now I know how to fall

      Чонгук не знает, что в нём говорит, когда после ужина они с Юнги идут несколько блоков в сторону, где его в машине ждал Седжин, и он останавливается напротив тату-салона, глубоко задумавшись. Яркая фиолетовая неоновая вывеска гласит «Dionysus», а под ней маленькая табличка со временем работы: до часу ночи в будни.       — Резко решил набить тату? — выводит его из транса старший, о присутствии которого Чонгук почти успел забыть. Парень переводит на него взгляд и видит, как неоновый свет играет бликами на его темных, блестящих волосах и зрачках. Он слабо улыбается, рассматривая курсивом выведенные буквы.       — Нет, — отзывается Чонгук, продолжая смотреть на старшего, пока тот заворожен вывеской. — Давно хотел проколоть уши.       — И что же тебя останавливало всё это время? — Юнги наконец переводит взгляд на Чона. На нём нет шапки, и под его чуть отросшими волосами младший замечает две сережки-колечки на его левом ухе, на которые раньше никогда не обращал внимания. С правой стороны помимо колец он видит ещё проколотый хрящ. Красиво.       — Как сам думаешь, хён? — спрашивает он, тяжело вздыхая. — Я уверен, что, если бы мать меня сейчас увидела, она бы заставила меня подстричься, — он трясёт головой, и его чёлка падает на лоб, закрывая глаза.       — А что изменилось сейчас?       Чонгук пожимает плечами, не находя в своей голове ответа. Что изменилось с тех пор, как он начал задумываться о том, чтобы сделать пирсинг или покрасить волосы? Чонгук уже на третьем курсе, большинство людей проходят эту фазу чуть раньше — в старшей школе или на первых курсах. Он вспоминает ребят из своей танцевальной группы: у половины из них волосы выкрашены в разные цвета, от красного до серебристо-белого.       — Не знаю, я просто сейчас не вижу причин не сделать этого.       — Хочешь зайти? — Юнги смотрит на него с ожиданием в глазах, будто надеясь, что Чонгук правда захочет. А Чонгук правда хочет. Ему даже не очень важно, больно будет или нет. Он кивает.       Седжин ничего не пишет и не звонит, и Чон думает, что он давно уже уехал, подумав, что парень решил поехать домой на метро. Но когда они с Юнги всё-таки подходят к месту, в котором должна была стоять машина, мужчина стоит, прислонившись поясницей о капот и смотря в экран телефона. Когда парни подходят достаточно близко, он поднимает глаза на них и кивает им с улыбкой.       — Чонгук-щи, что Вас так задержало? Я не знал, стоит ли мне ждать и собирался уже позвонить через десять минут.       Чонгуку неловко, но чувство эйфории от того, что он только что сделал, его перекрывает почти на сто процентов. Юнги стоит позади него.       — Смотри, Седжин-щи, — он пытается заправить несколько отросшие волосы за уши, чтобы показать результат водителю. На лице того сначала появляется замешательство, и Чонгук думает, что он, наверное, зря решил ему показать, но через несколько секунд он видит осторожную улыбку.       — Вам очень идёт, Чонгук-щи! — он смотрит на Юнги, всё ещё стоящего позади парня. — Вашего друга надо подвезти?       Чон оборачивается на Мина.       — Хён? Уже поздно, — на часах правда за одиннадцать вечера, и Чонгук не сомневается, что старший может спокойно добраться до дома без проблем — в конце концов, он живёт ближе к центру, чем к окраинам — но другой причины парень найти не может. Да и нужна ли ему причина, чтобы предложить другу его подвезти? У Югёма всегда был свой водитель, поэтому Чон не знает.       Юнги облегчает ему задачи и просто кивает, забираясь на заднее сидение и называя свой адрес Седжину, который забивает его в навигатор и выезжает с парковки.       