Степень

По стеклу скатываются большие безликие капли дождя, падая куда-то в неизвестность. Его жизнь — тоже неизвестность. Глубокая чёрная дыра. Загадка, ответ на которую ещё предстоит найти, хотя он уже, блять, заебался искать и по горло сыт неудачными попытками. События праздничной вечеринки ещё свежи в памяти, и новогодний переполох казался сейчас каким-то маскарадом, фарсом или неудачной шуткой, от которой хотелось истерично хохотать, срывая к чертям глотку. Долбаный подарок на праздник от самого дьявола. Они здесь все, похоже, его любимчики. Испорченные, запятнанные смертью настолько, что вместо Санты к ним на Новый год является сам Сатана. Забавно. «Вы плохо вели себя в этом году, детки? Тогда получайте подарки». И вот ещё одна почти-смерть. Когда уже всё это закончится? Андер банально устал. От расследований, смертей, неопределенности, постоянного страха и напряжения. Хотелось содрать с себя кожу, превратиться в кого-то другого, заснуть и проснуться на следующий день где-то в другом мире — где жить будет чуточку проще — или не проснуться вообще. Хотелось простого спокойствия. Хоть на минуту. Парень прикрывает глаза, вслушиваясь в стук капель по стеклу и затягивается сигаретой. Что теперь будет с Ари? Вопрос набатом стучит в его голове, разносясь по телу напряжением, заковывающем в кандалы. Не то чтобы они близко общались, но произошедшее с ней явно коснётся и его тоже. Опять череда расследований, выяснение правды и восстановление справедливости. Снова весь этот спектакль. Он столько раз уже его видел, что теперь попросту тошнит. Кажется, будто это натуральное проклятье, но нет — это жизнь. И вряд ли всё произошедшее когда-нибудь забудется, подобно простому кошмару. За что ему это всё? Может, он капитально проебался в прошлой жизни? Андер наблюдает, как мягко летит пепел с тлеющей сигареты, и этот процесс можно сравнить разве что с тем, как разрушается его жизнь. Пугающе тихо. Мучительно медленно. На жалкие ошмётки. Казалось бы, куда ещё больше? Здесь и так уже всё в руинах. Андер встаёт с дивана и открывает окно. Ему совершенно похер на ливень, на холод и на всё остальное. На то, что он промокнет за секунду, когда высунется на улицу, на то, что сигарета моментально потухнет. Андер теперь купается в безразличии, как под дождем, который хлещет сейчас на улице. Пустота внутри после расставания с Омаром стала проклятием и благословением одновременно. Он не скучал. Совершенно. Точка поставлена, а дальше — ничего. Свобода и неизвестность. Они расстались прямо в канун Нового года, быстро, по тихому, так естественно, будто шли к этому уже давно, разрушали то, что было между ними, так же кропотливо, как и строили. Не было шумихи, скандалов и слёз. Об их расставании знает от силы пара человек: Гусман, Саму и Ребе. Всё равно никому нет дела до их личной драмы, когда вокруг происходят события похлеще, снятые будто под копирку из триллера Тилье или Несбё. Капли дождя стекают по щекам, оседают на ресницах. Парень глубоко вздыхает, чувствуя, как свежий вечерний воздух, пропитанный влагой, наполняет организм. Это как терапия. Экстракт спокойствия и равнодушия, рассеянный в воздухе. Вдох — и внутри ничего. С сигаретами тот же эффект. Определённо по этому он выкуривает за день по полпачки. Наконец Муньоса закрывает окно, за которым клубится ночная мгла, и выкидывает потухшую сигарету. Андер вновь возвращается к мыслям о путешествии, которые засели в его голове уже давно. Находиться здесь, в Мадриде, где всё напоминало ему о смертях, которые окружали его, как стены родного дома, становилось просто невыносимо. Невозможно. Он задыхался. Он так больше не выдержит. Ему нужна новая жизнь. Или хотя бы новая локация. Андер выложил свою идею Гусману, и тот, вроде как, воспринял её воодушевлённо. Старый друг, небольшая машина, уютные придорожные мотели, перекусы в дешевых забегаловках, вся Европа на ладони и спокойствие. Счастье в высшей степени. Сначала они непременно объездили бы всю Испанию, все её самые скрытые уголки и самые главные визитные карточки. Они отправились бы в новую жизнь, устав постоянно терпеть поражение в старой. После родной страны Андер обязательно хотел бы побывать в Италии — попивая изысканное вино вприкуску с