Только мне ты в лесу попадись

Тогда

      Ласковое солнце лениво поднималось над линией горизонта, сопровождаемое лёгкими шорохами свежей молоденькой листвы чистого изумрудного цвета, ненавязчивым жжужанием пролетающих мимо насекомых и лёгким туманом над необъятно широкими полями золотой пшеницы, после которого остались еле заметные капельки утренней росы, раскрашивая лазурное небо пёстрыми, рыжими красками. Задорный лучик весело играл с капельками на влажной траве, заставляя их искриться и сверкать, словно разбросанные маленькие кристаллики. Особенно хорошо их было видно под теплой тенью деревьев, которой они закрывали все низшее царство растений. Днём, лес как будто преображается. С первыми лучами утреннего солнца он становится тем маленьким клочком Земли, до которого не добрались руки человека. Это поистине волшебное и сказочное место. Если лес был сосновый или еловый, то в нём густо пахнет смолой хвойных деревьев, но в тоже время в нём будет достаточно темно от пышных раскидистых еловых лап, усыпанных упругими иголками. А вот берёзовый лес - это полная противоположность хвойного, в нём будет приятный, легкий аромат свежей травы и березового сока, весь залит он лучами яркого солнца, так что разница очевидна.       По небу, так приятно отдающему синевой медленно движутся, будто растекаются белоснежные, мягкие-мягкие белые облачка, абстрактными хлопьями неспеша переливаясь из одной чудаковатой фигуры в другую. Складывалось ощущение, что их можно свободно взять в руки и повалять, создавая причудливые формы животных. Уж настолько они казались пушистыми и невесомыми, что любое лёгкое дуновение ветра могло унести это неощутимо мягкое напастие далеко-далеко в поля, где они бесследно растворятся с окружением. Теплый ветерок гуляет по бескрайним просторам, приятно отдавая в лицо лёгкими порывами, совсем не ощутимо охлаждая его. Он попадал под тонкую рубаху и нагонял стаю мурашек, что устраивали небольшие скачки вниз по спине и обратно.       Ещё не пробудились петухи, а сельский люд уже во всю хлопочет. На минуту может показаться, что с неба упало небольшое желтоватое облачко и беззаботно поскакало по зелёной травке небольшого лужка. Но если как следует присмотреться, то можно заметить, что это вовсе и не кусочек неба, а всего лишь небольшое стадо овечек, что сбились в одну кучу, пока пастух внимательно наблюдая за ними, направлял отбившихся обратно к сородичам. С другой же стороны можно было увидеть ещё не истоптанное коровами поле с сочной зелёной травкой, что легонько колыхалась под воздействием ветра. Но совсем скоро этой зеленоватой глади не станет, потому что либо её скосят мужики, заготавливающие сено на зиму, либо съедят выше упомянутые животные. Рыбаков на озере пока не видать, и гладкая речная гладь отражает солнечные лучи, немного шевелясь из-за ветерка.       Переведя, взгляд чуть ближе можно заметить подсвеченные солнцем крыши домиков, потрёпанные жизнью, банальной неосторожностью местных жителей и погодными условиями в виде дождя, засухи и дикого ветра они нехотя подставляют свои бока под яркий, согревающий свет. Навесы из брусчатки новеньких жилых зданий довольно сильно выделялись из общего плана, ведь на фоне старых, потрепанных и покосившихся крыш из соломы и веток они выглядели диковинно, но надёжно, не пропускали внутрь холод, ветер и не давали воде начать капать на пол.       На оживленных улицах поселения слышится лай бродячих собак, детский смех и довольные от интересной игры возгласы, ворчание стареньких, вечно всем недовольных бабушек, сидящих на деревянных скамьях. Жизнь в этом месте кипела и шла своим чередом. Случайные прохожие помогали со строительством новых, улучшенных домов, курятников и амбаров. Никто старался не отлынивать от работы, иначе рисковал остаться без пропитания и крыши над головой с наступлением суровой матушки- зимы.       