Ледоколами на юг

Встречи с высокопоставленными официальными лицами других государств не были редкостью для студентов ТГИМО. Однако встречи со столь высокопоставленными лицами редкостью всё же были. Леона могла по пальцам пересчитать число глав государств и представителей международных организаций (в основном — Лиги Золотых земель), посетивших её вуз и удостоенных звания почётного доктора ТГИМО. Все портреты почётных докторов висели на стене по обеим сторонам от двери в кабинет ректора. Естественно, визит Рокэ Алвы, запланированный на месяц зимних молний, вызвал доселе невиданный ажиотаж. Электронная регистрация на встречу с ним закончилась через десять минут после того, как деканаты факультетов международных отношений и политологии направили электронные формы регистрации своим студентам. Намного меньше мест было оставлено студентам других факультетов. Даже самый большой зал, конференц-зал, не смог бы вместить всех желающих поглазеть на иностранного лидера. И, как обычно, кучу мест выделили для преподавателей и представителей администрации университета, треть из которых в итоге не явилась. Рокэ Алва, в своё время окончивший факультет международных отношений ТГИМО, был признан лучшим иностранным студентом за всё время существования университета. В глазах многих поколений студентов он был личностью полулегендарной. Его всегда и всем ставили в пример, на всех факультетах. Он в своё время точно был безоговорочно лучшим студентом факультета (даже лучше учившихся с ним талигойцев). Председатель Студенческого союза, участник множества научных конференций по региональным проблемам и истории международных отношений, неизменный обладатель семестрового рейтинга 100 баллов (с неизменной пятибалльной надбавкой за научную и общественную деятельность, если бы добавляли за каждое мероприятие, его рейтинг доходил бы до двухсот). Его зачётка и студенческий билет хранились в музее истории ТГИМО и оберегались как настоящая реликвия. Чтобы получить разрешение их полистать, надо было собрать кучу подписей деканата, администрации и чуть ли не ректора, а также учиться исключительно на отлично. Среди однокурсников, а точнее однокурсниц Леоны такие сумасшедшие, конечно, нашлись. Заворожённые синеглазым красавцем на фотках из Интернета, девочки-отличницы ввязывались в эту безумную бюрократическую волокиту и добивались желаемого. Леона молча вертела пальцем у виска, слушая их восторженные рассказы о прикосновении к «святыне». В конце концов, её вуз закончило немало политиков разных государств, а подобный пиетет студенты испытывали только к одному и весьма конкретному. Возможно, в этом частично заключалась политика Талига по поддержанию дружественных отношений с бывшей провинцией. Кумиром Леоны к тому времени уже стал Олаф Кальдмеер, чьи труды по теории МО она читала взахлёб, как художественную литературу, так интересно и увлекательно они были написаны, но собирать информацию о нём по крупицам ей тогда не хотелось. Это потом она летом перед третьим курсом засядет за компьютер и перечитает все статьи почти десятилетней давности о его увольнении и предшествовавшем ему скандале. Тем не менее из болтовни однокурсниц Леона сделала вывод, что зачётка Рокэ Алвы была жутко скучной, там не было ни одной оценки меньше «отлично» (90 — 100 по стобалльной шкале) ни по одному предмету, ни по одной курсовой работе или информационно-аналитической справке. Она не понимала только одного: он сам хотел быть таким супер-отличником или его вынуждали хорошо учиться, чтобы получить чьё-то одобрение? Где-то она читала, что Рокэ Алву, сына прославленного кэналлийского генерала, одного из архитекторов независимого Кэналлоа, чуть ли не силой отправили учиться в соседний Талиг, некогда владевший Кэналлоа, в знак, естественно, укрепления дружбы между двумя странами и их народами. Произошло это через десять лет после гражданской войны, спровоцированной мятежной провинцией и вылившейся в отделение оной. Симпатизировавшие юноше журналисты открытым текстом писали, что Рокэ Алва оказался в Талиге в положении заложника. Наверное, Леона даже в какой-то степени его жалела. Считала, что не стоит втягивать детей в политические игры (привет папеньке, который хотел продать её замуж подороже, чтобы расширить собственное влияние на политической арене Талига, очень уж хотелось ему породниться с семьями более знатного происхождения, впрочем, Леона пока успешно не продавалась, а её выбор — Ли Савиньяк, сын президентки Арлетты Савиньяк — папеньку вроде бы устроил, однако саму Леону он от этого — как неожиданно (нет) — не полюбил). Леона тогда подумала, что, если бы Талиг хотел недвусмысленно припугнуть Кэналлоа, чтобы оно не отклонялось от следования в фарватере политики её страны, то студент Алва был бы пущен в расход. Ей было грустно осознавать, что жизнь подростка зависела от решений бесчувственных муда… мужиков в костюмах, считающих, что они имеют право распоряжаться чужими жизнями по своему усмотрению. Наверное, рассудила она, Рокэ Алву так унижала и угнетала эта ситуация, что он поступил как типичный ребёнок, которого в детстве обижали или травили: решил «Вот я вырасту и всем вам покажу!» — и действительно всем показал, пошёл в большую политику, укреплял экономику своей страны, стал соберано, переизбрался на второй срок, ведёт независимую внешнюю политику, иногда даже чересчур независимую, с мнением Кэналлоа на международной арене теперь попробуй не посчитайся! Даже Талиг признавал новое положение своей бывшей провинции. Естественно, потому, что та