Мятные конфеты/боевые шрамы

4 сентября, 1998 Дневник, Они говорят не использовать мат в таком блядском количестве. Я думаю, что они многого хотят, не так ли? Я думаю, что это охуеть как смешно. Нельзя придумать правила для записывания подлинного потока-ёбаного-сознания, но это именно то, чем они занимаются, не так ли? Если им не по душе, как выглядит мое сознание, то пусть они займут свои сраные девственные глаза чем-то другим. Я скажу это еще раз. Я не нуждаюсь в их блядской помощи. Эй! Да! Я к вам обращаюсь. Я не нуждаюсь в вашей ебаной помощи. Вообще. Я не хочу, блять, это делать. Мне это не нужно. Я не— Сука. Сломал свое перо. Спасибо большое еще раз! Надеюсь, вы испачкаете чернилами свои больничные халаты. Ебаные мудаки. Ничего не забыл? Ах, да — нужно ответить на сегодняшний вопрос! Еще больше правил для потока-ебаного-сознания. Имбицилы. Так вот. "Какие изменения вы замечаете в себе после приобретения травмы?" Кто придумал этот идиотский вопрос? Моя травма? Я правда абсолютно точно уверен, что это было нечто большее, чем моя травма. Вы имеете в виду войну? Ту самую ебаную войну, которая разрушила Волшебный Мир? В которой умерло несколько тысяч человек и по итогу было травмировано еще больше? Эта травма? Это должно было разрушить и вашу психику тоже! Что с вами, блять, не так, люди? Но, блять, окей. Конечно. Я подыграю. Я здесь, в сраном Хогвартсе, из всех возможных мест, по приказу Министерства, хожу на уебские пары и, скажем так, чтобы выдержать все это, я пристрастился к огневиски. Внутри от него все сжигается к чертям, и это ощущение просто фантастическое. А, еще, я практически не сплю и скинул фунтов пятнадцать в весе, а еще на моей руке инфекция. Немного изменений. Ничего особенного. Счастливы? Нахуй блять идите. Драко Малфой 7 сентября, 1998 Неделя пролетает перед её глазами. Гермиона как будто смотрит на неё через стекло. Снаружи. Да, вот как она себя чувствует. Лишняя. Аутсайдер. Потому что они продолжают смеяться. Смеяться, улыбаться и говорить ни о чём, передавать на уроках записки, как на втором курсе, шутить, дразнить друг друга, сидеть допоздна и смеяться. Смеяться так, будто ничего не случилось. Будто они все встретились после какого-то длительного отпуска. Не после чёртовой войны. Она едва ли способна находиться в гостиной Гриффиндора. Находиться среди всего этого. Она сидит в стороне, достаточно далеко, чтобы свет, исходящий от камина, не доставал до неё, и пытается игнорировать это. Может быть, это зависть. Она признает, что частично да. Она бы хотела чувствовать себя так же. Вести себя так же. Видеть мир так же. Но кажется, что война привнесла во всё какой-то особенный оттенок, и теперь всё стало немного более серым. Немного более тёмным. Симус насылает Летучемышиный сглаз на Дина, мирно пьющего чай. Это катастрофа. И это что-то, над чем она бы посмеялась ещё пару лет назад. Она бы много чего сделала пару лет назад. Улыбнулась бы в ответ Рону. Поговорила бы с Гарри о книге, которую читает. Просидела бы в гостиной допоздна, обсуждая с Джинни и Парвати то, как неожиданно повзрослел и возмужал Захария Смит. Но не сейчас. Она просто хочет сбежать от всего этого. Просто хочет сфокусироваться на занятиях — учиться ещё более неистово, чем раньше. Хочет пройти через всё это и убраться отсюда подальше. И тем не менее, последнюю неделю она пыталась заставить себя проводить вечера в гостиной, не смотря на все. Быть хоть сколько-нибудь социальной. Но сегодняшним вечером её рука ужасно чешется — почти горит, и каждый раз, когда кто-то смеётся, у неё сжимается всё внутри, и, после того, как она в течение получаса