Ледоколами на юг

Рокэ Алве по жизни не везло с женщинами. Он рано потерял мать, чью жизнь безвременно оборвал лейкоз. Это произошло ещё до обретения Кэналлоа независимости. Но именно кончина горячо любимой супруги и предшествовавшая ей потеря их нерождённого ребёнка сподвигли отчаявшегося Алваро Алву, командира расквартированного в Кэналлоа контингента армии Талига, отправить единственного сына в Ардору к дальним родственникам по материнской линии и поднять вооружённое восстание в ответ на непризнание Олларией результатов референдума о выходе Кэналлоа из состава Талига. Референдум, в свою очередь, был созван в ответ на притеснение кэналлийцев и их языка и ограничение автономии избираемого жителями полуострова соберано (местного аналога генерал-губернатора провинции). Алваро Алва собрал все преданные ему части и народное ополчение и устроил мятеж. Одновременно с этим в каждом городе Кэналлоа начались беспорядки — лояльных центру чиновников убивали, сами же кэналлийцы организовывали собственные органы местного самоуправления. Оллария прислала войска для подавления сецессионных настроений и мятежа. Однако Алваро Алва отбросил правительственные войска до границы с провинциями Фукиано и Рафиан. Армия Талига понесла многочисленные потери и была вынуждена капитулировать. После этого Талигу ничего не оставалось кроме как признать независимость Кэналлоа. Рокэ вернулся домой, но мать уже было никак не вернуть. Он скучает по ней до сих пор. Первая любовь Рокэ — его однокурсница Эмильенна Карси — явно работала на какие-то спецслужбы: она подстроила покушение на него. Его пытались застрелить на выходе из её дома. От выстрела в голову его спасла трёхцветная дворовая кошка, которую он подкармливал, когда приезжал к своей девушке. Кошка прыгнула к нему на грудь, он пошатнулся и отклонился назад. В результате пуля вонзилась в ключицу. Потом кошка громко мяукала, будто зовя на помощь. Рокэ успели доставить в больницу и прооперировать, пока он не потерял слишком много крови. Он так и не выяснил, кто заказал покушение на него. И возможные мотивы тех, кто завербовал Эмильенну, не понимал. И даже так толком и не понял, хотели ли его убить, или припугнуть. Но снайпер явно целился ему в голову. Что он, специально что ли промазал? Или всё же только из-за кошки? Скандал какого рода хотели вызвать те, кто поручил Эмильенне заманить его в ловушку? Выставить Талиг виноватым в смерти иностранного студента из влиятельной семьи? И использовать эту смерть как средство давления в двусторонних переговорах? Или действительно Рокэ не хотели убивать? Хотели лишь внушить ему отвращение или даже страх к Талигу, чтобы в дальнейшем, когда он пойдёт в большую политику (а в этом никто не сомневался — сын генерала Алваро Алвы, первого дефенсора Кэналлоа, точно должен был стать политиком высокого ранга), он держал дистанцию в отношениях с Талигом и проводил более независимую политику? Вышедший из больницы Рокэ заявился к уже бывшей девушке и, угрожая ей ножом, удостоверился в том, что именно она его и сдала. Но больше ничего она не сказала, заявив, что, если он её убьёт, у него будут большие неприятности: её наниматели найдут способ заставить его сполна расплатиться за преступление. Больше к Эмильенне Карси он не приближался, а вскоре её заставили уйти из университета. Видимо, ректорат по своим каналам выяснил, что она стала соучастницей покушения. Много позже Рокэ узнал, что во время войны за независимость Кэналлоа погиб отец Эмильенны. Наверное, кто-то воспользовался её желанием личной мести кэналлийцам в своих политических играх. Так или иначе едва не приведшие к летальному исходу отношения с Эмильенной Карси навсегда внушили Рокэ страх предательства со стороны самых близких. Он опасался слишком сильно сближаться с женщинами, опасался, что его снова подставят, когда он будет всецело доверять и не ожидать подвоха. С тех пор все его отношения были отношениями без особых обязательств. Он всегда чётко очерчивал границы этих отношений. Женщины были падки на его внешность, деньги и статус, который с годами только возрастал. В обмен на пусть и временное, но обладание всем этим они были согласны греть Рокэ постель и развлекать его. На последних курсах университета Рокэ содержал свою молоденькую преподавательницу дриксен. Она писала кандидатскую, и ей очень не хватало денег на поездки за границу ради полевых исследований языка непосредственно среди носителей. Она ему внешне очень нравилась, и отношения с ней в какой-то извращённой форме дарили ему, помимо всего прочего, подобие материнской заботы, которой он был лишён большую часть детства и юности. Он выделял своей женщине деньги на поездки с условием, что, пока она в Талиге, у них будет регулярный секс — того требовал его здоровый организм молодого мужчины. Никаких угрызений совести он на этот счёт не испытывал — всего лишь честный бартер. Неприятно было узнать, что параллельно его «содержанка» спала со своим научным руководителем — когда они ездили проводить исследования и в командировки, возможно, являющиеся таковыми только в кавычках. Узнал и расстался — без особой грусти, но тот факт, что он делил свою любовницу с другим мужчиной, изрядно подбешивал. После учёбы Рокэ вернулся в Кэналлоа и начал работать на младших должностях в местной экстерриории, где встречался с коллегами. Одна женщина в его постели сменяла другую, и для их завоевания он не прикладывал никаких усилий. Наоборот, они сами падали к его ногам, все победы на «любовном» фронте давались ему слишком легко. Он успел поработать помощником депутата и некоторое время встречался с его секретаршей — пока та не попыталась придать их отношениям более серьёзный характер и женить его на себе. Естественно, он тут же прекратил с ней всякие отношения. И любые подобные попытки он пресекал — и до, и после этого случая. Он не доверял женщинам и не хотел чувствовать свою принадлежность ни одной из них — не хотел вновь разочаровываться и испытывать предательство той, которую полюбит. Но, как назло, попадавшиеся ему женщины особенным постоянством не отличались. Даже то, что они принадлежали ему — хотя бы в течение краткого периода, не мешало им