пиццей, где-нибудь на балконе с видом на море или хотя бы на узкую улочку, где домики стоят так близко друг к другу, будто приклеены, — а ещё проехать через Францию в Австрию — самое сердце Европы, а потом наблюдать, как закатное солнце золотит черепичные крыши Праги. Можно было бы ещё заехать, например, в Венгрию и Нидерланды. «И Англию», — услужливо подсказывает внутренний голос. Блять, нет-нет-нет-нет. Он проклинает себя за это желание, но какая-то его частичка просто жаждала там оказаться, ведь Англия так обманчиво близко с Францией, а они наверняка там будут. Всего-то какой-то Ла-Манш. Его без труда можно было бы пересечь, например, на пароме. Нет, такого отклонения от маршрута они явно не потерпят. Ни за что. Чем вообще его привлекал Лондон? Там же сплошные дожди и туманы, постоянная серость и холод. Суровость, отчужденность и аскетизм. И это сосредоточение всего, что он ненавидит всей душой. А ещё там когда-то жил Патрик. И ёбаного Патрика он ненавидит тоже. Должен ненавидеть, потому что он всё разрушил. Разрушил его и Омара, всё, что между ними было. Превратил сказку в кошмар или, скорее уж, натуральную трагедию, правда без слёз в финале. Но Патрика получается ненавидеть только так же, как дождь, под которым стоял пять минут кряду, высунувшись из окна. Это и не ненависть вовсе, но Андер готов вставлять именно это слово в любой контекст, где только мелькает имя Коммерфорда. Так ведь легче: прикрываться чем-то псевдо-правильным и бежать. Но факт оставался фактом: он хотел, так чертовски сильно хотел оказаться в Лондоне только потому, что этот город напомнил бы ему Патрика. С ним всё в порядке? Очевидно, нет. Это неправильно. Он отправляется в путешествие, чтобы забыть обо всём. В том числе и о проклятом Коммерфорде. Андер отбрасывает глупые мысли про Англию подальше. Отсекает одним махом — «не к месту». И продолжает составлять маршрут, чтобы потом предложить его Гусману. Значит, Испания, Франция, Австри… Звонок в дверь резко прерывает размышления. Показалось? Теперь Андер сомневается в каждом ощущении — живя его жизнью свихнуться кажется таким же нормальным, как кофе по утрам. Он хмурится и всё же направляется в сторону прихожей. От гостиной до входа в дом примерно шагов сорок, и мысли непрестанно крутятся в голове разноцветной каруселью, но догадок, кто может стоять за дверью, совершенно не было. Ни одной. На улице глубокая ночь. Ливень. Мать уехала на новогодние праздники к двоюродной сестре в Барселону. Он определённо никого не ждал сегодня. Андер широко распахивает дверь, что наверно является не слишком осмотрительным, но похуй, просто похуй, потому что перед собой он видит океаны голубых глаз. Его глаз. В которых он не просто утонул — он утонул и захлебнулся. Причём именно в таком порядке. Андер не понимал, совершенно не осознавал, что тонет, когда ему открылись красоты лазурных глубин, сияющие в солнечном блеске; и конец наступил только тогда, когда он впитал в себя их синеву, когда она начала казаться такой родной. И вот это ёбаный пиздец. Потому что в тот момент прежний Андер Муньоса, Андер верный Омару, сделал свой последний вдох. И у него не было шансов на воскрешение. Впрочем, жалеть тут особо не о чем. На пороге его дома, часа в два ночи, абсолютно сырой, стоит Патрик Бланко Коммерфорд собственной персоной. Свет из прихожей падает на парня золотым лучом, и вся эта картина отчётливо напоминает явление ангела. Патрик совершенно вымок под дождём, волосы были в беспорядке, но это его совершенно не портило. Патрика вообще не могло что-либо испортить. Он как алмаз. Как пьянящее с первого глотка вино без срока годности. Он неповторимый. Не похожий на остальных. Исключение, которое подчиняет себе все правила. А исключения не забываются. Когда их взгляды встречаются, Андер чувствует в его глазах отчаяние. Беспросветное, немое, терпкое, камнем тянущее вниз. Такое обычно накрывает штормовой волной, настоящим цунами, затягивает в торнадо и вертит до тех пор, пока не сдашься, пока от тебя не останутся одни куски. И другого выбора нет. Отчаяние — мясорубка, которая превращает в фарш из боли, скорби, сожаления и горечи. Андер жалел себя, но что сейчас чувствовал Патрик? Ари — его сестра. Во сколько раз ему тяжелее? Сейчас