Степень

— Можно? — спрашивает Патрик, и собственный голос кажется ему чужим и отдаленным. Андер распахивает дверь ещё шире, и волны тепла из дома пробуждают какое-то неведомое тепло в душе Коммерфорда. Патрик совсем не заметил, что промок насквозь, пока сюда добирался. На такие вещи перестаёшь обращать внимание, когда в голове жуткая каша. Муньоса выглядит удивлённо, но всё же без раздумий пускает парня внутрь и закрывает за ним дверь. У Андера просто нет слов. А нужно ли что-то говорить? У него внутри лишь удивление, бьющее наотмашь. Это его фантазия? Бред? Он сейчас крепко спит или переборщил с количеством сигарет за вечер? Это ведь не может быть правдой. Не может. Не в случае с Патриком, которого Андер сделал своей игрушкой, воспользовался, а потом бросил за ненадобностью, дав ему надежду на что-то большее, чем секс. Что-то типа: «я заебался играть в монополию и покер, и решил: почему не сыграть партию в человеческие чувства». Так это выглядело со стороны, и Андер чувствовал себя последним уродом. Но даже, блять, секс с Патриком — это просто… это нечто. Это взрыв. Атомная бомба, от которой дико сносит крышу в один миг и переворачивает внутри буквально всё. Такое не вылетит из головы ни через пару дней, ни через пару месяцев. И теперь, когда Патрик на его пороге, чувство вины просто зашкаливает, оно грозится разорвать Андера на куски, как он когда-то разорвал сердце Коммерфорда, не осознавая, что потом придётся по кусочкам собирать своё. Ему хочется просто обнять Патрика, потому что невозможно стоять особняком и наблюдать со стороны грусть и отчаяние, омрачающие эти глаза. Невозможно читать скорбь в каждой идеальной чёрточке его лица. Андеру хочется спросить, почему он здесь. Зачем пришёл к нему? К нему, который поступил с ним, как с дерьмом. Андер ведь не заслуживает ни капли, чтобы Патрик к нему приходил, и Муньоса чувствует себя последним мудаком, глядя в эти глаза. Он вообще не заслуживает Коммерфорда. Никогда не заслуживал. И понял бы, если Патрик не захотел вообще никак пересекаться с ним. Вычеркнул бы навсегда из своей жизни и вышвырнул, как мусор. И всё-таки он здесь, и от этого в душе всё буквально начинает трепетать, а сердце делает кульбит. — Всё в порядке? — Андер, ты такой долбоёб, конечно же нет. — Как там Ари? Патрик убирает со лба мокрые волосы, а Андер заворожённо наблюдает, как блестят капли дождя на его ресницах, как они медленно скатываются вниз по его шее. — Стабильно, ничего нового, — отвечает он сухо и наклоняется, чтобы снять дизайнерские кроссовки. — Хотя врачи говорят, что это уже хорошо. Андер сглатывает, когда замечает разбитые в кровь костяшки. Какого хера, Патрик, блять, какого хера? Спокойно. Он спросит об этом позже. — Ну, это лучшая клиника Мадрида, где, если не там, слова врачей должны быть правдой, — оптимистичный тон звучал бы фальшиво, и Андер понимает это со всей ясностью, ведь сам недавно был одной ногой в могиле, поэтому говорит отрешённо. Спокойно, но уверенно, с налетом лёгкой насмешки. Патрик выдавливает слабую улыбку и кивает. — Проходи в гостиную, я принесу тебе сухую одежду, — бросает он напоследок и направляется к лестнице. Патрик, прислонившись к косяку двери, наблюдает, как Андер поднимается вверх на второй этаж, а внутри загорается странное чувство. Тепло и что-то ещё сродни уюту, которого он не чувствовал со смерти матери. Как будто он оказался… дома? Ха-ха. Просто его дом в последнее время домом вообще не ощущается. Он пустой, холодный и чужой без Ари. И мозг, видимо, отчаянно ищет замену? Как глупо, блять. Патрик с лёгкостью находит гостиную и принимается ждать Андера. Интерьер выглядит достаточно просто, но Патрик не променял бы его сейчас ни на что другое. Муньоса возвращается через пару минут со стопкой чистой одежды в руках. — Лови, — он бросает Патрику мягкий свёрток. — Не «Диор», конечно, но выбор у тебя не особо большой. Можешь ходить в сыром. Да похуй на бренды, он просто