Оплата почасовая

      Суббота действительно прошла очень хорошо — даже прекрасно: Нагито, окружённый тремя милыми и заботливыми девушками, сидел в парке. Прямо там, у пруда. Миу частенько язвила, безбожно матерясь, а Каэдэ, напротив, говорила о классической музыке, что была так ею любима.       Что тут сказать: противоположности всегда притягивались, подобно магнитам.       Даже Нанами не просто слушала, словно личный психолог, а участвовала в диалоге, теперь куда меньше походя на робота. Основной темой, которую затрагивала розоволосая были игры: аркады, шутеры и миллионы других жанров — не говорила она лишь, кажется, о симуляторах свиданий. Геймер как-то упоминала, что была действительно плоха во всех этих романтических дебрях из-за своих неразвитых социальных навыков.       Вероятно, полное прохождение какой-нибудь любовной игры вполне могло вознести её на новый уровень, ведь именно преодоление собственных страхов говорило о сломе личностных барьеров, что так упорно не давали расти.       Именно друзья давали Нанами все необходимые знания для духовного развития, буквально являясь её двигателем. Её панацеей.       Ребята, однако, сидели в парке недолго: холод щипал всех за щёки, связывая кисти верёвками, что состояли из летавших в воздухе молекул воды, поэтому всего через двадцать или тридцать минут вся компания решила найти тёплое местечко.       И она его, конечно же, нашла.       Когда три девушки и парень шагали по стройным улочкам с забетонированными тротуарами, весело постукивая каблучками и шлёпая подошвами, взгляд Каэдэ зацепился за рукописную вывеску, что выглядела по-домашнему уютно.       «Небесная пряность» — красивые буквы формировали красивые слова, складываясь в гормоничное название. Ничего лишнего — всего лишь небесная пряность.       Табличка казалась настоящим произведением искусства, одним своим существованием подтверждая теорию о том, что понятия красоты и простоты были близки друг для друга, словно сёстры-близнецы.       Интерьер самой кофейни был не менее лаконичным: деревянные панели, объятые ярко-зелёными вьюнами делали заведение более свежим, а доски цвета еловых иголочек с меловыми надписями на них прибавляли комнате комфортно-современной атмосферы.       Девушки заказали себе всевозможные сласти, вроде пироженок и небольших кексиков, а Чиаки даже убедила Нагито купить несладкий молочный хлеб и кофе с кедровыми орешками. Юноша недолго сопротивлялся по причине отсутствия голода, но, не пожелав разочаровывать подругу, поменял своё решение, согласившись на предложенный перекус.       Комаэду, конечно, подташнивало от слишком больших — особенно после длительного недоедания — объёмов пищи, но в целом было не так уж и плохо, даже весьма вкусно.       Парень даже умудрился съесть всё до последней крошки, хоть это и показалось ему настоящим подвигом. Следовало, однако, признать, что такие жертвы стоили счастливой улыбки его подруги, которая, видимо, реально переживала за своего одногруппника.       Жизнь, увы, всегда была весьма амбивалентна: она сочетала в себе миллионы чёрных и белых полос, соединявшихся в полярный спиральки, каждая из которых отражала другую.       Двуличность жизни всегда подразумевала её спонтанность. Судьба испокон веков была дамой нестабильной, почти безумной: перемены настроения казались до жути ненормальными, ведь улыбка её сменялась страшным гневом, медленно переходившим во вселенскую печаль.       Как маятники колебались и заложники девушки-фортуны, привязанные к ней самими небесами.       Комаэда по не очень-то и счастливому стечению обстоятельств оказался одним из этих самых заложников, связанный по рукам и ногам и двигающийся, прямо как шарик ньютоновской колыбели.       Чёрные и белые полосы были друг другом, не способные перетекать в полутона. Не только жизнь, к сожалению, являлась одним сплошным противоречием, но и всё, что на ней завязывалось. Чувства, например.       