Демон внутри меня

— Лишь Джек знал о твоей потере, не так ли? — спросил я, когда Брент окончил свое душераздирающее повествование. — Да. Он знал, и он понял, как остановиться и принять то, что я могу быть правым в некоторых случаях. Это очень благородно с его стороны. — И Джек… никогда не нравился тебе как парень? — Что ты, нет, конечно. Джек любит девушек, для большинства людей он «приемлемый» и соответственно — любимчик пожилых людей. Мы синхронно усмехнулись и Брент подал знак, что больше не желает говорить о себе. — Тогда я скажу тебе о том, что понимаю тебя. Я знаю, каково это — терять родного человека. В восемь лет я пережил потерю своей бабушки; по словам родителей она умерла от инфаркта, и после ее смерти мы тут же переехали в Лос-Анджелес. — Сочувствую. — Да. После этого я будто потерял часть себя. А затем случилась еще одна вещь — я упал с лестницы и получил сотрясение мозга, но довольно быстро восстановился. Иногда мне кажется, что я не помню некоторые моменты из своей жизни. — Каждый получил от нее неприятный подарок… Но посмотри на себя сейчас! Если бы ты знал, что все сложится именно так, захотел ли ты менять события давно ушедших дней? Я улыбнулся от ощущения теплоты внутри, когда ловил дружелюбный взгляд Брента в школе, в гараже или библиотеке; на этой крыше… — Никак нет. — Именно. Пошел дождь. Усиливаясь с каждой минутой, он заставил меня и Брента спуститься с крыши, чтобы весело смеяться и ликовать, ощущая взрывной вкус свободы. Мы обнялись на прощанье и разбежались по домам. Прежде мне не приходилось обнимать его, поэтому я расценивал это как сближение. И был прав — Брент показался мне совершенно другим человеком после того, как я лучше узнал его прошлое. Но от этого он становился не менее прелестным и многогранным. Вдохновение от беседы на крыше захлестнуло меня до ушей; я мигом полез в блокнот, как только пришел домой и, невзирая на то, что промок, стал сочинять и писать различные тексты — все, что лезло в голову. За окном гремел гром; молния ядовито-фиалкового цвета изредка появлялась на горизонте, пока я начинал с малого, чтобы после заметить, как у меня получилась неплохая поэма. Так я нашел себя и стал самым счастливым подростком на земле. Перед сном мне предстояло поменять одежду, но я не ожидал заметить, что пунцовая кофта Брента все еще оставалась на мне. Я вдохнул аромат ландышевого кондиционера, смешанного с недавним дождем и улыбнулся. С того момента, как в меня вселилась неугомонная кицунэ я стал думать, что прекрасные дни больше никогда не наступят, но как же ошибался…       Утром солнце проникло сквозь окно теплыми ласковыми лучами и, просыпаясь, я сообразил, что забыл про занавески. Все это время я укрывался кофтой Брента вместо одеяла и заметив ее, тут же стал тихо смеяться, думая о том, какой я дурачок. Но все-таки слегка погладил мягкую ткань и вспомнил вчерашний вечер, чувствуя очаровательные прикосновения влюбленности. Тогда до меня дошло, что стоит сказать родителям, так как я ощутил себя достаточно готовым и, поднявшись с кровати, увидел в комнате полный хаос из листков бумаги и шерсти. Кажется, на некоторое время я успел побывать лисой, но не смог покинуть комнату и крутился вокруг написанных поэм, вероятно, обнюхивая их. Но если демон ничего не натворил, это вовсе не значило то, что он подобрел. Я побрел на кухню, положив кофту Брента на край кровати, и увидел маму с папой, болтающих за столом. — Ты проснулся! — воскликнула мама. — У тебя в комнате такой бардак, и я не удивлюсь, если ты скажешь, что снова не выспался или не хочешь есть. — Нет, я хочу есть, как голодный лис. — Тогда садись и расскажи нам о том, куда вчера убежал. — Вообще