Маркартский Медведь

Человек подобен беспорядочному сгустку сменяющих друг друга желаний. Желать чего-то бывает стыдно или неправильно, тем не менее человек идет к своей намеченной цели толкаемый в спину затаившимися желаниями по границе дозволенного. Желания являются настолько великой движущей силой в жизни человека, делая его уникальным, особенным — делая его самим собой. Желание жить — это плохо? Нет. Желать свободы? Вкусной еды? Мира? Покоя или всеобщего подчинение мира? Все это упирается в грань дозволенного, — кто-то не гнушается ложью сплести нужный ему путь, другой ловко запуская руку в чужой кошелек вкусно поесть. Этих путей много, и каждый идет по проложенной ему дорогой к цели, сплетенным этим самым клубком желаний. Желания управляют жизнью, и его, в том числе. Дисциплина — что армия вытренировала в нем с годами, хлипко шаталась, каждый раз при взгляде в синие глаза. Она стала его стремлением заполучить Довакина в рядах своей армии… и как женщина… Мысли снова запутались, переплелись и пульсирующей болью застучали в висках. Тяжело вздохнув спертый воздух кабинета Вунферта, на пополам с терпким запахом зелий, Ульфрик, наконец, покидает каменный дворец, подставляя лицо нетерпеливому потоку воздуха, дергающий снежинки и поднимая вверх белеющие тельца, растворяя их в начинающихся сумерках. Своевольность погоды совсем не удивляют, привыкший к такому норд лишь повел плечами от пронизывающего ветра, что так скользнул под камзол, в который он был одет под плащом, — оставляя колючие поцелуи на коже с россыпью мурашек. Ноги сами понесли вперед до тех пор, пока взгляд непроизвольно окинул боковую галерею над Кварталом Серых, вылавливая в белом потоке на мосту темную фигуру. Запах крови появился раньше, чем смог приблизиться Ульфрик, от чего Элиз лишь поджала губы, зажимая руки в кулаки на каменных перилах моста с железной витиеватой перегородкой. С высоты, с которой смотрела бретонка на квартал, данмеры казались беспокойными черными точками скользящими среди серых стен, спеша после работы в таверну. Обветшалый и бедный район, что один его вид навевал безысходностью. Ульфрик встал рядом, молча смотря в ту же сторону, но увидев другое: порхающий серый парус корабля в порту, что приплыл из Солстхейма; волнующееся море, что смыкалось скалами далеко на горизонте. Каждый смотрел в одну сторону, но видел этот мир по-разному. — Ты ранена? — он чуть склонился, положив широкие ладони на холодный камень. — Нет. Одного из стражников, что пошел с нами. Она старательно отворачивала лицо, с каждым словом говоря все тише. Ульфрик чуть склонил голову, не отводя взгляда, силясь разглядеть в темноте капюшона, кроме поджатых губ и очертаний кончика ее носа, — глаза. Но казалось, неведомая магия играла с ним, пряча их от него, заставляя гадать, — о чем думает бретонка в данный момент. — Вунферт о нем позаботиться… — Теперь понимаю, почему тебя называют маркартский мясник… Сильная хватка руки, почти до боли сжала тонкие запястья, порывисто разворачивая бретонку к себе лицом. Но его порыв ее не испугал, не удивил, — она лишь подняла лицо, твердо смотря в потемневшие от гнева голубые глаза. Широкие обветренные губы превратились в тонкую нить, сдерживая рвущиеся на свободу слова и вспыхнувший поглощающий гнев. Напряжение зависло в воздухе, завибрировало между ним электрическим разрядом, почти искря в зажатом пространстве. — Это твое мнение или имперской книжонки? — угрожающе низким грудным голосом Ульфрик почти прошипел слова прямо в лицо. Но Элиз лишь упрямо поджала губы на сказанные слова, выдерживая леденящий душу взгляд. Он же по своему воспринял ее молчание, — Тогда спроси живущих в Маркарте — как Ульфрик мясник по просьбе имперского Ярла Хролфдира, с горсткой местных ополченцев сделал то, что Империя не смогла — вернул город нордам. За победу, Ярл заверил меня, что разрешит открыто поклоняться Талосу, не прячась по углам и в темных подвалах как крысы. Оставшимся же в живых изгоям после боя, был дан выбор — остаться или уйти, но у Ярла Хролфдира были другие планы, — учинить суд, мстя за то, что забрали у него, убивая всех без разбору, — но это ты конечно не знаешь. С последним сказанным словом Ульфрик замолчал, шумно вдыхая и переводя дыхание после долгой речи. Элиз же молчала, склонив голову и избегая его взгляда, медля с ответом. — Когда пришел Талмор, — его голос надломился, но все же, не потерял