проводила курс на «исключительно» дружественные отношения с Талигом. Но и, как выяснилось, находилась в тесных отношениях с кесарией Дриксен, выступая в роли младшего партнёра (чего стоит история про Ротгера Вальдеса и кражу секретных документов) во многих грязных махинациях кесарии, стремясь заработать очки и политический вес на поддержке равной Талигу по экономической мощи и влиянию державе, умело балансируя между двумя полюсами силы (в традиции теории реализма) или попросту сидя на двух стульях (согласно любимому выражению многих студентов). В общем, присвоение Рокэ Алве почётного звания, очень широкий жест со стороны руководства университета и всего Талига, было своего рода авансом, призванным ознаменовать прочность и «невероятно дружественный» характер двусторонних отношений или — ну все же всё понимают, не первый день в политике — стать попыткой перетянуть Кэналлоа ближе «к своему стулу» и подальше от Дриксен. Список вопросов от студентов и преподавателей вуза на мероприятиях такого рода всегда утверждался заранее лично многолетним ректором ТГИМО Рудольфом Ноймариненом. Леона всегда смеялась над подобной практикой. Вопросы утверждаются, чтобы не дай Создатель кто-то не спросил лишнего и тем самым хорошие отношения сохранились. Но ведь цензура создаёт лишь видимость хороших отношений и уже сама по себе есть форма лицемерия. Когда Леона окончила школу, её в числе других отличившихся выпускников пригласили на встречу с мэром Олларии Килеаном-ур-Ломбахом. Как оказалось, на эту встречу тоже был заготовлен список вопросов, о котором Леона и остальные не знали. Поэтому они спокойно спрашивали о том, что их волновало: состояние дорог в городе, оплата дополнительных занятий в школе, борьба с преступностью. После всего директор их школы, также присутствовавший на той встрече, читал только что обнаруженный им у себя на электронной почте список вопросов от школьников и думал: «Из-за какого из вопросов меня уволят?». Впрочем, его не уволили. На встречу студентов ТГИМО с Рокэ Алвой тоже был заготовлен такой список, даже распределили кто из студентов какой вопрос задаст. Впрочем, Леона всё равно придумала свой. Разумеется, о скелетах в шкафу Кэналлоа. Вопреки всем нормам и правилам. *** — ¡Buenas tardes, su excelencia! Me llamo Leona Mánrik, soy estudiante del tercer año de la facultad de las relaciones internacionales, — начала на кэналли Леона, дорвавшаяся до микрофона, — le agradezco su intervención muy interesante y le felicito con el motivo de recibir el título de Doctor Honoris Causa. Quisiera preguntarle acerca de un artículo dedicado a las relaciones entre Quenalloa y Gayïfa. — Леона внимательно следила за выражением лица соберано Кэналлоа: он едва заметно сдвинул брови к переносице, услышав про Гайифу, где недавно произошёл военный переворот. — Hace unos días Talig Times publicó un artículo sobre una investigación llevada a cabo por los órganos competentes. — Краем глаза заметила, как нахмурился Ноймаринен, его взгляд прямо кричал: «Леона, хватит!», но когда Леоне говорят хватит, ей ещё больше хочется продолжать, натура такая — делать назло. — En el transcurso de esta investigación se reveló que los militares encabezados por Carlo Kapras que habían tomado el poder en Gayïfa recibían ciertas sumas de varias cuentas de empresas pantalla registradas en los paraísos fiscales de Bordón y Kir-Riak. De hecho, estas cuentas están vinculadas con varios hombres de negocios quenallís. — Рокэ Алва сдвинул брови ещё сильнее. — ¿Cómo comentaría usted esta información? Леона торжествующе усмехнулась: ей удалось привести иностранного президента в замешательство, а ректора — в бешенство. Рокэ Алва сглотнул, облизал губы кончиком языка, у него дёрнулся кадык. Ноймаринен же сжал губы — до побеления. Он всем своим видом обещал устроить Леоне очень сладкую жизнь. — No comento las noticias falsas, dorita Leona, — только и смог ответить могущественный соберано Кэналлоа. По глазам было понятно: врёт, боится потерять лицо. — Большое спасибо за ответ! — процедила Леона в микрофон уже на родном языке. *** — Леона, твою мать, ты с дуба рухнула? — Рудольф Ноймаринен нервно расхаживал взад-вперёд по своему весьма просторному кабинету. — Ты хоть знаешь, каким скандалом обернётся твоя дебильная выходка? Леона сидела на стуле у тёмно-изумрудного стола, за которым ректор обычно вёл закрытые переговоры с высокими гостями, посещавшими вуз, и невинно хлопала глазками. Она молчала, ждала, пока Рудольф Ноймаринен выпустит пар и успокоится, сменит гнев на милость. — Ты за три года вообще ничему не научилась? Какой из тебя нахрен дипломат выйдет? Да ты даже не сможешь стать женой дипломата, они умеют держать язык за зубами в отличие от тебя и мужа позорить не будут ни за что. А ты вообще всех опозорила. Семью, вуз, меня лично и всю страну. — Ноймаринен разве что не извергал огонь из пасти, только брызгал слюной от возмущения и всё продолжал. — Нашим дипломатам придётся очень постараться, чтобы предотвратить эскалацию этого скандала в полномасштабный дипломатический конфликт. Одних нот с извинениями и кому… Ты же учишь кэналли, должна хорошо знать историю наших непростых отношений с Кэналлоа. Должна знать, что их тянут на свою сторону гуси. Этим званием мы дали Рокэ Алве большой аванс, чтобы он в дальнейшем действовал в большей степени в наших интересах… — После того, как вы шесть лет держали его в заложниках? Сильно сомневаюсь, — зло перебила его Леона. Естественно, половину его гневной тирады она пропустила мимо ушей, воображая, какой