Именно поэтому в десять утра воскресенья Нагито был на ногах, а в одиннадцать ужё шёл по холодным послепраздничным улочкам — буквально вся страна совсем недавно, восемь дней назад, отметила наступление Нового Года. Беловолосый, кстати, в период с двадцать восьмого декабря по третье января чувствовал себя крайне опустошённым, ведь встречать две тысячи двадцать второй год ему пришлось в гордом одиночестве.       Родителям и дела не было до своего единственного ребёнка, чьё состояние оставляло желать лучшего, мягко говоря.       Они оба праздновали в своих собственных компаниях, оставив сына на произвол судьбы, любимчиком которой Комаэда явно не был. Честно говоря, первые восемь лет жизни мальчика казались ему чуть более радостными: да, Мария и Атсуши пренебрегали им, но какие-то значимые даты хоть на время сплочали их семью. Родители всегда праздновали дни рождения и Новый Год, а дедушка Нагито даже приезжал на Рождество, заставляя свою дочь и её мужа, которые, на минуточку, являлись синтаистами, а так же своего внука-агностика отмечать православный праздник.       Это им, конечно, не нравилось, но мужчина пользовался своим изначальным авторитетом, удерживая всю семью в ежовых рукавицах.       А потом он умер. Вот так вот — нежданно-негаданно, в возрасте шестидесяти пяти лет. У мужчины, который выглядел здоровее всей чаты Комаэда, случился инсульт, отправивший его сначала в больницу, а затем — в морг.       Террор закончился, но, увы, только фактически: абстрактно семью всё так же окружало фантомное влияние отца Марии, которое заставляло Атсуши работать в поте лица, стараясь убедить непонятно кого в своей собственной нужности.       Мать Нагито же, несмотря на бунтарское и вызывающее поведение, была буквально зависима от своего родителя. Отсюда, впрочем, и пошло её непослушание.       Слишком гордая, чтобы позволять собой командовать, и слишком плоская — в плане личности, — чтобы жить самостоятельно, — вот такой девушкой была Мария. Она так хотела свободы, что случайно перешла все границы.       В общем, судьба у всей семьи Комаэда представлялась более, чем печальной. Не было ни в ком из них меры — каждого шатало из стороны в сторону, как во время шторма длиной в жизнь.       Наверное, всех родственников Нагито, как и его самого, можно было описать тем самым словом, которым так хорошо описывалась жизнь, — амбивалентный, то есть сочетающий в себе лишь чёрное и белое, лишь добро и зло. Абсолютно никаких полутонов.       Хотелось плакать, но слёзы смешивались со смехом, потому что их поведение — сплошное противоречие. Кого «их»? Совсем никого и абсолютно всех, ведь они могли описываться лишь противоположными словами.       На улице было холодно, а потому бледная кожа становилась ещё бледнее, сливаясь с фоном многочисленных вывесок. Кто-то проходил рядом, заинтересованный лишь в своих собственных делах, а кто-то и вовсе не покидал своего дома, страшась заболеть. Люди забивались в тех тесных комнатушках, что больше напоминали увеличенные в объёмах коробки. Студента всегда порадовало то, что его семья владела настоящим особняком, пусть тот и не находился в самом сердце Токио. Дом стоял на отшибе столицы, но это целиком компенсировалось размерами жилища.       Интересно, а сколько семья Нагито вообще платила за такое здание? Сам парень не знал, так как финансами семьи всегда занимался его отец, которого вмешательство сына больше раздражало, чем радовало.       Одиннадцать утра и белоснежное свечение прекрасного солнца — звезды, что была как жизнью этой вселенной, так и её смертью. Бледный бетон соприкасался со смольными подошвами ботинок, воспроизводя звонкий цокот.       Сердце билось от тревоги, а рот сбивчиво испускал нежно-серый пар. Это в какой-то степени успокаивало, даря мнимый ритм.       Нагито шёл вдоль пёстрых улиц, пока холод щипал его лицо своими невидимыми ручками. Утро началось не с кофе, а со стандартного рингтона.       Звонил человек, который уже стал неотъемлемой частью жизни Комаэды. Имя его, наверное, и называть не стоило. Этот незагадочный знакомец хотел, чтобы юноша пришёл в то место, где он уже был. У парня, вероятно, выбор был, но его не было.       Всё просто: беловолосого не принуждали — просто предлагали, но он не мог найти слов для отказа: слишком дорог ему был тот самый человек, который стал его солнцем — жизнью и одновременно смертью.       