Вкус рома и свободы на губах

— Не, ну вот всё же прекрасно! Солнышко светит, Птички... Птички... Ну птички спят, значит, где-то, — Илья остановился и театрально развёл руками в поисках тех самых птиц, но ничего, кроме сплошных зарослей вокруг не заметил, — А знаешь... А ведь их и правда не слышно. Что думаешь, Златовласка?       В ответ лишь шелест листвы. Обернувшись, Илья ожидал увидеть уставшее лицо стража в его сероватой рубахе, но никого позади не было. Никого. Придавленная галька приняла вид лишь одной пары ног, крючковатые ветви не пытались скрыть непрошенного гостя в своём изумрудном одеянии. Лишь шорохи гальки и сучьев. Не более. — А вот это уж точно не к добру, — подытожил Илья и направился назад в надежде нагнать отставшего блондина.       От силы минут десять-пятнадцать минуло с их последнего разговора на берегу, но разве Фил не пошёл за ним следом? Илья был уверен в обратном, а потому и, не сбавляя темпа, продолжал дискуссию о наболевшем. Невесомое, почти крошечное чувство огорчения за брошенные на ветер слова осели на душе флибустьера. Хоть это и был по большей мере монолог его персоны, но в глубине душе он хотел, чтобы его услышали... Ну вот к чему эти отставание в такие минуты?       Очерчивая линии изгибов по телу флибустьера, ветви скользили от каждой попытки Ильи увернуться от их цепких лап. И как он раньше их не заметил. Слишком увлечён, чтобы обращать драгоценное внимание на такие пустяки. И пропажу Златовласки к тому же. Последнее беспокоило его больше. Это не потерять сапог в белоснежном песке. Тот можно почти без сожаления заменить по желанию, а вот с человеком иначе. Особенно, если этот человек — Фил — магнит для всех неприятностей и бед в одном лице.       «Клянусь, как только вернёмся на Саламандру, привяжу. Насколько гуманно сажать людей... Хотя, к чёрту, наша Белоснежка и на цепи посидит. Безопаснее будет, — слегка жмурясь от лучей восходящего солнца, Илья затих: ветер донёс до него знакомые голоса, — Близко...»       Уходя левее от тропинки к берегу, Илья прислушался. Тихий смех и переговоры доносились в паре метрах от него. Крупицы зарождавшейся надежды поселились в душе флибустьера — ноги сами потянули его к голосам. Их несколько, пускай и Фила не слышно, но он мог быть с ними. Смех утихал, Илья боялся сбиться со следа — до цели оставалось всего ничего. Пара веток, убранных без единого шороха, не преграждали более путь до широких, едва ли не в метр в длину листьев папоротника. Голос вновь донёсся до флибустьера — они скрыты за листвой. — Нашёлся! — завидев белёсую макушку, неожиданно для самого себя воскликнул Илья и отдёрнул последнюю преграду между ним, и... — Шторми меня Нептун...       В паре шагов от флибустьера растянулись длинные тени по гравию, уходя за валун. Илья не верил слухам, да даже порой и собственным глазам, но сейчас. Сейчас он мог лишь застыть столбиком и, неосознанно, продолжать смотреть на парней. Опираясь о камень, Воробей прижимался грудью к горячей смуглой коже, кисти едва цеплялись за чужую спину. Шрам в ответ жадно целовал его, прижимаясь сильнее. От их тел исходил ощутимый жар, казалось, будь он ближе, он мог бы обжечься. Приоткрыв томно взгляд, Воробей в безмолвном ужасе остановился на застывшем Илье — пальцы непроизвольно сжали льняную ткань и талию юноши.       Тишина раскалённым жгутом сдавливала мужчин — воцарилось молчание. — Кхм, Фил не с вами, да? — первым решаясь нарушить повисшую паузу, Илья сделал неуверенный шаг назад и опустил, наконец, взгляд, — Вы... Это, ну работу не забудьте закончить как... Как закончите, в общем... М-да, ну до скорого! — бросил на последок и исчез среди зарослей.       Голоса ошеломлённых пиратов ещё не скоро раздались за спиной Ильи, но тот был уже на полпути к берегу. Плевать, что ветви хлестают по лицу и рукам. Ильи хотелось лишь одного — поскорее скрыться от этих двоих.       То чувство отвращение, бывшие ночью и в минувшие дни командования Макса, не отравляло в минуты бега душу флибустьера. Нет, далеко не раздражение он ощущал сейчас. Чувство стыда извилистой змеёй сдавливало его тело, пуская свой яд по венам юноши. Он ожидал увидеть что угодно. Пускай даже полумёртвого Фила, вновь нарвавшегося на неприятности. Но уж точно не застать парней в момент... близости.       В своих метания Илья не заметил, как пустой белоснежный песок стал разрезаться острыми камнями подножия горы, восставшей перед юношей возносящимися в высь обрывистыми выступами. От скалы тянуло прохладой — потоки ветра проходили либо насквозь, либо... — Либо это очередная пещера, — забывая об удушающей змее смущения, Илья свёл брови к переносице: мрачный скалистый коридор не предвещал ничего хорошего, — Ставлю последнюю бутылку рома на то, что Златовласку занесло именно сюда.       Словно подтверждая домыслы флибустьера, слабый голос юноши растворился в эхе туннеля. Лишь всплеск и камни не потеряли своей силы.