Чонгук открывает зеркало, находящееся над пассажирским сидением и снова рассматривает свежие проколы: три на левой мочке, три на правой и колечко в правом хряще. Он решил не мелочиться и сразу сделать столько, сколько только мог вытерпеть за один раз — и его терпения хватило на семь — мастер сказала, что часто её клиентов не хватает больше, чем на четыре. Он бы сделал ещё парочку, но его уши к концу горели так, что ему казалось, что они отвалятся. Юнги добавил, что ему и так будет неудобно спать несколько дней, особенно на стороне, где он проколол хрящ, и Чонгук решил остановиться. Не то чтобы семь проколов за раз — это мало.       — Хён, спасибо, что сходил со мной, — он поворачивается к нему на заднее сидение, и видит, как тот откинул сидение и уже почти засыпал. Он махнул рукой в знаке, говорящем «не стоит благодарности» и слегка улыбнулся, не открывая глаз.       — Если решишь покраситься, я с тобой не пойду, но могу посоветовать место.       Чонгук не знает, хорошая ли это идея — делать всё то, о чём он даже не думал столько времени, вот так сразу, ведясь на эйфорию момента, но терять уже всё равно нечего. В университете ему никогда не запретят красить волосы — времена старшей школы уже давно прошли. На его направлении мало кто прибегал к этому способу изменить свою внешность, как и к пирсингу, но студенты с творческих специальностей, на взгляд Чона, делали это гораздо чаще. Почему он не может? Он хотел бы попробовать. Может, не что-нибудь яркое сразу, а просто блонд или что-то в этом роде.       — Можешь скинуть ссылку, хён?       — Я смотрю, ты решил пуститься во все тяжкие.       Седжин посмеивается, сворачивая на одном из светофоров в район, в котором находилась студия и в котором жил Юнги.       — Если честно, я ждал, что что-то подобное произойдёт, — признаётся водитель. — Я не хочу сказать, что Чонгук-щи часто делает что-то, что идёт наперекор госпоже Чон, но когда я узнал об уроках в танцевальной студии, я почувствовал, что что-то такое случится.       — И как Вы к этому относитесь? — спрашивает Юнги со своего заднего сидения. Седжин пожимает плечами.       — Я работаю на госпожу Чон уже много лет, с Чонгук-щи, в частности, больше пяти. Чонгук-щи отлично справляется со всем, что делает, но я с первых дней работы был уверен, что он не сможет, да и не захочет, реализовать весь свой потенциал в условиях работы в компании.       Чонгук искренне удивлен словам Седжина. Мужчина много покрывал его перед матерью, и он был за это благодарен — водитель Чонхёна не был к нему так же лоялен, время от времени сливая информацию их матери, но какое-то время назад, когда расписание Чонгука и его брата перестало пересекаться (и им не нужен был водитель в одно и то же время), Седжин стал несколько дней в неделю возить и старшего. Но парень не знал, что тот был настолько на его стороне, анализируя его работу, учёбу и сторонние интересы, о которых он, вообще-то, должен был докладывать своей начальнице. Возможно, Седжин видел в нём что-то большее, чем он сам.       — Будто мать позволит мне делать что-то другое, — он вздыхает, снова смотря на свои уши во всё ещё открытое зеркало. Чувство эйфории стало быстро улетучиваться, стоило им заговорить о его перспективах на будущее.       — Я уверен, что вы найдёте способ, Чонгук-щи, — машина в этот момент проезжает мимо здания, в котором находится его офис и студия Хосока. До дома Юнги остается ехать пару минут. — Возможно, Чонхён-щи чем-нибудь Вам подсобит?       — Я тоже думаю, что ты найдёшь способ, Чонгук-а.       Он никак не отвечает мужчинам, сидящим в машине, и остаток поездки до дома Юнги и затем до его квартиры самого Чона проходят в тишине, прерываемой лишь прощанием старшего и затем самого Чонгука с Седжином.       