Вся эта красота таких до боли в груди родных мест, отражалась, сверкала и переливалась в больших, почти, что черных омутах кареглазого мальчишки, что сидел, с восхищенным взглядом, свесив ноги с оконной рамы, задорно болтая ими взад вперёд. Он завороженно наблюдал за жизнью в городе с довольно приличной высоты комнаты замка, каждый раз поражаясь насколько красивы края, в которых он родился.       - А я хотел бы героем стать, рыцарем там каким-нибудь, чтобы людей защищать и помогать им. - Мечтательно протянул беззубый мальчишка, не глядя на своего собеседника, который стоял рядом, сложив руки полочкой и локтями облокотившись о оконную раму, внимательно изучал своего товарища.       Одет он был простенько, как раз под стать деревенскому жителю: свободная льняная рубашка, которая была чуть ли не на два размера больше её обладателя черного цвета с небольшим разрезом на воротнике и верёвочкой для его регулировки, незатянутым кожаным поясом на талии того же оттенка, в некоторых местах красовались заплатки и швы от зашитых дыр, полученные из-за непутевости и желания парня искать приключения на свою пятую точку, на ногах натянуты простенькие коричневые штанишки, заправленные в довольно поношенные кожаные сапоги, и в принципе, это была вся атрибутика на юношеском теле. Одежда была простой и неброской, зато практичной, удобной, в самый раз для проживая в деревне под нещадно палящим солнцем, в отличие от одеяний самого разглядывающего парня. Сам же он наряжен в дорого вышитую белую рубаху с пышными воланами¹ в районе груди, делились они в два ряда на четыре части из-за разреза для пуговиц, по-мимо этого сверху украшены золотыми кружевами. Рукава из мягкого шелка, привезенного из заморских стран, свободно болтались на хрупких руках, а пышный декор в области плеч удлинял их и скрывал стык перехода одной ткани в другую, на манжете² снова красовались воланы, отделанные золотыми нитками. Плотные брюки каштанового цвета были сделаны чуть проще, но все равно сковывали движения ног из-за нетянущегося материала. Не смотря на преобладающие светлые тона, в одежде было до противного душно и жарко, а бесконечное количество разнообразных рюш так и вовсе неприятно ощущалось на чувствительной коже, поэтому парень с небольшой завистью смотрел на простые одеяния друга.       В ответ на мечтания товарища парень ничего не ответил так, как прекрасно понимал, что никому не интересно чего он там хочет, а чего нет, ведь его судьба уже давным-давно решена, а потому лишь опустил грустный взгляд, задумываясь о чем-то своем.       - Ваше Великое Величество, почему же вы так грустны? - С саркастическим тоном сидящий на окне парнишка легко толкнул товарища в плечо, пытаясь взбодрить его. - Али случилось чего? - На что тот лишь отрицательно замычал и затряс головой. - Поди, об этом снова призадумался? Не бери в голову, Андрюшка. - Парень ободряюще сжал хрупкое плечо и тепло посмотрел на приятеля, даря ему больше уверенности.       В жизни каждого человека дружба играет совершенно разную роль. Кто-то в друге ищет понимание и поддержку, кто-то разделение своих увлечений, а кто-то собеседника, того, с кем можно не боясь поговорить на самые разные темы. Андрей всё это находил в простом деревенском пареньке по имени Миша, которому было далеко наплевать на его статус сына короля и благородную кровь, что текла в его жилах, он не пытался подлизаться, чтобы найти для себя выгоду или использовать будущего правителя в своих целях, а свободно, даже, на равных общался, без страха и опасения мог спорить с ним, если был с чем-то не согласен, отвлекал парня от не очень приятных мыслей по поводу трона, который в будущем должен был перейти к нему, оказывал поддержку и дарил то необходимое тепло и заботу, что не могли дать родители своему ребёнку, ничего не прося взамен, за что принц был