искать отношений на стороне. Рокэ это категорически не устраивало, хоть он и не чувствовал особой привязанности к своим — если быть честным с самим собой — постельным игрушкам. Он требовал от них какой-то странной верности: «мол, если ты продаёшь себя мне за деньги и статус, то будь добра продавай себя только мне, я же не пытаюсь одновременно с тобой купить кого-то ещё!». Он был таким вот неправильным собственником и в то же время не стремился к длительным отношениям. Постепенно Рокэ добрался до более высоких должностей (депутат — в течение одного срока полномочий заседал в парламенте; помощник, а затем и заместитель интериора) и до более статусных дам. В том числе и до Катарины Ариго. Катарина Ариго была тогда не самой известной талигойской актрисой. Её много снимали ещё до начала романа с Рокэ Алвой, но в основном на второстепенных ролях. Они познакомились, когда она приехала в Кэналлоа представлять свой первый фильм с нею в главной роли. Его название Рокэ уже не помнил. Тогда только одержав первую победу на выборах на пост соберано, он совершенно случайно пошёл на премьеру. Премьера продолжилась потом в постели в номере Катарины Ариго. Обоим было плевать, что она замужем за продюсером фильма Фердинандом Олларом — однофамильцем некогда правивших в Талиге королей. Она так и не развелась, а роман с самим соберано Кэналлоа возвёл её на доселе немыслимые высоты популярности. Их обоих всё устраивало. Карьера Катарины Ариго шла в гору небывалыми темпами. Рокэ встречался с красивой, известной и успешной женщиной. Виделись они нечасто, но он понимал, что у Катарины съёмки, благотворительные вечера, помощь детям в тяжёлой жизненной ситуации и…муж, а Катарина понимала, что государственный муж должен постоянно находиться на своём посту и… в её отсутствие к его услугам — любая женщина в стране, да что там в стране — даже в коридорах власти. И она никогда не требовала от него верности, он от неё, как ни странно, — тоже. Но всякий раз, когда он видел её на фотографиях в обнимку с другими мужчинами, его кулаки сжимались будто против его воли — его охватывала непонятно откуда взявшаяся ревность, хотя он был уверен, что Катарина без него спит только с мужем, если вообще спит с кем-либо кроме Рокэ, а он в её отсутствие… волен выбирать… Если Рокэ приезжал с визитом в какую-либо страну — Катарина обязательно прилетала к нему и проводила с ним несколько дней визита. Рокэ, в свою очередь, ездил к ней на все крупнейшие кинофестивали и кинопремии, несколько раз выводил её на ковровую дорожку и встречался с ней на её премьерах в Кэналлоа. И во всех этих случаях непременно попадал в колонку сплетен. Никогда её не читал, но все самые свежие сплетни светской жизни Кэналлоа, Талига и других стран ему пересказывала помощница его пресс-секретаря. Брак спасал Катарину от нежелательного внимания влюблённых по уши поклонников. Фердинанд Оллар не безропотно, но сносил её романы на стороне и всё так же обожал свою жену и восхищался её талантом. Катарина в своё время выходила замуж за его деньги и открывавшиеся с их помощью карьерные возможности, мечтая стать великой актрисой. Они были больше друзьями, чем супругами. Ещё когда Катарина задумывалась о детях, они выяснили, что муж бесплоден. Он считал, что в таком случае, возможно, Катарине следовало бы родить ребёнка от одного из любовников. В этом смысле Рокэ Алва его устраивал более чем полностью. Фердинанд Оллар все эти годы с грустью ждал, когда же Катарина забеременеет от могущественного любовника. Но она уже не хотела детей так сильно. Свой нереализованный материнский потенциал она тратила на детей из бедных семей или детей, требующих дорогостоящего лечения, а также на детей-беженцев и мигрантов через помощь в рамках специализированных программ и учреждений Лиги Золотых земель и различных благотворительных фондов. Она не только направляла огромные суммы на благотворительность, но и регулярно встречалась с такими детьми, общалась с ними, играла. Иногда Рокэ появлялся на таких мероприятиях вместе с ней. Ради собственного политического имиджа, как он говорил самому себе. Он не был уверен, что когда-либо захочет воспитывать своих собственных детей. Они не разрывали этих отношений уже больше четырёх лет. Рокэ успел переизбраться на второй срок. Катарина представила около пятнадцати новых фильмов. Он даже подумывал избавить её от мужа и сделать первой леди страны, потому что так ему было бы чуточку удобнее держать её при себе для своих целей и он к ней в какой-то мере привык — за всю его жизнь это были его самые длительные отношения. Он долгое время оставался единственным высокопоставленным государственным деятелем Кэналлоа, не связавшим себя узами брака и не обременённым детьми. Но её съёмки и постоянные разъезды всё отдаляли принятие им окончательного решения — и дальше оставаться одному или соединить свою судьбу с Катариной. Отец, конечно, в гробу бы перевернулся, узнай он, что его единственный сын спит с какой-то там актриской и собирается предложить ей руку и сердце. Но, увы и ах, а может, и к счастью, отец умер, так и не дождавшись, когда сын женится и продолжит род. При жизни отец часто спрашивал: «Рокэ, почему ты не хочешь жениться?» — и в ответ слышал неизменные три слова: «Мне удобно так». Сердце отца дало сбой, едва Рокэ приступил к выполнению обязанностей соберано. На смертном одре он пытался взять с сына обещание жениться и продолжить род. Рокэ с неохотой, но это обещание дал — а отец всё равно уже не сможет проверить, сдержал он его или нет. На сороковом году жизни Рокэ всё ещё не имел даже внебрачных детей — несмотря на многочисленные и порой беспорядочные связи с женщинами, о «защите» он думал всегда — а самыми его серьёзными отношениями были периодические встречи с Катариной Ариго, которые тем не менее не связывали их никакими обязательствами. В Талиг получать степень почётного доктора ТГИМО Рокэ ехал, раздумывая над плюсами и минусами предложения руки и сердца Катарине Ариго. Он ещё не знал, что один вопрос навсегда разделит его жизнь на «до» и «после». *** Последний раз Рокэ посещал конференц-зал ТГИМО шестнадцать лет назад, когда получал здесь свой диплом с