now I know how to fall

      Сообщение от Чимина о решении владельца студии не заставило его себя долго ждать и поэтому сейчас, в выходной от всех занятий и работы день, Чонгук стоит посреди студии, полной других незнакомых ему людей, если не считать Пака, и не знает, куда ему себя деть. Все вокруг разминаются, растягиваются и совсем не обращают на него внимания, будто он слился со стеной. Чимин разговаривает в углу с красноволосым пареньком, который выглядит старше и Чонгука, и Пака. Они бросают на него несколько коротких взглядов перед тем, как подозвать к себе. Потерев шею от нервозности, Чон шагает в их сторону.       — Меня зовут Чон Хосок, ты можешь звать меня Хосок-хён или Хоби-хён, как тебе удобнее, — он пожимает Чонгуку руку, не дав поклониться. Он сразу переходит к делу: — Тебе нужно будет выучить начало танца, который мы ставим сейчас, ибо тот, что ты танцевал, уже давно закончен и отснят. Чимини тебе поможет с этим, — Пак на эти слова мягко улыбается и смотрит на младшего. Чонгук лишь в согласии кивает, бросая взгляд на Чимина, будто моля о помощи, на что Пак пожимает запястье Чонгука в знаке утешения и подтверждения своей готовности помочь ему.       Хосок не выглядит устрашающе, даже напротив: улыбается ярко, активно жестикулирует и всем своим видом показывает, что Чонгуку тут рады. Однако Чон, привыкший к бесконечной конкуренции и давлению, чувствует себя не по себе. Возможно, это вызвано недоверием, которое буквально взрастила в нём его мать, говоря, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. И Чонгук верит в это — в конце концов это то, как его воспитали. Но кроме недоверия у него есть ещё и любовь к танцам, и она перевешивает в данной ситуации.       — Я тебя не съем, Чонгук-и, — Хосок улыбается ещё ярче, видя страх и замешательство на лице парня. — Я рад помочь талантливому человеку. Всё, что от тебя требуется — это не разочаровать нас.       И Чонгуку становится грустно от того, что уже через пять минут их знакомства он чувствует, что этим всё и закончится. Разочарованием. Он старается вытравить эту мысль из головы, чтобы не портить себе настроение.       Хосок оказывается прав, и пока все разминаются и что-то обсуждают, они с Чимином в сторонке быстро разучивают хореографию, которую все уже знают. Пока Пак объясняет всё в общих чертах, просто чтобы Чон во время занятия не стоял столбом, и обещает после тренировки разобраться уже с деталями. Чонгук чувствует на себе взгляды со стороны Хосока, и чувствует, как горят его уши — он видел на страницах в соцсетях, насколько он хорош в своем деле, и ему страшно сделать что-то не так. Не так, как было перед Чимином несколько дней назад поздно вечером — в разы больше, хотя той ночью от его танца буквально зависела его судьба.       Во время занятия Хосок уже более серьезный и почти не улыбается, дает четкие указания, как и куда двигаться каждому в группе, но Чонгук замечает, что несмотря на это у него получается расслабиться и перестать сильно волноваться. Преподаватель не выделяет его, когда они прогоняют хореографию снова и снова, и этого парню уже достаточно — он понимает, что не сильно выбивается из группы ребят и ему как минимум не стоит чувствовать себя белой вороной.       Занятие заканчивается так же быстро, как и началось. Чон чувствует, как с него пот льет ручьём, но усталости он не замечает.       — Чонгук-а, — подзывает его Хосок, когда все расходятся по залу, чтобы передохнуть и пойти в раздевалку переодеваться. Чон не успевает ничего почувствовать, когда звук его имени разлетается по студии. — Позанимаешься немного с Чимином? Не сильно устал? — Чон мотает головой в стороны, ничего не говоря, уже боясь, что может последовать после — старший всё ещё выглядит достаточно серьёзным. Хосок слабо улыбается и вытирает тыльной стороной ладони пот со лба. — Хорошо. Ты молодец. У меня нет нареканий по поводу того, что мы учили сегодня, — хореограф треплет его по мокрым волосам и улыбается ярче. — Немного отшлифуем, и будет настоящий бриллиант. Жаль, что ты не занимался в студии раньше, думаю, ты был бы сейчас на уровне лучших танцоров страны.       