ему очень благодарен. Андрей прекрасно осознавал, что дружба в их случае - это нелегко и от этого знания ему становилось паршиво и тоскливо на душе от того, что его окружение вряд ли сможет понять общение с обычным крестьянином. О многих тонкостях деревенской жизни он узнал от Мишки, проникся жизнью простого народа, о котором высокопоставленные чины редко задумывались и решил, что, когда займёт престол просто так это не оставит. Дружба, делает нас теми, кем мы являемся сейчас, закладывает в нас то, что не смогли родители, родственники. Меняет нас, ну, а в какую сторону, это уже зависит от каждого. Миша, например, никогда не понимал, почему к простым крестьянам относятся, как к вещам, считал что в первую очередь все только лишь люди, а уже потом происхождение. С господскими детьми он не ладил, не верил в бога и высшие силы, вспыльчивый и непоседливый, он тянулся к общению, но единственный с кем смог поладить, это был сын действующего правителя.       В ответ на Мишкины подбадривания Андрей слабо улыбнулся, ощущая небольшую волну жара и мурашек в районе касания чужой руки, он перевел незаинтересованный взгляд вниз, внезапно его глаза расширились, а рот приоткрылся.       - Мишка, ложись! Там Горгулья рыщет! - Без лишних слов парень обхватил костлявые Мишкины плечи и потянул ничего непонимающего друга на себя, роняя его на пол, а тот из-за того что не был готов крутанулся и болезненно приземлился на острые лопатки, согнув ноги в коленях. Из бедного парня вышибло весь воздух и невольно он издал стон боли. Андрей приземлился совсем рядом с ним, на недовольный тёмный взгляд его брови сошлись жалостливым домиком, светлые ресницы затрепетали. Он прижал палец к своим губам, призывая к тишине, иначе проблем потом не оберёшься. Князь испытал удушливую волну стыда и совсем не из-за того, что между их перепуганными лицами осталось всего ничего, не из-за того, что по его вине Горшок приложился спиной о жёсткий пол, а из-за того, что он вынужден был это сделать, чтобы старая карга не доложила о том, что королевский отпрыск сидит и точит лясы с крестьянским мальчишкой, а не читает какие-нибудь полезные книги или не учится играть на фортепиано, которое всё никак не может освоить из-за своей непутевости. Уже к вечеру бы об этом знали все придворные, они бы несомненно тыкали пальцами в юного принца и конечно же молчаливо осуждали его, никто ничего бы не сказал, но все бы смотрели, а про родителей так вообще и подумать страшно. Все отчего-то забывали, что он просто ребёнок, требовали от него невозможного, циничности и отчуждённости, которую не очерствевшее сердце неприемлемо и оттого было горько и тяжело на душе. Андрей не понимал, в светлую голову часто приходили вопросы о том, как же править людьми, когда сам ты не понимаешь их, не проникаешься их бедами. Как же тяжело это было! Тут даже слова Мишки его совсем-совсем не успокаивали. Горшок рядом завозился укладываясь удобнее, зашуршала одежда, а рот его приоткрылся в недовольстве, он как-то странно засопел, но всё же ни проронил ни звука, он бы ни за что не подставил друга так, не лишился бы его так глупо. С этой скрытностью приходилось мириться, мальчишки не были над этим властны, но будь их воля, будь у них хоть чуть-чуть больше свободы, Андрей бы никогда не стал скрывать Мишку от других, он может и был самым ценным его сокровищем, но уж явно не тем над, которым стоило чахнуть, хотелось, чтобы он не страдал от этой глупости деления людей по статусам и самому страдать из-за этого же не хотелось. Своя жизнь невольно сравнивалась с золотой клеткой. Вроде бы всё есть, игрушки, одежда из дорогих тканей, по большей части неудобная, но действительно искусно сшитая, еда, какую он только пожелает, но... А немножко, совсем чуточку свободы? Самовыражения? Или хотя бы возможность самостоятельно выбирать свой круг общения и занятия по душе... Об этом и речи не шло, даже заикнуться про подобное в разговоре с отцом было страшно, его никто не поймёт, его странные, марающие власть идеи не поддержат, посмотрят, как на несмышлёного малыша, погладят коротко и сухо по светлым волосам и в сотый раз объяснят, что так на делается, это неподобающе, так не принято.       