вой поднимет папенька, когда увидит, как именно его дочь опять засветилась в СМИ. — Да что ты вообще о нём знаешь, дура? Ты проявила неуважение к иностранному гостю, нарушила элементарные нормы международной вежливости и дипломатического этикета. Кто ты вообще такая, чтобы в таком тоне общаться с президентом суверенного государства? — Острые черты сурового лица ожесточились, Ноймаринен напоминал кота, шипящего из засады на нарушителя своего спокойствия. — Я Леона Манрик, дочь тессория Талига Леопольда Манрика, — спокойно ответила Леона и криво улыбнулась уголками губ: впервые за долгие годы сослалась на то, кто её отец, самой аж противно, но выбора, кажется, нет — Нет, ну вы посмотрите: она ещё и лыбится! Раньше ты как-то не любила упоминать своего отца. А теперь что? Думаешь, он станет спасать твою задницу? Смотри, как бы ты не потеряла ещё и руку и сердце сына Арлетты Савиньяк! — По больному бьёт, гад, на отца ей плевать, на международный скандал — тоже, а вот возможность учиться в ТГИМО и Ли — единственное, чем она дорожит. Но она их не потеряет. Во что бы то ни стало, иначе она — не Леона Манрик. — Нет, конечно, не станет, зачем ему, он вообще предпочёл бы, чтобы у него не было дочери. Отчисляйте, если это вам поможет улучшить отношения с Кэналлоа! — Леона нагло посмотрела Ноймаринену в глаза. — Только не говорите, что тоже считаете, что я сболтнула чушь. — Нет, не чушь, — на удивление спокойно отозвался, видимо, уже остывший Ноймаринен. — Но это было максимально бестолково и неуместно. Как тебя вообще подпустили к микрофону? — Я должна была задать вопрос из списка. Что-то про его учёбу… — Она хитро прищурилась. — Но решила, что такая возможность выпадает раз в жизни, задать интересующий тебя вопрос известному политику… — И испортить двусторонние отношения раз и навсегда, — насмешливо закончил за неё Ноймаринен. — Только не забывайте, что мой отец — один из членов Попечительского совета университета, — стараясь звучать угрожающе, напомнила она. — И он ваш хвалёный список вопросов в глаза не видел. Думаете, он не подумает, что это вы меня заставили задать каверзный вопрос гостю? Ноймаринен её угрозами, однако, не впечатлился. Да и она шла ва-банк, прекрасно зная, что ради неё дражайший папенька и палец о палец не ударит. — Я подумаю о твоём отчислении. — Ноймаринен подошёл вплотную к Леоне и строго посмотрел на неё сверху вниз. — Подумайте обязательно, — «посоветовала» она. — Только недолго, а то хочется ещё в статусе студентки ТГИМО на конференцию Кэналлийского института международных исследований съездить. Такая возможность, знаете ли, тоже нечасто выпадает. — С тобой невозможно нормально разговаривать, — устало процедил он. — Ты в ответ только дерзишь и язвишь. — А Рокэ Алву вы бы тоже отчислили? Или его вообще за любой проступок? Поэтому он старался быть лучшим во всём, да? — поинтересовалась напоследок Леона, стараясь по полной использовать возможность поязвить в беседе с самим ректором, пользуясь ну практически полной безнаказанностью. Она была уверена, что её не имеют права отчислить из университета, устав университета она не нарушала (читала очень внимательно перед сегодняшним мероприятием, она же не дура, Ноймаринену только нагрубила, неприятно, но несмертельно, строгий выговор она как-нибудь переживёт), закон тоже. — Вон! — приказал ректор Рудольф Ноймаринен не терпящим возражений тоном. Неохотно, но ей пришлось подчиниться. Впрочем, все выводы она уже сделала. *** Как Леона и предвидела, никто её не отчислять не стал. Она расписалась, что «со строгим выговором ознакомлена», выслушала, что «ещё одна подобная выходка и ты точно будешь отчислена», и пошла на следующую пару — семинар по международному праву. Как оказалось, за неё вступился Ли, прочёвший новости о встрече соберано Кэналлоа со студентами ТГИМО и испугавшийся за судьбу своей невесты. Ли, сидя у себя там в посольстве в Норуэге, позвонил в экстерриорию, своему дяде Гектору Рафиано, а Гектор Рафиано вызвал Рудольфа Ноймаринена к себе на ковёр. ТГИМО — всё же ведомственный университет и должен подчиняться приказам экстерриора. Ли потом по телефону пересказывал Леоне услышанное от дяди, и, судя по услышанному, состоявшийся между экстерриором и ректором разговор носил крайне неприятный характер. Гектор Рафиано давил на Рудольфа Ноймаринена, который всё же рассматривал вариант отчисления «нерадивой студентки», стараясь отмыться от кошмарной ситуации, этой самой студенткой спровоцированной. Экстерриор утверждал, что Кэналлоа и Талиг связывает слишком многое, чтобы вот так вот просто взять и порвать строившиеся кирпичик за кирпичиком связи из-за глупой девчонки, которая не ведает что творит. Не простой девчонки, конечно. И как настоящий дипломат намекнул, что они в каком-то смысле дали Алве второй шанс, чтобы тот мог крепить дружбу с Талигом, хотя явно больше склонялся к тесному сотрудничеству с гусями, так почему они не могут дать второй шанс умной в общем-то девчонке, которой просто нужно повзрослеть? Не обошлось и без упоминаний о её отце. Весь высший свет Талига всё знал. Никто не строил иллюзии насчёт того, как Леопольд Манрик относился к своей дочери. Ли даже процитировал своего дядю, оказавшегося, на удивление, тонким психологом: «Всё, что она делает, — это способ выразить протест против ненависти и безразличия её отца — а что вы смеётесь, безразличие — и есть предел ненависти. Это протест против его попыток распоряжаться её жизнью по его собственному усмотрению. И это попытка вывести его на эмоциональную