хотелось узнать больше всего на свете. Насколько нужно умножить его собственные чувства, чтобы понять, что испытывает он? Чтобы потом забрать себе хотя бы треть, если не треть, то хотя бы четверть, несчастный кусочек этой противной горечи, чтобы хоть на каплю облегчить его ношу, чтобы принять удар на себя. — Можно? — робко спрашивает Патрик. Он топтался у закрытой двери Андера добрых минут пять, а может — и все полчаса. Кажется, будто он попал в какую-то извращённую версию собственной жизни, перескочив в другое измерение, и у него теперь самый настоящий джетлаг. С исчислением времени у него серьёзные проблемы в последние несколько дней. Интересно, это оттого, что он спал от силы час вчера, или потому что недавно принял хорошую такую дозу, или время начинает течь по другому, когда кажется, будто мир вот вот остановится? Просто потому что Патрик не представлял своего мира без Ари. В голове не укладывалось, как это ещё Вселенная не раскололась без неё? «С ней всё будет в порядке», — успокаивал он себя. Но даже если его вселенная всё ещё продолжала функционировать, по ней явно пошла трещина. И зачем он вообще пришёл к Андеру? Наверное, лучше всего будет сказать, что ноги сами его сюда привели. Конечно, винить во всем конечности — никак не себя — легче. Но если копнуть поглубже и отбросить всякие отмазки, чёткого ответа всё равно не найдётся. Или Патрику просто не хочется его искать, чтобы он своей кристальной ясностью не ослепил его. Зачастую сложнее всего признание правды, а не она сама по своей сути. Так зачем на самом деле он пришёл сюда? Потому что больше не у кого было искать поддержки? Потому что ему просто осточертело находиться в отделении интенсивной терапии и слушать писк аппаратов? Потому что он такой ебанутый, что возвращается к тому, кто даже видеть его не хочет? Кто разбил его, сломал и просто ушёл. Потому что он просто херов мазохист по своей натуре? Бесконечная череда из этих «потому что». Оправдаться перед самим собой кажется таким важным пунктом в списке его дел на сегодня. Но не первостепенным, конечно же. Самое главное — провести время с Ари, и он сидит с ней почти весь день. Уходит только к ночи, чтобы напиться и принять дозу, которая нихера не помогает отвлечься. Патрик чувствует себя жалким, когда звонит в дверь Андера. Но окна на первом этаже дома светят для него надеждой. И дверь открывается почти сразу, так обманчиво быстро, как будто его здесь ждут. Когда он видит знакомый силуэт, освещённый тёплым светом из прихожей, будто камень с души падает. И это не должно так ощущаться. Как угодно, но не так. Патрик не должен чувствовать это по отношению к человеку, который фактически растоптал его, а потом забил хуй. Патрику явно нужно что-то делать, починить свою гордость, развернуться и уйти. Быть сильным, в конце концов. Но сука, это так сложно, особенно когда ты был сильным на протяжении последних нескольких дней, стоя у койки сестры и притворяясь уверенным в хорошем исходе, когда этой самой уверенности не чувствовал ни грамма. Когда от фальшивой улыбки уже сводит челюсти. Когда говоришь воодушевляющие слова о силе веры, а сам в это время представляешь: а что, если всё будет не так. И разум в такие моменты как назло подбрасывает самые отвратные перспективы, заставляя на короткую миллисекунду представить жизнь без неё. У него внутри злость, отчаяние и вкус поражения. Он заебался терпеть издевательства судьбы как покорный мальчик. Патрику всегда было трудно справляться с гневом, и сейчас у него вместо костяшек кровавое месиво, потому что свою ярость на жизнь можно выплеснуть только так — дубасить какую нибудь грушу в спортзале больницы. И ему похуй, что пациенты, выполняющие восстановительную гимнастику или ещё какую-то там херню, смотрели на него, как на сумасшедшего, которого неплохо было бы упечь в психушку. Повезло ещё, что там оказался зал. Без этого он наверняка не выдержал бы, устроил бы потасовку, и его непременно упекли бы в участок. Хотя какая, к черту, разница. Откровенно говоря, он, наверное, не выдержал бы всей этой херни под названием «превратности судьбы» без трёх вещей: алкоголя, кокса и драк. Хотя, нет, постойте, четырёх. Он ведь в итоге здесь, так что прибавьте к списку Андера Муньосу.