будет ходить в одежде Андера, потому что она пахнет им. — И устроить тебе потоп в доме? Патрик ловко ловит брошенные Андером шмотки и разворачивает. Это оказываются простые чёрные спортивки-джоггеры и футболка с какой-то простецкой надписью. — Размечался. Тогда голым, — слова вылетают быстрее, чем парень успевает их осмыслить. Патрик резко вскидывает на него взгляд ясных лазурных глаз. — Блять, я… не это имел в виду. Прости, — неловко оправдывается Муньоса. Ты проебался в который раз, Андер. Стоит поздравлять, или это уже перестало быть весомым поводом? Патрик слегка ухмыляется, как бы заверяя, что всё в порядке. — Смотри не пялься, пока буду переодеваться. И… блять. Неужели всё так просто? Неужели стоило Коммерфорду прийти сюда, и между ними уже всё как прежде? И из-за этого Патрик чувствует себя каким-то бесхребетным сопливым мальчишкой, никогда не слышавшим словосочетания «собственное достоинство». Он просто жалок, если возвращается к тому, кто повёл себя с ним таким дерьмовым образом. Не имеет значения, что Муньоса уже, вроде как, извинился, когда Патрик приходил сюда в прошлый раз. Но теперь он знает, что Андер расстался с Омаром. И вряд ли что-то меняет, но ему хочется, чтобы меняло. Менсия выкрала минутку времени, с целью пересказать, как она выразилась «новость, которая тебя заинтересует», услышанную от Ребе. И это почему-то внушило ему надежду, хотя должно было вызвать только злорадство: пусть теперь Муньоса страдает, расставшись с тем, кого любит, так же, как заставил страдать его, Патрика. «Только вот возможно, он не любил Омара вовсе?» — прошепчет невзначай внутренний голос, а Патрик опять поведётся, он ведь всегда ведётся. Поэтому и стоит сейчас здесь, а надежда в нём блещет всеми красками его треснувшего мира. — Узнаю старого Патрика Бланко Коммерфорда, — Андер прислонятся к стене и пытается не разглядывать, (спойлер: не получается) как отчетливо проступают мышцы пресса на животе Патрика под сырой футболкой. — Пойду приготовлю горячий шоколад. Парень кивает в ответ и начинает стягивать сырую одежду. Андер нехотя отворачивается и уходит на кухню. Ему кажется, что вести себя так, будто между ними ничего не было — до ужаса странно. Неправильно. Но как по-другому? Как вообще вести себя с Патриком? Он — равенство с бесконечным множеством решений, среди которых не выберешь правильное. И всё-таки сегодня Андеру нестерпимо сильно хочется попытать удачу. Размешивая шоколадный порошок в чашках, Муньоса приходит к выводу, что должен ещё раз извиниться перед ним. На этот раз искренне. Ведь этот парень заслуживает правды, заслуживает знать, как ему жаль. Андеру невыносимо смотреть на него, испытывая бесконечное сожаление и чувствуя себя куском дерьма. Видя воочию, кого он потерял. Патрик, спустя несколько минут, медленно входит на кухню, держа в руках скомканную сырую одежду. Он пару секунд наблюдает, затормозив у порога, как Андер суетится у стола, размешивая шоколад в чашках, и на лице невольно всплывает улыбка. Приятно было видеть Андера таким… домашним. — Куда это положить? — наконец подаёт голос он. — Давай сюда, — Андер подходит и тянется к его вещам. — Пущу на тряпки. Ему отчаянно хочется, чтобы Патрику стало дышать немного легче. Это фактически становится смыслом его существования на сегодняшнюю ночь. И у него, кажется, получается, потому что парень на секунду улыбается. — Имей в виду, до конца жизни потом не расплатишься. Андер несёт его вещи в ванную, пока Патрик располагается в столовой, запрыгивая прямо на кухонную стойку с чашкой шоколада. Ему тепло. Не от шоколада и не от сухой одежды. Ему тепло просто потому, что он здесь, и Патрик думает, что, если уязвлённая гордость — которая совсем не чувствуется таковой — цена за нахождение в этом доме, может быть, её можно платить разок, эдак, в месяц. Разумеется, большего он себе не позволит. Слишком дорого даже для него. Когда Андер возвращается, аккуратно развесив одежду Патрика, за