Абрикоски там растут

***

Нежность в воздухе, нежность в тебе, нежность в каждом миге нашей жизни. У нас родилась дочь. Мы с тобой родители, Тина. Рождение — всего лишь мучительной миг, но он сделал нас в разы сильнее, мудрее, а наш союз крепче. Смотрю в дочкины глаза, ничем не отличающиеся от твоих, и понимаю, что буду делать всё, чтобы они никогда не переставали сиять. Вы мой смысл дышать, вы моя кровь. Я с каждым днём вижу, насколько ты становишься мудрее и сдержаннее. О твоих беременных капризах мы забыли, и я простил тебе их все. Даже жалко, что ты капризничала так мало, сейчас на тебе слишком большой груз ответственности и обязанностей. Вижу, как ты устаёшь, как тебе тяжело справляться с ролью молодой мамы. Но не устану повторять, что ты замечательная мама... строгая, осторожная, но до жути любящая и нежная. Кажется, ты готова зацеловать нашу долгожданную кроху до смерти, а в остатки нежности окунуть меня. Тин, ты создана для того, чтобы быть счастливой. В себе я замечаю двойную силу и энергию. Когда только что покушавшая дочка прислоняется к моему плечу, сжимает ручкой мой палец и тихонько засыпает, у меня открываются какие-то запредельные чувства, которые я обнаружил в себе только в первую встречу с ней. Я никогда ещё не ощущал себя настолько нужным. Никогда не видел в своём существовании столько смысла и гармонии. Стоит ей только улыбнуться или сладко потянуться, меня накрывало волной трепета и детского светлого счастья. Мой низкий голос сразу становится каким-то мультяшным, а интонация до того дурацкой, что мне даже становится стыдно. Но я не могу по-другому с моей маленькой девочкой. Отдельный наркотик, ставший доступным мне с появлением малышки — это её ангельский запах. Я могу нюхать нашу сладость сутками. Почему никто не говорил об этом прекрасном ни на что непохожем запахе от новорождённого? Все говорят о маленьких ручках, милых щечках...но запах. Это что-то из рая. Это вне описания и сознания. Я теперь папа.

***

Дочка делает последние движениями губами и отлипает от твоей груди, медленно закрывая глазки. Ты ещё долго держишь её на руках, тихонько укачивая и мурлыча что-то на любимом украинском. Я прижимаю твою уставшую спину к своему теплому торсу, являясь тихим свидетелем вашего ежедневного ритуала. Для тебя это слишком сокровенный момент, и я счастлив, что ты позволяешь мне разделить его с вами. —Побудешь с абрикоской, я в душ залечу? — спрашиваешь, нехотя перекладывая наше спящее сокровище в колыбельку. —Конечно, родная, не беспокойся, — улыбаюсь. Смотрю в твои уставшие глаза, к сожалению, я не могу взять на себя всё, чтобы дать отдохнуть твоему телу после родов. Кормление — пока исключительно твоя прерогатива. Ты смешно нас крестишь. Ты не слишком религиозна, но старая привычка от бабушки вернулась к тебе с рождением дочки. И я даже не знаю, чего именно ты добиваешься этим действием. Но ты просто боишься оставить наше долгожданное продолжение даже на минутку. Настолько всё в тебе пропитано ею. Как только ты скрываешься оставляя за собой шлейф усталости и нежности, дочурку открывает глаза. Забавно икает и направляет сонные глазки на меня. —Что ты хочешь, абрикосик? — целую её в щёчку, называя её милым домашним прозвищем. Нежно глажу её по груди большим пальцем. Девочка сучит крепко сжатыми кулачками и о чем-то забавно агукает. Слышу, что Тина выключает воду. —Не дали мы с тобой маме спокойно помыться, да? — спрашиваю у дочки, а она только улыбается. —У вас всё хорошо? — ты суетливо заматывешь волосы, топая мокрыми ступнями по полу. —Малышка решила, что спать ещё рано, — я прижимаюсь носом к темечку, вкусно пахнущему молоком и щекочу маленькую ладошку, с доверием протянутую мне. —Странно, — ты прислоняешься к её лобику, — может, её что-то беспокоит? —Ну она не плачет, — я умиротворенно смотрю на вас и прислоняюсь лбом к изголовью детской колыбельки, пытаясь передать своё спокойствие тебе. —Дан, она всегда засыпает после кормления, — ты разводишь руками и практически плачешь. Кажется, даже наша дочка растерянно смотрит на тебя. —Тин, ну ты чего, это не повод переживать, — я тянусь к тебе, нежно целуя тебя над дочкой. В момент поцелуя она второй раз звонко агукает, ударяя сжатыми кулачками по простынке. Мы улыбаемся. Кажется, всё-таки пришло время, ограничивать свои романтические порывы при дочке. Неделю назад: —Дан, — останавливаешь мне серьёзным взглядом, запахивая ночнушку, которая уже давно должна быть сдернута с тебя. —Ну, Тин, что не так? — рычу, смахивая со лба капли пота. —Это... —Больно? — пугаюсь я, медленно выхожу из тебя, снимая напряжение потряхиванием. —Дочка точно не видит? —Тин, точно, — смеюсь, неприятно взглатывая от возбуждения, — даже если увидит, что в этом такого? —Вдруг запомнит. —Что она может запомнить ей три месяца. —С половиной, — уточняешь ты. —Ей три с половиной месяца, как она может что-то осознать или запомнить? —Не запомнит, но может что-то отложиться. —Отлично. У нашей дочки отложится, каким должен быть качественный страстный секс. И как не нужно вести себя, чтобы партнёр не кончил до начала, да Тина? — демонстрируя степень своего возбуждения и провожу набухшим членом по низу твоего живота, который уже тоже сковало тянущим узлом. —Ладно, давай уже, только не стони сильно. —Кто бы говорил, — проговариваю за секунду до твоего глубокого вскрика удовольствия.

