Ледоколами на юг

Рокэ Алва приближается к ней — как лунатик, но его движения решительны и тверды. Леона видит, как проливается вино на отодвинутом столике — едва не заляпывая её телефон. Вот же мудила! На свои вещи ему плевать, это она уже поняла по его отношению к собственной рубашке, так хотя бы её телефон пожалел, она сама на него заработала — трудом и потом вообще-то. Но возмутиться она не успевает, хоть у неё внутри и будто звучит сирена: «Тревога! Тревога! Этот мужчина опасен!» — а Леона будто оцепенела, заворожённая его опасной красотой. Вино разливается по венам, перемешивается с кровью, наполняя мышцы слабостью, туманя разум. Что такого Рокэ Алва хочет с ней сделать? Она испуганно вскрикивает, когда он нависает над ней. Секунда, и… Его губы накрывают её губы. Леона возмущённо мычит, часто-часто моргает и пытается руками его оттолкнуть. Её пальцы упираются в его твёрдый пресс, покрытый мелкими волосками. Он ещё и давит, пытаясь преодолеть сопротивление её пальцев. Что ему надо? Зачем? Зачем он это вытворяет? Они оба достаточно пьяны. Он же не настолько себя не контролирует? Она не смогла сбежать, а её надёжный, как дриксенские часы, план развалился к кошкам, когда она решила открыться этому ужасному человеку. Чем она думала, когда доверила ему свою историю? Понадеялась, что ей станет легче, что скинет усталость сегодняшнего дня и часть груза боли и обид… Посчитала, что увидела его с какой-то другой стороны. Что есть в нём что-то хорошее, раз он её так понимающе выслушал и так искренне поблагодарил и раскаялся, что думал о ней плохо. Это ведь не было игрой? Он и про свою мечту ей поведал, и кусочек своего прошлого вспомнил, и шутить пытался. Особенно — очень несмешно про секс в качестве наказания. Это не могло быть игрой! Её затуманенный «Чёрной кровью» разум сопротивляется желанию целоваться с Рокэ Алвой, но по телу растекается уже знакомый жар страсти. Но она не может предать Ли! Если она ему изменит… Он же никогда не простит! Но и не узнает, если ты ему не расскажешь! И никто не узнает, если ты никому не расскажешь. А о Рокэ Алве можешь не беспокоиться. Какой глава государства в здравом уме будет болтать направо и налево о случайном сексе со студенткой, ещё и иностранкой? И тем не менее Леона опускает руки и отвечает на поцелуй. Шире приоткрывает рот, пропуская его язык. Рокэ Алва целуется жёстко, жадно, нетерпеливо, по очереди проводит языком то по нижней, то по верхней губе. Практически кусает её в губы, будто хочет их откусить. Задирает подол, опускает руку на её бедро, сжимает пальцами нежную кожу с его внутренней стороны. Их языки дразнят друг друга, едва касаясь. Он без остановки сминает её губы, она крепко сжимает ткань дивана, не позволяя себе прикоснуться к нему и сдерживая рвущийся наружу стон. Этот поцелуй заводит, несмотря на протесты разума. Внутри Леоны всё кричит, что он творит с ней непозволительное, что нужно его оттолкнуть и убежать далеко-далеко. Но в его глазах пляшет закатное пламя, и ей хочется сгореть в этом пожаре дотла, несмотря на все доводы рассудка. В какой-то момент она прихватывает его язык зубами и, испугавшись своих собственных действий, почти сразу отпускает, напоследок мазнув своим языком по его нёбу. Рокэ Алва разрывает поцелуй, надавливает на её плечо, и она послушно сползает по спинке на диван. Сегодня был просто кошмарный день, ужасно длинный и насыщенный. Она толком не спала, мало ела, много плакала, почти весь день на ногах и очень устала. Слишком много эмоций для одного дня. Леона истощена морально. Про физически — и говорить нечего. Если не сопротивляться, он возьмёт своё и отстанет? Если сопротивляться, он же всё равно подавит протест и возьмёт своё, только силой? Неужели ему в списке сексуальных побед так нужна победа над ней? Он же может взять любую женщину, и та отдастся ему без