то и дело отвечает «Нет, спасибо, всё в порядке» всем, кто просит её присоединиться к ним — снова и снова и снова — она уже не может это вытерпеть. Она убегает настолько быстро, что не может запомнить последние 10 секунд. Выхватывает боковым зрением стремительно раскачивающийся портрет Полной Дамы, пока выбегает из гостиной. Она прижимает свою книгу к груди — «Магические Советы Для Тех, Кто Хочет Двигаться Дальше» Мериды Своглот. Она заставляет себя читать эту книгу. Пытается с логической точки зрения подойти к проблеме, изучить известные стратегии, способы справляться. Но сейчас ей приятно ощущать в руках вес книги, особенно такой. Целого тома. Большого, тяжелого набора знаний, удерживающего её на земле, словно якорь. Пробегая несколько пролетов лестницы, она вскоре оказывается в пустынном коридоре, ведущем в Большой Зал. Факелы зажжены, и здесь так же уютно и красиво как раньше, но она не может — она не может оставаться здесь, ей нужно идти дальше. И в следующее мгновение она уже на улице, здесь прохладно, но ей нравится. Она может здесь дышать. Здесь не душно и жарко, как в гостиной, и воздух легко течет по её горлу. И тем не менее, она бросается вниз по склону, спотыкается, когда он становится круче, один или два раза, стискивает зубы, когда в её висках расцветает головная боль, и втаптывает ботинки в землю только тогда, когда оказывается всего в нескольких дюймах от берега Чёрного Озера. Она замирает. Делает глубокий, глубокий вдох. Ждёт. Либо пока её сердце не перестанет биться как будто сейчас вырвется из груди, либо пока не вернется ясность в ее голове. Она слушает, прилив и отлив волн, наблюдает за тем, как вода впитывается в покрытую мхом землю у самого берега. Убывающий месяц — одинокое бледное пятно на чистом чёрном небе. Она смотрит на него, наслаждаясь первым моментом покоя после возвращения в Хогвартс. А потом она слышит всплеск. Слишком громкий для того, чтобы считать это нормальным. Опускает взгляд и охает — начинает паниковать и отшатывается назад, чуть ли не падает, всё ещё не сводя взгляд с фигуры, замершей в нескольких метрах от неё, наполовину скрытой тенью. Она находит дрожащей рукой в кармане палочку. — Люмос! Широко раскрытые бледные дикие глаза смотрят на неё как-то удивлённо и незаинтересованно одновременно. Он совершенно промокший и полностью одетый. А, нет. Не полностью. Он в чём-то похожем на пижаму — в футболке и боксерах, она видит только резинку, все остальное скрыто под водой. Его футболка выглядит так, будто сделана из папиросной бумаги, прилипает к его телу и его волосы растрепаны, мокрые и колючие от воды, которая спадает на одну сторону его лица. Его белая кожа отражает лунный свет, словно зеркало. — Малфой? Это в какой-то степени вопрос. В какой-то степени утверждение. И она шепчет это, словно проклятие. — Грейнджер, — он скрещивает руки на груди, и в его голосе есть издевка, это ожидаемо. — а где остаток Золотого Трио? Решила выбраться на полуночную прогулку в одиночестве? Она думает о том, что видит перед собой. Сколько сейчас времени. Как он выглядит. Как он выглядел в первый день. Он вошёл в воду одетый. — Ты — ты пытаешься утопиться? — спрашивает она прежде, чем успевает осознать это. Огонёк её палочки дрожит вместе с её рукой, погружая Малфоя в мигающий, психоделический свет, похожий на свет стробоскопа. Он криво усмехается. Убирает мокрые волосы с лица. — Грубо с твоей стороны отвлекать меня, не думаешь? Она запинается. Делает лишний резкий вдох, застигнутая врасплох. — Ты — я — что? Ты…ты что? Неожиданно образ Малфоя в кризисе без спроса проникает в её сознание. Сначала это