Красная Шапочка и Игорь Гром

В том, чтобы иметь ванну прямо на кухне, есть множество недостатков, но и плюсов тоже хватает. Например, можно спокойно помешивать пельмени в кипящей кастрюльке и одновременно с этим щекотать пятки нежащегося в тёплой воде Пети. Гладить мимоходом острые коленки, призывно выглядывающие из оседающей пены, зарываться носом в мокрые волосы и на ухо шептать, прихватывая мочку: — Спинку потереть? Провести мочалкой по нежной коже, с нажимом от тонкой шеи до поясницы, сосчитать яркие засосы на лопатках, куснуть мягко влажное плечо и поймать лицом веер брызг. Вспомнить запоздало о позабытом на плите ужине и под грудной Петин смех ринуться его спасать, получив шлепок мокрой ладонью по заднице для ускорения. Или как сейчас развалиться вальяжно на диване перед телевизором, жадно следя за лениво вытирающимся Петей, и, поймав его смеющийся тёплый взгляд, даже не пытаться сделать вид, что глаза прикованы к экрану, а не к ладной фигуре. Петя ухмыляется, ему только дай повод устроить маленькое шоу. Движения плавные и тягучие, а взгляд до того цепкий и пьянящий, что Игорь не может сдержать голодный рык. Петя на это только улыбается шире, ведёт медленно по плечам и груди, голову откидывает, выгибая шею, а Игорю смешно почти от того, что он сейчас дурацкому полотенцу завидует. Петя жадных взглядов не замечает будто, глаза у него невинные-невинные, смотрят почти робко, но улыбка… с такой улыбкой он обычно перед Игорем на колени опускается. Никакого волчьего чутья не надо, чтобы понять — Петя задумал что-то. Второй день сверкает загадочными ухмылками и хитрыми взглядами и пахнет так сладко — предвкушением и лёгким возбуждением. Игорю не особо интересно, какую хитровыебанную игру Петя ведёт на этот раз, ведь она в любом случае окончится запланированным триумфом. Игорь прямо сейчас готов сдаться без боя, капитулировать безоговорочно и с утробным воем бросить к Петиным ногам собственное сердце вместо белого флага. Петя о своей победе пока не знает, отбрасывает влажное полотенце на бортик ванной и натягивает на голое тело футболку Игоря, ношенную, насквозь пропитанную потом, мускусом, Громом. Шутка ли, весь день в ней по задержаниям носился. Стойкий запах обволакивает Петю тяжёлым коконом с головы до ног, и Волк бьётся внутри, рычит голодно, выпуская острые когти. Петя морщится зябко, на секунду выпадая из образа, шлёпает босыми ногами по холодному полу и падает в объятия пышущего жаром Игоря. На колени садится, ластится и растекается в сильных руках, прикусывает губы в поцелуе, стягивая с Грома рубашку, гладит проворными пальцами по груди и плечам. Шею тонкую выгибает, даёт ощутить их общий запах. Хитрый маленький чертёнок. Знает, как Грома от этого ведёт.       “Родился бы оборотнем, точно лисицей был бы, зуб даю” Игорь ведёт с нажимом по обнажённым стройным бёдрам, мнёт ладонями крепкие ягодицы, ловит губами изящные Петины пальцы, с наслаждением их посасывая. Петя стонет коротко, трётся нетерпеливо пахом о жёсткую джинсу. Пальцы изо рта вынимает, руку за спину заводит под жадным взглядом Грома. Глушит в жгучем поцелуе громкий стон, насаживаясь на пальцы. Волк скулит несдержанно, скребёт когтями рёбра.       “Ну и хули ты без дела сидишь? У Пети же пальчики тонюсенькие, что он ими там растянет-то?”       “Блядь, завались, пожалуйста” Игорь с трудом отрывает руку от Петиного бедра, шарит вслепую между диванными подушками. Тюбик почти сразу находится — смазка в их доме всегда в изобилии. Выдавливает на пальцы прохладный гель. Его бы растереть, согреть хоть немного, но как тут устоять, промедлить как, когда Петя такой нетерпеливый? Такой пьянящий, невозможный просто. Мечта ожившая, а не человек. Петя вздрагивает слегка от неприятного холода, когда Игорь свой палец к его добавляет, но принимает охотно, насаживается, крутит напряжёнными бёдрами, глуша стоны в глубоком поцелуе. Петя от губ отрывается, смотрит пристально чёрными колдовскими глазами, душу выворачивает и человечью, и волчью, забирает себе без остатка. И лишь одна мысль бьётся в голове среди бесконечного к нему обожания.       “А ведь он не понимает даже, какую власть над нами имеет” Петя ведёт короткими поцелуями от губ по щеке, дышит на ухо жарко, мочку прикусывает и шепчет едва слышно: — Игорь… Игорёш, а давай немного… поиграем? Смотрит честными плутовскими глазами, ну точно лис. Хитростью и лаской заманил в коварную ловушку, обезвредил, обезоружил протяжными стонами и жаром гибкого тела.       “Всё он понимает” Гром кивает согласно, ни в чём не может отказать своей паре. Проси, Петя, чего душе угодно — всё выполнит. Петя улыбается, целует крепко в благодарность, с тихим стоном вынимает пальцы из плотного жара. Свешивается через подлокотник, отставив упругую задницу, и кто может винить Волка за то, что он мягко прикусывает такую аппетитную ягодицу? Петя смеётся коротко, возя рукой под диваном, крутит крепкими бёдрами, напрашиваясь на шлепок. Наконец, возвращается обратно Игорю на колени с небольшой коробкой в руках. Улыбается, закусив в предвкушении губу, и снимает крышку. — Ну, что скажешь? Игорь смотрит поражённо то на чёрный кожаный ошейник, то на нетерпеливо ёрзающего на его бёдрах Петю. Они шутили об этом иногда, глупо и несерьёзно, но ни разу эти шутки не вызывали никакого отторжения. Игорь с удивлением для себя понимает, что у него совсем нет причин для отказа. Что от одной только мысли об ошейнике, плотно обхватывающем его шею, по телу разливается какое-то новое, незнакомое ещё возбуждение. — Давай… давай попробуем. Петя с довольной улыбкой прижимается к его губам в обманчиво мягком поцелуе. — Спасибо, док. А что скажет мистер Хайд? Волк с сомнением проводит по прохладной коже, усмехается, покрутив жетон-сердечко с гравировкой «Гром. Вернуть Петру Хазину». Чувствует стойкий Петин запах на ошейнике и понимает с блаженным удовлетворением — примерял. Красовался, наверное, перед зеркалом не меньше получаса. — Идёт, но в следующий раз он будет на тебе. Петя празднует свою очередную победу в глубоком неспешном поцелуе. Обхватывает шею Игоря и затягивает ошейник быстрым отточенным движением, проверяет, не туго ли? Целует под челюстью и отстраняется, с довольным видом осматривая свою работу. Ощущения… странные. Ошейник не жмёт, не затрудняет дыхание, но давит своим весом. Подтачивает и без того острое ощущение принадлежности. Щелчок карабина вырывает из мыслей — Петя цепляет к ошейнику тонкий короткий поводок. Волк фыркает громко, он оскорблён почти. На таких поводках только комнатных крысособачек и выгуливать. Петя ему в глаза заглядывает, выгнув в волнении брови. — Всё хорошо? — Ты правда думаешь, что вот эта верёвочка нас удержит? — А вы правда вырываться собираетесь? Волк смеётся и мотает головой, в каждом движении ощущая давление. Нет, никуда они с Игорем вырываться не будут. Никогда. Петя целует мягко, встаёт, слегка качнувшись, и за поводок тянет Игоря в спальню. Толкает его спиной на кровать, сжимает ладонью через плотные джинсы, вырывая у Игоря громкий стон. Гром звёзды перед глазами от Петиной грубой ласки видит. Петя джинсы с него стаскивает, гладит напряжённый член, дразнит головку языком, собирая терпкие капли. Игорь рукой к волосам его тянется. Сжать между пальцев светлые пряди, надавить, подтолкнуть, чтобы ближе, чтобы глубже, чтобы… Воздуха мало от резкого рывка — Петя поводок дёрнул. Игорь руки убирает, признаёт поражение. И только сейчас, наверное, понимает, во что ввязался на самом деле.       “И почему мы на это согласились?”       “Потому что нашему мальчику можно всё” Петя бёдра седлает, пахом притирается, стягивает с себя футболку Игоря. Поводок снова дёргает, не давая взгляд отвести. Смотрит тёмными омутами карих глаз. Околдовывает, привораживает. Будто не знает, что Гром и так весь его безраздельно. Опускается медленно, плавно, обволакивает жаркой теснотой. Стонет громко и хрипло, спину выгибает. Красуется. Царапает поджарый живот короткими ногтями, целует плечи, лижет сильную шею над ошейником. Движется легко, на пробу, делится тихим стоном в поцелуе. Игорь бёдрами навстречу подаётся и получает в ответ рваный выдох и рывок ошейника. Этой ночью Петя главный. Он поводок сильнее натягивает, шепчет в губы едва слышно: «смотри на меня». Игорь смотрит. Смотрит, как движутся крепкие бёдра в медленном темпе, как вздымается грудь на задушенном стоне. Смотрит на блестящую испариной кожу и прилипшую ко лбу влажную чёлку. Смотрит и не может сдержать утробный голодный рык. Петю это будто подстёгивает. Движения резче, быстрее, не выдерживая ритма. Сжимается теснее, стонет громче, позволяет сжать широкими ладонями стройные бёдра. Назад откидывается, шею выгибает, даёт собой любоваться. Он в лунном свете красивый такой, невозможный, нереальный совсем. Он весь будто само воплощение этого света. Мечта ожившая, а не человек. Бесценный дар щедрой Матери-Луны её верному стражу. А Петя словно мысли читает, тянет руку Игоря, переплетая пальцы, ведёт по напряжённому животу к груди, прижимает его ладонь прямо над бешено бьющимся сердцем. — Чувствуешь? Слышишь? Всё, всё твоё. Весь твой. Гром не стонет — воет. Воет так, как никогда не выл на Луну. Толкается несдержанно в жаркую тесноту. Как тут сдержаться, как устоять, когда Петя сжимается так сладко. Когда он пахнет их общим возбуждением и удовольствием. Когда в голове бьётся лишь бесконечное «мой-мой-мой». Игорь едва успевает сжать в кулаки руки с вылезшими против воли когтями, раздирая ладони в кровь. Кончает под Петин хриплый стон, изливается глубоко внутри, наполняя своим семенем. Петя за поводок к себе тянет, придушивая слегка, выбивая воздух. Изламывает брови в притворном недовольстве. С жаром в губы выдыхает: — Плохо-ой мальчик, куда спешишь? Впивается жёстким мокрым поцелуем, губу прокусывая. Стонет громко от привкуса крови, сжимает края ранки зубами, не даёт ей затянуться. Гром скулит почти, сжимает сильными ладонями упругие ягодицы и тут же получает ещё один укус. Петя от губ его отрывается, растекается игривой лисьей улыбкой и с тихим стоном валится рядом. Голову отворачивает, поцеловать себя не даёт, за поводок тянет ниже, оттесняя на самый край. Петя красивый такой. С волчьей кровью на припухших губах, с раздвинутыми стройными ногами гладит свой напряжённый член, не ласкает даже, дразнит. Себя или Игоря — не понять. Гром воет надрывно от этой картины, притирается взмокшим лбом к бедру, оставляя россыпь мягких поцелуев на нежной коже, каждым движением спрашивая «можно? можно?». Петя улыбается довольно, стопой Игорю в плечо упирается, поводок дёргает, притягивая к паху. Гром урчит довольно, лижет припухшие натруженные края, собирая собственный вкус, и получает в награду Петин протяжный стон. Ласкает языком, вгоняет подтекающее семя обратно в жаркое нутро. Мнёт напряжённые бёдра, ловя широкими ладонями выламывающую Петю дрожь. Толкается и давит, добавляет умелые пальцы к шершавому языку, трёт и ласкает внутри. Вдыхает с блаженным удовольствием их общий запах, такой манящий, такой родной. Петя выгибается с громким стоном, сжимает длинные пальцы в горячем нутре, поводок натягивает, душит почти. Игорь к нему выше тянется, собирает языком остатки дрожи и его вкус с живота и груди. Целует сухие искусанные губы, деля в поцелуе вкус их удовольствия. Петя дышит загнанно, сбито, расстёгивает ошейник дрожащими пальцами. Целует шею по оставленному им следу, выдыхает на ухо: — Хороший мальчик. Гром смеётся, сжимает разомлевшего Петю в крепком объятии. Ближе, теснее. Рукой в волосы и губами в плечо. Ловит в окне отблеск полной Луны и шепчет одними губами.       «Спасибо»