—...тебе ведь душно...

      Речь во мраке хлыстом отозвалась по сердцу — Фил не один. Скрипучий, до боли неприятный и хриплый голос комом в горле вставал при каждом шаге в неизвестность, расходился тревожным звоном в ушах и вновь доводил юношу до болезненных судорог. Сердце в ужасе отстукивало в висках флибустьера, набирая ритм с каждым шагом. Казалось, ещё чуть-чуть и в этой какофонии Илья расслышит хруст своих рёбер. Так сильно оно билось. Билось от страха за этого нерадивого юношу.       Не ясный, но освещавший вдоволь выход из туннеля голубоватый свет показался в паре метров от флибустьера. Хруст гальки под ногами тревожил здешний покой в попытках выдать крадущегося юношу, но Илье было плевать — они явно не слышат его в своём щебетании, если сливающийся приятный голос Фила с хрипящим конвоем можно было так назвать. Илья на мгновение замер. Приятный? Когда это для него стал приятен голос Златовласки? Фил же только и делал, что творил дел и пререкался с ним.

— Ты... Ты уверен?

      «Совсем близко, не время разглагольствовать,» — зарыв сомнения в чертогах сознания, Илья вынул кинжал из ножен и аккуратно приставил лезвие к выступам края каменных стен, слегка поворачивая и приподнимая тот, старался поймать двоих в отражение. Пара секунд, и на чистой стали лезвия... Фил, склонившийся к обрыву, и длинные, тёмные пальцы сомкнутые на его лице, ветвистыми руками уходя вниз, ближе к воде. Сердце пропустило удар. Тень тянула юношу к себе.       «Утопит!» — звоном раздалось в сознании Ильи, заставляя тело двигаться само. — Не тронь! — Иль..., — но обернуться не дала ему тень, жадно впившаяся в тонкие губы и окончательно сомкнувшая руки на чужой шее.       Всплеск.       Глухим ударом о гладкую поверхность подземных вод отозвались от стен пещеры падение двух тел. Лишь приглушённый водой крик доносился до слуха. — Фил!       Срываясь с места, Илья метнул к обрыву и... Замер, поражённый громом. Никого. Вода прозрачна и не держала в своих темницах никого. Глухой удар сердца. Затем ещё один. И вновь пропустило удар. Он не успел. Тварь утащила на дно нерадивого юношу. Беспомощность сковало тело флибустьера, подчиняя, ломая и изнывая над хрупким сознанием Ильи. Обессиленно упав на колени, он не мог отвести стекленеющего взгляда от гладкой поверхности хрустальной воды, навек скрывшей в себе бьющиеся сердце. Переставшие биться...