сопротивления! Так почему он выбрал Леону Манрик? Расстался с Катариной Ариго? Её место с удовольствием займёт любая! Был зациклен на Леоне два месяца? Ну и что? Неужели он не додумался, что хороший трах выселит её из его головы раз и навсегда? У неё дрожат мышцы предплечий — она даже не может поднять руки, чтобы толкнуть Рокэ Алву в живот или больно схватить его за свисающий длинный хвост. Нет сил согнуть ногу в колене, чтобы ударить его между ног и скинуть с себя. Совсем нет сил защитить себя от нежеланного секса с почти незнакомым — несмотря на то, что она только что изливала ему душу — всё ещё незнакомым человеком. Видит Создатель, она не хотела изменять Ли… У неё кончились силы бороться. Хочется только лечь, прикрыть глаза и забыться… Не надо было пить вино. Не надо было общаться с Рокэ Алвой. Не надо было приходить на приём. Но уже поздно… Она ничего не вернёт назад и ничего не исправит. Рокэ Алва не спросил её согласия, оно ему и не нужно. Только почему… Неужели ему ни капли её не жаль? Если она будет кричать и звать на помощь, её здесь точно никто не услышит. Гости или разошлись, или до сих пор треплются в зале приёмов. Если она будет молить о пощаде, он останется глух к её отчаянным мольбам. Да и она действительно хочет его — хотя умом понимает, что так нельзя. Она уже в его власти — с тех самых пор, как едва не кончила, просто сидя с ним в одной машине. Рокэ Алва это прекрасно понимает, даже если тогда не обратил внимания на её состояние. Её — на самом-то деле — изнывающее от неправильного желания тело отзывается на его ласки, будто живя отдельно от своей хозяйки — он гладит её по бёдрам, и она их разводит шире, в низу живота сладко тянет ещё с их страстного поцелуя. Он прижимает её запястья к дивану и перехватывает их одной рукой у неё за головой. Другой тянет резинку её трусов вниз. — Зачем… — шепчет она и чувствует, как по щекам опять текут тёплые слёзы, а шею щекочут его длинные волосы — я всё равно не сбегу… Вам действительно хочется… так? Вместо ответа он наклоняется совсем близко к её лицу и слизывает солёные капли с кожи. — Не ври себе! — хриплым полушёпотом говорит он возле мочки её уха, прихватывая её зубами, — и у неё новая волна сладостной дрожи в низу живота. — Мы хотим одного и того же! — Я вообще-то замуж собираюсь! А изменять даже до брака отвратительно! Что скажет мой женимххх… — Она не успевает договорить — её губы опять сминают неистовым поцелуем. Леона закрывает глаза — вспоминает, как одну из королев прошлого перед первой брачной ночью наставляли: «Закрой глаза и думай о Талиге!». Только думать о Талиге не получается. В её мыслях двое мужчин — любимый Ли, которого она не хочет предавать, и наглый соберано, которого она отчаянно хочет… Просто хочет… Рокэ Алва отпускает её руки и запускает пальцы в её волосы, перебирая жёсткие от морской воды кудряшки. Не разрывая поцелуй, одной рукой он продолжает стаскивать с неё трусы. Леона чувствует влагу между ног. Она растирает запястья и на ощупь обвивает его шею. Недолго думая, впивается в его спину ногтями и — она уверена — оставляет на ней красные борозды царапин. В ответ он целует агрессивнее и больно оттягивает часть её прядей. Леона не сдерживает стон — но пусть он не думает, что это от удовольствия! Рокэ Алва её отпускает, приподнимается, и она испытывает некоторую долю облегчения: может быть, это конец её мучениям? Он встанет и уйдёт, и она сможет быть свободна? Но… Он рывком забрасывает её ноги себе на плечи, подтягивает к ступням несчастные трусы и отбрасывает подальше. Ну твою ж… Почему он не может просто оставить её в покое? Он же гораздо старше. Откуда такой интерес к ней, совсем молодой девушке, для него — так почти ребёнку? — Не надо! — испуганно вскрикивает она, когда он снова нависает над ней. — Я знаю, что ты меня хочешь! — яростно шипит он. — Я не слепой! Там, в