Чонгук улыбается такой странной похвале и немного кланяется.       — Спасибо, Хоби-хён.       И ему хочется объяснить всю ситуацию и почему он не мог заниматься до этого и почему он не может заплатить сейчас, но понимает, что первое занятие — не лучший момент. Возможно, когда Чонгук увидит прогресс от занятий, возможно, никогда.       Возможно, он это делает не только из любви к танцам, но и из желания насолить матери. Потому что сейчас, занимаясь с Чимином и запоминая хореографию в деталях, которые он никогда не заметил бы в видео, он понимает, чего она лишала его всю жизнь.       — Хочешь перекусить? — спрашивает его Чимин, когда они переодеваются в раздевалке, закончив разучивать вступительную часть хореографии, буквально через час после того, как группа ушла. Чонгук заметил, что тот изменил причёску — из высветленных желтоватых отросших волос он перекрасился в светло-русый и достаточно коротко выстриг виски.       — Да, хён, — особо не задумываясь, отвечает Чон. От одного слова «еда» у него громче урчит в животе. — Тебе идёт эта прическа, — добавляет чуть тише, боясь, что это будет неуместно.       — Спасибо, Чонгук-а, — как Хосок чуть больше часа назад, Пак треплет его по волосам и следом натягивает толстовку. Чонгук всё ещё стоит в тренировочных шортах, слишком занятый сушкой волос полотенцем. — Тогда я жду тебя у выхода из здания.       Кафе, в которое Чимин приводит Чонгука, находится буквально в двух шагах от здания, где Чон работает и теперь занимается танцами, и он с удивлением для себя понимает, что ещё никогда тут не был. Помещение выглядит очень уютным, в традиционном корейском стиле, со столами, за которыми нужно сидеть на полу и с небольшими плитами на них для того, чтобы жарить мясо. В воздухе витает запах барбекю и закусок, и в момент, когда он доносится до рецепторов Чонгука, он понимает, насколько голодный.       Чимин усаживает их за столик достаточно далеко от входа, проходя между другими столами уверенным шагом. Чонгук думает, что хореограф тут уже далеко не впервые. Они снимают куртки, Чимин помогает Чону повесить её на крючок, так как он ближе к нему стоит, и они усаживаются на пол, сразу разворачивая меню, которое уже успел принести официант.       — Как тебе твое первое официальное занятие? И Хосок-хён? — Чимин проговаривает слова медленно, больше обращая внимание на картинки в меню, чем на то, что произносит. Чонгук тоже пока что больше заинтересован в еде, чем в честном ответе, поэтому в свои слова особых чувств не вкладывает:       — Мне всё очень нравится, хён, спасибо ещё раз.       Пак ничего не отвечает, и Чонгук считает, что его ответа было достаточно, чтобы удовлетворить интерес хореографа. Они проводят ещё несколько минут в молчании перед тем, как официант берет их заказ. Чонгук старается не заказывать ничего дорогого, чтобы Чимин ничего не заподозрил. Где-то в его голове проскальзывает мысль о том, что Пак может захотеть заплатить, как его хён, и это ещё одна причина, почему Чонгук заказывает в разы меньше того, чем ему хотелось бы. Старший на это не обращает внимания.       — Юнги-хён тоже о тебе спрашивал, — из ниоткуда говорит Чимин. Он потягивает воду из стакана в ожидании своей порции рёбрышек и второй рукой настукивает непритязательную мелодию на поверхности стола.       — Юнги-хён? — переспрашивает Чонгук в удивлении. Почему Юнги спрашивал о нём у Пака?       — Помнишь того парня, который забрал меня? — Чонгук кивает в знак подтверждения, потому что, конечно, он помнит Юнги и его уставшие глаза. И это он написал песню, которую Чон слушал очень и очень много раз. — Они с Хосоком дружат ещё с начала университета, и он часто интересуется делами студии. И он был удивлен увидеть тебя в студии.       — Почему? — вопрос вылетает ещё до того, как он успевает подумать. Чонгуку неловко от своего любопытства, но Чимин лишь беззлобно посмеивается над неожиданным вопросом младшего.       — Он говорил, что пару раз видел тебя в здании, где находится студия. Ты упоминал, что работаешь там. Говорил, что никогда не думал, что ты заинтересован в танцах.       Что правда, то правда — Чонгук понимал, что никогда бы не создал впечатление человека, который каким-либо образом заинтересован в искусстве в принципе и в танцах в частности. В университете и в офисе он всегда ходил в белой рубашке и брюках, никогда даже не надевал кроссовки, лишь туфли и только зимой мог позволить себе не переобувать свои Тимберленды. Его волосы всегда были зачесаны назад и уложены, на сумке с тетрадями и ноутбуком никогда не было никаких значков, чехол телефона — всегда черный. Парень никогда не красил волосы и не носил аксессуаров, кроме дорогих часов. Он выглядел так же, как и любой другой студент его направления — деловой стиль и ничего лишнего. Слова Юнги имели смысл.       — О, — стараясь добавить нотку удивления, произносит Чонгук. Он чувствует небольшое разочарование, потому что несмотря на то, что он должен был выглядеть так, как он выглядел, ему всё равно хотелось хоть чем-то отличаться от своих сокурсников, потому что Чонгук — другой. Он из такой же состоятельной семьи, так же изучает бизнес и экономику, так же уже работает в хорошей компании и собирается её наследовать, но Чонгук — другой. Хорошо бы самому ещё узнать, в каком плане.       Чонгук пытается сменить тему на что-то более нейтральное, поэтому решает спросить насчет песни, под которую они танцевали сегодня.       — А что это за композиция, под которую мы танцевали? Можешь сказать мне её название, хён?       В этот момент приносят еду, и разговор прерывается на пару минут.       — Это тоже Юнги-хён. Тебе понравилась его музыка, да? — говорит Чимин, продолжая разговор после небольшой паузы, которую заполнил официант, принесший еду. Теперь перед ними стоит несколько тарелок с небольшим количеством мяса на каждой и множество маленьких пиал с закусками.       — Ого, вау, да, — заглатывая первый кусок, отвечает Чонгук. Он не удивлен, что песня была написана Юнги, он удивлен тому, что не сразу заметил некую схожесть между ними. — Если честно, я не нашёл его записей в интернете, поэтому я подключался к стереосистеме каждый раз.       Чонгук в этот момент вспоминает, как сильно его расстроил и даже взбесил тот факт, что песни, на которую был поставлен первый танец, нигде в интернете не было. Ему не помог ни Shazam, ни YouTube, ни поиск по словам песни, которые он знал наизусть лучше, чем любое из определений, что он выучил за почти два с половиной года в университете. Он тогда сдался, но сейчас у него наконец-то появился шанс заполучить записи, чтобы прослушивать их в нормальном качестве, а не через диктофон.       — У него есть страница на SoundCloud, — Чимин пожимает плечами, продолжая заглатывать кусок за куском.       — Тогда я спрошу, когда в следующий раз встречу его в студии, — скромно отвечает Чонгук, не набираясь смелости попросить ник Юнги на сайте или записи трека напрямую у Чимина. Он немного завидует в этот момент хореографу, тому, насколько ему было легко находиться в компании Чонгука, когда сам Чон всё ещё чувствовал небольшую нервозность в конце их второй встречи.       — Мы поступим проще. Давай телефон, — Чонгук слушает своего хёна, смутно догадываясь, что тот хочет сделать. Чимин стучит по клавиатуре и через несколько секунд возвращает телефон Чону. — Он спокойно относится к распространению его номера телефона внутри студии, так что не волнуйся, он не будет против, что я дал тебе его номер. Он сбросит тебе файл с песней, он всегда нам их в групповой чат кидает, если Хосок решает ставить что-то на его музыку. О, — он отвлекается от телефона Чонгука, возвращая его в руки владельца, и достает свой. — Сейчас я добавлю тебя в общую беседу.       Пак ярко улыбается, добавляя контакт Чонгука в чат студии и продолжая есть. Чонгук обещает ему, что он обязательно напишет Мину с просьбой отправить ему песню, и они продолжают ужинать, поддерживая разговор о прошлом студии и планах Хосока на будущее.       Чимин не пытается заплатить за него, и Чонгук чувствует облегчение.

***

      Когда Чонгук входит в курс дела и начинает понимать, какую структуру имеют большинство тренировок, он начинает чувствовать себя намного более уверенно, не боясь сделать немного неверный шаг или переспросить что-то, если было непонятно. Он замечает, что многие ребята из группы делают точно так же, и это помогает ему расслабиться и получать удовольствие от процесса — в конце концов, именно для этого Чон занимался танцами.       Как бы то ни было странным, он больше сближается не с учениками-танцорами, а с хореографами: с Чимином он успевает пообедать уже несколько раз, когда Хосок приглашает его на ужин с их общими с Чимином друзьями. Чонгук не знает, кто входит в этот круг друзей, ещё меньше он знает о том, почему его вдруг решили позвать, но соглашается, ибо время и место и встречи ему подходят — он как раз закончит работу в офисе на несколько этажей выше танцевальной студии.       Он успевает переодеться из костюма в джинсы и обычную белую футболку в туалете на этаже где-то между его работой и местом занятия танцами, чтобы снизить шансы, что его увидит кто-то знакомый из тех мест. Он не знает, как сложить одежду, чтобы его рюкзак не выглядел так, будто Чон сбежал из дома, но в конце концов он сдается. Если спросят — у него там толстовка. Осталось помолиться на то, что погода будет не сильно холодной и его тонкого джемпера поверх футболки будет достаточно.       Чонгук не успевает замерзнуть, с одной стороны, потому что от здания, из которого он только что вышел, до ресторана, в который его позвали, идти минут семь. С другой стороны, Чон слишком нервничает перед встречей с Хосоком и его друзьями вне стен студии — все их взаимодействия до сегодняшнего дня были завязаны исключительно на занятиях, и его более частое общение с Чимином не помогало — Чонгук всё ещё чувствовал себя будто маленький ребенок и обуза, находясь рядом с Паком, но старался привыкнуть и не показывать этого. Ещё меньше уверенности ему добавлял тот факт, что в последний раз он знакомился с людьми в середине второго курса (прошло больше полугода, почти год), и то это было, когда он начал свою работу в компании матери в этом офисе. Личных знакомств, если не считать Чимина и Хосока, он не заводил, скорее всего, со школы.       Поэтому, когда он видит всего два незнакомых лица, он едва выдыхает с облегчением. Чонгук полагал, что их будет больше — около десяти, но за столом сидит пять человек, из которых трое — это Чимин, Хосок и Юнги.       