стальной хватки, — он открестился от всех своих обещаний и той резни, что учинил, а Империя объявила меня преступником. Когда стены Маркарта окрасились кровью оставшихся изгоев, я находился под арестом. Уверяю, от моего топора погибли только те, кто в бою поднял оружие, кровь остальных уже не на моих руках. Пытался ли он убедить ее, или себя в сказанных словах осталось для Элиз загадкой. Но слова медленно пробили трещину в холодной преграде, что она оградила себя. Что-то новое появилось в синих глазах, что не укрылось от взгляда Ульфрика, но все еще было ему непонятным. — А досье? — Ярл медленно выдохнул, понимая, что пробил завесу, за которой она пряталась, теперь немного осторожно заглядывая в глаза. Руки медленно опустили расслабленные тонкие запястья, только сейчас понимая с какой силой сжимал их, мельком увидев красные следы на светлой коже. — Будь я талморским агентом, то сидел бы в тюрьме Маркарта?. — немного раздраженно бросил Ульфрик, но уже более спокойно продолжил, — Они вышли на меня после…инцидента, предложили свободу, но я отказался и послал их в Обливион вместе с компроматом, окончательно перевернув ту страницу жизни. Ульфрик медленно отвернулся, скрестив руки на груди, обратив свой взгляд на то, куда так старательно до этого разговора, смотрела Элиз. Сердце в груди, охваченное гневом, постепенно возвращалось в более спокойный ритм. Взгляд неразборчиво цеплялся то за серые стены, с обрывками каких-то ярких тряпок, то за медленно мелькающие темные фигуры данмеров в Квартале Серых — с раздражением думал, почему прозвище, что окрестили его имперцы, сказанное другими вызывало безразличие, но когда произнесла она — вызвала вспышку гнева. С Галмаром было проще, они понимали друг друга без слов, лишь объяснив ему раз, тот больше не задавал лишних вопросов. В это время, Элиз смотрела на отстранено глядящего в даль норда, с каждым громогласным ударом сердца гадала, — верить ли ему? Говорил ли он правду или умело плел свою ложь, чтобы не потерять Довакина в своих рядах? Чему верить? Кому?.. Серый парус нервно трепыхнулся под порывом морского воздуха, качнув корабль в сторону, опаляя широкий борт последними лучами оранжевого закатного солнца. С такой высоты, порт казался мелкие роем, находящийся в постоянном движении и вольной им суете. Чуть сгущающиеся сумерки окрасила ярко-синее море в бездушный серый цвет, обрезанный черными скалами у горизонта. — Истина холодна и никому не по нраву. Все прячутся за лестными словами Империи, не желая знать, что на самом деле стоит за ними. Ты читала досье, твои сомнения мне понятны. — хриплый барритон стал спокойнее, но Ульфрик все также старался не смотреть на бретонку безразлично обратив свой взгляд на порт. Молчание затянулось в оранжевой петле заваливающегося солнца за горизонт. Резкий порыв ветра бросил в лицо собеседникам мелкую россыпь снежинок, заставляя обоих повернуть лица, одновременно друг к другу, пересекая упрямые взгляды. Вольности ли природы или шутка богов? — Я уже не знаю чему верить… — Элиз, наконец, смогла проглотить ком, что сдавливал горло под взглядом голубых глаз, казавшимися почти черными от внутренней сдержанности. — Тому, что чувствуешь. Темный капюшон умело скрывал ее лицо, когда она смотрела в сторону, но сейчас выдал медленно наполняющиеся синие глаза слезами. Кем бы она ни являлась, все равно оставалась хрупкой девчонкой внутри, с крепкой оболочкой Довакина снаружи. — Что, будет с пленником…. — Он проник на охраняемую территорию. Форт Амол — наша основная крепость на территории Исграмора, — рукой Ульфрик медленно провел по очертаниям скул, прерывая большим пальцем мелкую дорожку от упавшей слезы, невесомо остановившись на шее, у тонкой трепыхавшейся жилы, — вольность, что он позволил себе с ней, — то, что с ним произошло, лишь его упрямство. Нам нужны лишь сведения о найденном у него пере и нанимателей. — Перо? — Элиз удивленно вскинула брови. — Золотое перо в футляре. Солдаты нашли его у наемника, что рыскал на нашей территории, близ форта. — Это какая-то ошибка, мы не ввязываемся в политику… — Мы? — Элиз быстро поджала губы, — Я и так понял, что вы из одной банды или гильдии, — пульс заметно ускорился, под тонкой кожей, передав ее волнение, — нам нужно лишь знать, кому оно понадобилось и зачем. Бретонка опустила глаза, натыкаясь на кожаный камзол, стягиваемый грубыми ремнями на груди, — чистый в отличие от ее