отличием и благодарность от ректора Ноймаринена за активное участие в научной и общественной жизни университета. Поймал себя на мысли, что жутко соскучился по родным стенам, где провёл шесть интереснейших лет своей жизни. Теперь же он получал более символический, но не менее ценный и почётный документ — диплом почётного доктора ТГИМО. Рокэ прекрасно понимал, чего хочет этим широким жестом добиться Талиг, и был готов лавировать между двумя великими державами ещё усерднее — чтобы остаться в выигрыше, делая вид, что они обе ещё могут его контролировать. Однако он следовал в фарватере их политики только тогда, когда это было выгодно Кэналлоа, присоединяясь то к Дриксен, то к Талигу. Рокэ с удовольствием принял из рук Рудольфа Ноймаринена квадратную чёрную шапочку с кисточкой и облачился в тяжёлую тёмно-синюю мантию — обычно их шили в чёрном цвете, но для него, похоже, сделали исключение. Оставалась ещё более формальная часть церемонии: вопросы студентов. Их направили его пресс-службе заранее, где заблаговременно написали и утвердили его ответы, безусловно, после консультаций с самим Рокэ. Он не ждал никаких сюрпризов и был очень рад видеть счастливые лица студентов, светящиеся от энтузиазма и излучающие жажду знаний. Студенты иногда были более благодарными слушателями, чем его подчинённые из разных ветвей власти, всегда внимали каждому его слову буквально с открытым ртом, как будто он был наместником Создателя на земле. Если Рокэ и ожидал какого-то подвоха, то только в виде вопросов про Эмильенну Карси от какой-нибудь отчаянной зубрилки в очках, втайне влюблённой в синеглазого соберано. Но он всё же надеялся, что историю про девушку и сорванное кошкой заказное убийство? покушение? не станут доставать на свет с запылившихся полок архивов аккурат перед его официальным визитом. Но совершенно точно он не ожидал, что вместо какого-нибудь шаблонного вопроса типа «С кем из ваших однокурсников вы до сих пор поддерживаете контакты?» у него поинтересуются отношениями между Кэналлоа и Гайифой, крупнейшим аграрным производителем всех Золотых земель. Он, конечно, знал, что талигойская разведка копает под него, копала и под его предшественников, но был уверен, что прикрытие у денежных операций между кэналлийскими бизнесменами и гайифскими военными железобетонное, не подкопаешься. По крайней мере, на секретном совещании Рокэ Алвы, премьер-министра Дриксен Вернера фок Бермессера и мятежного генерала Карло Капраса с членами Совета Безопасности Кэналлоа его заверили в том, что вскрыть, откуда будут расти ноги у возможного военного переворота в Гайифе, будет невозможно. Тем более военные действовали в целом на благо населения, выступали против нарушения основных прав и свобод (ограничение свободы проведения митингов, негуманное обращение с задержанными, сфабрикованные дела против оппозиции, ограничение свободы СМИ, сокращение социальных выплат, дискриминация женщин при приёме в образовательные учреждения и на работу… — далеко не полный перечень всего того, против чего протестовало население Гайифы). Население, как и военных, также не устраивал утопающий в роскоши императорский двор, обирающий простых людей за счёт налогов, и чрезмерно раздутый и забюрократизированный погрязший в коррупции государственный аппарат, который служил не на благо людям, а лишь замедлял процессы получения нужных документов. В обмен на помощь деньгами и поставки вооружений через третьи страны Карло Капрас обещал либерализацию доступа Кэналлоа и Дриксен на сельскохозяйственный рынок Гайифы, поддержку их инициатив в Ассамблее Лиги Золотых земель, а также налоговые льготы для их горнодобывающих компаний. Был подписан секретный трёхсторонний договор, закрепивший на бумаге обязательства будущего правителя Гайифы перед Дриксен и Кэналлоа. Сам переворот произошёл ещё в начале осени. В качестве сигнала — Карло Капрас очень хотел походить на Алваро Алву — была использована фраза, переданная по радио: «В Паоне идёт дождь», а когда-то сигналом к мятежу в Кэналлоа послужила фраза «Над Кэналлоа безоблачное небо». Большинство членов императорской семьи и высших правительственных чиновников было перебито, те же, кто уцелел, пытались сбежать в Агарию, Кагету и Йерну. Беженцы, в том числе обычные граждане, опасавшиеся репрессий и произвольных арестов со стороны новых властей, бросились и в Талиг, наводнив Тронко. Талиг такая ситуация не устроила. Арлетта Савиньяк осудила незаконный захват власти в Гайифе и ввела санкции против нового правительства, ограничив в том числе торговлю рядом промышленных товаров и консульско-дипломатические отношения. И, видимо, приказала найти в этом перевороте иностранный след. Талигойская разведка копала день и ночь и докопалась — несмотря на активные усилия Кэналлоа по запутыванию схем финансовых операций — через какие неправительственные и некоммерческие, в том числе благотворительные, организации отмывались деньги, получаемые гайифскими военными через оффшорные счета кэналлийских предприятий, которые в свою очередь получали часть средств из Дриксен. И экстерриория допустила, чтобы эта информация попала в прессу. Аккурат перед официальным визитом соберано в Талиг. К вящему неудовольствию самого Рокэ. Он понял, что Арлетта Савиньяк поймала его в ловушку: с одной стороны, она демонстрировала внешнюю благосклонность, дав добро университету на вручение ему почётного звания, а с другой — метафорически, но всё же крепко схватила его за яйца. Рокэ не мог это просто так оставить, ведь Арлетта Савиньяк получила инструмент для манипулирования Кэналлоа в своих интересах — одно упоминание в Лиге Золотых земель об их с Дриксен делишках, и против обоих государств точно будут введены санкции, а такому молодому государству, как Кэналлоа, санкции, особенно экономические, на пользу не пойдут, ему бы, наоборот, крепить и крепить связи. И приобретать влияние. Политика лавирования между двумя полюсами силы или, как любили говорить студенты, «сидение на двух стульях» пока что даётся ему с трудом и, похоже, нанесла имиджу Кэналлоа вред — насколько непоправимый — покажет время. И от осуждения всех Золотых земель ему точно никуда не деться. Он захотел