Упоминание мужчиной Чонхёна заставляет парня вспомнить о предстоящей встрече с ним. И по правде говоря, сейчас Чонгук переживает ещё больше, чем утром после звонка брата. Он не знает, чего ожидать от него, особенно после его спонтанного решения проколоть уши. В ванной, пока Чон чистит зубы, он смотрит в зеркало на спадающую на глаза челку, на чересчур отросшие за последние несколько месяцев волосы в принципе. Парень не понимает, как это вышло, как он умудрился не ходить в парикмахерскую так долго. Он пытается сместить пробор в центр и развести челку в стороны — после дня в офисе у него еще оставалось что-то отдаленно напоминающее укладку — волосы, уложенные через смещенный в сторону пробор. После долгого дня укладка потеряла свою форму и пряди стали падать на его лицо. Эксперимент заканчивает неудачно, ибо в его волосах ещё много геля, который не дает им лечь так, как Чонгук пытается их уложить. Он наспех моет голову, и пытается уложить уже влажные, подсушенные полотенцем пряди. На него смотрит уже не Чонгук с факультета бизнеса и менеджмента, всегда ходящий в костюмах, а Чонгук из танцевальной студии Хосока, Чонгук, который переживает не по поводу время от времени падающих акций компании его семьи, а по поводу обмана, на который из-за этой семьи он пошёл. И этот Чон Чонгук ему нравится больше. Этот Чонгук врёт своим друзьям, но они у него есть. Этот Чонгук хочет своих друзей и танцы в своей жизни больше, чем беспокоится о том, чтобы лишиться денег матери.       И взгляд этого парня из зеркала в ванной успокаивает его, говорит, что неважно, как пройдёт встреча с братом — на его стороне останутся как минимум два человека. Три, если он осмелится посчитать самого себя.

***

      Чонхён ещё с утра прислал ему адрес небольшой кофейни около своего офиса в главном здании компании, принадлежащей их семье. Когда Чонгук входит в заведение за пять минут до назначенного времени, мужчина уже сидит за столиком у противоположной от входа стены. Он выглядит таким же, каким Чон его помнит: стильный тёмно-серый костюм, зачёсанные назад чёрные волосы. Даже если брать в расчёт обновленный внешний вид самого Чонгука, сложно сказать, что они не похожи. Парень замечает на рукавах его рубашки запонки, которые он подарил ему пару лет назад на день рождения.       Это же означает что-то хорошее, да? Или он просто забыл, откуда они у него? Хотя Чонгук вчера вечером смог убедить себя, что то, как пройдёт встреча, в конце концов коренным образом не сможет поменять положение дел, у него снова начинает сосать под ложечкой. Хён выглядит как обычно — занятой, стильный, деловой. Давно уже не близкий.       Они так давно отдалились, что Чон уже даже почти по нему не скучает, лишь иногда вспоминает приятные моменты их общего детства.       Чонгук уже достаточно рядом со столиком, когда Чонхён поднимает на него глаза с экрана стоящего перед ним ноутбука. На его лице расцветает неуверенная улыбка, и он вскакивает, тянется к младшему брату, неловко хлопая его по плечу в полуобъятии.       — Привет, хён, — Чонгук трёт заднюю часть шеи, стараясь побороть неприятное ощущение неуверенности и неловкости рядом с Чонхёном. На самом Чоне тоже костюм — он прямиком из офиса — но он так привык к спортивной форме и повседневной одежде, которую он теперь носит почти так же часто, как и подходящие под работу в офисе наряды, что ему даже трудно теперь воспринимать себя как часть этого мира. Он по-прежнему проводит в нём большую часть своего времени, но мыслями он чаще всего в студии, в танце, с друзьями.       — Хорошо выглядишь, Чонгук-а, — всё ещё тушуется Чонхён, и Чонгук находит это поведение несвойственным своему брату. Странно видеть обычно уверенного бизнесмена, давно закончившего обучение и уже несколько лет занимающего высокий пост в крупной компании, таким взволнованным. Парень кланяется головой и верхней частью спины и старается улыбнуться как можно шире, надеясь, что улыбка выглядит достаточно правдоподобной.       — Спасибо, хён. Ты тоже.       — Тебе идёт пирсинг, — снова в голосе слышится неуверенная пауза. — И причёска.       Чонгук не стал с утра придумывать ничего нового и пытаться снять из свежих проколов украшения — мастер во время процедуры сразу сказала, чтобы он не трогал ничего и просто промывал всё хорошенько в течение месяца. А с волосами всё оказалось ещё проще: увидев своё отражение предыдущим вечером, он уже не мог заставить выдавить в ладонь гель для укладки и просто выбросил его. В офисе он поймал несколько неодобрительных взглядов, но пара молодых работниц даже сделали ему комплимент.       Парень не знает, что ответить брату, но он позволяет себе искренне порадоваться такой реакции. Возможно, встреча закончится так же хорошо, как и началась.       — Как у тебя дела, хён?       — Через полгода перевожусь в филиал на Чеджу, — Чонгук слышит неподдельную радость в голосе брата. Чон помнит, что тот ещё в школьные годы хотел уехать на остров, но боялся об этом сказать матери. И вот он наконец-то, видимо, осмелился поднять эту тему. — Суён обмолвилась как-то за ужином с родителями, что нам хотелось бы после свадьбы уехать туда, и мать сразу согласилась на это.       Чонгук удивлён, но сложно сказать, что сильно: да, его мать поступала во многом только в своих интересах, но не все желания самого Чонгука или Чонхёна противоречили им. Возможно, она запрещала им наслаждаться чем-то помимо учебы и работы в компании, но переезд старшего сына с будущей женой, очевидно, никак не противоречил её планам, особенно если помнить о том, что филиал на Чеджу уступал только сеульскому — даже в Пусане он был меньше.       — Отличные новости, хён! — Чонгук правда рад за брата. Как бы сильно они не отдалились за прошедшие годы, они всё ещё семья. И пускай парень уже не помнил, каково это — иметь настоящую поддержку настолько близкого человека, он всё ещё мог сопереживать ему. Когда он получил приглашение на свадьбу Чонхёна и Суён летом, он сразу позвонил мужчине, чтобы поздравить — и, хотя они проговорили буквально три минуты, этой новости хватило ему, чтобы оставаться в прекрасном настроении целый день.       — Да, Чонгук-и, мы сейчас выбираем дом. Суён так счастлива, ты бы видел её горящие глаза, когда мы летали туда пару недель назад по работе.       Чонгуку нравится, что разговор быстро перестал быть слишком напряженным. До конца это чувство никуда не ушло, но было бы странно, если бы спустя столько времени его не было бы. Чонхён уже сидит, откинувшись на спинку стула, очевидно уставший после долгого рабочего дня. В этот момент официантка приносит пару блюд на подносе и ставит одну из тарелок на стол. Он с вопросом в глазах смотрит на брата.       — Я так хотел есть, что взял на себя смелость заказать на тебя тоже. Ты же всё ещё любишь бульгоги?       — Не существует ни одной альтернативной реальности, где Чон Чонгук не любит бульгоги, хён, ты прекрасно знаешь, — парень смеется. — Спасибо большое.       Они приступают к еде и пару минут едят, ни проронив ни слова, пока Чонхён не прерывает тишину.       — Как дела в целом, Чонгук-а? Седжин упоминал о студии.       В этом не нет ничего страшного, думает Чонгук. Мужчина с самого детства знал об увлечении парня, и он надеется, что бояться нечего. В конце концов, если это ещё не дошло до его матери, то уже вряд ли дойдёт — по крайней мере из уст брата или водителя.       — Ты об этом хотел поговорить, хён?       