Первым на него поднимает глаза Мин, его губы слегка расходятся в улыбке и Чонгук отчего-то рад, что тот его, по всему видимому, помнит. После первой вылазки с Чимином Чон написал композитору (Чонгуку до сих пор нравится, как это звучит — композитор) с просьбой отправить песню и чуть не забыл подписаться своим именем. Старший лишь поздоровался в ответ и переслал ссылку, как Чонгук понял, из другого чата и на благодарность ответил самым обычным улыбающимся смайликом. Чонгука такая реакция немного расстроила — отсутствие достаточного количества дружеского общения иногда давало о себе знать вот такими уколами разочарования и пониженного настроения после менее удачного взаимодействия с кем-то, кто показался Чонгуку хоть немного интересным. Спустя полчаса работы с надоедливыми бумагами парень об этом забыл.       — Чонгук пришёл, — произносит Мин вслух, и все отвлекаются от общего разговора, следом за Юнги поднимая на парня свои глаза. Хосок встает с места, чтобы помочь Чонгуку расположиться и представить ему парней, которых он ещё ни разу не видел. Чон вешает куртку на крючок около их столика и присаживается на пустой стул, ощущая, как в его животе что-то скручивается по мере того, как чувство тревоги и нервозности продолжает расти. Как только его тело касается стула и его рот открывается, чтобы поздороваться со всеми сразу, его накрывает волной шума, на половину состоящего из знакомых и на половину — из незнакомых голосов. Чимин видит замешательство и растерянность на лице младшего, поэтому быстро резким жестом просит всех замолчать.       — Чонгук, — начинает он негромким голосом, одновременно окидывая всех за столом суровым взглядом, особенно останавливая глаза на парне в изумрудном худи и достаточно длинными кудрявыми темно-каштановыми волосами, которые на затылке собраны в короткий хвостик. — Это, — он делает небольшую паузу, пытаясь донести что-то до незнакомого Чона парня глазами, на что Чонгук замечает, как тот закатывает глаза, — Ким Тэхён. Тэтэ у нас лингвист, сейчас работает экскурсоводом, — Чимин переводит глаза на второго незнакомого Чонгуку парня, и Чон следует за его взглядом. — А это Намджун-хён, он работает с Юнги-хёном, которого, я думаю, ты помнишь с первой встречи. — Чонгук на это кивает и пытается поклониться, насколько это ему позволяет его сидячее положение. Он чувствует на себе взгляды рядом сидящих людей и понимает, что ему надо выдавить из себя что-то «приятно познакомиться, я Чон Чонгук», но слова отказываются покидать его горло, и он чувствует, как его руки начинают немного трястись.       Конечно, это не остается незамеченным — вернее, остается незамеченным четырьмя парнями, которые уже успели снова перейти к разговору, но Юнги, который сидит рядом с Чонгуком (что парень заметил лишь только что) пододвигает к нему стакан воды, немного похлопывая его по спине.       — Хей, донсэн, — Чонгук дергается на оставшееся после первой встречи прозвище (ну правда, кто так называет человека в лицо?), но через секунду решает, что не против этого. Его внимание сосредотачивается на руке, которая касается его спины через футболку и джемпер. Чувство прикосновения немного уменьшает дрожь в его пальцах. — Тебя тут никто не съест, минут через двадцать ты поймешь, насколько тут все глупые, кроме меня конечно, — последнее замечание заставляет Чона улыбнуться, — поэтому переставай нервничать и подумай о том, что ты будешь есть.       Чон благодарно кивает в ответ, всё ещё неготовый произносить что-то вслух.       Мать Чонгука никогда не учила его, насколько важна в жизни человека дружба, в детстве не особо давала смотреть мультики, предпочитая нанимать дорогих нянь и гувернанток, чтобы дать хорошее образование своим детям. И хотя со временем Чонгук понял, насколько важно человеку чувствовать себя социально признанным не только в плане карьеры, но и дружбы, это не сделало его лучше в общении с людьми.       Этим вечером он в основном наблюдал.       