я… был с другом, на крыше. — И что вы там делали? — Разговаривали. Мама кинула на меня многозначительную улыбку и продолжила слушать. — Вижу, вам было о чем поговорить, тебя не было достаточно долго, — с задором заметил отец. — Да, это правда, — хихикнул я, чуточку растерявшись. Однако предстояло собраться и быть честным. — А вообще… мне нужно вам кое-что сказать. Родители молча прислушались и неторопливо ждали, пока я, наконец, смогу. — Мама, папа, мне нравятся парни. В этот момент мое тело напряглось, подступил ощутимый страх, но после того, как я сказал, стало как-то легче и свободней. Реальность перестала казаться такой чужой и угрожающей. Родители все прекрасно услышали, но не стали кричать или сильно удивляться. Вместо этого они ухмыльнулись, посмотрев друг на друга, и не приняли эту новость за новость. — Гарри, мы уже давно знаем это, — произнес отец, возвращаясь к своей трапезе. — Что? — не мог поверить я. — Как давно? — Думаешь, мы не наблюдали за тобой в детстве? Это же очевидно, глупыш. Я почувствовал себя ограбленным, но в то же время мне стало так смешно от всего этого, что я впервые за несколько лет стал так безудержно хохотать сквозь слезы благодарности за такое понимающее отношение. Да и к тому же было бы глупо полагать, что родители против меня, когда я всерьез дружил с лесбиянкой, и они это знали. Иногда люди не замечают собственной комичности и всю жизнь проводят в беспокойстве и догадках в стиле «что, если?». Я перестал быть таким в то утро, и это на самом деле значительно облегчило мое пребывание здесь.       Наступила самая тихая неделя. Как обычно я ходил в школу, учился там, болтал с друзьями, по вечерам делал домашку и отвлекался от нее, а по ночам видел кошмары, к которым привык. Возможно, я выбегал из дома в обличье лисы, чтобы скакать по лужам или поджигать их одним из хвостов, имеющихся в арсенале, но так как я этого не помнил, это не мешало мне жить. Единственное, что оставалось неприятным — голос кицунэ в моей голове, который шептал мне разные вещи, и все они были очень плохими, а иногда и совсем звучали на японском языке, который я никогда не учил и не знал. Но не сойти с ума мне помогало писательство, что снова и снова вдыхало в меня жизнь и новые идеи. А затем Молли внезапно позвала всех на пикник. Это был выходной, который Джонсон вдруг захотела провести с друзьями. — Чего такие кислые? — возмутилась она, когда все собрались около ее машины. — Рутина съела? Понимаю. Перси, а ну поделись с ними радугой. Хороший мальчик подбежал к каждому из нас и сложил лапы на мои колени, виляя хвостом. Около себя я увидел Кортни, которая подошла к хорошему мальчику (не ко мне), чтобы почесать его животик. Видимо, Перси и Кортни уже встречались, и Молли неоднократно приглашала девушку в гости. Джек грузил в багажник свою гитару, а Брент стоял рядом и смотрел в мою сторону. Я приветственно улыбнулся ему, а в ответ он мимолетно сфотографировал меня. Мы сели в машину, и я оказался на заднем сиденье, услышав от Молли «прости, но моя девушка сейчас впереди. Когда поедем назад ты займешь ее место». И всю дорогу я находился по середине, между Брентом и Джеком, чувствуя себя немного неловко. Кортни с Молли распевали песни, к ним подключался Джек, а мы с Брентом, видимо, просто не умели извлекать ровные ноты из своих уст и просто наблюдали. Мне казалось, что в отношениях Молли и Кортни царит идиллия, и я действительно радовался за них. В то же время стал замечать, как Брент стал относиться ко мне теплее, и я желал провести с ним время еще хотя бы раз, но так как он сидел буквально рядом со мной, я просто молчал и наслаждался выходным. Перси сидел в салоне автомобиля, и не мог дождаться того, чтобы оказаться рядом с лесом и дать своей неудержимой радости выплеснуться наружу.       