На лице Чонхёна нет ни одной эмоции, которая заставила бы Чонгука испугаться или пожалеть о своём приходе, и он решает окончательно расслабиться. В конце концов, это его брат, с которым в детстве он делился самыми потаенными секретами и желаниями. И пускай прошло столько времени, если с человеком тебе комфортно, то со временем всё встанет на свои места. Чонгук хочет на это надеяться.       — Отчасти? — мужчина пожимает плечами, делая глоток какого-то кофейного напитка из своего стакана. — Просто хотел расспросить, как у тебя дела. Даже по твоему внешнему виду заметно, что у тебя в жизни многое за последнее время изменилось.       — Так и есть, хён, — Чонгук старается сдержать улыбку, вспоминая студию, Хосока, Чимина, Тэхёна, Юнги. Особенно Юнги. Получается из рук вон плохо. — Седжин не соврал. Я занимаюсь в студии в здании, в котором расположен мой офис — там несколько этажей в аренду сдаются, — Чонхён кивает. Он в любом случае об этом знает, ибо долгое время был ответственен за большую часть недвижимости компании в Сеуле. — Меня взяли туда заниматься бесплатно, когда узнали, что я не могу оплачивать.       — И им не кажется странным, что наследник крупной компании не может оплатить абонемент? — Чонхён выглядит очень удивлённым, и щёки Чонгука начинают гореть. Он не очень хочет рассказывать брату, насколько сильно облажался. Страх и воспоминания о подступающему к горлу коме вчерашним вечером ещё свежи.       — Нет, потому что они не знают, — Чонгук мнётся, ибо ему сложно признаться в этом ещё одному человеку, но и врать брату он не очень хочет. Просто надеется, что тот поймёт и позволит не развивать дальше тему. — Хён, давай не будет об этом?       — Как тебе удобно, я не хочу на тебя давить, — удивительно, как у их матери мог вырасти такой понимающий сын. Чонгук знает, что это, скорее, заслуга его отца, который никогда не занимался делами компании и намного больше времени проводил с ними, когда они были детьми. Но сам факт всё равно кажется поразительным. — На самом деле, я давно хотел с тобой поговорить, не буду больше юлить. Так что сразу скажу, что меня беспокоит. Ты не подумай, я очень хочу с тобой просто поговорить ни о чём, как в старые добрые, но есть одна вещь, которая давно не дает мне покоя, и она касается и тебя тоже, — тон мужчины резко с мягкого меняется на тихий и размеренный, что заставляет Чонгука немного опешить.       Чонхён звучит и выглядит в этот момент максимально серьёзно и отчасти даже пугающе, вся лёгкость будто в секунду испаряется. Чонгуку не по себе от такой резкой смены настроения, и он откладывает вилку в сторону и прекращает есть. Он готов поспорить, что старший брат видит замешательство и страх в его глазах.       — Боже, Чонгуки, пока ещё ничего не случилось. Тебе нечего бояться, я бы сказал, что наоборот, — выражение лица и плечи старшего немного расслабляются, и парень чувствует, как напряженность ситуации немного, почти неощутимо, но спадает. — Мать в последнее время ведёт себя по отношению ко мне чересчур мягко и доброжелательно, — Чонхён усмехается. Чонгук прекрасно понимает эту реакцию — такое поведение вряд ли продиктовано искренними мотивами. — И я хотел бы быть наивным дурачком и думать, что она это делает из любви ко мне. Мы с тобой оба знаем, что на реальные чувства из наших родителей способен только отец. Я подозреваю, что ты не можешь похвастаться подобным отношением с её стороны, — Чонгук в согласии мотает головой, вспоминая их последний разговор. — Я не знаю, планирует она что-то или нет. Я бы сказал, чтобы ты вёл себя осторожно, но я совсем не этого от тебя хочу, Чонгук-а. Я просто хочу, чтобы ты знал, что ты всегда можешь на меня рассчитывать. Я уже давно получил свою часть акций, на которые мать не имеет никаких прав, так что если с твоей частью что-то произойдёт и ты останешься ни с чем, у тебя всё ещё буду я. Я не хочу, чтобы страх потерять деньги компании тебя останавливал от того, чтобы пробовать то, что тебе нравится. Пускай хотя бы один из нас узнает, каково это. Тем более, что я знаю, что работа в компании — не твой приоритет номер один.       