реакцию, заставить его испытать к ней что-то кроме ненависти и безразличия. Она должна научиться жить своей жизнью, жить без оглядки на его мнение и его чувства». Леона рыдала в трубку, сидя на подоконнике в коридоре общежития, куда она сбежала из отчего дома на первом курсе в попытке начать жить самостоятельно без оглядки на отношение отца, что у неё, прямо скажем, так и не получилось. Рыдала и просила прощения у Ли за то, что доставляет ему столько неудобств, что ему пришлось за неё извиняться перед дядей и наверняка перед матерью, которой обо всём доложили. — Ты не стыдишься меня? — спросил она тогда. — Я такая неудачница, вечно всё порчу… — Хватит, Леона, пожалуйста. Ты знаешь, как я к тебе отношусь. Ты слишком умна, чтобы не понимать, что подобным…событиям не изменить моего отношения к тебе. Вообще-то я бы даже сказал, что ты очень ловко показала Алве, что не такой уж он и всемогущий. — За несколько часовых поясов ровный голос любимого Ли странным образом её успокаивал (хотя если бы он говорил с ней таким тоном «в формате личной встречи», она бы обвинила его в холодности и безразличии), дарил уверенность в том, что завтрашний день они встретят вместе — не физически, но как пара. Ли даже попытался рассмеяться. Он вообще редко смеялся, только насмешливо кривил губы. И его смех её очень приободрил. Она, конечно, плакать не перестала, но стало чуть легче: Ли, любимый Ли, от неё не отвернётся. Леона всхлипнула. — Ну что ты? — продолжил он. — Леона, ну перестань плакать. Ты не неудачница. Дядя правильно сказал про тебя и твоего отца, и я тебя понимаю. Он сделал тебе много плохого. Но ты всё преодолеешь. Мы всё преодолеем. Я буду рядом. Я тебя не оставлю. Я же обещал, когда сделал тебе предложение. — Как же я тебя люблю, Ли, — выдохнула Леона сквозь слёзы. Она очень жалела, что его не оставили хотя бы на пару лет поработать в центральном аппарате экстерриории, а всего лишь через несколько месяцев после выпуска отправили в командировку. Она так хотела, чтобы он приехал и посидел с ней, как часто делал до выпуска. Очень-очень хотела прижаться к нему и почувствовать, как её обнимают его сильные руки. В его объятиях было спокойно и безопасно. — Если бы я был сейчас с тобой в общаге, я бы тебя обнял. Так что представь, что я тебя обнимаю. Представила? Стало легче? — спросил Ли, сдерживая зевок: стрелки на его наручных часах уверенно приближались к двум часам ночи, а утром надо было как обычно подыматься в шесть. — Стало, — подтвердила Леона, воображая, как они сидят у неё на общажной кровати в обнимку и она зарывается пальцами в его мягкие светлые локоны. *** — Ты вчера не дорассказал про дядю и Ноймаринена, — напомнила Леона, когда они созвонились с Ли следующим вечером. — Почему наш ректор всё-таки сдался? Я не уверена, что он просто меня пожалел и не стал ломать мне жизнь. Вряд ли его впечатлило то, что твой дядя сказал про меня и отца. — Дядя сказал, ректор вспомнил ситуацию, которая произошла с семнадцатилетним Рокэ Алвой на первом курсе. Тот тоже…бунтовал. Подрался с одногруппником за место на семинаре, тот, видите ли, занял место, на котором обычно сидел сам Рокэ Алва, хотя оно ни на чью задницу забронировано не было. Потом он ударил препода, который полез их разнимать, и сломал тому нос. И, конечно же, нахамил самому Ноймаринену, когда его вызвали объясняться. Странно, конечно, обычно факультетские дела через декана идут или проректора. Ну, видимо, то был особый случай с особенным студентом. Всё тоже обошлось строгим выговором, и с тех пор Рокэ Алва старался показать себя только с лучшей стороны. Ноймаринен сказал, что ты ему юного Алву напомнила. Вот и вся история! — закончил Ли со смешком. — Сочту реакцию Ноймаринена за комплимент! — прыснула со смеху Леона. Так значит Ноймаринен меня всё же насчёт Рокэ Алвы услышал. Понял, что я была права. Неудивительно, что Рокэ Алва на первом курсе такое выкинул. Видимо, осознал, в какой ситуации оказался, и решил, что мириться с ней не намерен. Как и любой подросток, попытался выразить протест. Я его очень понимаю. Тем более его против его воли отправили учиться в чужую страну и не в статусе иностранного гостя, а в статусе заложника. Над его головой постоянно был занесён меч, и он жил с этим целых шесть лет. Его голова могла слететь в любой момент. Я не представляю, сколько мужества ему потребовалось, чтобы, зная, что он ежедневно рискует головой, вытерпеть, выжить и при этом отлично зарекомендовать себя по сути в стане врага. Не знаю, задумывались ли об этом девчонки, которые очень хотели поглазеть на его зачётку, но его студенческая жизнь — в большей степени в смысле жизнь — действительно достойна восхищения. Скандал, конечно, попытались замять. Рокэ Алва даже хотел отказаться от почётного звания, но, видимо, президентка и её брат ему что-то пообещали, какие-нибудь уступки в торговых переговорах, вероятно. Пресса опубликовала заявление с извинениями от первых лиц Талига и от ректора Ноймаринена, который заставил Леону написать несколько строчек в часть, написанную от его лица. Леона и написала, что её ввела в заблуждение непроверенная информация, впрочем, нисколько не сомневаясь в том, что все всё понимают, что эти извинения — лишь формальность и на деле ложь от первого до последнего слова. Понимала, что и Рокэ Алва, наверное, тоже это осознаёт. Но сделанного уже не воротишь, да она и не хотела. *** Леона понимает: официальный визит Гектора Рафиано в Кэналлоа — часть политики Талига по улучшению двусторонних отношений после её вопроса