сложно представить, а потом он начинает собираться по частям у неё в голове, словно мозаика, и вот она уже совершенно точно видит, как он оказался здесь. Он Пожиратель Смерти. Навсегда. И его сторона проиграла. Его семья проиграла. Она не в курсе, что произошло с их богатством и его, несомненно, огромным наследством. Может, Министерство забрало всё, чтобы частично покрыть нанесённый стране урон? Или деньги на месте и пострадала только их репутация? Малфои стали изгоями. Это она знает наверняка. И теперь он здесь — окружённый членами Ордена, теми, кто сражался на стороне Света, и... странно думать об этом. Малфой. В упадке. Без отца, который может решить все его проблемы. Она так увлекается этими мыслями, что почти пропускает его ответ. — Съебись, Грейнджер, а? — это всё тот же язвительный тон, в котором он всегда разговаривал — и тем не менее, теперь в его голосе есть что-то ещё. Это не скука, но что-то вроде того. Может быть, усталость. И это возвращает её обратно в реальность. — я тут немного занят. Приватность не помешала бы. Она злится. Смотрит на него в изумлении. Да что — что за чёрт? — Я — нет, Малфой, я не могу просто отвалить — — Конечно, ты можешь. — он отворачивается. — теперь стоит лицом к тёмной поверхности озера. — Ты пытался утопиться. Я не могу просто... — О, мать твою, Грейнджер. — ...бросить тебя в такой момент. Тебе — тебе нужна — — Не надо, — и его голос такой резкий, что он разрезает воздух, словно нож — мгновенно заставляет её замолчать. — говорить слово «помощь». Теперь она видит его в профиль, он смотрит в никуда: ни на нее, но и не в сторону. Огонёк её палочки подсвечивает одинокую каплю воды, стекающую по его шее — исчезающую под воротом футболки. Она опускает руку, и свет исчезает, погружая их в темноту, в то мгновение, когда их взгляды встречаются. — Хорошо, — невозмутимо и безжизненно проговаривает она; теперь она едва видит его силуэт. — я не буду. Он такой же. Тот же Малфой, что и раньше, только выглядит немного хуже. Части ее сознания немного интересно, ожидала ли она вообще, что он изменится. Ожидала ли, что война истощит его настолько, что бесконечный запас злости и жестокости иссякнет. Нет. Это было бы глупо, да? Люди не меняются. — Мне плевать, что ты с собой сделаешь. — теперь она звучит надменно. Озлобленно. — развлекайся. Она разворачивается на каблуках, все кусочки ее покоя были украдены, и она начинает долгий поход обратно в гору — в ярости. На себя и на Малфоя. И на Министерство, и на своих друзей, и на всю эту отвратительную ситуацию. Ей стоило остаться в гостиной. Она где-то в тридцати шагах от Чёрного Озера, когда он говорит это. Почти выкрикивает. Она задумывается о том, хотел он вообще, чтобы она это услышала, или ему просто нужно было оставить за собой последнее слово, пусть даже только для себялюбия. — Ты ничего не знаешь, Грейнджер. Она замирает — вдавливается ногами в земли на холме, чтобы удержать равновесие. Думает о том, чтобы сорваться назад. О том, чтобы сбежать обратно вниз и потребовать, чтобы он выбрался из воды. Потребовать, чтобы он перестал вести себя как трус. Потребовать встретить это лицом к лицу, как это приходится делать ей. Потому что если он исчезнет, она останется единственным аутсайдером. Она задаётся вопросом о том, действительно ли это единственная причина, по которой ей не плевать. О том, беспокоит ли её по-настоящему мысль о том, что Малфой может утопиться. Что-то вроде инстинкта самосохранения заставляет её кровь закипеть, и она застывает — напрягается. Вокруг все снова начинает двигаться и продолжает свой путь. Нет. Её не беспокоит. Не беспокоит.