джипе, ты едва не кончила, просто смотря на меня и — дай угадаю — фантазируя. А я хотел тебя два кошкиных месяца! Полагаю, наши грязные фантазии совпадают. Так он всё понял! Вот жук! Леона вспоминает его равнодушный тон и полнейшее отсутствие интереса к ней в его глазах. Актёр из Рокэ Алвы вышел бы ещё лучше, чем соберано. От Катарины Ариго понабрался? Это, что же, выходит, он действительно испытывает ко мне искренний интерес? И действительно переживал за меня? И мой монолог его тронул? И меня за руку схватил — я тогда чуть не растаяла рыжей лужицей — чтобы успокоить — из самых добрых побуждений? Проникся… Сказал ведь, что я сильная, что у меня стержень есть. Может быть, я ему действительно не неприятна? — В эти два месяца вы с ней трахались? — жёстко спрашивает она, старательно игнорируя его ладонь, накрывшую её промежность. — Лишь однажды, — спокойно отвечает он, опуская палец на клитор. — И неудачно. Я сделал ей очень больно, потому что не мог думать ни о чём кроме о том, как оттрахать тебя пожёстче. Потому и расстались. — Не жаааалеете? — со стоном тянет Леона, прогибаясь от умелых движений его пальцев. Надо отдать ему должное: знает, где ласкать женщину, чтобы в ней разгоралось желание. — У нас с ней всё равно не вышло бы ничего кроме траха, — он звучит крайне равнодушно. — А вы хотите… серьёзныхххх… отношений? — У неё всё сильнее сбивается дыхание, говорить становится труднее, а он перемещает пальцы ниже и размазывает влагу. Его правая рука перебирает её пряди — намного мягче, чем раньше. Она замечает, что он ей улыбается — как-то очень по-доброму, он так раньше ни разу не улыбался. Леона ловит себя на мысли, что впервые испытывает желание заняться с ним сексом прямо сейчас — причём по доброй воле. Наверное, он действительно хотел сделать так, чтобы она сама захотела предаться с ним страсти. Ну, его требовательные поцелуи и пальцы очень убедительны… Страсть действительно сносит крышу… Она обвивает его за шею, притягивая ближе к себе. — Не знаю… Может быть… А может быть и нет… — отмахивается Рокэ Алва. — Да вообще поздновато мне уже! Почти сороковник, с кем тут серьёзные отношения заводить, если никогда их не было? — А почему… не было? — Леона чувствует его палец на одну фалангу внутри, другим — он опять обводит клитор. Здорово он её отвлекает, нечего сказать! — Наверное, не встретил ту, с которой захотелось бы, — в его голосе снова сквозит безразличие. — А вввы бы… не взяли меня… сссилой? — Слова даются с трудом, возбуждение плавит мозг. Этот опасный мужчина знает, как усыпить бдительность жертвы. Его палец проникает в неё глубже. — Нет, ни за что! — Его хриплый голос ласкает её ухо — во всех смыслах. Она чувствует его язык возле серёжки. — Я умею распознавать женщин, желающих заняться со мной сексом по своей воле. Я никогда никого не принуждал. Они сами сдавались на мою милость. — Я… я готова сдаться… — наконец признаётся ему (и себе) Леона и понимает: это — дорога без возврата. Рокэ Алва, не переставая ласкать её волосы и…изнутри, целует её в шею — коротко и часто. Она гладит его спину и опускает руки так низко, что касается ремня его брюк. Какое безобразие, почему он ещё не раздет? — Приподнимитесь! — хрипло просит она. Он усмехается и с явным сожалением вытаскивает из неё палец. Леоне хочется посмотреть на себя его глазами — с задранным подолом, с бесстыдно разведёнными ногами, с блестящей влагой между ними. Что сказал бы Ли… Да к Леворукому Ли! На одну ночь! Все оставшиеся она будет ему верной женой! Она клянётся! Рокэ Алва вновь возвышается над ней. И Леона впервые замечает белёсый шрам на его правой ключице — наверное, он скрывает от посторонних глаз именно его. Где он его получил? Это ведь была достаточно серьёзная рана и большая кровопотеря! Как он выжил? Но больше, чем расспросить его об обстоятельствах приобретения шрама, ей