несколько сотен евро — не меньше, на сушилке, Коммерфорд мирно сидит на кухонной стойке, глядя на него поверх кружки с шоколадом. Он кажется даже немного довольным, и парню до чёртиков нравится, как он вписывается в окружающую обстановку. Андеру хочется запечатлеть этот момент навеки, сохранить его в коробку счастливых воспоминаний, отправить на самый лучший мысленный склад. Вспоминать утром, днём и вечером, осознавая, что он по своей глупости потерял. Патрик — самое настоящее сокровище, редкий алмаз, сияющий тысячами граней и в горе, и в радости. Неугасаемый. Несущий свет и полыхающее пламя. Ангел и дьявол в одном лице. Но сейчас Патрик здесь. С ним. И Андер отодвигает на второй план всё остальное. Все догадки, опасения, предположения. Он просто наслаждается моментом, пока на то есть возможность. Парень делает глоток шоколада из своей чашки и наконец решается спросить, хотя витающая в кухне тишина вполне уютная: — Почему ты здесь? В его голосе нет ничего, кроме интереса, чтобы, не дай бог, Патрик не подумал, что Андер не желает его здесь видеть. Муньоса, опираясь на кухонную стойку, встаёт рядом с Патриком и терпеливо дожидается ответа. — Я просто хотел немного отвлечься от всего этого. Прости, я наверно не вписываюсь в твои планы, — добавляет он, слегка нахмурившись. Андеру яростно хочется возражать. Сказать, что всё не так. Всё наоборот. Заверить этого парня, что он — лучшая часть какого бы то ни было плана. На день/на ночь/на месяц/на год/на всю жизнь. Но нет. Откровения ни к чему. Он ведь не скажет? Не скажет. Андер просто делает глоток, чувствуя, как шоколад слегка обжигает горло. — Слушай, Патрик, я хотел… — Муньоса делает глубокий вдох, ощущая, как груз невысказанных слов давит на его плечи. — Если на чистоту, я чувствую себя полным дерьмом, находясь рядом с тобой и зная, как с тобой поступил. Напиток в чашке обжигает пальцы, а пламя, бушующее внутри, когда Андер так близко к Патрику, обжигает сердце. Почти сжигает дотла, опаляет до кровавых ожогов, до корки, до полностью сожжённой плоти, до полусмерти. Но в то же время и заставляет его биться сильнее. Надрывно, с жаром, в агонии. Вот такой парадокс. Патрик слегка напрягается, когда Андер поднимает эту тему, но слушает молча, а парень продолжает: — Ты этого не заслуживаешь. И у меня херово выходит извиняться, но я хочу, чтобы ты знал, что мне жаль. Правда, я пожалел уже раз тысячу о том, как всё вышло… Патрик просто молчит, смотрит перед собой или разглядывает шоколад в своей чашке. Он не прерывает Андера и не просит его замолчать. Коммерфорд — прекрасный слушатель. — И для меня это был не просто секс, и спустя время я это понял. Может быть даже понимал и тогда, просто не мог признаться в этом самому себе. Это было чем-то похоже на исповедь. Вместо церкви — кухня, вместо священника — парень, перед которым он облажался. — Знаешь, — снова начинает Андер медленно, — после того, как мне сказали, что наступила ремиссия — я просто не поверил. Я уже внушил себе, что это конец. Всё, ты мертвец, парень — и вдруг выясняется, что нужно жить дальше. Это было так странно осознавать. Типа сюжет уже логически закончен, но решили приписать ещё пару лишних глав, — Андер усмехается пришедшему в голову сравнению. — И я жил тогда как-то вынужденно, через силу, как будто не мог поверить в свой второй шанс. Муньоса на секунду закрывает глаза, вспоминая, каково было ему тогда. Как все вокруг радовались, чуть ли не хороводы вокруг водили, а ему было от всего этого попросту не по себе. Как будто это не его жизнь вовсе. — А после встречи с тобой я впервые чувствовал себя так… по-живому, так ярко после того, как выздоровел. — Андер поворачивает голову, чтобы заглянуть ему в глаза. И в этот момент кажется, будто весь мир затаил дыхание. Будто дождь на небе прекратился, капли повисли прямо в воздухе, чтобы узнать, увидит ли там какой-то Андер Муньоса то, что хочет увидеть. — Прости за всё. Но Андер не