Первое, что бросилось ему в глаза — это то, как сильно стиль общения между Тэхёном и Чимином отличался от того, как они взаимодействовали с остальными. Сначала он подумал, что это потому, что они одного года и когда-то вместе учились в школе — это вскользь было упомянуто в разговоре, но со временем он понял, что причина не в этом. Несмотря на то, что они сидели друг напротив друга и не могли особо физически выражать себя в отношении друг друга, Чонгук всё равно заметил, как они постоянно задевали ноги друг друга под столом, и эти касания не были подкреплены извинениями, как это было бы между друзьями, Тэхён и Чимин просто улыбались друг другу: иногда с нежностью, иногда просто ярко-ярко, поэтому где-то ближе к середине их встречи Чон был уверен, что эти двое вместе.       Вынести это как предмет разговора он осмелился только после выпитой бутылки соджу, на которой настоял Хосок со словами, что следующие части танца, которые они будут разучивать — самые сложные, и что Чонгуку поэтому надо отдохнуть. Чон не стал упоминать тот факт, что расслабиться он сможет только в момент, когда его мать уберет свои цепкие когти из его шеи и даст ему дышать.       Вообще Чонгук не был человеком, который развязывает язык, когда выпивает, ибо делал это редко, но он замечал за собой, что выпивка заставляет его быть с собой более честным, особенно когда дело касалось его семьи и его отношения к ней — сейчас он чувствовал легкое раздражение, думая, что завтра с утра ему снова нужно будет идти в офис в дурацкой рубашке и галстуке и перебирать бумажки. Обычно он уже не обращал внимание на такие вещи, слишком привыкший, но алкоголь, который давно уже путешествовал по его кровеносной системе, будто делал вещи более очевидными.       На фоне его раздражения и недовольства ситуацией с матерью, связь между Тэхёном и Чимином казалось будто более очевидной. Когда мысли о работе начали одолевать его и так не самую спокойную голову, он старался занять себя наблюдением за парнями — не только Паком и Кимом, но и остальными, чтобы понять в курсе ли они.       Чтобы ненароком не поднять неудобную тему при всех, Чонгук, уже давно захмелевший, наклоняется в сторону Юнги, чтобы спросить об этом. Мин всё ещё сидел рядом, и Чон спросил бы любого, кто не был Чимином или Тэхёном (по другую сторону сидел как раз-таки Пак), поэтому мишенью вопроса стал именно Мин. Чонгук понимал, что не все однополые пары могут позволить себе открытые отношения даже внутри своего круга друзей, и это было ещё одной причиной, почему он хотел спросить сначала лишь одного из ребят. В его уже не трезвый мозг почему-то не пришла идея спросить именно Чимина, но об этом Чон будет жалеть чуть позже.       — Юнги-щи, — шепчет он, наклонив голову в сторону старшего, наблюдая, как тот забрасывает в рот очередной кусок мяса и помидор. — А Тэхён-хён и Чимин-хён встречаются?       Чонгук замечает, как глаза того расширяются, и он мгновенно жалеет о том, что машины времени всё ещё не существует. Он вернулся бы на минуту назад и хорошенько бы вдарил себе из прошлого ещё до того, как начал говорить. В его голове мелькает мысль о том, что Юнги мог сам об этом не знать, и что его представление о том, что все в этой компании понимающие и добрые люди, могло быть ошибочным — в конце концов, ни с кем из них он всё ещё не был так близко знаком.       — С чего ты это взял? — тон Юнги немного резкий, и, если бы на месте Чонгука сидел бы любой другой человек, он бы подумал, что в голосе старшего есть нотки злости, но Чон понимает, что это, скорее всего, просто попытка защитить своих друзей (но он в этом не уверен, просто надеется).       — Не знаю, наблюдение? — Чонгук не уверен в своих словах, но старается оставаться честным и одновременно с этим дружелюбным, чтобы в случае, если он всё-таки просмотрел злость в глазах старшего, не разозлить того ещё больше. — Я не уверен, я могу ошибаться. — Он мнётся, начиная понимать, насколько глупо было спрашивать это не напрямую у Чимина. Чонгук знает, что это не его дело, и он чувствует, что просто обязан показать Мину, что он не против, если они правда вместе. — Прости, Юнги-щи, мне просто интересно, я знаю, что это не моё дело и меня их отношения не касаются.       — Хей, донсен, как вышло так, что Тэхёна ты видишь впервые и уже называешь хёном, а я всё ещё Юнги-щи? — с наигранной обидой спрашивает Мин, немного отходя от вопроса младшего. Чон слабо улыбается, рассматривая это как разрешение называть продюсера хёном.       — Хорошо, я буду звать тебя хёном, хён, — Чонгук ждёт возражений со стороны Мина, но их не поступает, ибо в этот момент Юнги пытается опустошить стакан с пивом. — Я просто подумал, что, если они с Чимином вместе, это автоматически делает его и моим хёном тоже, — как только слова покидают его рот, он осознает, как глупо было так предположить. — Эм, это звучит очень тупо. — Он смотрит в свою пустую тарелку растерянно, чувствуя, как к щекам приливает кровь. Чонгук не смеет поднять взгляд на Мина, полагая, что тот сейчас просто над ним посмеется.       — Ты прав, — сердце Чонгука уходит в пятки, ибо он предполагает, что Юнги согласился с его тупостью, а когда тебя кто-то называет не самыми лестными словами — это не то же самое, когда это делаешь ты сам. Его плечи автоматически напрягаются в защитном рефлексе. — Ты прав, я имею в виду, что они вместе. Чимин хотел тебе рассказать сразу, но Тэхён не был уверен, что тебе стоит доверять, сам понимаешь, почему, — Мин пожимает плечами. — Я сказал, что, если тебя это каким-то боком не устроит, двери студии всегда открыты, чтобы оттуда тебя выпнуть, — он хрипло смеется, стараясь говорить тихо. — Ты наблюдательный, — всё ещё тихо говорит Юнги, перед тем как сказать в несколько раз громче: — Чимин был прав, Тэхён-а, в Чонгуке не скрывается гомофоба, — на него все смотрят с вопросом в глазах, включая самого Чона. — Он догадался, просто смотря на вас двоих, — он щурится в усмешке, поднося полную вилку ко рту, больше ничего не говоря.       Когда Чонгук поворачивается в сторону Чимина, тот смотрит прямо на него. Чон не может точно сказать, какая эмоция написана на его лице, но явное отсутствие злости и недовольства радуют парня. Взгляд Пака больше выражает искреннее удивление и немой вопрос. Чонгуку всё равно хочется извиниться.       — Прости, хён, я знаю, что это не моё дело, — он трет заднюю часть шеи, пытаясь унять свои нервы. — Я знаю, что это тупая отговорка, но если бы не соджу, я бы никогда не осмелился спросить об этом никого из вас, — он вертит пустую рюмку в пальцах, не спеша поставить её на место. — Просто вы так смотрели друг на друга, и я знаю, что это не моё дело, но мне просто стало интересно, прав ли я, — только к концу предложения Чонгук понимает, что говорит слишком быстро и тихо для того, чтобы Пак понял его в окружающей суматохе, и просто надеется, что хореограф на него не злится. Подняв взгляд со своих пальцев с рюмкой на старшего, Чонгук находит на лице того мягкую улыбку.       — Всё в порядке, Чонгук, — он слабо хлопает его по плечу, на пару секунд задерживая свою руку на Чоне, — я рад, что это не помешает нашему общению.       Второе, что Чонгук понимает за вечер, — это то, что Намджун слишком любит философию, поэзию и свою работу.       