***

      Площадь Гриуса встречала путников своими тихими, ещё не отошедшими ото сна и не ожившими лавками торговцев, передвижными, но, к сожалению Вика, пустыми цветочным лавками. Лишь опавшие лепестки в местах уже пожухлыми розово-голубыми кончиками смотрели вслед понурому травнику, когда они уходили всё дальше от безлюдного центра, приближаясь к подворотням.       Только-только начавший ежедневную рутину народ не обращал внимания на новые лица, продолжая бездушно заготавливать товар — рыбные туши вываливались на порой хлипкие дощатые прилавки, дополняя амбре оставшуюся с прошлого вечера гниль, что истошно старались замаскировать или даже соизволить избавиться от него должным образом. Смрад исходивший от рыбы выворачивал изнутри нежный организм травника, грозился навеки составить ему компанию на весь оставшийся день, если не жизнь, и наконец довести его до полуобморочного состояния. Но Вик держался — крепко-накрепко пережав нос, но держался. Кире же, хоть и неприятно, по большей мере было плевать на стоявший в этих, казалось бы, бесконечных улочках меж жилых многоквартирных домов, коих волей-неволей хотелось назвать казармами. Слишком уж уныло глядели на них мрачные окна и облезшая штукатурка с, на удивление, даже не плохих кирпичных стен. Только вот, как бы долго они не шли, картина становилась лишь унылее, мрачнее, безвыходной аурой отталкивая от себя всех осмелившихся ступить на территорию её домов-сторожил. Район бедности и порог нищеты был уже не за горами, в паре шагов влево и вдоль улицы до перекрёстка, если быть точнее. — Тебе не кажется, что мы свернули не совсем... В нужное место? — едва не столкнувшись с бродяжим отшельником, Вик охотнее вцепился в края своего плаща: тёплая грязно-коричневая ткань придавала уверенности юноше, некий островок безопасности посреди бесхозных проулков. — Нет уж, братец, мы там, где и должны быть, — расставив руки и развив слегка подол своего иссиня-чёрного плаща, Кира бросила неоднозначный взгляд за спину: у Вика аж похолодело на мгновение внутри от осознания ближайшего будущего, — Куда по-твоему в первую очередь подадутся наши пираты? Незрячему ясно, что уж точно не на охраняемую площадь центра. Видел сам, как шастают гвардейцы в углах. А здесь... Ох, ну и вонь, конечно, но вполне скрыться можно, — наклонившись ближе к зеленовато-бледному лицу брата, Кира заговорщески прошептала, — Да и те не с пустыми руками направлялись сюда и сбыть награбленное, хотя бы часть, да попытаются. А где ж ещё впихивать его, как не в Богом, хотя уж скорее гвардией, забытом месте? — Но ведь судно не прибыло, да и Арт просил найти жильё... — Ой, ну и что? Арт и сам-то недавно ещё ничего не ведал и ведать не мог, если б мозги на нужное место не вправили, — досадно вскинув руки, Кира прошла вдоль переулка, — Нужно заранее предусмотреть их возможное пристанище. Ты о ведении войны не читал случаем? Хотя куда там...       На лице, сковавшем от навязчивого зловония, в миг загорелась обиженная гримаса. Пускай он и не был стратегом на поле боя или искусный фехтовальщиком, но Вик ведал по меньшей мере обо всем понемногу и вполне мог сообразить что к чему, если уж понадобится скорость решений. Это пренебрежение давило на юношу, что не заметить мог лишь незрячий... Незрячий старик на расстоянии порядком ста метров. — Не дуйся: не подумала, — подавив виноватую улыбку, Кира взяла того под руку и повела вглубь переулка, —Я к тому, что чем больше мы разведаем о незнакомом месте, тем проще будет сориентироваться в случае чего. Да и полезно будет побродить здесь, да послушать, что шепчут. Байки, ты сам знаешь, на пустом месте не рождаются.       И Кира была как всегда права: местные улочки, пускай только и пробуждались, но уже потихоньку возвращали те вездесущие переговоры, голоса, смех и тихие перешёптывания. Где-то выла свора котов, левее кудахчут чьи-то исхудалые куры, правее щебечут подружки-соседки о несущем, за спиной ругались об очередных пьяницах, видимо вернувшийся домой лишь под рассвет. Улицы оживали, а вместе с ними и бедные лавки, бесхозно стоявших впереди ещё пару минут назад. Путники свернули ещё раз.       