хочется потрогать — пальцами и губами. Леона приподнимается вслед за ним. Почти не глядя, она расстёгивает ремень, чувствуя притягательную близость его твёрдой плоти. Одновременно с этим она накрывает его ключицу губами и ведёт языком по шраму. Рокэ Алва стискивает её в охапку и прижимает ближе к себе. Леона расстёгивает его ширинку и впервые слышит его стон, громкий и несдержанный. Она целует его в основание шеи, прижимаясь жёсткой тканью своего платья к его голому торсу — надеется, что это хотя бы немножко поцарапает его соски. Ведёт языком вверх по его шее и обводит кадык, потом накрывает его губами. Левой рукой на ощупь ищет рубец на его смуглой коже, а правой гладит его по члену через ткань трусов. Отрывается от его шеи и смотрит ему в глаза снизу вверх. В его взгляде — и страсть, и нежность. А на самом дне — еле заметно — плещется боль. — У нас только одна ночь, — с грустью напоминает ей Рокэ Алва. Вместо ответа Леона его целует — нежно, осторожно, почти отчаянно. Целует в губы, подбородок, нос, щёки и опять возвращается к губам. Хочется влиться в него, сплестись с ним, чтобы невозможно было их разделить, разорвать, разлучить. Она нащупывает резинку у него на затылке и спускает её вниз, пальцы мягко скользят по его шелковистым волосам. Пластмассовая резинка для волос — похоже, тёмно-синяя (ну а какого ещё цвета она может быть? это же Рокэ Алва!) — остаётся у неё в руках. Леона роняет её на пол. — Но мы сделаем её особенной! — Она отстраняется и озорно подмигивает ему, резко опуская вниз его брюки вместе с трусами. Рокэ Алва роняет её обратно на диван, задирает подол платья, рывком разводит её ноги. Она и сама готова его пригласить наконец войти, взять, овладеть. Он опускает левую руку между её ног и опять погружает в неё палец. Собирает им влагу и размазывает её по складкам горячо пульсирующей плоти. Добавляет второй. Леоне становится уже слишком хорошо — она так не дотянет до полноценного секса с проникновением, а ей не терпится… Она насаживается глубже на его пальцы. Ей очень жаль, что у них нет времени на то, чтобы полностью раздеться и как следует изучить друг друга. Она, например, очень хотела бы, чтобы его длинные чёрные волосы щекотали её обнажённую грудь. А ему, должно быть, очень неудобно в полуснятых брюках. Но это уже в другой раз в одной из следующих жизней, которая будет более милосердной и подарит им нечто большее, чем пару часов. Она выгибается, будто стремясь принять его пальцы глубже в себя, и дышит чаще. Смотрит на него из-под полуопущенных ресниц, наверное, взгляд её расфокусирован — она пьяна — им больше, чем лучшим кэналлийским вином. Леона уже смотрит на него умоляюще. Рокэ Алва вытаскивает из неё пальцы и ставит ладони по бокам от её плеч. Помогает себе одной рукой и наконец проникает в неё одним быстрым резким движением, до самой глубины, не отрывая от неё взгляда. Она протяжно стонет, царапая его спину, притягивает его ближе к себе, словно стремясь почувствовать его всем телом — насколько позволяет их полуодетое состояние. Подаётся бёдрами навстречу каждому нетерпеливому короткому движению у себя внутри. Рокэ Алва изначально берёт очень быстрый темп — но ей по-другому и не хотелось бы. Леоне нужно ощутить его власть над ней — хотя бы на несколько невыносимо коротких минут почувствовать, что она принадлежит ему, вся, от затуманенных похотью глаз до бесстыдно задираемых при каждом толчке бёдер. Он раз за разом пронзает её податливое тело, которое с готовностью его принимает, впуская во влажное пульсирующее нутро настолько глубоко, насколько это возможно. Он водит пальцами по её лицу, периодически запуская их ей в рот. Она с удовольствием облизывает их, хотя от этого дыхание сбивается ещё сильнее. У неё на лице, на губах и во рту остаётся её собственный вкус, но ей плевать. Движения его члена внутри неё отключают все