Рокэ Алве. Но раз тот лично приехал встречать брата президентки в аэропорт и сейчас вероятно сидел и ждал того в кортеже, значит, настроен миролюбиво. А кстати, зачем ему сидеть и ждать? У него столько свободного времени? Гектор Рафиано сказал ему, зачем, точнее за кем, вышел? А помнит ли её Рокэ Алва? Помнит ли, что это именно она задала ему тот злосчастный вопрос? — Через три часа во дворце соберано состоится приём в честь моего приезда в Кэналлоа, — как бы между прочим роняет брат президентки, когда они выходят из посольства с наконец подписанным свидетельством на возвращение, «украшенным» усталым взглядом Леоны. — Если у тебя нет никаких планов, хочешь посетить его? — Да мне бы полицейский участок посетить, заявление написать. Я ж номер мотоцикла записала, на котором всё моё добро увезли, — отнекивается Леона, но в ней рождается интерес: Рокэ Алва наверняка не станет пренебрегать своими обязанностями хозяина приёма (тем более хозяйки у него нет, хаха, даже странно), и она хочет посмотреть на него вблизи, возможно, даже принести ему извинения лично, если её подпустит охрана. Да и вообще надо выяснить, помнит он её или нет. — Я встречусь на приёме с интериором Кэналлоа. Думаю, чем выше уровень осведомлённости о деле, тем быстрее ему будет дан ход. Тем более ты не просто какая-то туристка, твой отец… — брат президентки замолкает на полуслове, вероятно, понимая, что сейчас навлечёт на себя её гнев. Правильно понимает, между прочим. — Спасибо, — пожимает плечами Леона, думая, что обойдётся и без его заботы. Он всего лишь выполняет просьбу Ли, напоминает она себе. Ли никогда ей в этом не признается, но она догадывается, что тот попросил дядю присматривать за ней, глупой девчонкой, «которой просто нужно повзрослеть». — Так я спрошу у соберано, есть ли возможность достать для тебя приглашение? — брат президентки всё гнёт свою линию, и Леона начинает всерьёз раздумывать над его предложением. Перспектива провести вечер на приёме и не где-нибудь, а во дворце соберано прельщает её гораздо больше вечера в отеле в компании Ричарда Окделла и своего, а то ещё и его доклада — не дай Создатель заставит выслушивать его после неполных двух лет изучения кэналли, так у неё уши завянут от акцента. Конечно, фок Варзов попросил присмотреть за ним, но что ему Леона — нянька, что ли? Ричард — уже большой мальчик и в состоянии сам о себе позаботиться. Леона же как-то справилась с тем, что её обокрали. С одним из последствий этого самого «обокрали», но тем не менее… Если что, позвонит… Ах да… Отсутствие телефона — очень большая проблема, огромнейшая, если быть точной. Может быть, за три часа она успеет смотаться и в полицейский участок (на Рафиано надейся, а сам не плошай), и в отель (возможно, Ричард Окделл уже вернулся и она с ним пересечётся, предупредит его, что она без мобильника и вечер ему придётся провести одному). Ну, это всё при условии, что Рокэ Алва захочет её пригласить к себе на приём. Что-то ей подсказывает, что нет — Рискните, — лукаво улыбается Леона. — Только, эр Гектор, вы же дипломат, вы сами как думаете, соберано Алва захочет видеть меня после того, о чём я его спросила? Он меня помнит вообще? Что вы ему сказали, когда вышли за мной? О Создатель, он что, ждал вас всё это время? — Она переводит взгляд на мотоциклы и два чёрных джипа, припаркованных напротив посольства. Вот же ж, нифига не подозрительно! — Увидим, Леона, увидим! Посмотрим, что он ответит. Кто не рискует… — Кажется, у брата президентки на всё заготовлен очень расплывчатый ответ. — Сказал ему как есть. Увидел тебя, назвал твоё имя и фамилию. И что, возможно, тебе нужна консульская помощь, и я хочу проконтролировать её оказание лично. Да он и бровью не повёл. Наверное, не помнит он тебя. Но ты в любом случае невестка Арлетты Савиньяк, президента Талига и моей кузины. О твоём статусе я ему тоже сказал. Он проворчал что-то вроде «Вы в Талиге все друг другу родственники», по крайней мере, именно так я его понял, мой кэналли всё ещё не очень хорош. — Так, может быть, вам нужна переводчица? — Леона склоняет голову набок, удивляясь самой себе: ещё несколько минут назад она совсем не хотела идти с братом президентки на приём, а теперь ищет обходные пути, чтобы Рокэ Алва её точно не вспомнил. — Ну, ты знаешь, меня в принципе и так сопровождает переводчица из посольства, но, может, нужно будет её подменить на несколько минут, чтобы она поела. — Вот теперь он в замешательстве, и что ей делать? — Сама знаешь, переводчики никогда не рассчитывают на то, чтобы поесть на приёме. Им просто некогда. — Ну так значит, осталось получить разрешение Рокэ Алвы на вторую переводчицу для Гектора Рафиано, экстерриора Талига? Тот кивает и идёт к джипам. Открывает дверь и садится, дверь в машину, впрочем, не закрывая. Леона не слышит, о чём они говорят, не видит собеседника, сидящего в машине, но понимает: там Рокэ Алва и переводчица из посольства. Которая, между прочим, провела полчаса в машине наедине с самим соберано Кэналлоа! Ну, если не считать водителей и охраны, снующей рядом с автоматами. Только дурак не догадается, чем они тут эти полчаса занимались: Рокэ Алва не связан узами брака и никогда не был, а кроме того овеян славой любимца женщин от возраста начала месячных до столько не живут, пока что у него даже нет постоянной любовницы, ну или он её скрывает, последней рядом с ним видели Катарину Ариго — знаменитую актрису, звезду всех мелодрам про преступную страсть — ещё месяц назад. Ох уж этот эр Гектор! Неужели он специально подложил