Истошный, до ужаса хрипящий и животный крик-писк раздался где-то впереди, после воздух рассек свист хлыста и посыпалась ругань до ужаса противного голоса. Перед ними разыгралась по истине неприятная сцена: сжимая стальные прутья клетки, мужик с проплешиной на голове и пивным пузом, едва скрытым грязным тряпьём, приставил свою лапищу к скрытому от их глаз зверьку, чей истошный писк-мольбу они слышали ранее. Бубня себе под нос, мужик вытащил из ножен кинжал и, прокрутив в руке, оскалился в мерзкой, пропахшей гнилью зубов, насмешке в своём превосходстве над жалкой, по словам самого горожанина, жизнью «бесполезной твари», что вновь взмыла в тонком писке.       Вик замер посреди улицы, боясь обернуться к сестре. Заглянуть ей в глаза и убедиться в своих догадках было до судороги в пальцах страшно — он не мог отвести взгляда от произвола живодёра. Хруст костяшек раздался на периферии сознания оглушающим треском льда, сходим со сходом лавины при ошибке взбиравшихся. Нутро сжалось на пару с лёгкими юноши, не позволяя вдохнуть полной грудью — лучница была на пределе. — Не стои..., — пролепетал в пол голоса Вик, но рука сестры выскользнула из дрожащий пальцев: треск наткнувшейся тетивы прорезал слух тут же. — Эй! Чучело бездомное, да-да, я к тебе обращаюсь, — направив на ошалевший пьяный взор мужика заряженный арбалет, Кира едва себя сдерживала, чтобы не плеваться языками пламени, бурлившими в её душе, — Кто дал тебе право, издеваться над беззащитными зверушками? – Моя эта тварь, что вздумаю, то и сделаю. А ты..., — протянул закипающий пьяница, сильнее пережимая рукоять кинжала, и вбил её в лёгкое тельце: перебиваясь в конвульсиях, зверёк издал предсмертный писк-всхлип и остановился замертво, — Шкурам слово не давали. Ковыляла в свой закоулок, так и ковыляй дальше. Поди заждался Рауль своей очередной дряни или ты с клиентом сегодня? — и скрипучий, до желания опустошить желудок смех, напоминающий больше хрюканье, своей какофонией звуков.       «Соболезную и, пожалуй, отвернусь. Зря ты, конечно... Но оскорбление она тебе так просто не оставит,» — отходя подальше от нагнетавшей, едва ли не плавящей своей злобой атмосферы, Вик заглянул поочерёдно на каждый выход к основной улице. Чисто. Теперь сестру точно ничего не остановит окрылённую праведным гневом. Под горячую руку лезть, уж не по наслышке научен, Вик не станет. Пускай он и понимал, что неправильно так поступать, но тот своё заслужил. Всё же зря он ляпнул про её статус, так ещё и животное убил. — Скотина, ты невинную зверюшку обидел, меня попытался и думаешь тебе это всё с рук сойдёт? — тонко, растягивая каждый слог протянула Кира в своей неизменной ухмылке и склонила голову чуть в бок, ловя мушкой цель.       «Началось,» — звоночком раздалось в голове травника перед тем, как он окончательно развернулся, и стрела просвистела в воздухе, с треском впившись в дощатую гнилую стену. Хриплый рык дошёл до нежного слуха юноши, но он не обернулся: знал, что первый выстрел всегда предупредительный. Царапиной отделался. Пока. — Совсем обезумила, стерва! — взвыл мужик и плотнее пережал оцарапанное плечо с разодранным рукавом.       Лицо перекосило от злобы и задетой гордости. Жёлтые зубы едва не скрипели от гневно сжатых челюстей. Вот-вот, да обломается один-другой. Руки подрагивали от частного сжимания. А лучница продолжала скалиться без намёка на страх при виде поднятого кинжала. Досада обжигала сердце, если от него ещё что-то осталось в этом гноем заплывшем теле. Он двинулся на неё, проезав лишь воздух у подола её плаща. Вик сжался у стены при глухом вое мужчины — лучница успела нанести тяжёлым носком сапога удар в рёбра. Скулёж лишь развязал ей руки.       