другие ощущения. Другой рукой Рокэ Алва всё больше запутывается в её огненно-рыжих волосах. Хотя ему мешают то и дело падающие на лицо локоны и он может откинуть их только движением головы, он смотрит на неё, не отрываясь, словно старается запомнить каждую чёрточку на её лице, запечатлеть её у себя в памяти вот такой, отдающей ему себя. Она смотрит на него так же внимательно. И понимает, что Рокэ Алва не хочет пропустить ни малейшего изменения выражения её лица: как она раскрывает рот, распахивает глаза при новом особо глубоком толчке, как пытается урвать поцелуй и едва не задыхается от разнообразнейшей гаммы ощущений — внутри неё движется его плоть, его пальцы трахают её рот, его губы втягивают её в короткие, но частые, жадные поцелуи, срывают с её губ довольные стоны. Леона отдаёт Рокэ Алве всё, что он хочет, он безраздельно владеет ею, ведь — они оба это знают — больше ему не удастся увидеть её в таком положении — распростёртую, распятую под ним, зацелованную, сгорающую от страсти и умирающую от наслаждения. Но даже всего этого сейчас — им обоим безумно мало. Насытиться, удовлетворить жажду принадлежности никак не удаётся. Они фактически дышат друг другом — лица в считанных сантиметрах, рты выхватывают друг у друга воздух, каждый чувствует жаркое рваное дыхание другого. Он всё сильнее вколачивается в её тело, перестаёт терзать пальцами её рот, а она прекращает царапать его одной рукой, запустив пальцы в его волосы. Вскоре прекращает и второй — опускает её на его шею, принимаясь большим пальцем гладить кадык и под ним. Амплитуда его движений становится ещё меньше. Она чувствует, что разрядка близка — ближе, чем ей хотелось бы. Словно предчувствуя это, Леона обвивает ногами его поясницу, чтобы не выпускать его из себя. — Ты — моя! Моя! — твёрдо чеканит Рокэ Алва, кусая её губы. — Ваша! — соглашается она, подставляясь под его поцелуи-укусы. На секунду она и сама в это верит — перед глазами мелькает очередной светский приём, на котором он кружит её в танце в качестве первой эрэа государства. Но мимолётное видение тает так же быстро, как и возникает, развеивая любые иллюзии о том, что она может принадлежать ему всю жизнь. Но ещё никто не отобрал у неё сегодня. Сегодня она целиком и полностью его. Теперь Леона, слегка приподнявшись за счёт пресса, обнимает его руками за спину, при каждом движении трётся о его тело. Они прижаты друг к другу вплотную — кожа к коже, свободного пространства между ними не остаётся, но он умудряется просунуть левую руку между их телами, нащупать её набухший клитор. Несильно сжимая и нажимая у неё между бёдер, он совершает несколько быстрых и совсем коротких толчков, практически оставаясь внутри неё всей длиной. Её мышцы сокращаются, сильнее сдавливая распираемый притоком крови член. Она принимает в себя его семя, выталкиваемое из него вместе с гортанным рыком. Видит, как Рокэ Алва запрокидывает голову, а его прекрасные длинные волосы рассыпаются по плечам — и широко улыбается: ей нравится, как его подхватывает волна оргазма. И её тоже! Внутри неё будто что-то взрывается. Леона, задыхаясь и выгибаясь, стонет его имя. Впивается ногтями в его лопатки, все её мышцы расслабляются, она расцепляет ноги за него спиной и падает на диван, утягивая Рокэ Алву за собой. Они будто сгорели в огне своей — их общей, на двоих — страсти и возродились вновь. Перед её глазами пляшут какие-то разноцветные точки и волнистые серые линии. Не хочется ни думать, ни шевелиться. Она ласково гладит по спине самого могущественного человека Кэналлоа, пока он лежит, уткнувшись головой ей в шею и пытаясь восстановить дыхание. Леона прикрывает глаза, растворяясь в сладкой неге, охватившей расслабленное тело. Когда она снова открывает глаза, видит всё ясно и чётко: Рокэ Алва в застёгнутых брюках сидит на кресле и завязывает волосы в хвост. События последнего