Такими странными были эти противоположные чувства, что время от времени из-за них хотелось кричать. Он так ненавидел противоречия, которые жили внутри, что прямо-таки любил их. Чёртова... Чёртова амбивалентность!       Минута или час — примерно столько шёл студент.       Чёрно-белый дизайн и никакого градиента, роскошная простота и звуки беспрерывного веселья — Джунко и её казино.       Глаза Комаэды в удивлении распахнулись, когда он увидел беловолосую девушку, которая, кажется, отдыхала у входа. Заметив Нагито, она поражённо вылупилась на него, сжав руки в кулаки, а затем, отойдя от своего шока, юркнула в помещение.       Юноша остался на улице, а его зрачки будто бы превратились в вопросительные знаки.       «С-Сакура?..» — кажется, именно так звали ту студентку — одногруппницу Наэги и Эношимы. Просто... Почему она была здесь? А почему зашла в здание?       Комаэда сильно зажмурился и простоял так с три секунды, а затем открыл глаза — картинка, впрочем, совсем не поменялась. Огами уже абсолютно точно не стояла на том месте, где модель изначально её заметил. Может, это было очередным видением?       Недолго потоптавшись, беловолосый сделал несколько несмелых шагов в сторону двери. В ушах звенело, а руки потряхивало — тревога от неожиданной и, если честно, не слишком-то и приятной встречи оплетала лёгкие, сковывая их своими лозниковыми объятиями. Сакуры точно не было — это всё его кошмарные галлюцинациями.       Вход открылся, а девушка, которую он принял за наваждение, стояла у самой двери.       И снова удивлённые взгляды, и снова сжатые кулаки с вонзёнными в кожу ногтями.       Они посмотрели друг на друга: в их глазах человек виднелось явное недопонимание. Первой взяла себя в руки именно Огами, тяжело вздохнув и тем самым будто бы смирившись с ситуацией. Она опустила свои белёсые сферы в пол, грустно улыбнувшись.       Юноша хотел начать диалог, но, увы, не успел.       — Нагито, — ну да, конечно, как же иначе? — наконец-то ты пришёл.       — Джунко, — в той же манере поздоровался парень.       Сакура посмотрела сначала на Комаэду, а затем и на свою одногруппницу, как бы попытавшись осмыслить то, что юноша не просто пришёл в казино, а пришёл именно к Эношиме. Было почти физически заметно, как в её голове крутились шестерёнки, сопровождая металлическим стуком мыслительные процессы.       — Вы знакомы? — вдруг спросила Огами, нервно нахмурившись и сжав кончики своих волос.       Голубоглазая, что до этого момента выглядела очень серьёзной, быстро поменяла выражение лица: глаза её стали хитрыми, как у самой настоящей лисицы, а ранее вытянутые в прямую линию губы растянулись в выскомерной ухмылке.       Блондинка подошла к своей одногруппнице и притянула её за ярко-красный галстук — эта деталь была единственной сохранившейся частью её повседневной одежды: теперь мощное тело было облачено в строгий чёрный костюм, — сделав так, чтобы ухо Сакуры оказалось прямо напротив её рта. Борец бы с легкостью могла оттолкнуть от себя Эношиму, но делать это почему-то не спешила.       — Сторожевые псы должны знать своё место, — ядовитая, словно гадюка. Тон скользкий и отвратительный. — Больше не смей говорить со мной, — Нагито почти слышал, как она шипела. Точно змея: таких только в Библию — подстрекать невинных к грехопадению.       Комаэда ожидал отпора, ответного оскорбления, да чего угодно по сути... Чего угодно, кроме вот этого:       — Простите Эношима-сан. Больше не повторится.       «Что?..» — единственное слово, крутившееся в голове юноши. Не возразила и не попросила быть повежливее — просто смирилась. Да, он не слишком хорошо знал семьдесят восьмой класс, но такое поведение сильно противоречило представлениям об известной Нагито Сакуре.       Та бы ни за что не сдалась от простой нападки такой двуличной стервы, как Джунко. Так какого же чёрта?..       Поразмыслить студенту не дали, утянув его к одному из диванов, стоявших вне игорной зоны, — там было меньше ушей.       