видит. Взгляд Патрика полностью непроницаемый. Отрешенный. Раз, и он закрылся, будто по щелчку пальцев. Парень смотрит на Коммерфорда ещё секунду. Рассматривает переливы мягкого света на его гладкой коже, слегка вьющиеся от дождя волосы, густые ресницы и эти невероятные глаза. Скользит взглядом по манящим губам, всего-то на секунду-две — больше Андер себе позволить не может. А сердце гулко стучит в груди и ухает куда-то вниз, в пропасть. Мы красивее, когда падаем, да ведь? И падение кажется таким бесконечным, будто ты будешь лететь и лететь ещё вечность, при этом испытывая такую боль, как будто ты уже упал со всего маха на землю. Грохнулся, переломав все кости до единой. Сердце не кость, но надо же, ломается так же быстро. Муньоса отворачивается. — И ещё мы расстались с Омаром, — говорит он тихо. — Я знаю, у вас что-то там было, так что теперь путь свободен. Патрик какое-то время молчит, обдумывая его слова. И эта тишина наносит Андеру сотню ножевых. Она растягивается, кажется, на несколько часов. Не вы но си мо. Он ничего не ответит. Он не простит. И это ведь будет правильно. Мысли в его голове грозятся разорвать парня изнутри. «А чего ты ожидал?» — смеётся с издевкой внутренний дьявол. — Но я здесь, а не с ним, — шепчет наконец Патрик, слегка повернув голову в сторону Андера и глядя куда-то в пол. Затем он нерешительно поднимает взгляд, а Андеру кажется, что до этого момента он просто не дышал. И вот теперь, только теперь живительный кислород наполняет тело вперемежку с чем-то таким противно легким, мягким, шелковым, таким до одури нежным. Надежда. Андер знает, что на такое вестись нельзя. Потому что эта штука скользкая, как змея. Такая ненадежная. Такая ненужная. Но ему отчаянно хочется сейчас верить во что-то хорошее, впервые, кажется, за последние года три. Ему так хочется броситься в это с головой. И он ведь бросится. А последствия пусть горят синим пламенем. Муньоса медленно отталкивается от стойки — шаг, два, и он уже рядом с Патриком. Андер даже не знает, что собирается делать. Ни единой правильной мысли. Есть только диаметрально противоположные. Например, о том, как сильно ему хочется слизывать шоколад с его губ, ощутить мягкость волос и запах кожи с дорогим парфюмом. Парень сидит и смотрит на него из-под ресниц как-то выжидательно. А в голове Патрика ещё больший бардак, беспросветный хаос с фонтанами искр из мыслей, опасений, доводов рассудка и бесконечных «хочу». И его желания затмевают всё остальное. Он хочет снова почувствовать губы Андера. Просто пиздец как. До ломки, до изнеможения. Дико. Муньоса подходит к нему близко-близко, и Патрик косится потемневшими глазами, потому что блятьблятьблять невозможно не смотреть, на его губы. Андер замечает его взгляд, и Патрик делает ставки: решится Муньоса или нет. В их недо-отношениях инициатором фактически всегда был Коммерфорд. Но сегодня он обещает себе, что запасётся терпением. Его не измерить в граммах, литрах и сантиметрах, но Патрик обещает себе такую звериную порцию, чтобы хватило дождаться действий от Муньосы. Для него это сродни жестокому испытанию, ведь избалованный мальчик привык сам брать всё, что хочет. Андер ставит свою чашку в раковину рядом с пустой кружкой Патрика и поднимает на него взгляд. Смотрит. Секунду. Две. А затем медленно, нерешительно, будто боясь, что Патрик не позволит, накрывает его руку с побитыми костяшками своей. И казалось бы, такое невинное прикосновение действует на Коммерфорда воспламеняюще, он анализирует свои ощущения со всей возможной на то внимательностью, просто чтобы не сорваться и не притянуть к себе Андера в эту же секунду. Он ведь мог бы пойти сейчас в какой нибудь гей-клуб. Снова напиться, оторваться по полной, выбрать абсолютно любого из толпы оттуда. Аргентинца или итальянца, блондина или брюнета. Бери — не хочу. Но избалованный мальчик такой привередливый, ему не нужны они все. Ему отчаянно хочется Андера. Хочется, чтобы он принадлежал