now I know how to fall

      Сколько бы раз Чонгук ни пытался себя убедить, что его проект хорош, у него ни разу за три недели, что он его готовил, не получилось. Преподавателю тоже так не показалось.       Это не первое заваленное задание в учебной карьере Чонгука, но первое, когда его мать об этом узнала практически сразу после. Она не особо следила за его успеваемостью, но иногда на неё что-то находило, и она досконально изучала все его оценки за последний учебный период. В этот раз ему не посчастливилось завалить проект за неделю до того, как она запросила у Чона отчет о его успеваемости.       Он не удивился почти мгновенному звонку после отправки: у его матери заняло меньше минуты открытие файла и нахождение красных букв, твердивших «незачёт». Чонгук уже неделю как смирился с этим, пообещал себе более усердно подготовиться перед пересдачей и исправить всё, к чему придрался профессор: заслуженно или нет. Чон считал, что проект был недостаточно хорош для отличной оценки, но всё равно незачет ставить было слишком жестоко — он потратил на него столько сил и времени. Успокаивало одно: очень много ребят из его группы и потока в целом не получили зачёт у этого профессора.       В его голове на секунду появляется надежда, что его сейчас поддержат, скажут, что он хорошо постарался, но нужно просто приложить чуть больше усилий. Парень сразу гонит эту мысль из головы, потому что совершенно точно знает, что этого не произойдёт.       — Чон Чонгук, — суровым голосом вместо приветствия произносит его мать, и парень знает, что ничем хорошим этот разговор не закончится. Он смотрит на дверцу холодильника, на котором висит пара магнитиков и фотография с Югёмом, и пытается не поддаваться настроению женщины: он знает, что стоит ему начать вслушиваться в её слова на полном серьёзе, он потеряет самообладание. Это случалось уже множество раз, он научен горьким опытом. — На какую тему был проект, который ты завалил? — Её голос звучит жестко и отстранённо, будто она не с сыном разговаривает, а с очередным работником, которого через две минуты собирается уволить.       Чонгук может соврать. Сказать, что это групповой проект по созданию отдельной системы подбора кадров для какой-нибудь военной или другой не менее серьёзной организации, ибо он знает, что это его матери не интересно — ей интересно только то, что может пойти на пользу её собственной фирмы. Но что-то его останавливает. Чонгук говорит себе, что это страх, что мать узнает о его лжи. А на самом деле это факт, что он никогда не врал напрямую, используя слова.       — Кадровая политика организации на примере развлекательного агентства.       На линии на несколько секунд повисает тишина. Затишье перед бурей. Чонгук пытается морально себя к этому подготовить, но он никогда не бывает к такому готов, насколько бы привычным это всё ему ни казалось.       — Ты хочешь сказать, — парень слышит, как его мать тяжело и нервно вздыхает, и даже через трубку чувствует её раздражение, — что ты настолько плох, что не можешь разобраться в системе HR тупого агентства? Как ты вообще доучился до третьего курса, если не можешь разобраться с самым простым?       Чонгук смотрит на выписку оценок, фотографию которых только что отправил ей. Экономика предприятия: 93/100; Статистический анализ и визуализация данных в среде R: 95/100 (одному богу известно, сколько ночей он потратил, чтобы закрыть этот предмет с таким высоким результатом); международный бизнес: 87/100 и другие предметы этого семестра, оценки за которые редко опускались ниже 80 баллов. Почти все итоговые оценки были выше среднего, но его мать всё равно видит только один его провал, будто остальное — данность. Ему до жути обидно, потому что он знает, что буквально этот же лист только что был перед лицом женщины. Эти же цифры. Его оценки даже лучше, чем были у Чонхёна, когда тот учился, но она обращает внимание только на провал, который даже ни на что по сути не влияет — ему всё равно придётся получить зачёт, чтобы закрыть дисциплину. Он чувствует, как первая слеза скатывается по его щеке, но продолжает слушать.       — Сейчас восемь вечера, ты почему не в офисе? — после небольшой паузы, в которую предполагалось, что Чонгук что-то скажет, сквозь зубы процеживает женщина.       — У меня выходной сегодня, — как можно более спокойным голосом отвечает Чонгук, радуясь, что голосовые связки его пока не подводят. В его животе что-то болезненно скручивает, слёзы начинают катиться по его лицу уже непрерывно, и он чувствует, как трясутся его руки. Он неловко стирает влагу с лица, надеясь, что мать никогда не узнает, каким ничтожеством она заставляет его себя чувствовать. Он надеется, что она никогда не узнает, какие мысли в его голове появляются в её адрес. Потому что он знает, что так о собственной матери думать неправильно.       Чон даже не ради себя старался получать хорошие оценки. Со временем у него развился естественный интерес к тому, что он изучал, но сколько бы времени ни проходило, парень не мог сказать, что, будь его воля после окончания школы, он всё равно бы выбрал эту программу и этот университет. Скорее, он выбрал бы что угодно, от близкой к бизнесу экономики до почти не связанной с ним психологии или литературы, но никак не бизнес. Чонгук был просто рад, что это всё не вызывает в нём отвращения, как у многих уже успевших отчислиться однокурсников.       Для его матери же собственный бизнес — всё, что ей нужно. От жизни, от собственной семьи.       — И ты так спокойно мне говоришь, что после того, как завалил проект в университете, ты берешь выходные? Как ты собираешься преуспеть, если ты даже не стараешься? — Чонгук молчит, пока в нём все больше кипит злость и разочарование. Как он мог хоть на минуту понадеяться, что мать его поддержит, скажет, что у него получится всё пересдать и получить хорошую оценку? Почему вообще после стольких лет подобного отношения со стороны собственной матери он всё ещё надеется получить от неё слова одобрения, которых не слышал с самого рождения?       Она продолжает говорить что-то о недостаточном количестве часов в офисе, но у Чона нет сил вслушиваться в её слова. Они в последний раз разговаривали некоторое время назад, в день рождения Чона, когда она позвонила его поздравить, но закончилось всё тем, что она начала сравнивать Чонгука с Чонхёном далеко не в пользу младшего. Тогда он пообещал себе, что не будет воспринимать её слова близко к сердцу, но вот он, на кухне, с телефоном, на котором включена громкая связь и из динамиков которого льются совсем не лестные слова, его голова на скрещенных ладонях на столе, а плечи содрогаются в тихих рыданиях ещё долго после того, как женщина бросает трубку, так и не дождавшись ответа от Чонгука. Наверное, она ждала извинений, но Чону извиняться не за что. Ему совершенно не хочется извиняться перед человеком, который ни капли собственных сил не вложил в его воспитание, только деньги.       Он уходит в комнату и прямо в уличной одежде падает на расправленную с утра постель.       Он долгое время смотрит в потолок и даже не пытается остановить всхлипы и слёзы, которые скатываются по щекам в уши, в волосы и на подушку. Хуже, чем получить неуд за проект, над которым ты сидел всю неделю по ночам и к которому готовился ещё две недели до, могла быть только удушающая и нервная тирада матери о том, что Чон никогда не старается достаточно, особенно в тот момент, когда парень чувствует, что наконец-то перестал задыхаться от постоянного одиночества. Если бы мать прознала о его занятиях в студии, она обязательно повесила вину именно на это.       Слова матери возвратили его в те моменты, когда он чувствовал себя самым одиноким человеком на планете, даже несмотря на тот факт, что в реальности у него было достаточно много знакомых и приятелей, некоторых из них он даже мог назвать друзьями. Но все они были из его круга — Чонгуку противно от этой фразы, но так оно было на самом деле — все всегда были заняты учебой и семейными делами, и крепких отношений между ними не сложилось.       