собственную переводчицу под Рокэ Алву, чтобы его задобрить? Кажется, в путешествие Леоны вплетается ещё одна детективная линия. Следствие ведёт детектив Леона Манрик. Звучит как название для передачи про криминал по одному из государственных телеканалов. Топорненько, но внимание бы привлекало. Подумать только: детектив — женщина! Точно произвела бы сенсацию. Как в своё время Арлетка Савиньяк, избранная на пост президента Талига. Неожиданно Леона слышит, как её зовёт по имени брат президентки, и видит, как он жестом манит её к джипу. Зачем, зачем она ему понадобилась? Не будет же президентский кортеж подвозить её до отеля? Это будет явно перебор… Учитывая, чем в своём кортеже занимается Рокэ Алва… Ну хорошо, пока только в её воображении, так что в его отношении действует презумпция невиновности. Но как-то всё равно не хотелось бы оказаться рядом с ним на заднем сидении этого джипа. Да вообще какого Леворукого её интересует личная жизнь Рокэ Алвы? Она специально никогда не ищет информацию о нём в колонках сплетен, нет, только если случайно выхватывает глазами его имя, да оно там и мелькает нечасто, больше на страницах новостей про политику и экономику. Леона всё же направляется к джипу — словно под гипнозом, против своей воли, ноги сами несут её вперёд. Брат президентки заставляет её залезть в джип и сесть на сидение. Мельком замечает, что позади неё сидит блондинка с длинной косой, видимо, посольская переводчица. Леона поворачивает голову направо и видит его, соберано Кэналлоа собственной персоной. Тот смотрит в окно в противоположную от Леоны сторону, но потом как-то по-кошачьи потягивается, насколько позволяют габариты салона машины, и поворачивается к ней. — Я уже сказал эру Гектору, что его только за смертью посылать. — Рокэ Алва зевает и прикрывает рот рукой. Почему-то своим низким голосом с лёгкой хрипотцой он говорит на талиг, хотя на кэналли его голос звучал бы ещё…сексуальнее… Что? Что она, Леворукий и все кошки его, несёт? Сердце Леоны пропускает удар. Она нервно сглатывает. Смотрит на него во все глаза, её взгляд будто примагничен к нему, хочется наблюдать за ним, не отрываясь ни на секунду, ловя каждое движение, каждое изменение выражения лица, каждый жест. — А за вами, значит, как за смертью, dorita Leona? Леона бы очень хотела опустить взгляд, уставиться в наверняка до блеска вычищенные коврики джипа соберано или отвернуться, рассмотреть лицо блондинки и понять, сколько на нём слоёв штукатурки. Хотела бы, но не может. Её взгляд будто намертво приклеен к Рокэ Алве. Этот сейчас слегка сонный зверь не менее опасен, чем в периоды активности, ему даже не нужно ничего делать, чтобы излучать ощущение угрозы. Леона чувствует, как голые руки покрываются мурашками, а холодный пот заставляет платье липнуть к спине. Её окутывает непонятный безумный страх, но Рокэ Алва в равной степени безумно притягателен. Он спокоен, сосредоточен, серьёзен, смотрит так, будто видит насквозь, даже через одежду (как-то двусмысленно, тебе не кажется, а, Леона?), и уверен в себе не на сто, а на несколько тысяч процентов. Сразу видно: человек, облечённый властью. Он сидит в костюме кобальтового цвета (под цвет глаз подбирал, как же иначе-то? синий взгляд смерти, другого такого, наверное, не сыщешь во всей Кэртиане), без галстука и в расстёгнутой на две пуговицы рубашке, сидит, откинувшись на спинку идеально прямой спиной, губы сжаты в тонкую линию, длинные тёмные волосы стянуты в хвост, всё — волосок к волоску. Он просто безупречен, Леона бы не нашла в его внешности ни одного изъяна. На нём даже костюм не мнётся, хотя он провёл в нём уже несколько часов: стоял, садился, вставал, даже, похоже, поспал — прямо тут в джипе (и с чего она решила, что он мог заняться сексом в своей машине, да ещё и с малознакомой девушкой?), просто магия какая-то (это она про состояние костюма, если что). В его взгляде, однако, ни тени узнавания. И слава Создателю! В то же время он производит впечатление хищника, лениво лежащего в засаде и выслеживающего своего добычу. Он никуда не торопится, но тем не менее готов в любой момент броситься и переломить жертве шею своими мощными лапами — и он уверен в том, что ему это непременно удастся, просто не может не получиться. Леона понимает, что если он захочет, то может убить её прямо сейчас, придушить её своими длинными, но, естественно, очень сильными пальцами, и никто не сможет ему помешать. Она чувствует его власть над собой, и ей это даже нравится, но она не понимает, почему. Это страшит, но в то же время…странным образом возбуждает. Её никогда не тянуло к опасным мужчинам, а Рокэ Алва явно опасен, так почему внутри всё сжимается от желания, почему хочется представлять, как он заваливает её на первую попавшуюся горизонтальную поверхность и заставляет подчиняться, пресекая всякое сопротивление с её стороны? Она же главная бунтарка факультета, она ненавидит подчиняться, так почему? Леона не понимает, что с ней происходит, но замечает, что начинает прерывисто дышать, и сводит бёдра вместе (она не то чтобы слишком широко сидит, но надо как-то унять нахлынувшее возбуждение). Какого Леворукого её тело так реагирует на этого мужчину? У неё есть жених, она его любит, и у них всё хорошо в постели. Ли её полностью устраивает. Во всех отношениях. Только вот они больше пяти месяцев не виделись, Ли приезжал в короткий отпуск на Зимний излом, сделал ей предложение и вновь отбыл на службу — у Леоны ещё даже предсессионные выходные не закончились. Конечно, она скучает. Конечно, у неё слишком долго не