снаряжения. Взгляд тут же метнулся к спокойно опущенной руке, — ища на костяшках сбитую кожу или кровь… да все что угодно, что ее оттолкнет. Синие глаза снова метнулись к его лицу, скользя по заостренным чертам из-за начинающихся сумерек, в надежде увидеть ложь. Но Ульфрик был спокоен, даже тревожная морщинка между бровями разгладилась, либо умело наброшенная им на лицо маска? Сейчас все зависело от нее — это понимала она, и это понимал сам Ульфрик, позволяя маятнику на чаше весов доверия замереть в нерешительности. — Говорить мне или нет, это лишь вопрос доверия. Но мне нужна информация, хоть какая-то, чтобы прекратить все это с ним… — тяжелая рука норда спустилась с шеи на плечо, затем успокаивающее погладила предплечье. Элиз медленно опустила глаза, не выдерживая его прямого взгляда. Играет ли Ярл свою роль, данную им эльфами, или говорит правду — было не понятно, но реакция Ульфрика на Эленвен во время переговоров, тоже говорило о многом. Сердце ровно отбило выверенный ритм под его взглядом, без предчувствия лжи. Был ли он искренен или умело плел слова в полотно лжи, чтобы добиться желаемого, — все было так запутано. Но она все больше понимала, что в данный момент хочет поверить сказанным словам. Даже если это ложь. — Пленника зовут Рун. Мы из Рифтенской воровской гильдии. Если он проник в крепость, то скорее всего по веления Мавен. Тяжело вздохнул, Ульфрик только сейчас почувствовав облегчение от тяжести, что лежала на плечах и сдавливала грудь. — Ярл Мавен Черный вереск. Какое она имеет к вам отношение? — Она покровительствует гильдии, точнее держит за горло холодной хваткой. — Зачем ей перо? — Ульфрик оперся руками на холодный камень перил, задумчиво блуждая взглядом по суетящемуся порту. — Не думаю, что для чего-то хорошего. В последний раз, когда я работала с ней, она подмяла производство меда Хоннинга под себя. Скорее всего, перо ей нужно для очередных махинаций. — Между бровями норда пролегла тревожная морщинка, пальцы нервно выбили ритм, по холодной поверхности перил. — Это можно использовать с пользой для… — Нет! Ульфрик, нам надо вернуть перо. Мавен не простит гильдии того, что ты используешь ее в своих целях, из-за нас. Напряжение снова зависло в воздухе, загудело от нетерпения вырваться. Теперь уже он оказался на грани выбора, — склонить маятник в ту или в иную сторону. Ульфрик быстро глянул на притихшую девчонку, так же выжидательно и осторожно ждущая его решения. Желание использовать перо, для завоевания юга засело навязчивой идеей в голове, но судя по ее трепету к гильдии и упрямому взгляду, Элиз не простит ему этого и он может потерять Дову. Но если отпустит, неизвестно, как Мавен использует перо в своих целях. — Чтобы она не задумывала, ей недолго прятаться за титулом ярла. Но я не могу дать разрешения на эту авантюру, да и следить за каждым твоим шагом я тоже не могу, — Ульфрик отошел от перил, вставая напротив бретонки, многозначительно приподнимая брови и заглядывая ей в глаза, — Старина Вунферт бывает рассеянный и часто оставляет вещи на столе. Если пропадет очередная безделушка, никто не удивится. Элиз облегченно вздохнула, благодарно улыбаясь и получая полуулыбку в ответ. Грубая рука медленно очертила женские скулы, остановившись на изгибе шее, чуть притягивая Элиз к себе, наклоняясь и касаясь ее губ, легко и почти целомудренно, позволяя бретонке отвергнуть поцелуй. Легкая нежность переполнила ее чашу эмоций, срывая окончательный последний сдерживаемый барьер, накрывая сознание неуправляемой лавиной. Тонкие пальцы нетерпеливо схватили один из ремней камзола, притягивая ярла к себе, не давая оторваться от губ почти насильно углубляя его. Легкая полуулыбка коснулась его обветренных губ сквозь поцелуй, когда рука нетерпеливо утонула в мягких волосах, сгребая их в одной хватке и жадно проникая в полуприкрытый рот. Сбитые дыхания переплелись с приглушенным стоном, что тут же проглотил порывистый поцелуй. Мир остался позади, с его проблемами и переживаниями, растворившись в потухших последних лучах солнца, передавая власть сгущающимся сумеркам и накрывая фигуры темным покрывалом, скрывая от посторонних. Тонкие пальцы проворно вцепились в ремни камзола, силясь слепую их расстегнуть, ломая ногти и срывая тихую ругань с ее уст. Ульфрик лишь ухмыльнулся ее попытке, сгребая округлые бедра в широких ладонях, ощутимо прижимая девчонку к себе. Стон, ласкающий и хриплый, сорвался