее в этот мир и оставшееся в неизвестном нигде. *** — Ты точно не отправишься с нами? — Лейф остановился сзади, жмурясь на садящееся солнце. Шеасса провел рукой по камню, покрытому желтой шкурой лишайника. Колонна наполовину вросла в землю, и надписи истерлись так, что он не мог рассмотреть целых слов. Но другие и вовсе были разбиты и превратились в неопределенную груду камней. Когда-то это было изящное небольшое здание на перекрестье дорог, дарующее укрытие усталому путнику. Когда-то… когда люди еще жили в шалашах и пасли коз. Это разрушили не дракониды — неумолимое время, песчинки дней. Шеасса провел рукой по завиткам, изображавшим листья и бутоны. — Мой путь заканчивается. Я отправляюсь домой, — он улыбнулся, стараясь смягчить отказ. Человеческий вождь предпринимал не первую попытку переубедить его. У него никак в голову не укладывалось, что Шеасса попросту складывает свои обязанности и едет домой. Или то, что они сначала тащили больного нага в какие-то пещеры, а потом увозили на человеческие земли (возможно, силком, как предполагал Шеасса). — Никогда не принимал тебя за домоседа, — проворчал Лейф. — А тот красноволосый, на которого ты все время смотришь? Он крепче, чем я думал. Вы могли бы вместе… — Думаю, уже хватит испытывать пределы его силы. Ему будет лучше… подальше отсюда. — Он тебе отказал? Шеасса усмехнулся. — И не раз. Раздувшись от собственной проницательности, Лейф заткнул большие пальцы за пояс. — Может, просто засунешь его в мешок, и утащишь в свой лес? — он подвигал бровями. — Ну, знаешь, он совсем небольшой. — Это я тоже пробовал, — тихо сказал Шеасса, вспомнив алую косу, оставшуюся в пальцах. — Тебе встречалась женщина, которая тебя не хотела? — Все женщины меня хотят, — сказал Лейф, надуваясь еще больше. — Я великий вождь и прекрасный любовник. Проблемы начинаются тогда, когда они хотят что-нибудь от меня, — добавил он, подумав. Шеасса вздохнул. Его проблемой было то, что маленький наг не хотел от него ничего. — Идем, — сказал он. — Покажу кое-что. Лейф оглянулся на свою свиту, оставшуюся перед поворотом тропинки, а затем заговорщицки подмигнул. Они ускользнули, не потревожив ни ветки. — Что-нибудь интересное? — Лейф был счастлив как ребенок. Вот так и живут предводители, радуясь, когда могут сбежать от свиты и стражи, чтобы ползать по кустам и колючкам. — Еще парочка камней. Через ущелье проходил старый путь, а потом одна его сторона начала осыпаться, и проход слишком сузился. В таких случаях нанимали горный народец, но к тому времени торговля уже зачахла сама собой. Дорога пошла в обход, оживляя маленькие поселения, и в итоге все так и осталось. Дракониды не нашли это место, а может, им оно было ни к чему. И барельеф был на месте. Спрятанный от лишних глаз, он остался в безопасности. Ему не грозила даже стихия, дождь срывался с угрожающе нависавшей скалы, не подтачивая фигуры. Орудуя древком копья, Шеасса принялся счищать поползшие вверх усики лиан. Через мгновение Лейф присоединился, размахивая мечом. Гибкие лозы падали под его ударами, ветки и листья летели во все стороны. Немного размявшись, они отступили. Оценивая мастерство старинных резчиков, пришлось запрокинуть головы. Это было впечатляюще. Воины, чьи шлемы почти подпирали край скалы, стояли плотным строем, их хвосты будто уходили вглубь камня. Отличия были только в волосах, украшениях и оружии — все профили казались одинаковыми. Из-за доспехов можно было лишь гадать, наги это или нагайны, но здесь не забыли ни стрелков, ни мечников, ни лекарей, ни факелоносцев, ни строителей переправ, ни барабанщиков. Горделиво развернутые плечи соприкасались, головы были повернуты в одном направлении. Может, они видели поле битвы, может — родной дом. Может, направлялись туда, откуда никто не возвращается. — Сейчас никто не может сказать, как это было сделано — только то, что это стоило невероятных усилий, — проговорил Шеасса, ведя Лейфа вдоль их чеканного строя. — Замысел был грандиозным даже по тогдашним меркам, меркам нагов, у которых были дворцы, гаремы и золотые троны… Лучшие резчики собрались, чтобы за год сотворить самый величественный памятник этих земель. И внезапно один подмастерье непоправимо нарушил линию. Он пришел ночью и творил, пока другие спали, утомленные многими месяцами труда. Он изобразил на скале то лицо, которое его неотступно преследовало. Когда остальные увидели, что произошло, его едва не разорвали. Шеасса остановился, около одного из последних воинов в строю. Он выглядел как подросток, случайно затесавшийся в отряд — с нежными большими глазами и чуть растрепанной косой. Мастерство резчика было непревзойденным. Маленький воин смотрел так же непреклонно сжав губы, но его лицо было повернуто к ним, а взгляд бил прямо в сердце. Каждый раз Шеасса видел в его взгляде что-то иное. Сейчас это была, пожалуй, ранимость — будто удар, который никогда не заживет. — На царском суде решалось лишь одно: отнять подмастерью руки или сразу голову. За него вступился только старый наг, учитель учителей всех тех, кто работал в ущелье… — И что он сказал? Шеасса усмехнулся. — Кто знает? Это было давно — забыты и имена резчиков, и имя царя, и даже то, что это была за война, вызывает споры. Некоторые говорят, что все закончилось хорошо. Слово старого мастера перевесило чашу весов, молодого резчика простили, и он воссоединился с любимым. Другие рассказывают, что его приговорили к казни. Но подмастерье изобразил того, кого потерял на войне — и, подарив своей любви бессмертие, сам умер без сожалений. Лишь потом все поняли, что старый учитель оказался прав — ему не было равных. Тогда барельеф закончили уже в его честь. А еще я слышал историю, в которой резчиков начали преследовать несчастья. Они попытались закончить работу, надеясь, что успокоят разгневанных духов, но было поздно — вскоре не осталось ни одного настоящего мастера, ни одного старого секрета. На самом деле, не имело значения, что это была за война. Могла быть эта война, если уж на то пошло. Ничего не менялось. Битвы, осознания потерь, победы, которые язык не поворачивается так назвать. — Когда первое впечатление проходит, понимаешь, что это стало бы ущельем безликих, если бы не одно живое лицо, и остальные, будто ожесточившиеся в его защите... Лейф хотел что-то сказать, но из кустов с треском вывалились все его охранники — взволнованные, напуганные и виноватые. Ну, они не могли быть из рук вон плохи, если их выбрали для вождя. Лейф весело приветствовал их, и кивнул Шеассе. Тот тоже наблюдал за меняющимися лицами. Найдя своего вождя невредимым и в безопасности, воины принялись коситься по сторонам, затем — неприкрыто задирать головы, восхищаясь размерами фигур. Они неосознанно стискивали мечи, когда проходили мимо застывшего в камне мечника, трогали свои луки, глядя на лучника. Потом они натыкались на взгляд, как на стену, и затихали. — Думаю, он погиб, — пробормотал Лейф, когда они брели обратно. — Они все давно мертвы и превратились в прах. Самые великие короли, самые прекрасные нагайны, самые искусные воины… не говоря уже о простых подмастерьях и их возлюбленных. — Мы живы, — возразил Лейф из вечного человеческого чувства противоречия, однако его лицо не посветлело.