отомстить Арлетте Савиньяк лично и Талигу в целом, но отложил разработку плана на после возвращения в Кэналлоа. А эта рыжая девица напрямую спросила его о скелетах в шкафу Кэналлоа, которые уже, конечно, было не спрятать. И этот дурацкий вопрос прозвучал не где-нибудь, а под сводами родного университета, которые Рокэ, несмотря на положение заложника, очень любил. Он получил прекрасное образование, принял участие во множестве студенческих научных и развлекательных мероприятий, многие из них помогал организовывать сам и сумел добиться значимых позиций в студенческом сообществе университета — возглавил Студенческий союз и один год работал на должности Генерального секретаря Модели Лиги Золотых земель при ТГИМО. Хороших воспоминаний о студенческих годах у него осталось больше, чем плохих. Плохим можно было назвать, пожалуй, только первый семестр первого курса, когда он нагрубил Ноймаринену и едва не получил пулю в лоб из-за Эмильенны Карси, которую он, пожалуй, любил. Тяжело было, когда он только уехал из дома и осознал, в каком положении оказался: его отправили учиться в Талиг в знак дружбы между двумя государствами, а состояние отношений между ними зависело от его хорошего поведения, и Талиг мог использовать его жизнь как средство давления на Кэналлоа и в своих целях устроить «показательную казнь», если бы верхушку Талига что-то в политике Кэналлоа не устроило. Рокэ с детства вращался в политических кругах, поэтому он очень быстро понял, сколь незавидна его участь как иностранного студента, прошедшего тяжелейший конкурсный отбор. Он был подростком, и ему не хотелось, чтобы его жизнью распоряжались без его ведома. Он злился, пропускал целые дни занятий, ругался с преподавателями, самовольно уходил с пар. Он хотел показать, что нельзя с ним так обращаться, ведь он юн и свободен. Но в итоге чашу терпения администрации университета переполнила драка Рокэ с одногруппником за место на семинаре. Если бы не обстоятельства, сопутствующие студенческой жизни Рокэ, он бы ни в жизни не подрался бы ни с кем, предпочитая решать любые конфликты дипломатическими методами. Но так ему было горько, больно и обидно, что он попытался заглушить боль и обиду и хоть сколько-нибудь подняться над своим унизительным положением и пошёл на открытый конфликт. Пришедший на шум преподаватель попытался разнять Рокэ и его одногруппника, но Рокэ был так зол, что и к преподавателю полез с кулаками, сломав тому нос. Тот сообщил об инциденте в деканат, а оттуда информация попала к Ноймаринену. В тот же день Рокэ вызвали в кабинет ректора. — Росио, мой мальчик, — чеканил тогда ректор, меряя шагами свой кабинет — Рокэ весь сжался от такого обращения: никто никогда не называл его Росио, кроме мамы, — ты же понимаешь, что у нас в Олларии ты… гость. Мы тебя радушно приняли, приютили на ближайшие шесть лет. В гостях нужно вести себя хорошо, быть вежливым. Иначе… больше не пригласят, но сначала… со скандалом… или с позором… выставят. — Рудольф Ноймаринен очень тщательно подбирал слова. Его голос звучал зловеще тихо и в то же время был стальным. Рокэ покрылся мурашками с головы до ног, ему действительно было страшно. Он слышал подтекст буквально в каждом слове, и этот подтекст ему очень не нравился, но… он всё ещё оставался подростком, которому не хотелось, чтобы им управляли. — Никогда! Слышите: никогда! Не называйте! Меня! Росио! — Рокэ тоже старался чеканить каждое слово, но собственный голос дрожал и выдавал его напряжение с головой. Чтобы придать своим словам веса, он рывком поднялся, упрямо вскинул голову и с вызовом посмотрел Ноймаринену в глаза. — Успокойся и сядь! — рявкнул тот, в один шаг сокращая расстояние между ними — от неожиданности Рокэ упал обратно на стул. — Моя жизнь вам не принадлежит! — не унимался Рокэ. — Поищите себе другого мальчика для битья! Я не стану вашей послушной марионеткой! Я гражданин свободного и независимого государства! — Помолчи хоть немного! — приказал Ноймаринен и посмотрел на него сверху вниз с явным обещанием долгой и мучительной смерти. — Каждое твоё слово приближает тебя к отчислению ещё на шаг! — Могу отчислиться по собственному желанию! — с вызовом ответил Рокэ. — Вы думаете, что я ещё ребёнок и не понимаю, в каком положении я здесь? Вы думаете, я хочу, чтобы сборище пафосных мужиков в костюмах оценивало моё поведение и по нему решало жить мне или умереть? Вы думаете, я позволю себе стать инструментом давления на мою родину? — Да, думаю! — резко бросил Ноймаринен. — Лучше бы хорошо учился и вёл себя нормально! Тогда бы и поводов… давить… не возникало! Ты — всё же умный мальчик, Ро…кэ. И, как и у всех детей, у тебя ещё вся жизнь впереди. Неужели ты распорядишься ею так бездарно? — Знаете что? Делайте что хотите! Можете застрелить хоть прям щас! Кэналлоа будет вечно бояться вас, Талиг! Потому что вы убьёте, как вы только что сказали, ребёнка! Только Алваро Алва не из тех, кто так просто проходит мимо несправедливости! Рокэ храбрился, но его сковывал леденящий душу ужас. Он не хотел умирать. Единственный и любимый сын своего отца. Ему ещё жить и жить и род продолжать… Но прямо сейчас ему хотелось отнять у Талига орудие для манипулирования Кэналлоа. — Алваро Алва в отличие от тебя не дурак! Пошёл вон отсюда! — выплюнул Ноймаринен. Вечером в душевой общежития у Рокэ случилась истерика. Он сидел в уголке душевой кабинки и трясся от рыданий. Он действительно боялся, что его протест, его импульсивность будут стоить ему жизни. Если так, то Талигу будет больше нечем давить, а отец отомстит за него, ведь ему теперь будет уже совсем нечего терять. Он корил себя за драку, за дерзкие слова в адрес ректора. Не думал о последствиях. Но он действительно не хотел жить как на минном поле — шаг вправо, шаг влево — расстрел. Отец и правительство Кэналлоа надеялись на его благоразумие? Что он не даст повода поставить свою жизнь под удар? Но ведь он подросток, один в чужой стране, в стране гораздо могущественнее его собственной, в стране, которая очень хочет его собственной управлять! Он просто не выдерживает такой ответственности и такого сильного давления! И всё ради чего? Во имя мира и дружбы народов? Серьёзно? Целую неделю