Чонгук сидит, подперев голову рукой и чувствует, как глаза начинает жечь, а зрение затуманиваться. Первую и вторую слезу он не замечает, но, когда поток становится слишком интенсивным, а нижняя губа начинает трястись слишком сильно, что даже не остается сил это игнорировать, парень прячет лицо в ладони и с тяжелым выдохом перестает сдерживать всхлипы. Он испытывает одновременно слишком много эмоций, и это переполняет его чувства настолько, что ему хочется перестать ощущать это всё вовсе, но облегчение, пришедшее после слов Чонхёна, смягчает поток неприятно хлещущих из глаз чувств. Он просто тихо сидит, прислонив голову к стене и плача. Брат, закончив свой небольшой монолог, больше ничего не говорит, давая Чонгуку пространство и время, чтобы выпустить все свои так долго сдерживаемые эмоции.       Чонгук никогда бы не смог объяснить, что эти слова старшего для него значат. Они были будто его пропуском в свободу выбора, которого у него так долго не было.       Он не так много раз делал то, из-за чего мать могла лишить его акций компании, которые могли бы обеспечить его до конца жизни. И это было далеко не самым большим страхом. Что в этой ситуации для него было самым страшным, так это не смочь закончить университет, ибо он прекрасно понимал, что в такой стране как Корея никогда не найти нормальной работы без заветной корочки.       Во многом Чонгук терпел такое отношение матери именно из-за этого. Как бы сильно он не хотел подействовать ей на нервы и пойти наперекор, собственное образование он ставил на первое место. Лучше потерпеть все её нападки раз в несколько месяцев на протяжении четырёх курсов, чем потом несколько лет жить, отказывая себе во многих вещах, пытаясь накопить на приличный университет, который всё равно не пойдёт в сравнение с тем, в котором он учился сейчас. И теперь он мог не бояться этого настолько сильно.       Другой причиной такого яркого чувства облегчения было то, что Чонгук снова почувствовал поддержку своего хёна, которого он давно считал уже безвозвратно отдалившимся от него. Возможно, он никогда больше не будет близок с ним так же, как раньше, но Чонгука это устраивало. У него есть семья, настоящая семья, даже если только в лице его брата.       Когда Чонгук успокаивается, они с Чонхёном ещё полтора часа разговаривают обо всём, что им приходит в голову. Старший рассказывает ему про новые проекты Суён, про новый магазин, который она открыла пару месяцев назад, про брата своей невесты, который учится в одном с Чоном университете. Чонгук же со слишком большой улыбой на лице рассказывает про студию, про танцы, про новых друзей. Про неудавшееся выступление в клубе и про спонтанное решение сделать столько пирсинга за раз, сколько он мог выдержать.       Когда речь заходит о Юнги, парень чувствует, как начинают гореть его щеки и укоряться сердцебиение. Даже если Чонхён никак это не комментирует, Чонгук прекрасно осознаёт, что он слишком очевиден и нет ни единого шанса, что брат не понял этого. И сам парень в этот момент понимает, не сомневается, и удивляется тому, что ему ни капли не страшно.       И сообщение, которое Чонгук читает на следующее утро, будто всё подтверждает.       Юнги: «Надеюсь, встреча с братом прошла хорошо».       По дороге в офис, когда он пролистывает беседу танцевальной группы, парень думает, что жизнь была бы слишком простой, если бы чувство облегчения длилось вечность. Хотя Чонгук уже не боится потерять возможность закончить университет, с друзьями у него такой уверенности нет.