На путь к нужному месту Комаэду, собственно, и настигло второе за день потрясение. И у потрясения этого были синие волосы и потерянный вид, что особенно хорошо определялся по бездонным очам, в которых не было ни капли света.       Это что, очередной психоделический сон? Лучше уж так.       Перед моделью стояла хорошо известная ему девушка — пятый человек из семдесят восьмого класса, с которым юноша познакомился. Имя её было простым и мелодичным — Саяка Майзоно.       И эта встреча определённо казалась гораздо более сюрреалистичным видением, чем, например, цвётший зимой сад из ночного кошмара, потому что... Что она могла тут делать? Может, то же, что и Сакура? Хорошо, а что тогда делала Сакура? Столько вопросов и ни одного ответа.       Только вынырнув из своих мыслей, парень заметил мужчину лет двадцати пяти—тридцати, который стоял рядом с Майзоно, придерживая её за тонкую талию. Сейчас девушка очень сильно напоминала азиатскую шарнирную куклу со всей своей нелепой идеальностью. Только равномерные движения грудной клетки выдавали, что перед вами стояла не ростовая игрушка, а живой человек. Это было красиво. Слишком.       Девушка из-под чёлки взглянула на Нагито, а затем дёрнулась, будто от ожога, и стала глазами бегать по всему помещению, нервно улыбаясь. Выглядела она как предобморочная со всей своей нездоровой бледностью и чертовски странным поведением. Хотя ладно: вероятно, не таким уж и странным — скорее всего, дёрганность была следствием неожиданности.       Просто... Если бы Комаэду заперли на острове вместе с его одногруппниками и сказали, что это игра на выживание, то он удивился бы меньше. Хоть вероятность такого похищения и была близка к нулю, вот честное слово, он удивился бы гораздо и гораздо меньше.       Что тут творилось-то вообще? Было больше похоже на бред, а не на реальность.       Момент встречи Нагито и Саяки длился секунды две от силы, но, вероятно, и для него, и для неё прошли миллионы лет — таким кошмарно долгим было это столкновение взглядов, что заставил юношу притормозить.       — Призрака увидел? — с издёвкой поинтересовалась Эношима, прекрасно поняв, что побудило младшекурсника практически застыть на месте.       — Н-нет, — неуверенно ответил он, проводив Майзоно взглядом. Судя по реакции Джунко, она тоже видела девушку. Следовательно, глюком это точно не было.       Блондинка села на один из диванов, аккуратно подостлав юбку под ягодицы, и посмотрела на своего друга, как бы предложив ему занять место напротив.       — Снова планируешь поторговать моим телом? — студенту страсть как хотелось узнать, что в казино делали две одногруппницы Эношимы, но собственная судьба всё же волновала парня сильнее.       — Нет, — мимолётная перемена в её тоне, что была слышна во время разговора с Огами, кажется, абсолютно исчезла. Осталась лишь серьёзность — нет, не то холодное, почти ледяное, бездушие, а самая обычная строгость.       — Кхм, — юноша прокашлялся, поняв, что подобный тон не сулили ничего хорошего, — что-то произошло? — наконец спросил модель, присев на диван.       — Да, но начнём не с этого, — резко ответила блондинка, повернувшись к стене, за которой, вероятно, находилась улица: Комаэда не мог быть уверен, ведь окон в здании не было — это стандартная схема казино, суть которой заключалась в том, чтобы не дать потенциальному денежному мешку понять, сколько он находился в заведении. Многие просто-напросто теряли ход времени, проигрывая целые состояния.       — А с чего? — нахмурившись спросил беловолосый, уже как-то и позабыв о своих знакомых: тревога заставляла думать лишь о собственной судьбе.       — У меня хорошие новости, — медленно, но, кажется, искренне — это было огромной редкостью — улыбнулась девушка, а после замолчала, всё так же тупо смотря в стену.       — К-какие? — спустя десять секунд ожидания задал вопрос модель. Мысли лозами обвивали его тело, заставляя думать лишь о худшем — то, что было хорошим для Джунко, могло быть очень плохим для Нагито.       Так и не ответив, Эношима достала свой телефон и, немного покопавшись в нём, положила гаджет перед Комаэдой.       