Рокэ послушно ходил в университет и вёл себя тише воды ниже травы. Целую неделю он ждал приговора. Целую неделю боялся, что его зарежут в тёмном переулке по приказу ректора Ноймаринена и Талига. Когда его вызвали в кабинет ректора, он подумал, что университет ограничится отчислением. Он принял бы это почти с благодарностью. Декан Фернан Колиньяр зачитал ему строгий выговор. Замдекана Аглая Кредон напомнила о нормах общения со студентами и преподавателями и зачитала выдержку из устава о правилах поведения в стенах университета, а также о правах и обязанностях студентов и о мерах их дисциплинарной ответственности. Рокэ поставил подпись: «со строгим выговором ознакомлен». Ноймаринен попросил всех уйти, а его — остаться. — Росио… — начал он, когда они остались вдвоём — Рокэ ощетинился, приготовившись напомнить о своём имени, — так тебя называл кто-то особенный? — Да… — признался озадаченный Рокэ. — Мама… Она умерла от болезни, когда я был маленьким… — выдохнул и опустил глаза — в них начало заметно щипать. — Понятно. Ещё один строгий выговор, и можешь попрощаться с… университетом, — почти беззлобно пообещал ректор. С тех пор Рокэ отличался безукоризненным поведением, за оставшиеся пять с половиной лет на него не поступило ни одной жалобы. Он учился лучше всех. Активно участвовал в научной и общественной жизни университета. Достиг небывалых высот. Не дал ни одного повода давить на его родину, последовав совету Ноймаринена «Лучше бы хорошо учился и вёл себя нормально!». Прожил в Олларии пять с половиной счастливых лет. Окончил университет с отличием. Получил благодарственное письмо из рук ректора и был признан лучшим иностранным студентом за всю историю вуза. Ноймаринен и весь ТГИМО могли им гордиться. Да что там они, главное, что всё Кэналлоа! А такие студенты, как эта рыжая выскочка, — позор университета! Он возненавидел её с первого взгляда, с первых слов, произнесённых её ровным, чуть насмешливым тоном. Что она о себе возомнила? Что она понимает в таком тонком искусстве, как дипломатия? Наверняка очередная пустоголовая дочурка богатенького бизнесмена или видного чиновника, который исправно платит за все её экзамены и зачёты, иначе как объяснить, что она дожила уже до середины третьего курса? У неё же в башке ничего нет, ей не место в таком университете. Как Ноймаринен таких терпит? Двадцать два года прошло с тех пор, как Рокэ поступил в вуз, а таких идиоток до сих пор пропихивают в ряды студентов. ¡Idiota de los cojones! Зла не хватает! Испортила всю церемонию, испоганила этот столь важный для него момент — визит в родной университет и получение почётного звания. — No comento las noticias falsas, dorita Leona. — На, подавись, мразь! Рокэ очень надеялся, что её накажут. Такая тупица не имеет права представлять свою страну. Наверняка ей просто захотелось выпендриться, привлечь к себе внимание. Только такие девицы обычно не понимают, что своей тупостью лучше не выпендриваться, а если промолчат — может, хотя бы сойдут за умных. Ну, разве что перед теми, кто их не знает. Рокэ воспринял её вопрос как оплеуху всему ТГИМО и ректору Ноймаринену лично, которые, видимо, учили-учили её дипломатическому этикету, да всё без толку, потому что голова у неё дырявая как сито. Да её уважающий себя дипломат даже в жёны не возьмёт, не говоря уже о том, что, даже если папенька пропихнёт её в экстерриорию, она с позором вылетит оттуда через месяц, максимум — два, если иногда всё же подержит свой поганый рот на замке. Если эта девица с кем-то встречается, как её ухажёр вообще её терпит? Если она постоянно извергает гадости, глупости и колкости? Или, когда они вместе, её рот постоянно занят… Пожалуй, не будем уточнять, чем. Вполуха слушая очередной вопрос из разряда «Как знания, полученные в университете, пригодились вам на посту соберано? Какие предметы, изученные в университете, пригодились вам на посту соберано?» (Рокэ уже отвечал на них сотню раз и мог с закрытыми глазами воспроизвести как стихотворение заученный несколько лет назад текст), Рокэ живо представил рыжую… Леону Манрик (это имя он запомнит надолго) на коленях с его членом во рту… Пожалуй, единственное достойное применение её рту. Фантазия отозвалась короткой волной ноющей боли в низу живота. Кажется, он отвлёкся. Что там всё-таки спросили: про знания или про предметы? А плевать! Ответы на эти вопросы легко взаимозаменяемы. А концентрация внимания студентов, похоже, уже заметно ослабла, наверняка устали его слушать и хотят поскорее в столовку или домой, да и он тоже устал и проголодался. — Если можно, следующий вопрос — последний, — обратился он к ректору Ноймаринену и облизал пересохшие губы. Ректор кивнул. Рокэ склонил голову к микрофону и поправил резинку на затылке. Потом поднял взгляд — наваждение пропало, но он уже искал среди пёстрого моря студентов кудрявую рыжую шевелюру. Вот ты где, Леона Манрик! Рокэ сфокусировался на ней, воспроизводя в памяти давно заученный текст. Даже если ответит не совсем то — какая, к Леворукому, разница? Но глаза у присутствующих всё так же горели энтузиазмом услышать от самого соберано Алвы какое-нибудь великое откровение. Ну ладно, будет вам сейчас! *** Сидя в мягком кресле борта номер один, Рокэ снял пиджак, развязал галстук, расстегнул две пуговицы рубашки, распустил волосы и с наслаждением откинул голову на подушку, заботливо подготовленную стюардессами. Прикрыл воротом обнажившийся шрам на ключице и закрыл глаза и практически сразу уснул. Ему снилось, как он трахает Леону Манрик, уложив её голой грудью на зелёный стол в кабинете Рудольфа Ноймаринена и периодически наматывая на свою руку рыжие локоны, а девица стонет то ли от боли, то ли от удовольствия каждый раз, когда он тянет её за волосы. Рокэ проснулся за полчаса до прилёта в состоянии жуткого возбуждения. Пришлось встать, хотя он с удовольствием пролежал бы в кресле ещё полчаса, и под любопытными взглядами дойти до туалета. Там он с облегчением снял брюки и нижнее бельё и, закусив губу, в несколько быстрых болезненных движений довёл себя до финала. Почувствовал себя подростком, которому хочется трахаться, а не с кем и в итоге приходится украдкой дрочить на