Горгулья ушла, страшно скрючившись и бубня себе, что-то под нос про несносного, избалованного мальчишку в поисках, которого ей приходится обходить все комнаты громадного замка она ушла восвояси. К своей обязанности Горгулья отнеслась, как всегда спустя рукава, старая кошёлка и не додумалась засунуть свой длиннющий нос чуть глубже в комнату, это и хорошо, на счастье Мишки и Андрея.       - Фух, пронесло, - Князь чуть отстранился от друга, неловко поправил волосы и исподлобья взглянул на него. Горшок и не подумал поменять положение, только тонкие ручонки сложил на животе и смотрел прямо на него большими, подсвеченными солнцем глазами, взгляд навязчивый, как репей вцепился в мысли и не отпускает. - Ну хорошо, хорошо, только не смотри с таким укором! Знаю, что от моих дум ничего не изменится, но тяжко мне, Мишка, вот тут, - Андрей кладёт руку на впалую грудь, чуть выше сердца, предположительно там, где обитает душа, потому что от сердца у него отлегло, оно билось, от этого горшенёвского пронзительно-точного взгляда, и приятно ныло за рёбрами, а душа безвольно повисла где-то над ним, ни туда, ни сюда, что только не делай.

Сейчас

      На окраине истоптанной копытами лошадей дороги стоял одинокий фонарь. Издалека не видно, но изъеденный ржавчиной от времени, немного покосившийся, но исправно рабочий. Толстенная свеча с несколькими фитилями горела, но справлялась со своей задачей слабо, пламя за стеклом почти не танцевало, ветер попросту не мог преодолеть чуть мутную преграду. Особенно сильные порывы раскачивали его и цепь звенела, нарушая ночную тишину, как каторжник или приведение, что одинаково жутко звучало в лесной тиши. Обычно ночи в лесу никогда не были тихими, то веточка треснет от несмелой поступи ночного грызуна, то сова тоскливо ухнет, где-то совсем недалеко сверчки устроили целый оркестр, задорно играя на своих маленьких скрипочках, как будто в такт им чувственно подпевает звонкая птичка, сидящая на темной ветке, а иногда и кабанчики целым выводком резво бросятся продираться сквозь плотные заросли кустов, оставляя после себя лишь шелест травы. Но было в этом лесу что-то красивое, не сразу очевидное глазу, что-то такое к чему нужно было приглядываться, чтобы действительно разглядеть и проникнуться. Дорога тут ухабистая, разнообразна различными кочками и впадинами, осыпанная сухими, мёртвыми веточками и листьями, которые отродясь никто не убирал, они не успевали сгнивать до следующего сезона, поэтому запах тут стоял прелый и прохладный, всё время влажный, но в принципе не отвратительный, специфический разве что. Лес по обе стороны от дороги стоял густой, в нём на раз плюнуть было заблудиться и вовсе не выйти, поэтому путь срезать через него решались только самые отчаянные смельчаки, ну или в простонародье – дурачки, которым не дорога собственная жизнь. Те, кто путь не срезали, ехали этой дорогой, вот откуда на твёрдой, промёрзлой земле красовались борозды и частые следы от подков, изредка, особенно после дождя тут появлялись следы крупных собачьих лап, может и волчьих, впрочем, это не волновало местных. Даже если в лесу жили волки, жителям звери не докучали и только порой, в самое тёмное время перед рассветом можно было услышать их утробные завывания, а может быть это голос, какой-нибудь лесной птицы, никто с точностью и не скажет. Деревья здесь, все как под копирку, величественные, стволы толстые, некоторые в одиночку и не обхватить, кроны тёмные, изумрудно-зелёные, кое где почти синие. Они едва не плотной аркой, не пропускающей лунный свет, нависали над дорогой, за счёт своей высоты неумолимо кренились вниз, оттого здесь и днём стоял густой полумрак, а ночью темень была липкой и пугающей, будто дымка, только совсем не молочно-белая, как утренний туман, и стелилась она не по земле, а до самого неба, ей не было видно ни конца, ни края.       