У него есть один друг — Ким Югём — с которым они дружили ещё со времен школы. Югём был единственным человеком, который был в курсе всего самого неприятного, что происходило с Чонгуком и с его семьей, но сейчас тот был за границей по программе обмена, которую для него выбрал отец, и поэтому Чон не мог обратиться к нему за поддержкой — они едва поддерживали связь из-за разницы в часовых поясах. И сейчас, когда он пролистывает список своих контактов, он с горечью смотрит на имя друга, зная, что его номер находится вне зоны действия сети.       Но Чонгук чувствует физическую необходимость с кем-нибудь поговорить, не в состоянии остановить свои трясущиеся плечи и нескончаемый поток слёз. Сколько раз его мать ни говорила бы о нем не самые лестные вещи, и как бы Чонгук ни был уверен в её неправоте, он не мог привыкнуть к этому и раз за разом превращался в месиво из слёз, дрожащих пальцев и мыслей, которые прокручивали все самые большие неудачи парня в его жизни, коих, если быть честным, было не так уж и много.       Когда его взгляд натыкается на имя Пак Чимина, Чон почти нажимает на кнопку вызова, но здравый смысл его останавливает. Он видится с хореографом несколько раз в неделю, и он — причина, почему его вообще взяли в студию на безвозмездной основе. В голове Чонгука не было ни одного сценария, в котором бы Чимин просто похлопал бы его по плечу и сказал, что всё будет в порядке, особенно после того, как старшие столько раз платили за него после занятий в кафе, не говоря уже о том факте, что он был единственным танцором в студии, который не оплачивал свое обучение, хотя, парень был уверен, он же был единственным, кто мог позволить себе личного водителя. Он просто не может рассказать Чимину правду, но иначе он не сможет выговориться.       Имя Юнги привлекает его внимание лишь потому, что Чимин, внося его номер, поставил две нотки с каждой стороны, и его контакт сильно выбивается среди остальных трехсложных слов.       Чонгук с минуту смотрит на экран телефона, пока он не потухает, ибо время работы экрана закончилось. Он плохо различает буквы из-за пелены слёз, но тыкает на кнопку вызова всё равно, перед тем как экран отключится окончательно. Убедившись, что он набрал нужный ему номер, парень подносит телефон к уху и слушает плавную классическую мелодию, которую Мин установил вместо гудка. Когда она начинает повторяться, Юнги берет трубку.       — Чон Чонгук?       Кроме той неловкой переписки после того, как Чимин дал ему номер Юнги, и похода в кафе всей их большой компанией (Чонгук до сих пор не знает, как оказался в ней), он не пересекался со старшим и не общался. Он много слушал песни, которые тот ему отправил, но все никак не мог набраться смелости и написать о том, насколько они ему нравятся. Слышать своё имя его голосом всё ещё непривычно.       — Хён, — он понимает, насколько высоко звучит его голос из-за с трудом сдерживаемых рыданий, но ничего не может с этим поделать, поэтому продолжает, стараясь не создавать неловких пауз. Ситуация сама по себе достаточно неловкая. — Хён, — дрожащий вздох, — мне очень понравилась та песня, там ещё, — всхлип, — девушка поёт. Очень красивая. — Он не знает, что хочет сказать, поэтому ждёт реакции Юнги, его помощи в продолжении этого непонятного разговора. Он вспоминает ту улыбку из-за окна, и надеется, что она ему тогда не померещилась.       — Чонгук-а, — мягко зовёт его Мин, видно, чуть приблизившись к микрофону, так как его голос стал звучать чуть громче. Чонгук думает, что он звучит слишком мягко для того, чтобы быть адресованным человеку, которого старший едва знает. На долю секунды он снова вспоминает о матери, и слёзы с чуть большей силой начинают скатываться по его лицу, вызывая новый громкий дрожащий вдох. — Чонгук-а, ты плачешь?       Чонгук кивает в пустоту, даже не задумавшись о том, что Юнги не может его видеть. Он чувствует подступивший к горлу ком, поэтому всё равно не отвечает вслух, надеясь, что Мин сам угадает ответ. Он пытается вытереть лицо ладонью, но глаза начинает щипать, и поток слёз лишь увеличивается. Он зажмуривается, стараясь избавиться от боли.       — Чонгук-а, что случилось? — всё таким же мягким голосом спрашивает Мин, верно уловив настроение Чона. Чонгук продолжает молчать, не найдя в себе сил проглотить дурацкий ком, не дающий ему не произнести ни слова. Юнги звучит намного мягче, чем в любой из тех немногих его песен, что были в телефоне парня, и это придает Чону сил хотя бы уложить свою голову на подушку, а не продолжать лежать на твердом матрасе. — Я сейчас не очень занят, хочешь, я приеду?       — Мы ведь почти не знакомы, — выдавливает из себя Чонгук, немного расслабившись на подушке, подогнув ноги к груди и ещё сильнее жмуря глаза от неприятного жжения. Ком из горла почти ушёл, но плечи продолжают неистово содрогаться в беззвучном плаче.       — Тебе это не помешало позвонить мне в таком состоянии, — тихо смеется Юнги в трубку, и Чонгук слышит, что тот начал двигаться в пространстве. — Ну так что? — после небольшой паузы спрашивает Мин. Чон продолжает молчать в тихой надежде, что старший примет это решение за него. К радости парня, так оно и происходит: — жду твой адрес в сообщении. За время в дороге ручаться не могу.       И Чонгук даже не может себя заставить волноваться по поводу состояния его квартиры — отличный ремонт, две комнаты, полностью экипированная кухня, маленький домашний кинотеатр и так далее — он просто не хочет сейчас быть один. Он набирает сообщение дрожащими пальцами и жмет на кнопку «отправить».       Проходит примерно тридцать минут перед тем, как домофон расходится громким звонком, оповещая о новом госте. За это время Чонгук лишь немного успокоился: слёзы всё ещё текли по его лицу, но уже и в половину не так интенсивно, как сорок минут назад, плечи не содрогались с такой силой, что Чонгуку казалось, что они могут сломаться. Он всё ещё чувствовал себя паршивее некуда, но небольшая радость, что самый тяжелый момент этого срыва уже позади, всё равно теплилась в его груди.       — Хей, донсэн, — первое, что произносит Юнги, зайдя в квартиру спустя три минуты с пакетом в руке и рюкзаком за спиной. — Что такое произошло, что ты даже почти час спустя всё ещё весь в слезах?       Чонгук сидит на пуфике в прихожей, наблюдая за тем, как старший разувается и оглядывает квартиру. Чон замечает небольшое удивление в глазах того, но пока Юнги вслух об этом ничего не говорит. Мин снимает куртку и вешает её на крючок около входной двери, рядом с Чонгуковой.       — Я завалил проект, — немного тушуется Чонгук, не зная, как более точно описать ситуацию — неуд в университете никогда не заставил бы Чона плакать в принципе. Он мог разочаровать, расстроить, но не заставить плакать. Юнги, видно, почувствовал, что младший не договаривает, поэтому спросил:       — И заваленный проект заставил тебя позвонить мне посреди ночи в слезах? Чонгук-а, не смеши, — он без приглашения проходит на кухню и ставит принесенный с собой пакет на стол, начиная доставать оттуда контейнеры с едой навынос.       — Сейчас девять вечера, хён, — Чонгук проходит на кухню уже сидит за столом, когда отвечает, позволяя старшему орудовать на своей кухне самому, не в силах делать ничего, кроме наблюдения. Серьёзный взгляд Юнги заставляет Чонгука сжаться на месте. — Ты снова это делаешь, хён.       — Делаю что? — он хмурится, сосредоточившись на поиске посуды в шкафчиках.       — Кормишь меня.       Мин промычал что-то в ответ, ставя тарелку перед Чонгуком и на противоположной стороне стола — для себя. Чонгук только сейчас заметил, что тот выглядит уставшим, и его кольнуло чувство вины за то, что старшему пришлось ещё и к нему приехать вместо того, чтобы ехать домой отдыхать. Ещё и еду привёз.       — Не уходи от темы, донсэн, — Чонгук ловит себя на мысли, что старший выглядит мило с серьезным лицом и щеками, которые атаковал румянец, стоило Чонгуку скользь упомянуть последнюю встречу пару недель назад. — Что с проектом?       — Моя мать не была этому особо рада, — он пожимает плечами, так, будто ему уже всё равно, хотя это далеко не так.       — У тебя не очень хорошие отношения с родителями?       Чонгук уже не может не рассказать ему о том, что произошло на самом деле. Его буквально разрывает от обиды и несправедливости. Поэтому он кивает в ответ.       — Моя мать владеет достаточно крупным бизнесом, — он начинает издалека, внимательно следя за выражением лица Юнги. Тот уже начал есть, поэтому Чонгуку сложно прочитать его эмоции. — Она всю жизнь воспитывала меня и хёна так, чтобы убедиться, что мы не развалим его. Будто её главный ребёнок — это компания, — он чувствует горечь в собственных словах и на языке, поэтому он берет кусочек мяса из контейнера и пытается заесть неприятное ощущение от истории его собственной жизни. — Она никогда не разрешала нам ничего, кроме того, что может помочь нам в будущей работе…       — И поэтому ты не можешь оплачивать занятия в студии, — перебивает его Юнги с полным ртом еды и поднимая взгляд с тарелки прямо на Чонгука. — А я сижу и думаю, как человек с последней моделью айфона и живущий в этом районе не может заплатить за абонемент. Всё намного более прозаично, чем я думал.       Чон стирает с лица последние слёзы и смеётся несмотря на то, что реплика старшего звучала немного наигранно, ибо он произнес её слишком быстро, будто для него это уже не новость, будто он ее много раз репетировал. Чонгук надеется, что ему показалось.       — Моя жизнь похожа на сюжет третьесортной дорамы, — кивает он, отправляя очередной кусок мяса в рот и снова начиная елозить по тарелке другим кусочком. — Но хён, я хорош в учёбе, и большинство ребят в группе получили незачёт. Почему она продолжает говорить, что я никогда не добьюсь успеха, если я прикладываю все свои усилия?       — Успех — социальный конструкт, возможно, вы просто по-разному его понимаете, — Юнги пожимает плечами и откладывает палочки в сторону. Он откидывается на спинку стула, снова осматриваясь по сторонам. — Для кого-то жить в этой квартире — успех. Для меня несколько лет назад выпустить свой первый микстейп было успехом, а сейчас, работая с саундтреками к дорамам, которые смотрит полстраны, мне кажется смешным, насколько я был горд теми первыми записями. Видишь, — он делает широкий жест, рисуя какую-то расплывчатую фигуру в воздухе, — даже у одного человека понимание одной и той же вещи может сильно разниться. Вы просто друг друга не понимаете.       Чон согласен с Мином, но речь шла не об этом. Злость и обида всё ещё неистово бурлят в его венах, и ему сложно сконцентрировать своё внимание на том, чтобы подобрать правильные слова.       — Но хён, — достаточно резко произносит Чонгук, чувствуя необходимость поспорить со словами Юнги. — Проблема не в том, что она так говорит, а в том, что она никогда нас с хёном не поддерживала. Иногда мне кажется, что я трейни в своей собственной семье, — он тяжело вздыхает и тоже откладывает палочки в сторону. — Я иногда смотрю на студентов с других программ, которые все время делают всё вместе, учатся вместе, а у нас все такие занятые и деловые, тошнит аж.       Чонгук за эти несколько фраз потерял нить собственных мыслей, которые всё равно стали путаться от усталости и остальных эмоций, которые овладели им. Он уже не знает, о чём они говорят.       — Я не знаю, что конкретно ты хочешь этим сказать, но у меня создается впечатление, что тебе самому не сдалась ни учеба, ни компания родителей, — Юнги смотрит прямо на Чона, и парень отводит взгляд, немного стесняясь своего заплаканного и опухшего лица.       — Нет, — возражает Чонгук на слова хёна, злясь на самого себя, что не может нормально объяснить свои мысли. — Мне нравится учёба. Мне нравится изучать бизнес и экономику, со временем я влился. Я просто вижу больше интересного вокруг, чем моя мать? Я думаю? — он задает вопрос в пустоту, и Юнги не перебивает его, продолжая смотреть и кивком призывая продолжать. — Я не хочу зарывать себя в работе, как она, — наконец признается и себе, и Мину Чонгук, внутри удивляясь такой честности вслух. — Возможно, я бы и хотел управлять компанией, но явно не после выпуска. Или вообще создать что-то своё, не знаю. Я просто знаю, что мне не нравятся слова матери.       