а мир был чудесный

Война. Она не знает людских проблем, чувств. Всё чуждо и немило ей, никого она не жалеет и не любит. Корявым кровожадным зубам всё равно, кто ты — тебе всучат автомат и за шкирку, как блохастого кота, швырнут на огненное поле боя. СССР мог это понять. Он то же самое чувствовал, когда утром двадцать второго июня сорок первого его разбудил РСФСР, старший из республик, и зажал сразу губы Советов узкой ладонью, призывая к тишине. И тому, чтоб Алексей услышал далекий гул самолётов, сосредоточившись на западных границах своих необъятных земель. И когда он понял всё без слов, Ярик схватил его за запястье и утащил бегом в другую комнату. Украина и Беларусь ещё не проснулись и вообще могли этого не сделать. За влетевшим в детскую отцом пугливо наблюдал из своего угла Казахстан.

***

«Ещё немного, ещё чуть-чуть...» — щуря один глаз, Союз целился в спину в чёрной форме, уж слишком сильно выделявшуюся на фоне сочной зелёной растительности и коричневых стволов деревьев. Глупо было со стороны эсэсовца, лица которого коммунист не видел и видеть не хотел, уползать так далеко от своего гадюшника. Алексей беззвучно поёрзал на месте, приподняв пушку огнестрельного чуть повыше. — «Вот так.» Пуля влетела аккурат под правую лопатку и немец рухнул на землю, сипло гаркнув что-то на своём «заморском». Союз, особо не вслушиваясь, поднялся на ноги и уже отряхивал свои колени, как понял вдруг одну вещь: сквозь естественные шорохи леса и его же тихую возню всё ещё сыпались проклятья на немецком. «Живучий, сука.» — вскинув ружьё, Алексей решил, что лучше добить «клятого фашиста», пока тот не приполз к своим жаловаться. «Клятый фашист» же тем временем совсем осип и, когда сил орать не осталось, шумно закашлялся, сплюнув наконец кровь. Он чувствовал, как спину позади жгло и рвало от патрона внутри, и боль заставила нациста обхватить себя за бока и согнуться по полам, болезненно щурясь. Перед голубыми глазами плыло, но советские берцы фриц всё равно рассмотрел и, превозмогая боль, с воплем отлетел от Алексея. — Ты?! — гаркнул коммунист, столбом встав на месте. Рейх. Третий, ебать его мать, Рейх, вчерашний-друг-сегодняшний-враг большевика сейчас буквально валялся в его ногах, до отвращения полудохлый и от того ужасно жалкий. Алексей выронил ружьё, смотря на Рюдигера. Он собирался, — честное пионерское! — собирался шмальнуть этому змею-псу в лобешник, чтоб жизнь сахаром не была и мало не казалось, но от шока ничего сделать не смог. И это оказалось обоюдно. Несколько минут между двумя висела напряжённая тишина, но никто не нарушал её и не пытался ни сбежать, ни покончить с оппонентом в «гляделках», пока... пока Рейх не сделал резкий выпад вперёд. Кондратьев не успел моргнуть и нацист вцепился своими громадными зубищами в его голень, вгрызаясь в плоть сквозь штаны. Ноги коммуниста подкосились и с зычным матом он упал наземь, заставив Шредера внутренне ликовать, пока тот не получил прикладом по зубам. Разговор как-то не сложился.

***

— Где батя? В одной из комнат советского Штаба, где засели РСФСР, БССР, УССР и КССР, до этой поры было тихо, но Ярослав решил разбавить тишину; более того, вопрос-то был насущным. Но никто на него не мог ответить. Думан, серьёзно обведя всех присутствующих тёмными карими глазами, лишь коротко пожал плечами. Валерий вообще ничего не сделал, старательно затягивая бинты на своей левой ноге, а Тамара опустила голову ещё ниже, чем до этого. — Вы серьёзно? — начиная беситься, прошипел Ярослав и спрыгнул с ящика, где только недавно удобно устроился. — Ярик, — негромко и мягко обратилась к нему сестра, потеребив светлую косу, но зелёные глаза на рассерженного Россию не поднимая. — Он что, тебе так и не сказал?.. Валера! Украина зло покосился на сестру, не собираясь извиняться за то, что довольно больно пихнул её локтем в бок. — Надо будет, так я и добавлю! — рыкнул он, не обращая внимания на грозно нависшего над ними двумя Ярослава. — А теперь объясните мне всё по порядку. Думан, ворочаясь на матрасе на полу, только тихо вздохнул. Ярик ни за что не принял бы, что отец пошёл на Берлин в одиночку, да без его ведома, но это была уже совсем другая история.

***

Новое утро встретило Алексея головной болью и... холодом. Было страшно холодно, он словно... лежал на снегу? Ох чёрт. Он действительно лежал на снегу в глубине глухого леса... Союз сморгнул с ресниц иней и снова уставился затуманенными глазами в синий небосвод, укрытый лохматыми лапами ветвей, что были припорошены снегом. Пока особо ни о чём не думая, Кондратьев расслабился снова. Из полусонного состояния его выдернул болезненный стон откуда-то справа, и Алексей вдруг распахнул янтарно-медовые глаза, ошарашенно глядя перед собой. «Что, блять, произошло?!»