И вот, в всепоглощающей тишине раздаётся ритмичный стук лошадиных копыт, глухой, но отчётливый, вполне ожидаемый. Колёса кареты неустойчиво скрипят попадая на очередную кочку, четверка лошадей ретиво ржет, неся очередного зажиточного барина по его несомненно важным делам, карета личная, дорогая, не повозка обтянутая тканью, а полноценная, деревянная и выкрашенная в гордый черный цвет от того и сливающаяся с темным окружением, с резной лепниной, красивыми позолоченными деталями. Тёмное дерево поблёскивает в не ярком свете фонаря, а шерсть гнедых лошадей лоснится, волнами света отражая неяркий фонарь, скромно расположенный рядом с кучером. Красивые животные, даром только пугливые такие, в ладоши хлопни, а они из повозки выпрыгнуть готовы со страху.       И всё бы ничего, но высокая фигура в чёрном плаще так удачно прикрывающим лицо, словно призрак возникает прямо посередине дороги, чуть горбится поначалу, что не разберешь, кто под темнеющей тряпкой, древний старик или совсем ещё юнец, но распрямляется в полный рост, очевидно, что мужчина, широкоплечий, с низко опущенной головой, из-за чего его возраст всё ещё под вопросом. В такой темноте вряд ли бы представилась возможность, как следует рассмотреть его черты, но всё же это было бы лучше чем молчаливое, почти неподвижное положение и полное незнание кто это чёрт тебя дери такой?!       - Сш-то такое? - голос с явным акцентом, надменный, блевать тянет от такого говора, мужчина в чёрном, как эта ночь плаще кривится, и пусть этого жеста не видно из-за глубокой тени капюшона и непроглядной темноты, остаться беспристрастным - значит для него смириться с подобным, а до смирения ему ещё далеко, настолько далеко, что и за всю жизнь не дойти до этого. Слышится металлический скрежет, рассеянный свет дрожит, кони фырчат, неспокойно переступают с ноги на ногу. Глаза у них по бокам прикрыты, чтобы не шугались лишний раз. Кучер натягивает поводья, карета замедляет свой ход, а через пару мгновений и вовсе замирает, потому что посерёд дороги неподвижный силуэт угрожающе передернул плечами, это совсем не видение, человек, из плоти и крови.       - Эй! - слышится звонкий стук по дереву, сопровождаемый недовольным возгласом, - чего встал? Пр-роблема какая? - окошки в карете зашторены, оттого, изнутри тут и не разглядеть, что происходит снаружи, барин ещё не ведает с кем столкнулся нос к носу.       - Милсдарь, тут... - Извозчик звучит неуверенно, вертит головой из стороны в сторону, то упирается взглядом в стену кареты, то в незнакомца. - Какой-то человек.       - Человек? Так объедь его, сшто встал как стр-р-реноженный, - кучер сглатывает, дорога узкая, тут не разъедешься, - а-й фсё самому, - следует копошение, скрип кареты, едва слышный шёпоток, а потом тяжёлые, однотонного желтого цвета шторки отъезжают открывая вид на белеющее в темноте лицо, холёное и круглое, - Сшто тебе надо, бедняк? Бр-рысь! - Кое как внятно выговаривает слова из-за своего акцента и неспособности произнести букву р нормально, должно быть иностранец какой-нибудь, но кому это интересно? Он небрежно машет рукой, как на зверька какого. Человек на дороге и не думает двигаться, как стоял себе, так и стоит, только слабый ветерок треплет его накидку. Барин издаёт странный звук, нетерпение напополам с недовольством. Он слишком долго пробыл в пути, чтобы какой-то самонадеянный выскочка вот так просто встал у него на пути. - Ну хор-р-рошо, хор-рошо, тебе што-то нужно? Я пр-р-рав? Денюшки на выпивку, - в голосе сквозит яд и самодовольство, будто он уже знает, что угадал, а потом, в сырую листву с тихим шорохом падает одна монета. - Видишь? Дай пр-роехать, а потом поднимешь, - слышно, что ему уже надоел этот спектакль, ещё немного и он даст отмашку, чтобы извозчик ехал напрямик, мало ли их таких, пьяниц, что оказываются под колёсами?       - Ты прав, - голос хриплый, грудной и тяжёлый, будто бы говорит сама ночь, - деньги нужны, но уж явно не тебе, - и что-то в этом голосе слышится такое, что лучше бы барину по доброй воле отдать всё золото и восвояси уехать туда, куда он и держал путь, но ущемлённая господская гордыня капризно верещит, чтобы какой-то простак, да в подобном тоне... что он себе позволяет?!       - И сшто ты пр-р-редлагаешь? - ехидно интересуется он, пока извозчик нервно перебирает поводья. - Отдать тебе? - со стороны силуэта раздаётся смешок, и барин вскипает, в темноте конечно же не видно, но лицо его должно быть идёт багровыми пятнами негодования.       - А ты догадливый! Быстро же сообразил, - силуэт поднимает голову, но оттого видно его не становится, участок дороги малоосвещенный, даже лампа, что кучер поставил рядом с собой, чтобы управлять лошадьми не в слепую и не на ощупь, а на какую-никакую видимость, не позволяла разглядеть черты, по голосу непонятно, он хриплый и глухой, голос без возраста.       - Давно не пор-роли? Совсем ствах потер-рял! - из самодовольства барин скатывается в звенящее негодование, всплёскивает руками. Как представитель более высокого сословия ему невдомёк, что люди они и на другой стороне планеты люди, и что применимо к одним может быть применимо к другим. Порка, как показательная, так и практикующаяся для наказания, давно должна была стать пережитком прошлого, но, как показывает практика, такие вот индивиды не осознают что говорят. Не видавшие жестокости в полном её, свойственном лишь человеку объёме, они ни над чем не задумывались, не подвергали сомнению кощунственные способы наказания и принимали всё как должное. Как должное то, что облачённые в шелка и тяжёлые украшения, перстни и кольца из драгоценных металлов венчающие каждый палец, с песцовыми накидками и лисьими муфтами, посещали балы и закрытые вечера, могли позволить себе сто летние вина и беззаботную, сытую жизнь, как должное то, что крестьяне поделив сухую горбушку хлеба садились в кружок у огня и жались друг к другу, как котята выброшенные на мороз. До того это было несправедливо, что праведный гнев вскипал за рёбрами, шипел и пенился. - Довольно, либо ты отходишь по-хор-рошему, либо мои р-р-ребята с тобой разбер-рутся, - по его мнению угроза должна звучать устрашающе, но тёмный силуэт лишь издает надменный смешок, напрягается, как дикий зверь перед прыжком, готовый к атаке, лица всё ещё не видно, но страха там ни на грамм.       - Сами напросились, - чуть громче отзывается он и даёт кому-то сигнал. Раздался громогласный крик, хохот и свист, с разных сторон понабежали люди в преимущественно темной одежде, на лицах были повязки, не дающие как следует рассмотреть их, а в руках готовое к бою оружие разного вида от идеально заточенных мечей и топориков до клинков и сабель. Разбойники окружили карету, сталкиваясь с небольшой свитой этого барина. Потасовка завязывается суетливая и в некоторой степени нервная. Лесные разбойники действовали по отлаженной схеме, далеко не в первый и в последний раз, но адреналин бушевал в венах, и всё казалось будто это первый их выход, когда не до конца уверенные в успехе у них дрожали колени и потели ладони, так, что верный меч едва не выпадал из трясущихся рук. Вообще, обокрасть карету дело нехитрое и зависит во многом от желания насолить её обладателю. Вся эта роскошь на обыкновенной повозке... Зачем она нужна? Главное ведь комфорт, а вся эта резня по дереву? Красиво, никто не спорит, но до настоящего искусства не