Юнги внимательно слушает Чонгука на протяжении всего его потока мыслей вслух, всё ещё не прикасаясь к палочкам и еде.       — Я могу сказать тебе только вот, что, донсэн, — Мин возвращается к еде, переводя взгляд на поверхность стола с лица младшего. — За те пару раз, что я тебя видел, я не заметил, чтобы тебе была очень важна… То есть, ты скорее всего привык к наличию денег и у тебя особо не возникало их недостатка в жизни, но по моим ощущениям тебе это и не особо важно. Эм, — Юнги хмурится, пытаясь подобрать правильные слова, чтобы выразить то, что в его голове. — Ты меня понял. В общем, я на твоём месте пошёл бы тем путём, которым хочется. Продумав худший сценарий. Думаю, в твоём случае — это остаться без попечения матери? Если она, конечно, не замешана в тёмных кругах и ей не захочется отомстить своему сыну за непослушание, превратив его жизнь в ад с помощью своих связей.       — Нет, — Чонгук второй раз с прихода Юнги смеётся. — Она просто бизнесвумен, которая слишком сильно печется о своей компании и прибыли. — С ноткой юмора добавляет Чонгук последнюю фразу: — Я надеюсь.       — Тогда вот. Поверь, остаться без денег — не худшее, что может с тобой произойти, особенно если у тебя есть люди, которые придут на помощь.       — С этой частью сложнее, — Чонгук от неловкости смотрит в потолок, снова вспоминая Югёма. Он единственный, к кому он мог бы обратиться за помощью в сложную минуту. И сейчас этой руки помощи рядом не было и не будет ещё несколько месяцев, до самого окончания третьего курса.       — Кхм, — спустя достаточно длинную паузу, которую заполнили звуки поглощения еды, привлекает внимание Чонгука Юнги. — Я приехал к тебе посреди ночи, — Чонгук на слова «посреди ночи» хочет возразить, но Мин ему не дает: — Ш-ш, слушай, когда с тобой говорят старшие. Я к тебе приехал посреди ночи с ужином, Чимин и Хосок приняли тебя в студию и кормят время от времени после занятий. И ты говоришь, что тебе никто в случае беды не поможет?       Чонгук хмурится на эти слова, вспоминая, что он, вообще-то, всем им врёт. Он немного дергается от нового укола вины и заметно мрачнеет. Он ощущает еще больше стыда из-за того, что Юнги — человек, который совсем его не знал и уже второй раз заботился о его приёмах пищи, теперь знает о том, что творится в семье парня.       — Они думают, что у меня нет денег. Если они узнают, что студия Хосока находится в здании, которое фактически принадлежит мне — ну, моей семье, — они перестанут относиться ко мне так же тепло.       Юнги мотает головой в стороны с легким прищуром на лице, давая понять, что Чонгук не прав.       — Чонгук-а, в момент, когда ты попадаешь в их группу друзей, у тебя уже нет выхода из этого. Поверь мне, я тоже попал в эту ловушку, в своё время познакомившись с Хосоком в университете. Окажись ты президентом США, их — наше — отношение к тебе не изменится.       Чон в ответ лишь благодарно улыбается и продолжает есть. Его подозрительно сильно радует, что Юнги включил себя в этот список, но он решает, что подумает об этом чуть позже.       До конца ужина они сидят в комфортной тишине. Лишь когда старший уже собирается уходить и натягивает на себя куртку, он говорит:       — Кстати, если ты беспокоишься, что я расскажу кому-то про твою ситуацию, не переживай. Если ты захочешь им рассказать сам или наоборот — я не буду вмешиваться.       У Чонгука много мыслей в голове, но даже они не мешают уснуть ему через десять минут после ухода Юнги и проспать спокойным сном двенадцать часов подряд. В одну из фаз сна ему снится пустая тарелка, которую наполняют едой чужие палочки. В следующем сне он слышит голос Юнги поверх рэпера, который исполняет песню, написанную старшим.