часа мелькают перед её глазами, и Леона осознаёт весь ужас свершившегося. Мгновенно трезвеет от бьющей обухом по голове вины. Она переспала с другим мужчиной. По собственному желанию! О Создатель, нет, только не это! Ли, может, и не узнает, но Леона-то будет помнить о своей измене каждый день и будет есть себя поедом… Как будто у неё других поводов загоняться и накручивать себя нет! Ладно, она подумает об этом позже, а пока… Пора валить! Леона резко вскакивает, хватает босоножки с пола и телефон со стола. Бегом бросается к двери, дёргает за ручку: заперто. Леворукий и все его кошки! В замке нет ключа… Неужели ключ у Рокэ Алвы? — Леона, стой! — кричит он и встаёт. — Давай поговорим! Она игнорирует его, но он приближается. Наконец она нащупывает щеколду, открывает её и бросается наутёк. Смутно вспомнив, в какой стороне зал приёмов, она бежит с босоножками в одной руке и телефоном в другой в поисках какой-нибудь вычурной двери, которая бы прямо кричала: «Да, за мной зал для пафосных застолий!». Периодически оглядывается за спину — но её никто не преследует. Вскоре она находит красивую дверь, состоящую из витражей. Распахивает её. В уже знакомом ей зале орудует группа официантов, целыми подносами унося посуду, остатки блюд и приборы. Последние гости болтают группками поодаль от столов. Леона незаметно прошмыгивает между них, замечая в одной из групп кудряшки Селины Арамоны и светлую гриву брата президентки. Их только не хватало! Решительным шагом она направляется к выходу, проходит мимо уже знакомой ей девушки из протокольной службы, которая отдала ей портфель и отвела на встречу с Рокэ Алвой. Вот исполнительная гадина! Она ведь понятия не имела, что замышлял коварный соберано. У неё не возникло сомнений: мол, что-то подозрительно, зачем ему иностранная переводчица? Может, её обманули, сказав, что надо отвести Леону в комнату для неофициальных переговоров с талигойской делегацией? Наконец Леона выходит на улицу. Дышится гораздо свободнее. Свобода пахнет бензином дорогих автомобилей, смесью ароматов уличных цветов и деревьев и немного солью, приносимой ветром с моря. Она бежит босиком по мостовой, подальше от зловещего трёхэтажного квадрата Дворца Восстания. Теперь у неё есть телефон, но нет ни документов, ни денег, ни даже трусов. Просто замечательно! Прекрасное окончание прекрасного дня! Леона останавливается и опускает поднявшийся было подол платья. Она не понимает, где оказалась. А ведь… О нет! Её же ждёт посольская машина, там, у дворца соберано. Брат президентки приказал водителю отвезти Леону в отель, на приём и обратно в отель. А теперь… Водитель её потерял. Простоит там бедный всю ночь и так и не найдёт «вздорную девицу». Ну что за наказание! Леона разблокирует телефон. Недописанное сообщение Ли с укором чернеет на белом фоне. Она механически дописывает «Целую» и нажимает отправить. Её утро — для него уже день, а в посольстве на работе он отключает телефон, так что утром она ему не позвонит. Если честно, ей стыдно даже обратиться к нему. А уж что она будет делать, когда он приедет… Не думать! Она не знает, когда у него очередной отпуск. Но Леона понимает, что она уже стала разочарованием для самой себя. Как она могла так постыдно отдаться во власть плотских желаний и предать свою верность любимому Ли? Он далеко и будет далеко ещё долго. Она же как-то терпит отсутствие секса в его отсутствие. У неё не было ни одного повода ложиться под… Рокэ Алву. Кроме желания отдаться страсти. Если бы все, кто её знает, узнали бы о её непристойной тайне, она бы низко пала в их глазах. Об отце вообще говорить нечего. Он на этот раз будет в самом настоящем бешенстве. Арлетка её убьёт. Не в переносном, а в самом прямом смысле. Ли бросит её и больше никогда не посмотрит в её сторону. Невестка, невеста, дочь — на этих ролях она с треском провалилась. Профессор