***

—Дан, почему она тогда не спит? — ты с нескрываемым отчаянием на лице смотришь на крошку, нежно держа её маленькие ножки в своих тёплых ладонях. —Не хочет, малыш, она просто не хочет. —Я переживаю. —Это лишнее. Ложись, сейчас все вместе уснем. Жду пока ты ляжешь, аккуратно перекладываю кроху в кокон и ставлю его между нами. Ты помнишь, что тебе настойчиво внушали, что нельзя ребёнка приучать спать с родителями. Но мой спокойный нежный взгляд постепенно справляется с твоей бурей. Пусть наше счастье спит с нами сколько хочет. Дети слишком быстро растут. Ты знаешь об этом, как никто другой, твой ещё вчера маленький сын, уже второй месяц в научном лагере учится конструировать космические корабли. И, кажется, даже не собирается возвращаться. А ты очень скучаешь. —Будете слушать сказку от папы, маленькие? — поочерёдно смотрю на внимательные голубые глаза, отличающиеся друг от друга, если только размером. —Будем, — ты отвечаешь за вас двоих и с улыбкой подмигиваешь дочке, как подружке. Наша малышка не промах, она как будто всё понимает, замирает, с интересом смотря на меня. Я таю. Когда она так смотрит на меня, я чувствую сумасшедшую нерушимую связь между нами. Моё естество бушует, наводя шторм. Мне кажется, я жил свою жизнь, чтобы в сорок стать твоим папой, дочка. —Закрывайте глазки, и я начинаю, — кладу ладонь на детский животик и бережно глажу его. Пропадаю из реальности в ощущении абсолютного счастья, которое тёплым течением разливается по каждой клеточке тела. Ты не выдерживаешь и привстаёшь на локти, тоже нависая над дочкой. Кажется, ты тоже всё ещё не успела на неё насмотреться. Пропадаешь где-то под моими плечами и тоже замолкаешь в ожидании сказки. Щекочу поднятую крохой розовую пяточку, прижимая её к своей шершавой щеке, вдыхая сводящий с ума запах молока и счастья. Забываю обо всем, пока ты не хихикаешь где-то в районе моих рёбер. Тин, представляешь, это мы подарили миру это чудо, нашу вселенную с пухлыми губками и нежными глазами. —Сказка будет? — улыбаешься. —Будет. Сегодня расскажу про скептического и важного гуся, который всегда готов прийти на помощь... Хочу продолжить, но слышу твой смех. —Дан, — ты практически задыхаешься, — я разное слышала, но так Орлова ещё никто не называл. —Почему Орлова? —А кого ты описал? — захлебываешься в приступе смеха. —Просто героя. —Ну хорошо, тогда продолжай. —Уже не могу, — закатываю глаза, рисуя в голове картины. Ты удивлённо на меня смотришь —Я теперь тоже думаю об Орлове. —Давай тогда традиционную про маленького принца? — целуешь меня, взглядом извиняясь за то, что испортила новую сказку. —Давай, ну слушайте малышки... Ты засыпаешь первая, дочка хитро смотрит на тебя показными глазами. Смотрю в окно и, кажется, догадываюсь, что задумало наше крошечное сокровище. Она знает, насколько её любит папа. Она знает, что папа всё разрешит. А я по-другому не могу. Ей стоит только поморщиться, чтобы у меня сжалось сердце. Я не хочу быть причиной ни одной её слезинки. Кроха шевелится в своём коконе и тянет ко мне ручки. Я понимаю, чего она требует, но не спешу выполнять просьбу. Мы ведь можем тебя разбудить. Девочка смотрит на меня и, убедившись, что я не собираюсь ничего делать, в секунду морщит лицо и готовиться нарушить сонную тишину своим недовольным криком. Я в миг беру её на руку, целуя сердитую щёчку. Мы растим маленькую манипуляторшу моим сердцем. Кутаю кроху в пелёнку и прижимаю к себе с такой силой, что девочка довольно хмыкает носиком. В очередной раз вдыхаю любимый запах, получая маленькой ладошкой по подбородку. Папа, давай быстрее. —Всё, всё, смотри, — подношу дочь к окну и распахиваю перед ней тяжёлые шторы, — смотри на свои звезды. Мягко произношу, умещая её поудобнее. Выдыхаю, сжимая свою, самую яркую звездочку. А дочка заворожено глядит своими глазками бусинками на небо и довольно трясёт ножкой. Это до каждой клеточки наш с тобой ребёнок. Никогда не думал, что наступит время, когда, стоя под россыпью невероятных звёзд, я буду опускать голову вниз и смотреть на маленькую копию тебя. Целовать её ручки, которые она забавно тянет к мешающему обзору стеклу. Не понимаю, как такое могло произойти. Я не знал её всю жизнь, но появившись, она стала для меня всем, заняла всё моё душевное пространство, заполняя его светом своей вселенной. Укутывая меня в новый мир безусловной любви и неземного трепета. Я думал так не бывает. По крайней мере так не будет со мной. Но ты переубедила меня, вручив мне самый большой подарок. Подарила жизнь нашей дочери и заодно и мне. Это, наверное, и есть магия. Смотрю на дочь, а сердце сжимается, как первый раз. Не могу насмотреться на неё, такая она у нас. Кроха улыбается, мило агукая что-то на своём. —Любимая, — целую её в щёчку, укрывая пледом абрикосового цвета, — делай что хочешь, малыш, папа всё разрешает, только ни в коем случае не разбуди нашу маму.