сегодня хотя бы на минуту ему, Патрику. Хочется так, что кровь в венах бежит быстрее, сердце бьётся в ритме самбы или отбивает кан-кан, хочется так, будто это инстинкт, будто без этого нельзя жить дальше. Ну, сегодняшним вечером уж точно нельзя. Они так близко друг к другу, что Патрик видит все оттенки его глаз цвета того самого шоколада, который они только что пили. Между ними… сколько? Двадцать сантиметров? Тридцать? Забудьте. Между ними искры желания в воздухе; страсть, накрывающая, как гром, и осознание неправильности происходящего, бьющее, как молния. Между ними гроза. И избалованный мальчик наконец получает то, что хочет, когда чувствует, что Андер целует его. Неожиданным порывом, так сразу, будто боясь опомниться. И всё. Ставок больше нет. Ничего больше нет. Есть только его тёплые губы со вкусом шоколада, горячий шаловливый язык и касания по всему телу. Его поцелуи — отвлечение получше всяких наркотиков, алкоголя и драк. У них крышесносный эффект, и Патрик забывает обо всём. Напрочь. За секунду. Об Ари, о последних нескольких днях, о вечеринке в честь Нового года, обо всём важном и не очень. Пальцы Патрика путаются в волосах Андера, и он притягивает парня ещё ближе к себе. Блять, как же он скучал по этим кудряшкам. Андер слегка прикусывает его губу, и Патрик готов поклясться, что у него наступает помутнение рассудка. Потом по этому же месту проходится его язык, и Патрик едва не рычит от удовольствия. Их бедра прижаты друг к другу, и Коммерфорд чувствует его твёрдость даже через ткань штанов. Это сносит ему башку окончательно. Желание, скопившееся за день, за неделю грозится вылиться наружу необузданным потоком. Сорвать к чертям дамбу. Блять. Так нельзя. Нельзя, но похуй, миллион раз похуй. Нельзя, но они будут. Их поцелуи неистовые, яростные, неудержимые, будто буря. И Патрик знал о штормовом предупреждении, направляясь сюда, но всё равно пришёл. Вот же сумасшедший. А внутри у него между тем что-то отпускает, будто разжимаются какие-то тиски. В голове щёлкает, и он понимает, что не злится больше на свою жизнь так, как раньше. Не так сильно, по крайней мере. Нет больше внутри той ослепляющей ярости. И от этого непомерно легко. У него хаос в голове, шторм внутри, но те самые трещины на вселенной Патрика начинают медленно затягиваться. Андер отстраняется от Коммерфорда всего на секунду, как ему кажется, на миг. Руки парня по прежнему лежат на плечах Муньосы. Нужно взять маленькую паузу, просто чтобы немного перевести дух, немного осмыслить происходящее. Прийти в себя, потому что… Где он был? В другой вселенной? В другом мире? Во сне? Где угодно, но не здесь. Поцелуи Патрика — прямое изгнание из реальности. Но Андер, честно говоря, не против носить имя беглеца. — Я хочу ещё, — между тем шепчет Патрик ему куда-то в шею, опаляя горячим дыханием. Слегка жалобно, чуть-чуть умоляюще. Он, вдыхая запах кожи Андера, медленно ведёт носом дорожку от плеча к основанию шеи. Блять, Патрик, что ты вытворяешь? У Андера встаёт только от одного его шёпота. Происходящее всё ещё имеет лёгкий налёт неправильности, всё ещё ощущается как-то по-запретному. И сейчас Андер задумается: а почему? Они с Омаром расстались, и между ним и Патриком никто не стоит. Никто не мешает Муньосе просто целовать его и наслаждаться, ловить чистый кайф. Парень не может сопротивляться. Это просто не существующая функция. Где-то за гранью, за пределами. Поэтому похуй на всё, и он целует Патрика снова. Снова чувствует, как приятно обжигают его губы, как руки Коммерфорда пробираются под его футболку. Андера будто накрывает лавиной, и он наконец возводит свои чувства к Патрику в степень, чтобы их целиком осознать. В десятую, сотую, тысячную, миллионную. Он давно уже должен был это сделать, и вот наконец-то делает. Ставит знак равно и записывает известный сердцу результат, позволяя себе чувствовать даже малейшие оттенки жизни, каждый её штрих и мазок. Позволяя себе чувствовать… счастье?