Когда мы приехали, было четыре часа дня, и знойная жара спала до терпимого пребывания среди различных деревьев и насекомых. Мы стали собирать ветки и сухую траву к вечеру, а затем, когда солнце уже собиралось уходить, разожгли костер и достали еду, параллельно болтая о разных вещах. Дневное светило скрылось; мы уже сидели около трепещущего пламени и слушали, как Джек берет разные аккорды. Молли стала скармливать хорошему мальчику сосиски, а я заметил, как Брент задумчиво глядит в пустоту, однако не стал его тревожить, подумав, что он размышляет о чем-то наверняка очень важном. Кортни черкала в своем блокноте угольным карандашом, возможно, рисуя, и почему-то мне тут же припомнилась Сильвия, хоть я и никогда ее не видел. Художница. Похоже, Молли нравился определенный тип девушек, и вскоре я это понял. Наконец, Джек закончил разогревать свои пальцы и стал наигрывать тихую, медленную мелодию, что превосходно смешивалась с треском костра. Я завороженно уставился на огонь, на эти голодные языки пламени; среди буйного потока что-то незримое и демоническое металось внутри, в самом центре, словно неукротимая лиса, загнанная в клетку. Я видел, как эта огненная лиса выходит из нее, за пределы костра, а потом услышал внезапный лай — Перси, что все это время рычал на меня, пока я впадал в астрал, вдруг подскочил и приготовился нападать, настроившись явно недружелюбно, даже злобно. Я ощутил, как мои мягкие хвосты обхватывают его лапы, а сам я становлюсь крошечным, как тогда на холме, когда находился рядом с Молли. Что было дальше я, конечно же, не помню. Как все-таки плохо это — забывать.       Очнулся я на следующий день в гараже Джека, пока не осознав, что натворил. Льюис сидел около Молли в подавленном состоянии, а Брент в этот момент находился прямо перед моим лицом, проверяя, в сознании ли я. Как только мои глаза открылись, то увидели откровенное беспокойство и мельтешение сбоку. Моя полуулыбка отпустила Брента от чувства тревоги и недосказанности и, убедившись, что со мной все в порядке, он отошел и сел в кресло-мешок. Ранее замеченным мною мельтешением оказался Перси. Он безрадостно сидел на полу с перевязанной лапой, что почти убило меня изнутри. — Это я? — спросил мой неузнаваемый голос и Молли молча кивнула. Приблизившись к белоснежному Перси, я осторожно погладил его мягкую шерсть. — Прости, пожалуйста. Хороший мальчик. Перси начал скулить, но вскоре перевалился на спину, давая почесать животик. Это означало доверие. Потом я встал посреди гаража и оглядел опечаленные лица ребят. — Что я еще наделал? Джек жалобно взглянул на меня и, вертя головой в разные стороны, снова опустил свой взгляд в пол. — Ты… превратился в лису, опять. И помимо того, что сломал Перси лапу, еще и поджег гитару Джека своим хвостом, — объяснила Молли. — И Кортни все это видела, она в невообразимом шоке. — Черт, мне так жаль! — схватился я за голову и не знал, куда деться. Но, подумав еще раз, я повторно понял, что могу сделать много плохого из-за своей одержимости духом кицунэ. — Что было после того, как я поджег гитару? (Прости, Джек). — Ты стал убегать, — подключился Брент. — Мы еле тебя догнали и с таким же трудом нам удалось тебя поймать, чтобы продержать до сегодняшнего дня. — В этот раз ты был в лисьем обличье намного дольше, Гарри, — с прискорбием произнес Льюис. — Я прощаю тебе гитару, что уж там, просто научись контролировать себя или найди способ избавиться от духа, чего бы это не стоило. Джек подал мне мысль, но я не знал, осуществима ли она. Руки будто опустились. Я сказал «нет, нет, нет, нет, нет» и