дотягивает, а для коробки на колёсах так и вовсе совсем не нужно, оттого и хотелось всё это отодрать и бросить лошадям под ноги, чтобы растоптали, чтобы глаза не мозолило. Чернеющий силуэт бросается вперёд всех, подстёгнутый праведным гневом, замечает, как белеющее в темноте лицо в испуге отшатывается от окошка. Он снова что-то выкрикивает, но уже не на знакомом разбойникам языке, но по хриплым дрожащим ноткам нетрудно догадаться, что он напуган, не негодует, а постепенно впадает в настоящую панику, потому что у него никогда такого не было, ситуация из ряда вон и его не стоящая ни одной монеты жизнь, сейчас в непосредственной близости к завершению. Фигура в чёрном скалится себе под нос, довольная произведённым эффектом. Это ничтожное количество ужаса, никогда не сравнится с тем, что испытывают простые крестьяне каждый день, ничего, он заслужил. С другой стороны открывается дверца и из неё выкатывается один единственный стражник, доспех на нём странный, отличается от привычных королевских, видать не местный, и говор этот непонятный...       Барин хочет вылететь следом, но человек в плаще, будто мысли читает, жестами указывает товарищам, а те и без слов понимают, действуют слаженно, хоть в этот раз немного суетливо. В желудке, змеёй свернулось гадкое чувство волнения, но с ним или без дело нужно довести до конца. Извозчик бросив поводья соскочил со своего места и прижав руки к голове едва не упал под ноги лошадей. Страшно, а всё равно он господина не бросает, если жив останется барин, а он сбежит как шавка пугливая, ещё хуже будет, порку такую устроят, что лучше пусть уж лесные разбойники прикончат. На бандитах не железные латы, а преимущественно лёгкая одежда, в которой легко маневрировать, ничто не сковывает движения, поэтому несколько человек легко справляются со стражником, что ничком падает в прелую листву. Убивать бы его никто не стал, только руки марать, неблагородное это дело. Про кучера тоже не забывают, кто-то хватает его за тщедушное предплечье и дёргает вверх, помогая принять вертикальное положение.       - Уходи, тебя не тронут, - извозчик косится на светлый локон, что виднеется из-под накидки, туповато кивает и несмело, спиной вперёд отступает на пару шагов, будто для того, чтобы убедиться, что неизвестный не шутит. Тот и не думает двигаться в его сторону, у него дела поважнее. Извозчик срывается с места ровно в тот момент, когда слышится ржание лошадей и лязг металлических лат, кто же мог рассчитывать, что подъедет ещё охрана.       - А ты видимо важная шишка, - фыркает один из бандитов.       - Или большой трус, - флегматично отзывается фигура в чёрном и за шкирку, одним литым движением вытаскивает барина, а то засиделся он в тепле и комфорте. Сейчас же человек выпадает из кареты как упругий мячик, приземляется на ягодицы прямо в сырую, вечно прелую листву, брезгливо поднимает руку, которой по инерции упёрся в землю и брезгливо, напугано почти смотрит на прилипшую грязь и бурый лист.       Стража, которая подъехала уже королевская, с хорошо знакомыми доспехами и непреодолимым желанием надавать тумаков лесной братве, которая давно терроризирует эту местность. Никто подмоги конечно же не ожидал, но в общем то они на то и разбойники, чтобы суметь правильно сработать в непредвиденной ситуации. Они занимаются этим далеко не первый день, наученные опытом, в том числе и горьким, они оставили в засаде несколько лучников, с мыслью о том, что "ну, мало ли?", и сегодня видимо совсем не прогадали. Заросли кустов тут плотные-плотные, продираться сквозь них тяжело, а со стороны дороги так и вовсе кажется, что невозможно, но лес исхожен ими вдоль и поперёк, так что пусть ситуация и была непредвиденной, но вполне ожидаемой, что ж, видимо лучникам в этот раз придётся вступить в бой.       