Пьяница опёрся о землю в надежде перевести дух и вновь броситься вперёд, но второй удар в рёбра сменил его планы. Он завалился на пыльную дорожку, выпустив излюбленное оружие в страхе порезаться. Зря. Пинком металлического носка кинжал отправился под захламлённый, перепачканный кровью ветхий стол. Место пыток не одной живой души, судя по валявшимся остаткам собратьев жертвы. Зверёк в клетке тихо пискнул, но услышал его лишь Вик, через пальцы наблюдавший за происходящим. — Окрестность тут у вас, — как ни в чём не бывало продолжила Кира ровным, холодным тоном, — Тихая. Даже слишком. Стражи нет, а значит и суда нет. Гвардейцы и не схватятся пропажи. А кто заметит пропажу пьяного хрыча? М, не подскажешь? — и вновь ядом пылающий оскал: замыленные глаза напротив не отводили от неё жгучий ярости взгляда, но их хозяин не тронулся с места при виде натянуто новой стрелы, — Диковинка, а не вещь, не правда ли? Сама смастерила. Арбалет точное оружие — стрела вонзается в цель... — ровное движение рук, и глаза мужчины сводятся к поднятой к глазам ложбине, — Прямо промеж глаз.       Лицо перекосил ледяной ужас. Ярость всё ещё бурлила в котелке пьяницы, но сейчас, сидя на сырой земле без излюбленного кинжала, он чувствовал себя зайцем, загнанным в ловушку хитрой хищницы. Движение влево, вправо — и её острые клычки намертво вцепятся в его горло. Шею закололо от пришедших мыслей. Капля пота очертила поросшую грубой щетиной щёку. — Как быстро она пронзит черепушку и дойдёт до вязкой массы? Полезут ли мозги наружу из трещины? А давай проверим... — палец переместился на курок: сердце пьяницы сжалось в тисках, бешено отдаваясь в висках.       Секунда, и... — Прекрати! — сорвавшись на фальцет, взвыл побелевший лицом Вик: Кира обернулась на голос, — С него хватит!       Воспользовавшись промедлением своего палача, пьяница вскочил, насколько возможно было в его нелепом положение, и удрал прочь в сторону очистного канала. В прочем, пробежать долго он не смог — поскользнулся на кишках прошлого животного и повалился кубарем в отходы. Что ж, туда ему и дорога. Кира убрала оружие вновь под подол излюбленного плаща и развела руками — мол «смотри, братец, жизнь и без меня его покарала, я ни при чём».       Облегчённый выдох травника, казалось, слышал весь закоулок — сердце, пытавшееся проломить ему рёбра, наконец, решило оставить свою задумку и вернуться к прежнему ритму. На лице вновь выступила краска, и следы недавнего перекосившего его страха были стёрты под лёгким румянцем. — Он - не мясник иль кто-то подобный. Просто живодёр, торгаш-неудачник, — в знак оправдания своей вспышки гнева, Кира провела рукой и очертила пристанища пьяницы, — Видишь клетки? А ту тележку? Мясники при себе такое не держат, да и тесак на кинжал не меняют. Не смог никому втюхать бедного... бедных зверьков, вот и расправился почти со всеми, скотина.       Вид рабочего дряхлого стола и правда наводил ужас. Остатки истерзанных хрупких тел, тухнувшие в бочке потраха, черепушки вместе с застывшими гримасами боли и ужаса отдельно лежали в крохотном ящичке, напротив лежали зеленовато-голубые глазные яблоки с потухшими радужками и совсем свежий труп тёмно-шёрстного зверька. На лице травника вспыхнул болезненно-зелёный который уж раз за день. — Похоже, он готовился сбыть уже их останки, — брезгливо приподняв баночку с коготками, Кира воздержалась от желания попрощаться с наполнявшим её желудка и перевела взгляд на жалобный писк зверька: взгляд карих угольков растаил при виде напуганных чёрных глазок, — Фух, живой. Солнышко, ты не ранен?       