переменах в школьном туалете, чтобы никто не спалил. Впервые за много лет испытал жгучий стыд — никогда в жизни он не позволял себе так осквернять борт номер один. Потом мыл руки, остервенело натирая их мылом, и после всего плеснул себе в лицо ледяной воды. Намочил волосы у лба. Несколько капель упало на рубашку. Но ему было плевать. Он был зол на самого себя. Какого Леворукого у него стоит на эту тупую наглую девицу? Кажется, ему срочно нужно встретиться с Катариной. Вот уже несколько лет его эротические сны посещает исключительно она. А теперь… как бы это помягче сказать… возникла несколько… из ряда вон выходящая… ситуация. И его это определённо напрягает. Встреча с Катариной, отдыхавшей от съёмок в очередной мелодраме — Рокэ уже даже не спрашивал, как они называются, ему эта информация была нужна как кошке — пятая нога — не принесла ожидаемого избавления, но обернулась катастрофой. Во время секса перед его глазами то и дело мелькали картинки из сна в самолёте и лицо в обрамлении рыжих кудряшек. Он яростно вбивал Катарину в смятую постель, крепко держа любовницу за шею, и перестарался — та стала задыхаться, и от его пальцев на бледной коже остались багровые следы. Она потребовала убрать руку, упала животом на простыню и, перевернувшись на спину, отвесила склонившемуся над ней Рокэ звонкую пощёчину. — Ты с ума сошёл? — ядовито поинтересовалась Катарина, поднимаясь с постели, чтобы быть ближе к отпрянувшему Рокэ. — Что с тобой такое? Какая кошка тебя в Талиге укусила? «Рыжая и кудрявая», — ответ появился в голове сам собой и там же и застрял. Рокэ молчал, таращась на пятна на её шее. Как будто его только отпустил окутывавший ранее морок. Он явно не ведал что творил. Не контролировал себя. Сорвал свою досаду на эту рыжую на ни в чём не виноватой Катарине. Определённо с ним что-то не так. И всё из-за какой-то глупой девчонки! Как это бесит! — Ты хоть представляешь, как долго эти синяки сходить будут? Мы же договорились: без чрезмерной грубости в постели! — Катарина рассматривала свою шею в зеркальной двери шкафа-купе, стоящего аккурат сбоку от кровати. — Фердинанд точно не обрадуется. Мои гримёры тоже. И слухи омерзительные пойдут… У меня через три дня Эйнрехтский кинофестиваль! Серьги подбирать под синяки? Или платье? Или консилер с тоналкой? Ты в курсе вообще, что они меняют цвет и могут быть видны даже под косметикой? А не дай Создатель смажет кто! — Я не специально… Не хотел… Прости… — только и смог выдавить из себя Рокэ — прирождённый лидер, харизматичный политик и талантливый оратор, который внезапно не мог подобрать слов для ответа рассерженной любовнице. — Да пошёл ты! Не хотел он! Если бы всё решалось одними извинениями… Даже у вас в большой политике так не бывает — уж на что я о ней ничего не знаю, но это знаю… А впрочем, знаешь, с меня хватит! Я ухожу! — Катарина слезла с кровати и пошла собирать с пола свою одежду. Рокэ смотрел на то, как она соблазнительно — всё ещё соблазнительно — нагибается, выставляя напоказ упругие ягодицы, и не чувствовал практически ничего. Он думал, что она не всерьёз, что она снова приедет к нему, когда перестанет обижаться и простит его. Но даже если всерьёз — он привык расставаться с женщинами без сожалений. Его страсть всегда быстро вспыхивала и так же быстро угасала. Однако к этой женщине он привык больше, чем ко всем остальным вместе взятым. Он её даже ревновал. Он даже думал на ней жениться, но… Кажется, теперь он понимал, что, если есть хоть малейшая вероятность, что он может навредить её карьере, Катарина без колебаний кинется на её защиту, принеся в жертву даже связь с Рокэ. Наверное, связывать жизнь с такой женщиной всё же не стоит. Он даже не сможет воспользоваться своим положением супруга и заниматься с ней сексом так, как хочется ему. А о детях и говорить нечего… Они явно не пойдут на пользу её фигуре, которая в её фильмах частенько снимается обнажённой. — Так что — это — конец? — спросил Рокэ, недоверчиво изогнув правую бровь. — Конец! — сказала как отрезала Катарина, поправляя лямки лифчика. — Не простишь, если я скажу, что думал на тебе жениться? — включил режим переговорщика. — Неа! — равнодушно протянула она. — Я никогда и не хотела за тебя замуж. С тобой классно трахаться… было… Зная тебя, ты бы на правах супруга запер меня под замком и дико ревновал к каждому встречному и поперечному. Моя карьера на этом бы закончилась. А сопровождать тебя на мероприятиях — не та роль, которую я стремлюсь играть на постоянной основе. Несколько раз это было забавно, но не более того. Я актриса, Рокэ! Пока я могу сниматься, я буду это делать! Фердинанд меня в этом плане никак не ограничивает. Рокэ понимал, что она права. Но отпускать её не хотелось. В какой-то степени он считал её своей женщиной. Своим он не привык делиться, тут она тоже права. А с её звёздной карьерой актрисы делиться будет весьма проблематично. Кажется, ему даже не обидно, что они расстаются. И даже не жаль. Но, Леворукий побери, это расставание — не по их хорошо обдуманному решению, а из-за одной глупой девицы! Вот что, пожалуй, действительно обидно. Леона Манрик и её поганый рот продолжали посещать его сны с завидным постоянством, достойным лучшего применения. Рокэ сходил с ума от бешенства. Будто его прокляли, чтобы эта девица не давала ему спокойно жить. Он не хотел её видеть ни в каком виде. Он пытался урабатываться до состояния нестояния — чтобы спать как можно меньше и не запоминать сны, отрубаясь, едва голова касалась подушки. Но Леона Манрик продолжала его преследовать. Он возненавидел её каждой клеткой своего тела. Решил, что, если ещё раз их пути пересекутся (последнее, чего он хотел в этой жизни), он её уничтожит, отомстит по полной за бессонные ночи и синяки под глазами, за лихорадочное возбуждение, выбивающее воздух из лёгких, и жестокость, с которой он от него избавлялся, раз за разом стискивая зубы и сжимая до боли собственный член, за разрывающий его гнев — он чувствовал себя вулканом, готовым вот-вот безжалостно обрушить тысячи тонн кипящей лавы и гигантские облака удушающего пепла на ни в чём не повинных мирных жителей — и вечную усталость, из-за которой он иногда едва