Жертв оставлять страсть как не хотелось, но сейчас, к сожалению работало правило "либо ты, либо тебя", выбирать не приходилось. Этот мир вообще очень жесток к тем, кто не может откупиться. Стражники соскочили с лошадей, причем так резво они это исполнили, что фигура в чёрном аж замерла на мгновение, сверкая удивленным взглядом в разные стороны. Его всегда поражало то, что эти люди готовы рисковать своей жизнью для того чтобы за высокую плату спасти чужую, да к тому же такую никчёмную. Вступать в дискуссию никто не спешит, не самое подходящее время для светских бесед, тут главное сработать быстро и желательно не допустить лишних потерь. Отряды королевской стражи формируются из совершенно разных людей, они выдрессированы для этой работы, возможно некоторые из них только сегодня встретились впервые, и в этом была сила и превосходство разбойников. В отличие от стражи они знали друг друга поимённо и очень давно, любая потеря воспринималась болезненно, они ведь люди. Мужчина в чёрном надеется, что темень не помешает лучникам прикончить неожиданный отряд, очень жаль, что приходится идти на такие отчаянные меры. Оставленные без присмотра лошади от начавшейся суматохи встают на дыбы, взрывают копытами землю и испуганно ржут. Вот воздух взрезает первая удачно запущенная стрела. Никто с уверенностью не может сказать в какую часть тела она попала, но это и неважно, их цель не оставить за собой кровавый след из трупов, а не допустить резни, пусть и таким образом, и если на их стороне преимущество то, они им воспользуются.       Пока стрелы градом осыпают этот небольшой клочок земли, на котором и происходит всё действо, барин, нелепо загребая конечностями отполз чуть дальше, видимо он расценил всё это как шанс спокойно сбежать, но не тут то было. Темный силуэт возник рядом с ним из ниоткуда.       - Я отдам, фсе деньги отдам, только не убивай! - вот оно, торг, стоило только показать когти, как самые нахальные и упрямые господа превращались в комок слёз и соплей, отвратительно. Барина грубо хватают за грудки, а в следующую секунду, прямо рядом с ними в карету спиной влетел какой-то парень в железных доспехах, после чего он бездыханно упал сначала на колени, а уже после лицом прямо в сырую землю. Богач округлил глаза от липкого ужаса и сковывающего страха, а мужчина в черном даже глазом не повел, с силой прижимая тело в руках к повозке. Внезапно он срывает маску со своего лица, и злобно скалясь, как голодный волк, приподнимает барина под собой, давая возможность лицезреть его разгневанные черты лица.       - Конечно отдашь. Всё до единой монетки, зажравшийся упырь! - низкий голос звучит пугающе, буквально рычит от ненависти, он ничего не обещает, но убивать и вправду не планирует, у него есть идея получше.       Всё заканчивается так же как и началось, суетливо и резко, просто в один момент стража закончилась, может быть несколько человек убежало, оно и к лучшему, некоторые возможно лежали остывающими трупами, а некоторые потеряли сознание от боли, может быть они смогут уйти, когда очнутся. Без лишних помех и ненужной суеты разбойники методично разбирают карету, всё драгоценное, что можно продать они забирают, деньги тоже, вытряхивают даже из карманов. Мужчина в черном одеянии дает немую отмашку, чтобы те кто тащит огромный сундук до верха набитый золотыми монетами скрылись, как можно скорее, при этом всё ещё удерживая трясущегося барина второй рукой за грудки.       - Лошадей тоже забираем! - Слышится где-то неподалеку четкая команда, а сразу после лязг метала, фырканье, гогочущее ржание коней и удаляющийся топот.       - А с этим что? - Мужчина молчит пару мгновений, и эта тишина всем присутствующим самую малость кажется зловещей. Он поворачивает голову в сторону барина, чернота капюшона скрывает многое, но сейчас его взгляд должно быть хищный и по злому весёлый.       - Портки у него грязные, ребят, наша вина, может поможем?