было секса, но это же не повод пускать слюни на первого встречного. Ну ладно, не первого. Но такого, о котором Леона бы даже грезить себе никогда не позволила. Положение в обществе, возраст, гражданство — сплошь одни табу. Кто она и кто он? Впрочем, даже это не мешает её крови прилить к щекам, к груди, к бёдрам. Между ног влажно совсем не от пота. Против воли у неё кружится голова. Она сглатывает несколько раз подряд и смотрит на Рокэ Алву, пытаясь сообразить, что сказать в ответ. Одного его взгляда хватает, чтобы у Леоны отнялся дар речи. Она чувствует себя пришпиленной к спинке машины его взглядом, как насекомое — иголкой к стенке. Он будто протыкает её насквозь, заставляя дёргаться в конвульсиях агонии возбуждения — сродни предсмертной. Леона не может совладать с собой и совершенно не понимает себя. Внутри разрастается жгучее желание, напоминающее чёрную дыру, засасывающее всё, начиная здравым смыслом и заканчивая… Ей даже не хочется представлять, к чему это всё может привести. — Ннннет… — шумно выдыхает она и жадно хватает ртом воздух. — Так какую консульскую услугу вам оказывали? — небрежно интересуется Рокэ Алва и трёт виски. — И в связи с чем? Леона нервно оглядывается на брата президентки, стоящего чуть поодаль от джипа соберано, вопросительно смотрит: что я имею право ему рассказать? Тот лишь кивает, «давая добро» на рассказ обо всём. — Свидетельство на возвращение получала. Обокрали на пляже: загран, деньги, кредитку, ну и ещё по мелочи, дисконтку «Документа» там… — тараторит Леона. Её взгляд «бегает» от лобового стекла к подголовникам передних сидений, резиновым коврикам и брюкам Рокэ Алвы. Она упорно избегает смотреть ему в глаза, а ведь дико хочется, чтобы он избавил её от одежды и наконец прикоснулся к её изголодавшемуся по ласкам телу (это, увы, правда, ей последние месяцы так страстно хочется чужих прикосновений). Что с ней творится сегодня, мать твою? — Если увижу кэналлийца, разгуливающего с дисконткой «Документа», обязательно прикажу стрелять на поражение, — смеётся он, совсем не замечая её состояния и, видимо, не понимая, что это он всему виной. — То, что с вами случилось, dorita Leona… Весьма прискорбная, но частая ситуация. И что, есть что-то, что поможет вам опознать преступника? С чем вы хотели идти в полицию? — С номером мотоцикла. — Леона достаёт из своей пляжной сумки блокнотик и дрожащими руками передаёт его Рокэ Алве, всё ещё нервно дыша и смотря на сумку, лежащую на сидении между ними. Рокэ Алва хмыкает и достаёт из пиджака рацию. — ¡Seguridad, llamad a Ramón y dadme el portátil! — отрывисто приказывает он на кэналли, и сердце Леоны вновь сбивается с ритма, а низ живота простреливает новой волной возбуждения. И правда, у Рокэ Алвы очень сексуальный голос, с этим нельзя не согласиться. Леона вытирает вспотевшие руки о сумку. Сердце бешено колотится в груди, мешая привести в порядок дыхание. Если бы она не сидела в машине, у неё бы точно подкосились ноги. А вот если бы они были в машине только вдвоём, она бы точно на него набросилась с требовательными поцелуями и была согласна на продолжение — чтобы он трахнул её столько раз, сколько ему захочется, и в тех позах, в которых ему захочется. В её воображении мелькают непристойные картинки: Рокэ Алва прижимает её к стене и задирает платье, Рокэ Алва укладывает её на стол и широко разводит её ноги, Рокэ Алва прижимает её грудью к панорамному окну в абстрактной высотке и одним рывком входит сзади… Кто-нибудь, пожалуйста, отберите у меня воображение, наверное, я вся красная, от головы до пят, и не потому, что сгорела на этом — да будь он четырежды проклят — дурацком пляже. Всё, что она испытывает сегодня, — для неё в новинку. Она никогда так сильно не хотела секса с Ли, хотя всегда считала, что страстно любит его. То, что она испытывает к Рокэ Алве… Может, в действительности люди зовут страстью именно это? В таком случае страсть её пугает и сводит с ума, но ей хочется полностью отдаться во власть этого чувства, понять, каково это — то, что называется «сносит крышу», когда двое увлечены друг другом настолько, что не замечают ничего вокруг, и не в силах насытиться друг другом, им всегда мало, никак не удаётся утолить сжигающее изнутри желание, проникающее в каждую клеточку тела. Стоит лишь посмотреть друг на друга, и исчезают все посторонние мысли и в принципе весь мир вокруг. О таких чувствах она только читала в романах и когда-то мечтала их испытывать. Теперь же она боится. Понимает, что страсть может погубить те отношения, которые у Леоны уже есть и которыми она очень дорожит. — Ramón, hay que investigar la matrícula de una moto. Ya te la he enviado. ¿Lo harás? Sí, cuanto más rápido, mejor. Es mi solicitud personal. Sí, estrictamente confidencial. Te lo explicaré más tarde. Sí, entonces, voy a esperar cualquier información. Te debo una. Рокэ Алва говорит с кем-то по телефону — Леона предполагает, что это высокопоставленный сотрудник местной службы безопасности. Короткими, рубленными фразами забивает гвоздь за гвоздем в крышку её гроба: ей кажется, что она умрёт от неудовлетворённого желания, отравляющего её организм. И в то же время ей жутко приятно, что он решил ей помочь. Даже если мотоцикл и его владельца не найдут — Рокэ Алва хотя бы попытался сделать что-то ради неё. Раньше ради неё готов был стараться только Ли и, в сущности, больше никто. Ли… Как же она отвратительна. Если она в мыслях до потери пульса хочет другого мужчину, то это считается изменой? Но, с другой стороны, после сегодняшнего дня она вряд