На экране были те самые фотографии, которыми блондинка угрожала парню, находившиеся в папке «недавно удалённое».       — Что это? — опасливо спросил юноша взглянув сначала на собственное тело, застывшее в моменте, а затем и на подругу.       — Ты это и без меня знаешь, — коротко, лаконично и ясно, но оттого ещё более страшно.       — Зачем ты дала мне их? — поинтересовался беловолосый, пытаясь обнаружить подвох.       — Одна кнопка и они исчезнут, — что?..       — Ты хочешь, чтобы я удалил их?.. — он не мог поверить... Просто, чёрт возьми, не мог.       — Твой выбор, — она не сказала «да» или «нет», позволив юноше принять самостоятельное решение, а он просто замер. Да, ему хотелось, чтобы фотографии исчезли, но... А хотелось ли вообще? То есть... Чёрт. Да, конечно же, хотелось, просто это было очень неожиданно. Да, проблема именно в этом.       Стиснув зубы, беловолосый поднял руку над экраном, выставив указательный палец. Надо было просто нажать, и дело с концом... Нажать и всё. Просто нажать.       Зажмурившись, юноша мазнул по устройству — к счастью, попал. Телефон, однако, попросил подтвердить удаление, и, ох, какой же ужасной была эта функция.       «Уверены, что хотите...?» — нет, отстань. Он не был уверен абсолютно ни в чём, а этот ужасный гаджет заставил его подумать дважды, тем самым сильнее пошатнув решимость.       Глубоко вдохнув, парень всё-таки нажал во второй раз, теперь точно удалив файлы.       — Ну что, теперь скажешь, что я идиот, и у тебя ещё миллиарды этих копий? — спросил студент, обречённо усмехнувшись. Да, конечно же это была всего лишь злая шутка — чередной способ снизу доверху заполнить слабое сердце вязким отчаянием.       — Нет, не скажу, — сказала девушка, достав что-то из небольшой сумки. Комаэда от удивления аж смог сфокусироваться на руках Эношимы. Там были снимки, которые она предъявляла ему в тот день, когда Нагито впервые явился в казино. — Вот, это всё, что осталось, — закончила она, продемонстрировав фотографии.       Джунко убедилась, что Нагито рассмотрел картинки, а затем большими пальцами схватилась за их центр и потянула одну часть на себя, а другую — от себя. Бумага ожидаемо треснула, заставив каждый листик разделиться на две части, — теперь в руках девушки было десять фрагментов, их она превратила в двадцать, бросив каждый из клочков на стол.       — Сделай с ними всё, что хочешь: сожги, утопи, съешь, разложи на молекулы или, напротив, поставь в рамочку. Это уже не моё дело, — монотонно проговорила блондинка, скрестив руки на груди. — Иными словами, ты абсолютно свободен.       — Почему? — и Комаэда сам не знал, к чему относился его вопрос. Да и ожидал он ответа вроде «потому» — что-то такое было как раз в стиле его подруги.       — Мне жаль, — на выдохе сказала она. — Я не хотела вредить тебе. Просто... — голос её был надрывистым, а сама она выглядела сломленной. — Ладно, ты должен знать, — это звучало так обречённо, что мурашки по телу бегали. — Я не простила тебя. Не смогла.       — Я... — а Комаэда не знал, что и сказать. Он ведь сам запросто поверил явно лживым словам Джунко, о том, что всё было хорошо: очевидно же, что не было.       — Не перебивай, прошу, — Эношима не просит: по крайней мере никогда не просила, а тут... — Я пыталась, честно. Каждый день думала о том, чтобы не винить тебя. Каждый грёбаный день просыпалась с мыслью, что хочу сдохнуть, — вид у неё был такой, словно она готова была заплакать, — а потом кое-что произошло, и я поняла... Поняла, что все мои попытки убедить себя были бесполезными.       «Ч-что-то произошло?..» — то, что смог выцепить парень.       — Я захотела отомстить, понимаешь?.. — печально взглянув на Нагито, спросила девушка. — И мне жаль, — она посмотрела в стол, поджав губы.       — Э-это всё моя вина, никак не твоя, — вмешался парень, почти истерично взглянув на подругу.       — Я причинила тебе боль, просто потому что не смогла смириться со своей собственной, — она самокритично улыбнулась, сжав кулаки. — Всю жизнь могла, а теперь не смогла, представляешь?.. — в её голосе временами появлялся смех, но он явно не был счастливым и хитрым. И, кажется, Комаэда заметил влажную дорожку, что протянулась от её правого глаза до подбородка.       