Намджун не сильно распространяется о работе в студии, но много говорит о своих последних выступлениях в самых больших клубах Сеула — Чонгук в них никогда не был, но много раз слышал о них от однокурсников, которые несмотря на всю свою занятость время от времени освобождали свои вечера для развлечений. Иногда Намджун упоминает о Юнги, говоря о сцене, и Чон плохо понимает о чём речь, не знает, поет тот, танцует или читает рэп, и он не до конца знает, чем занимается сам Мин, но от одного представления, что эти двое могли сотворить вместе — с музыкой Юнги и мозгами Джуна — Чонгуку становится не по себе, ибо он сидит в кругу настолько талантливых людей, когда он сам себя таковым не считает. Пару раз Намджуна заносит в размышления, и он несколько раз цитирует философов, которых Чонгук смутно помнит ещё с первого курса с пар по философии. В эти моменты длинных монологов парня все остальные начинают заметно скучать, всем своим видом показывая, как им хочется спать, но Чон быстро понимает, что это всё в шутку, и на самом деле друзья слушают Намджуна с интересом, не перебивают, а в конце даже что-то переспрашивают. Чонгук же в какой-то момент даже поборол желание достать телефон и какие-то из слов парня записать.       Третье, что замечает Чон, — это то, как Юнги весь вечер подкладывает ему дополнительные порции мяса (сам Чонгук во имя своего дальнейшего пребывания в студии старается делать вид, что у него не особо много денег и заказывает достаточно мало) в тарелку. Чонгук хочет спросить его об этом, но после фиаско с Чимином и Тэхёном ему страшно задавать вопросы. Он всё ещё не уверен, может ли он к Мину обращаться на «хён», и вообще ему больше хочется пока наблюдать: наблюдать за тем, как Юнги пытается незаметно его накормить, а Чимин успокоить подбадривающей улыбкой и легким касанием его коленки. Он замечает, что взгляд Тэхёна чаще всего лежит на Чимине, замечает, что у Намджуна есть ямочки, и больше всего они проявляются, когда он улыбается смущенной улыбкой в момент похвалы его работы от Юнги. Чонгук убеждается в том, что с лица Хосока улыбка не сходит почти никогда, и даже когда все с серьезными лицами слушают Намджуна, а затем историю Тэхёна с одной из его недавних экскурсий по городу, владелец танцевальной студии слабо улыбается.       Чонгук уверен, что единственное, что о нём узнали Тэхён, Намджун и Юнги за этот вечер — это то, что он не гомофоб, любит позорить себя и пьянеет с одной бутылки соджу, скорее всего просто с непривычки. На него никто не давит, и в ту короткую секунду, когда эта мысль пролетает в его голове, он чувствует большую благодарность этим ребятам, однако в один момент эта благодарность сменяется понимаем, что он вёл себя настолько тихо, лишь изредка смеясь и наблюдая со стороны, что вряд ли его пригласят вот так ещё раз, и от этой мысли Чонгуку становится безумно тоскливо.       Когда приходит время оплачивать ужин, все хором, кроме Юнги, который в это время уже стоит на улице, говорят, что за него заплатят — учитывая то, сколько он заказал, это не будет большой проблемой. Хосок не всерьёз злится на Мина, шутя о том, что тот оставил на них неподъемную для четверых работающих людей оплату порции бараньих шашлычков Чона, но Чонгук на самом деле знает, что тот оплатил большую часть его ужина, просто отдав ему половину собственной порции.       Возможно, Чонгук просто никогда не знал, что такое настоящая, даже не требующая, чтобы её заметили, забота, возможно, это можно списать на алкоголь, но, когда Юнги улыбается ему из-за окна, пока парень натягивает на себя пуховик, сердце Чона бьётся чуть быстрее.       Усевшись в машину, которая подъехала к углу здания, где располагалось кафе, Чонгук уже готов слушать нотации Седжина по поводу его состояния и внешнего вида, но тот лишь спокойно и без слов довозит парня до дома, но напоследок предостерегает:       — Я на вашей стороне, Чонгук-щи, но я посоветовал бы Вам быть чуть более осторожным.       Внутри Чон лишь машет на это рукой. Вслух он благодарит водителя и отпускает его домой.       После алкоголя всегда засыпается легче даже в совсем ранние десять тридцать вечера.