ли встретится с Рокэ Алвой ещё раз. Даже если бы она хотела вступить с ним в какие-то отношения, у неё с ним точно ничего не выйдет. Наверняка он до сих пор периодически встречается с Катариной Ариго (и всем плевать, что она до сих пор замужем). А Леоне не очень-то и хочется быть на её месте: ещё больше злословия за спиной и никакой тайны частной жизни. Она хочет закончить университет и, возможно, защитить кандидатскую. А вообще её самая большая мечта — работать переводчицей в Лиге Золотых земель — в её штаб-квартире в Агарисе. И, конечно, она всё ещё хочет быть женой Ли. Лет через десять или даже восемь она, возможно, согласится на детей и поедет за ним в командировку в качестве супруги дипломата. Но, может быть, только на время декретного отпуска, а потом опять вернётся к работе… Впрочем, до этого времени ещё нужно дожить. Но всё так и будет, непременно! Желание заняться сексом с Рокэ Алвой совершенно точно не вписывается в её планы. Леона ему не поддастся! — Не волнуйтесь, dorita Leona, Рамон кого хотите из-под земли достанет. — Если он ещё раз назовёт её dorita Leona своим невозможно соблазняющим голосом, она кончит (ся) прямо здесь. Рокэ Алва вновь переходит на талиг и смотрит на неё со скучающим видом и даже с отсутствующим выражением лица. — Вам душно? У вас тепловой удар? ¡Hijo de grandísima puta! Конечно же, он где-то не здесь. Ему абсолютно плевать на то, что сейчас происходит в данной конкретной точке пространства. Внезапно она чувствует себя так, как если бы на неё вылили целое ведро ледяной воды. Осознание собственное глупости неприятно холодит разгорячённую возбуждением кожу — будто ко всей поверхности тела липнет тяжёлая намокшая одежда. Она почти физически ощущает, как начинает замерзать, но грудь — она бросает быстрый взгляд на себя — и наверняка щёки ещё не скоро потеряют пунцовый окрас. Дура, дура, какая же она дура, навоображала себе невесть что, от одного его взгляда и близости (сколько там между сидениями, меньше метра? это же непозволительно близко!) совсем с катушек слетела! Рокэ Алва явно не чувствует к ней ничего, и, если бы она полезла к нему, он бы её точно с отвращением оттолкнул. Он спрашивает о её самочувствии из банальной вежливости — наверняка хорошо слушал лекции по дипломатическому протоколу и этикету в отличие от самой Леоны. А помощь предложил… Было бы действительно наивно считать, что он решил постараться ради неё, как она подумала поначалу. Она, конечно, хорошо понимает кэналли, но не может утверждать, что Рокэ Алва не отменит свой приказ, как только отправит Леону с глаз долой. Но тогда зачем разыгрывать перед ней (перед эром Гектором?) этот спектакль? Разве он не понимает? Такие кражи редко раскрывают, даже если он действительно кому-то там позвонил с намерением начать поиски мотоцикла, это Леону не спасёт, её деньги наверняка уже прикарманили, а мобильник продали, всё остальное же могли просто выкинуть. Ну и Леворукий с ними. Будет ей урок. Ох если бы её сейчас видел профессор Кальдмеер… Резко бы перестал мечтать о дочери, похожей на Леону. Рокэ Алву она точно не интересует ни в каком качестве. Просьбу брата президентки он вряд ли удовлетворит. Не позовут же в самом деле на приём к соберано какую-то девицу с улицы — положа руку на сердце, сейчас это выражение описывает Леону как нельзя лучше. Её поехавшая от недотраха крыша забыла только об одном: спросить Рокэ Алву, хотел бы он предаться страсти с ней, Леоной Манрик, некогда задавшей ему вопрос в высшей степени политически некорректный? Что-то ей подсказывает, что ответом был бы удар по лицу, так себе способ сказать девушке «нет», но в этом случае было бы именно так. — Ну, у вас в Кэналлоа действительно очень жарко. Но ещё не настолько, чтобы у меня был тепловой удар. — Леона неосознанно втягивает голову в плечи — ведро ледяной воды, пусть даже метафорическое, и вернувшийся к ней страх, испытываемый ею к этому мужчине, всё сильнее отрезвляют, сбивая градус её желания потрахаться — до примерно нуля по Кельвину — так, чтоб наверняка «больше никогда». — Да и, знаете, не каждый день выпадает шанс так близко пообщаться с прези…соберано Кэналлоа. Я перенервничала очень, со мной такое бывает, это как на экзаменах… Договорить ей не дают. — Два месяца назад вы были несколько более спокойны. Всё потому, что нас разделяло несколько рядов кресел конференца? — Он насмешливо выгибает правую бровь. — Do-ri-ta Le-o-na Mán-rik. — Зловеще тянет её имя и фамилию по слогам. — Не рановато ли вам быть переводчицей эра Гектора? Кто вас вообще к нему допустил? Я думал, вас после моего визита отчислят и объявят persona non grata во всех Золотых землях. Впрочем, знаете, всё равно можете приходить на приём. Я сообщу в протокольную службу, для вас выделят место. Невероятно! Запомнил! Он меня запомнил! И явно хочет отомстить. Видно же, что ему нравится надо мной издеваться! Может, он понял и что я очень сильно возбудилась, оказавшись так близко от него? По нему же ни кошки не прочтёшь! Морда практически кирпичом, все эмоции маскирует — наверняка с детства вбивали, что нельзя, нельзя никому показывать свои истинные чувства! Лицемерие — вот религия сильных мира сего! Искренность — роскошь бедняков и…рыжей дуры Леоны Манрик! Надо срочно валить с этой планеты! Не ответив ничего, Леона пулей вылетает из джипа и пытается убежать как можно дальше. На сидении остаётся пляжная сумка с фламинговым полотенцем и мокрым фиолетово-голубым купальником. Блокнот с ценными номерами телефонов остаётся в руках объекта её низменных желаний.