держался на ногах. И за то, что она катком асфальтоукладчика прошлась по самым его длительным, самым прочным отношениям. Каким именно образом он её накажет — подскажет фантазия, когда произойдёт столкновение. И плевать, что он — лидер своей страны, а она — обычная студентка. Или не совсем обычная. Надо выяснить. Как известно, тот, кто владеет информацией, — владеет миром. Для того чтобы стереть Леону Манрик с лица земли, ему надо было знать о ней как можно больше. Пока доблестная дипломатическая служба обеих государств разбиралась со сложившейся конфликтогенной ситуацией, Рокэ успел вызвать к себе Рамона Альмейду, начальника Национальной службы безопасности Кэналлоа и своего старинного приятеля в одном лице, и попросил его нарыть как можно больше информации «об одной юной талигойке». Приказ был строго конфиденциален. Через день Рокэ знал о Леоне Манрик всё. Или почти всё. Девятнадцатилетняя дочь тессория Талига Леопольда Манрика поступила в ТГИМО не по блату, что очень неприятно удивило Рокэ. Он не привык ошибаться, думал, что хорошо разбирается в людях. Но Рамон, видимо, выудил информацию из её школьных учителей и преподавателей, учивших её в университете, прислал статью о встрече отличившихся выпускников школ Олларии с мэром, а также показатели её академического рейтинга за пять семестров. Всё это убедило Рокэ, что Леона Манрик — не пустоголовая дурочка, которая ничему в университете не научилась и ничего не смыслит в дипломатии и международных отношениях. Тогда её вопрос был явной и намеренной провокацией, а не праздным любопытством. Только с какой целью? Привлечь к себе внимание? Но зачем? Она умна, состоятельна, успешна, уже активно подрабатывает — её резюме есть на онлайн-бирже переводчиков-фрилансеров. В перспективе её, наверное, ждёт хорошая дипломатическая или переводческая карьера. Но вообще-то с состоянием её семьи она могла бы в принципе не работать и даже не получать высшее образование. Так зачем она всё это делает? Ответ на этот вопрос Рамон не нашёл — ни одного интервью или каких-то комментариев в СМИ со стороны самой Леоны не было, а соцсети девушки тоже не дали никакой подсказки. Что её в жизни не устраивает, что она так стремится привлечь к себе внимание? Она вон замуж собирается за наследника очень влиятельной семьи — Рокэ с мрачным удовлетворением отметил, что Леона Манрик помолвлена с сыном Арлетты Савиньяк, который состоит на дипломатической службе. Вот тебе и повод отомстить лично ненавистной президентке Талига. Если он навредит её невестке… Что ж, он бы хотел увидеть гнев и боль на вечно невозмутимом лице Арлетты. Каким образом это навредит всей стране? Хотя, впрочем, один лишний вопрос высокопоставленному человеку — и ущерб Кэналлоа нанесён… Неосторожное действие по отношению к невестке самой влиятельной женщины Талига повлечёт за собой схожие последствия — только для самого Талига? Что ж, для Леоны Манрик, семейства Савиньяк и всей их страны его месть должна стать незабываемой… Только когда она ещё осуществится… Ну ничего, месть — это блюдо, которое подают холодным. Рокэ, конечно, понимал, что весь Талиг не виноват в провокационном вопросе от девчонки, жаждущей внимания. Но она выставила свой университет и свою страну посмешищем перед иностранным гостем и страшно оскорбила соберано Рокэ Алву и всё Кэналлоа. В соответствии с принципом взаимности он должен был отреагировать жёстко. Но он слишком любил свой университет, чтобы отказаться от полученного там почётного звания, хотя по возвращении в Кэналлоа выступил с заявлением, содержащим подобные угрозы, и потребовал как минимум заявления с извинениями от руководства Талига и ТГИМО. Экстерриор Кэналлоа Хулио Салина вызвал к себе посла Талига и также потребовал от него извинений для соберано от имени своего государства. Рокэ подумал, что ради предотвращения скандала можно потребовать у экстерриора Гектора Рафиано существенных уступок в двусторонних переговорах, сыграв на его нелюбви к дипломатическим конфликтам. Именно поэтому по приказу Рокэ протокольная служба министерства иностранных дел Кэналлоа направила через посольство Талига приглашение Гектору Рафиано прибыть в Кэналлоа с официальным визитом для проведения торговых переговоров. Визит по датам совпал с международной научной конференцией, посвящённой юбилею Лиги Золотых земель. Так получилось случайно: у Рокэ и Гектора Рафиано совпали «окна» в их плотных графиках. Рыжую девицу у дверей посольства Талига он узнал сразу — для этого ему хватило нескольких секунд. Гектор Рафиано сказал, что хочет помочь невестке, попавшей, по всей видимости, в беду и попросил остановить кортеж и подождать его. Рокэ разрешил ему воплотить в жизнь «этот необычайно благородный порыв», на ходу продумывая коварный план заманить к себе и соблазнить Леону Манрик, а потом жёстко высказать ей всё, что он о ней думает, и выставить с позором в отместку за всё, особенно за разрыв с Катариной. Но сначала…надо было поспать хотя бы десять минут, пока Гектор Рафиано помогает девице, попавшей в беду. Он стянул галстук и расстегнул две верхние пуговицы рубашки, по привычке прикрывая шрам на ключице воротом. Попросил водителя разбудить его, когда Гектор Рафиано будет выходить из посольства. Этим, наверное, очень расстроил переводчицу, сопровождавшую экстерриора, которая усердно строила глазки иностранному лидеру и, видимо, надеялась на приятное времяпрепровождение в его компании. «Ты не рыжая, — усмехнулся он про себя, — не старайся. А ещё одна блондинка мне в любовницах не нужна. Хватило Катарины». Для реализации его плана представился самый удобный случай: Гектор Рафиано попросил провести Леону Манрик на приём во дворец соберано в качестве запасной переводчицы. Но не меньше хотелось уже сейчас её немного припугнуть, поэтому Рокэ попросил дать ему поговорить с Леоной Манрик лично — несколько минут в джипе. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять, что рыжая девица хочет секса с ним. Она краснела, нервничала, заикалась, теряла дар речи, с силой сжимала бёдра. Неудивительно, но как-то разочаровывающе — он не ожидал такой быстрой победы на «сексуальном фронте» над этой своенравной девицей. Невольно возник вопрос: и это… всё? Никакого сопротивления? А как же помолвка с Лионелем Савиньяком? Или он… настолько плох в постели, насколько многие ненавидят его мать в качестве президентки Талига? Но Леона Манрик же не выйдет замуж за статус и влияние, без любви? Или выйдет? Как Рокэ понял, семью Леоны в Талиге не очень-то жаловали, только не совсем понял, почему. За несколько кругов уже можно было забыть, чьи предки были трактирщиками, дворянами, кузнецами… Да какая уже, к Леворукому, разницу? Чужих грехов и подвигов чреда туманит разум древней кровью, пролитой и истлевшею давно? (Кстати, кто это написал? Рокэ забыл уже автора, все свои любимые стихи позабывал, позорник) Но уже давно в Талиге упразднены все наследуемые титулы. Вся бывшая знать — простые граждане, такие же, как и потомки крестьян и торговцев. В чём проблема? Леопольд Манрик вроде как не коррупционер, иначе Арлетка бы его уже турнула с поста, но нет ведь, держит, значит, возможно, уважает, хоть он и рыжий, а рыжие мужчины — это, конечно, форменное безобразие. Но если судить по государственной статистике Талига, с государственными финансами отец Леоны действительно обращается очень умело. И с ним в принципе очень приятно иметь дело — Рокэ однажды общался с ним во время своего визита в Талиг ещё на первом сроке, обсуждали, кажется, кэналлийские инвестиции в государственные предприятия Талига. Леона себя так вызывающе ведёт, потому что её не устраивает отношение политической элиты Талига к её семье? Она что, не понимает, что это всё даёт лишь обратный эффект? Но она достаточно умна… Кстати, почему Ноймаринен её не отчислил? Пожалел? Решил не портить репутацию отличницы-бунтарки? Как-то быстро она покорилась, для бунтарки-то… По правде говоря, Рокэ ещё не встретил ту, которая могла бы устоять перед ним. Красивый, могущественный, властный, опасный — Рокэ кружил голову сильнее любого, даже самого высокоградусного алкогольного коктейля, это изысканное сочетание самых соблазнительных ингредиентов не отпускало ещё ни одну женщину, затягивая всё глубже и глубже в омут по имени Рокэ Алва. И при этом эти putas zorras ещё смели ему изменять! Хотели проверить, насколько он опасен? Тогда им, должно быть, было очень жаль, что ему эти игры с огнём всегда были неинтересны. Он без особых усилий мог найти замену любой, никогда никого не удерживал. Страсти, а точнее желания подчинять в нём было как на целый океан лавы, а женщины охотно ему подчинялись, особенно в самом начале отношений. Но внутри он всегда оставался холодным. Думал, что предательство Эмильенны убило в нём остатки способности испытывать сильные чувства к женщинам. И не ожидал, что однажды в нём разгорится злое, сжигающее его самого дотла чёрное пламя ненависти к совсем юной девушке. В его-то возрасте — просто отличный сюрприз от судьбы! Ненависти, похожей на страсть. Пугающее чувство. Никогда раньше ему не доводилось испытывать ничего подобного. Рокэ не знал, как остановить этот пожар внутри себя, пока он не причинил слишком много вреда ему самому — а ведь уже начал: сводящие с ума сны и следующие за ними ночи без сна, усталость, постоянная ярость, причиняющая почти физическую боль, разрыв с Катариной (о котором, слава Создателю, ещё не узнали газетчики). Если дать пожару поглотить сам… источник возгорания, он… остановится? Ненависть утихнет, оставив после себя лишь привычную пустоту? Из его головы исчезнет этот огромный рыжий таракан по имени Леона Манрик? В душе Рокэ наступит покой? У него только один ответ на все эти вопросы: не узнаешь — пока не попробуешь. Леона Манрик первой из женщин узнает, насколько страшен соберано Кэналлоа Рокэ Алва в гневе, насколько опасно играть с ним. А с ней играть одно удовольствие. Рокэ, конечно, мастерски делал вид, что не замечает её возбуждённого состояния. Кажется, её сильно задело его показное безразличие. Несмотря на обещание помочь и звонок Рамону, Рокэ не отказал себе в удовольствии ошарашить её своей злопамятностью: он был уверен, что его актёрская игра настолько хороша, что на его лице не промелькнуло и тени узнавания, и Леону Манрик, похоже, здорово напугало напоминание про тот злосчастный вопрос. Она так растерялась, осознав, что Рокэ её помнит, — вылетела из машины, оставила там свой блокнот и пляжную сумку. И даже не вернулась за ними, хотя ещё некоторое время простояла на улице, беседуя с Гектором Рафиано. Рокэ полистал блокнот — из него выпал сложенный вдвое листок гербовой бумаги. Как он и предполагал, это оказалось свидетельство на возвращение в Талиг, выданное на имя Леоны Манрик. Рокэ пристально разглядывал фотографию девушки, совсем не замечая, что Гектор Рафиано вернулся на своё место в джипе и попросил водителя ехать. — Похоже, сегодня не её день, — обратился экстерриор Талига к соберано Кэналлоа. Сзади Рокэ услышал то же самое на кэналли. По правде говоря, он не хотел обсуждать Леону Манрик через переводчицу. Это казалось чем-то очень личным. — Я бы не хотел… — начал он на талиг, и Гектор Рафиано понял его с полуслова. — Селина, отдохни, пожалуйста, мы с соберано обсудим на талиг. Это не по повестке переговоров, — угадав мысли Рокэ, закончил за него тот. Ну в общем да, примерно это Рокэ и хотел сказать. — Определённо не её. Он всё ещё смотрел на лицо Леоны на фотографии — хмурое, взгляд усталый, под бледно-голубыми глазами — синяки (ну а у кого из студентов их не было?), на губах вымученная дежурная улыбка, неаккуратные кудри заправлены за уши, а часть — торчит в разные стороны, ноль укладки, ноль макияжа. Пожалел бы он её, не будь она объектом его ненависти? Возможно. Но сейчас на языке вертелось только «так ей и надо!». А помощь он пообещал… в надежде на то, что Рамон и его команда найдут хотя бы часть украденных вещей, а Леона Манрик, наверное, тоже надеясь на Рамона, захочет их забрать и непременно явится на приём. В этом обещании ноль искренности? Он бы не был так уверен. Да честно говоря, всё равно. К Леоне Манрик у него нет других чувств, кроме всепоглощающей ненависти. Но нельзя не признать: если раньше по отношению к женщинам он прятал равнодушие под маской страсти, то с Леоной Манрик всё стало с точностью до наоборот.