с ее губ, когда тяжелые руки прижали к себе, к ощутимо возбужденно пульсирующей плоти сквозь штаны… Холодный ветер, полумрак вечера, — все становилось неважно, лишь вырвавшееся возбуждение между ними. Руки норда нетерпеливо подхватили бедра, легко и невесомо, развернувшись и посадив ее на каменные перила моста, становясь между ними. Холод камня обжигал сквозь плотную кожу снаряжения, лишь сильнее разжигая огонь, от спустившихся горячих поцелуев к оголенной шее. Черный мягкий мех плаща щекотал лицо, когда поцелуи и покалывание бороды сменяли друг друга на чувствительной коже — заставляя низ живота тянуть, желая большего…желая долгожданного заполнения… Не прерываясь, Ульфрик чуть распахнули полы кольчужного плаща, прикрывая ее ноги от посторонних глаз, и тут же жадно подхватывая ее бедра, прижимая к горячей пульсации внизу живота… Квартал серых и безмятежное серое море простирались за ее спиной, — но все это казалось мелочью, для увлеченных друг другом любовников. Очертания фигур все еще можно было увидеть, — так, что любой прохожий решивший лишний раз прогуляться или патрулирующий мог обнаружить их, — лишь подстегивало дрожащие пальцы от накрывшего возбуждения нетерпеливо дергать перевязь его штанов. От горячих поцелуев он с трудом оторвался, хрипло дыша и перехватывая ее запястья. — Нас могут увидеть… — Тогда действуй быстрее, пока нас снова не прервали… Сказанные слова окончательно сорвали остатки самообладания, отпуская ее руки и решительно ослабляя шнуры на ее штанах, приспуская их и подхватывая руками горячие бедра под жалобный скрип натянутой ткани. Она была невесома, проворна в достижении своей цели, — уже ослабив тугие шнуры его штанов и перехватывая тонкими пальцами твердую от возбуждения пульсирующую плоть, вырывая из груди Ульфрика хриплый удовлетворенный стон, под мерное движение руки. — Держись за перила, — настолько тихо и хрипло его слова прозвучали, что она едва успела выполнить приказ, обжигаясь холодом железных перил, — дикий контраст для пальцев после горячей плоти… Неподобающее поведение для Ярла, неподобающее поведение для Довакина, все было здесь неправильным. Хотя, что можно назвать правильным в этом мире? …Горячие руки прижали ее бедра, а тонкие пальцы направили, — наконец, медленно вторгаясь во влажную пульсирующую плоть. Удовлетворенные стоны переплелись, обожгли губы обоих одновременно, от столь желанного контакта, так долго оттягиваемого разными обстоятельствами. Из-за приспущенных штанов, под скрип натянутых нитей, коленки бретонки сошлись на груди, сжимая внутри все сильнее. Он смог лишь хрипло выдохнуть, зарываясь лицом в мягкие волосы от накрывших эмоций, одной рукой опираясь на камень, нависая над ней и скрывая широкими полами плаща от вечерней прохлады. Немного грубый толчок бедрами, заставил ее прогнуться — сладостное возбуждение переплелось с легкой болью неподготовленности, лишь сильнее подстегивая напрягать руки, нетерпеливо самой насаживаясь на него. Один толчок сменил другой, затем более твердым ритм — под натиском возбуждения, заходя все дальше с хриплым стоном сквозь смазанные поцелуи… Не будь город в вечерней суете, идущих после работы жителей и работающих таверн, с вышедшими прогуляться пьянчугами, едва слышимые приглушенные стоны, были бы громогласными в сгущающихся сумерках. …Напряжение, нависшее над ними, наконец, получила волю, заставив обоих сойти с ума и покориться ему, а мысль быть обнаруженными — лишь подогревала ощущения от каждого движения и поцелуя. Казалось, каждым движением бедер зайти еще дальше уже было невозможным, но встречный прогиб девичьего тела, творил невозможное — впуская в себя все дальше, вожделенной пульсацией сводя с ума и туго обхватывая его, пока не достиг долгожданного предела. Русые брови умоляюще вскинулись, а жалобный стон сорвался с губ, под короткие удары бедер, — слишком быстро приближая ее к сладостной разрядке. Горячие губы тут же накрыли, приглушая стон, ощущая зажатую дрожь коленок на своей груди, и ее зажимающую пульсацию внутри. Настолько намокшая бретонка от оргазма, свела с ума окончательно, накрывая уже неизбежностью его оргазма, освобождая желанную тяжесть внизу живота, нетерпеливо и сильнее прижимая упругие ягодицы к себе стальной хваткой. Удовлетворенный стон всего на несколько секунд опоздал с её, под накрывающий их сознание, сладостной волной достигнутым одновременно пиком удовольствия…