Это всё было так безумно смешно. Главному герою злодеяния прощаются по факту рождения. А что если заглянуть за ширму? Будут ли поступки протагонистов такими уж светлыми? Конечно, нет.       Дело в том, что читатель по пятам следует за ним, понимая причины всех его действий.       Если посмотреть на поступки главных героев без очков всезнания и авторских описаний, то будут ли они казаться хоть немного аргументированными? А ведь именно так все смотрят на деяния антагонистов — без осознания их мотивов. Часто ко всему добавляются и угнетение от писателей. Часто ли авторы прибегают к использованию нейтральных эпитетов и сравнений при изображении злодея? Конечно нет, ведь главная цель — показать, что он хуже главного героя.       Вот так же и Комаэда, считавший себя главным героем собственной жизни, абсолютно не замечал, что угнетал не только себя, но и всех вокруг и того, что люди, казавшиеся ему антагонистами, были ничем не хуже самого студента. Просто видение ситуации у них было совсем другим.       — Прости, — шёпотом повторила Эношима, стерев собственные слёзы с красных щёк. — Этого больше не повторится, обещаю...       — Это ты меня прости, — всё, на что хватило парня.       — Нагито, я... — она посмотрела в глаза парня, а затем быстро перевела взгляд на пол. — Забудь, — сказав это, девушка хотела подняться, но юноша остановил её, легонько надавив на хрупкие плечи.       — Пожалуйста, договори, — мягко попросил беловолосый, слегка сжав её руки.       — Я... — она явно нервничала, смотря в пол и сбивчиво дыша. Боже, да что она хотела сказать?.. — Я беременна, — Джунко выпалила этого, а после зажмурилась, прикрыв рот рукой. Она уже не просто плакала, а буквально рыдала.       — Что?.. — поражённо спросил беловолосый, замерев на месте. Девушка лишь всхлипнула, а её рыдания усилились.       — Прости, — вновь сказала она, попытавшись встать. Комаэда тут же остановил её.       — Нет-нет! Не извиняйся, боже, — резко проговорил беловолосый, постаравшись успокоить подругу. — Э-это наш ребёнок? — здесь его уверенность явно пошатнулась.       Ответом послужил кивок. Эношима постаралась успокоиться, но её тело всё так же дрожало.       — П-пятая н-неделя, — с трудом проговорила она, положив одну из своих рук на руку Нагито и сжав её.       — Я... — парень, если честно, не знал, как реагировать. — Э-это ведь наш ребёнок, значит, и разбираться с ним будем вместе, — с натянутой улыбкой заверил парень, потерев девушку по плечу большим пальцем.       — Нет, Нагито, — чуть более спокойно начала блондинка. — Ты больше не связан...мной, поэтому ребёнок — это только моя проблема.       — С-стой... А универ, а вебкам? Мы очень даже связаны, — постарался возразить он, поражённый вот таким ответом.       — Из универа мне придётся уйти, — с тоской сообщила она, — а веб-кам... — Джунко иронично усмехнулась. — Ты так и не понял?.. — о чём это студентка говорила?.. — Вся эта тема с вебкам-студией была создана для демонстрации товара — моделей — потенциальным клиентам. Люди там представляются как знаменитости и на них ставится ценник, поэтому все работники просто являются элитными проститутками. Вот и всё.       — Ох, — всё, что смог сказать Комаэда. — Тогда, — он сглотнул, готовый сказать то, что сможет разрушить его жизнь, — если хочешь, я продолжу работу в твоём идиотском казино. Просто... Просто позволь мне быть рядом с тобой, — ох, как же ужасно это звучало.       Джунко окончательно успокоилась и улыбнулась.       — Позволяю, — с улыбкой сказала она, а затем... Девушка вытащила что-то из кармана. — Закрой глаза, — попросила она — Комаэда подчинился, потому что... А что ещё он был способен сделать?       Юноша почувствовал, как Эношима отстранила правую руку беловолосого от себя и, кажется, надела что-то на его запястье.       — Открывай, — попросила блондинка.       Нагито вновь исполнил приказ и, посмотрев на свою руку, обомлел.       Там находился браслет, а на нём — кулон, который был покрыт чёрно-белыми красками.