Кальдмеер хотел бы, чтобы у него была такая дочь, как она? Ну нет уж, такая не нужна точно. Лгунья, предательница, изменщица… Полный набор того, чего никто не хотел бы видеть в дорогих ему людях. По крайней мере, Леона точно понимает, что оступилась так первый и последний раз. Больше никогда она не станет изменять, это самый мерзкий поступок, который можно совершить по отношению к любимому. Она не проболтается. Она унесёт свою отвратительную тайну с собой в могилу. Только так они с Ли смогут прожить всю жизнь вместе — долго и счастливо. Она гладит маленькую фотографию Ли в углу экрана, над последними их сообщениями друг другу. Я так соскучилась. Ли, когда же ты приедешь ко мне? Что ей делать? Что ей, Леворукий побери, делать? Она одна в чужом городе и потерялась. Пешком обратно? Но ведь там её может заметить брат президентки, и тогда не избежать расспросов, а ей нечего сказать. Что-нибудь придумает? Придумает. Вещи забыла в зале. Ну а остальное… ему знать не обязательно. Леона открывает приложение с картами и простраивает пешеходный маршрут до Дворца Восстания. Идти не так долго, она справится. *** Леона возвращается в отель далеко за полночь. Она раздражённо бросает босоножки на пол, а разряженный телефон — на кровать и сама заваливается на покрывало прямо в своём красивом вечернем платье. Вытягивает ноги и закрывает глаза. Нет сил даже раздеться, не говоря уже о душе. Этот отвратительнейший день добил её окончательно. Но долго пролежать не удаётся. Она слышит настойчивый стук в дверь. Да кого там принесло в такой час? Если это персонал, я буду жаловаться администрации Она рывком открывает дверь и уже готовится жёстко ругаться, но застывает на месте: Ричард Окделл, чтоб его! Что ж ему не спится в такой час? — Чего тебе? — едко цедит она, но опускает взгляд и едва не пошатывается: у него в руках её портфель и сумка с пляжа. — Откуда это у тебя? — Какие-то люди позвонили мне через некоторое время, как ты ушла. Сказали, что нашли твои вещи и должны пересечься с тобой на приёме. Вы не пересеклись? Ты не пошла на приём? Что-то случилось? Ты где-то гуляла? — он с детским любопытством осыпает её градом вопросов, и градус её раздражения растёт с каждым вопросом. — Он пришёл минут за пятнадцать до твоего возвращения. — Похоже, не пересеклись, — Леона придаёт своему тону как можно более равнодушное звучание. — А кто он? Тот, кто принёс мои вещи? — Не знаю. Он не представился. Кэналлиец в смокинге. Они для меня все на одно лицо. Ну, я только их политиков основных знаю. На, держи, не теряй больше ничего! — Ричард Окделл ей подмигивает и протягивает сумки. — Спасибо! Иди спать, а то завтра опоздаем на открытие! — ворчит она и сердито смотрит на него. — Доброй ночи! — звонко желает он, разворачивается и уходит. Она проверяет содержимое сумки и портфеля: всё на месте. Заботливый сукин сын Рокэ Алва даже вложил в полотенце с фламинго забытые ею впопыхах чёрные кружевные трусы. Новых посланий в блокноте нет, а жаль. Она бы хотела знать, что он о ней думает теперь, когда она так — скажем честно — трусливо сбежала. Леона закрывает дверь и опять плюхается на постель. Засыпает со светом и с не понятной ей мыслью: ей жаль, что у этой ночи с Рокэ Алвой не может быть и не будет никакого продолжения. С завтрашнего дня она будет занята на конференции, а через три дня уедет в Талиг. Завтра утром он как ни в чём не бывало вернётся к обязанностям соберано. У них на двоих останется лишь воспоминание об этом дне и этой ночи. Почему-то она почти физически чувствует горечь на языке. Почему-то мысль о том, что в будущем ей с Рокэ Алвой ничего не светит, страшит её. Почему-то не хочется, чтобы на этом их история заканчивалась. Их… Да нет никакого «их». Нет, не было и не будет! Один порыв, разделённый на двоих, и всё! Она вернётся к Ли и будет ему верной женой. Глубокая точка.