приземлился на пол. — Пожалуйста, не грузите себя, если вам со мной сложно. Так будет лучше для всех. — Нет, не будет, — возразил Мэтт. — Мы твои чертовы друзья, Хилл, и мы не бросим тебя, сколько бы ужасного ты ни натворил. Все дружно, пусть и уныло, закивали, и моя душа наполнилась светом, благодарностью и внутренним стремлением измениться. Мне дали шанс, который я не должен был упустить. Оставался последний выходной и каждый из нас хотел провести его в мире и тишине. А на следующий день я решил пройтись до школы пешком, позволив Молли ехать одной и не думать о плохом, дабы не быть в постоянном напряжении от мысли, что сейчас что-то может случиться. По дороге я размышлял о минувших днях и прослеживал чувства, что возникали во мне. Например, когда я снова вспоминал лицо Брента, находящееся так близко, как тогда в гараже, меня накрывало ощущение необъяснимой тяги и привязанности. Поэтому ко мне пришло решение заявить Бренту о своих чувствах сегодня же, ведь момент имеет свойство ускользать.       На первом уроке я почти не вслушивался в то, что говорил учитель и взволнованно ждал звонка. Когда он случился, то я сорвался с места и, как по мне, побежал в темную комнату. Хотя на самом деле я нервно шел — вот, что я делал. Колени стали ватными, а ноги такими же ненадежными, как вермишель. Собравшись с духом, я дернул ручку, которая вела в темную комнату, но та не поддалась. Брента там не было, однако он все еще мог прийти, и я стал ждать его около двери. Увидев в коридоре знакомые очертания, я затрепетал, но это был не он. Тогда я просто пошел в следующий кабинет и, сокрушенный, поник на парту, говоря себе о том, какой же я трус. Но слова Молли эхом отдавались в моей черепной коробке и взывали не сдаваться. После второго урока я с твердым намерением (и ужасом) надвигался в комнату. На этот раз дверь была открыта, и как только я вошел, то тут же запер ее, не давая свету проникнуть внутрь. Оказавшись там я увидел Брента и красный свет повсюду. Странно, что Брент называл эту комнату темной, ведь она сплошь багряная, словно кровь. Когда я вошел, Брент еще не успел взять фотографию, чтобы ее проявить, поэтому я подобрал на редкость удачную секунду. Сейчас Мэтт стоял около проявочного лотка и не обращал на меня внимания, возясь с химикатами. Над ним проходили тонкие нити, усыпанные прищепками и прикрепленными к ним фотографиями. Я приближался к нему очень медленно, разглядывая каждую фотографию, хотя на деле просто боялся спешить; боялся стать отвергнутым. Брент спокойно работал, но я знал, что он слышит каждый мой шаг, ведь в этой комнате так тихо и, несмотря на тревожный красный оттенок, безопасно. Почти безопасно.       Подойдя к Бренту я заметил одну фотографию возле него. Это был тот самый снимок, который он сделал на крыше. На этом снимке я сидел в своей любимой рубашке и глядел в небо; было приятно видеть его здесь. — Я тебе не мешаю? — поинтересовался я, становясь около Брента. Он посмотрел на меня; его глаза казались еще загадочней при этом красном свете. Хихикнув, он покачал головой и продолжил проявлять следующую фотографию. — Пришел поболтать? — спросил он, полностью поглощенный делом. — Да, — смущенно заявил я. — Хорошо. Я смогу уделить тебе время, только подожди несколько секунд. Брент разобрался с последней фотографией и подошел к раковине, медленно моя руки. Затем он вытер их полотенцем и подобрался ближе ко мне, облокотившись об стол, который стоял напротив моей фигуры. Расстояние между нами стало меньше, чем до того как Брент подходил к раковине, и я не знал, как это понимать, но все же не отказывался от своего намерения рассказать ему обо всем, что меня наполняло в данный момент.