Осторожно, боясь лишний раз не перепугать зверька, Кира поддела засов клетки и бережно вынула на свет дрожащие тельце. Иссиня-фиолетовая шёрстка с белым пушком и огромными, превышавшими размер головы ушами у отросков, напоминавших рожки. Тёмный треугольничек носика поддрагивал в частом сопении. Чёрные, без просветов белки глаз не сводили с лучницы пристального взгляда, лишь тонкие лапки изредка колыхались в её руках. Отростки у передних лапок напоминали крылья, как у летучих мышей, но внутренняя кожица на них отливала голубоватым оттенком. Нет, на обыкновенную летучую мышь не походил зверёк, скорее дальний их родственник или выходец из другого вида. Тёмные коготочки прошлись по коже перчатки, и лучница пересадили зверька на крышку клетки, сделав осторожный шаг назад. Вик последовал примеру сестры, и отступил также, едва не угодив в засыхавшую лужицу. — Тише... Мы тебя не троним, видишь, — держа руки пред собой, Кира по тихоньку отступала к выходу из закоулка: зверёк не отводил от неё своих угольков, — Мы уйдём, а ты теперь свободен, понимаешь? Свободен и можешь лететь, куда вздумается.       Завернув за угол, Кира неспеша последовала за Виком, вовсю спешившим подальше от проклятого закоулка. Мельтешение брата вызвало лёгкую улыбку на сухих губах, и девушка ускорила шаг, боясь, что тот врежется ненароком в кого-нибудь. Но застыла. Скрытое тканью плаща плечо едва оцарапали крохотные коготки. Кира замерла — в голове намгновение пробежала тревожная мысль, что зверёк оцарапает своими клычками ей горло. Мягкая короткая шёрстка провела по острому подбородку. Зверёк застыл у её щеки и раскрыл маленькую пасть. Кира потянулась к ручке арбалета, зажмурив глаза в опасение потерять их от быстрых коготков.       Горячий, шершавый язычок прошёлся по побледневшей коже, оставив влыжную дорожку. Урчание раздалось в близи уха приятными нотками перед тем, как зверёк вновь уткнулся своим носиком в чужую щёку. — Он не укусил? — спохватившийся при отсутствие сестры, Вик осторожными шагами крался к ней. — Нет, и похоже я ему понравилась, — пройдясь кончиками пальцев по стоявшей крохотной холке, Кира улыбнулась краешком губ, — Как зовут тебя, кото-мышь?       Поёрзав на плече лучницы, зверёк слегка выгнулся и издал рык, отдали напоминавший кашешь — «крип». На пробу позвав зверька на мотив его рычания, Кира расплылась в тёплой улыбке и ласково ещё раз прошлась по загривку кончиками пальцев. — Значит, Крип. Ну что ж, добро пожаловать в семью.

***

      Тело сковал леденящий до судорог вязкий страх, впрыснутый словно ядом предателем-змеем, после раздавшегося за спиной голоса. Илья был позади. Позади, но перед глазами совершенно такой же юноша с болезненно горящими медью глазами, с жгучим презрением смотрящими за спину. На истинного Илью — сигналом раздалось на периферии сознания принца, но было уже поздно.       Ветвистые бледные пальцы сомкнулись на горячей шее, тянули ближе, утягивали в жгучем раскалённой сталью поцелуем в объятия пещерных вод. Холодных. Как и ожидалось от них, но расплённый в, что уж скрывать, увлечение бледным телом и сладостными речами Фил позволил себя обмануть.       Привкус металлической кислоты не заставил себя ждать — существо прикусило нижнюю губу в попытках сменить их положение, возвысется над жертвой и как можно скорее утащить на ледяную глубину, с опьянением наслаждаясь предсмертными конвульсиями юноши в удушье.       «Только посмей, тварь,» — сгребая оставшиеся крупицы рассудка, Фил пытался дотянуться до края сапог. Ужас всплеском блеснул пред голубыми омутами — сапоги остались на верху вместе с шансом на спасение. Кинжал, надёжно предпрятанный во внутренней полости, предал хозяина, не успев толком и исполнить свой долг. Страх приближавшейся смерти сейчас ощущался так близко, так до боли в кончиках пальцев осязаем, что казалось, как только он закроет глаза, он провалиться во мрак без лучика надежды увидеть вновь свет.       До безумия жадное желание жизни пеленой застилало угасающий взгляд юноши, подчиняя контроль над телом кому-то невидемому, но ощутимо властвовшему и до бурления в венах животному. Пережав чужую глотку насколько это было возможно, Фил скользил по склизкой коже и, выпустив последний пузырёк кислорода, вгризся в лицо противнику. Челести сводил до безумия, но разжать их было до невозможного опасно — это его последний шанс выкарбкаться из плена холодных потоков. Последний шанс увидеть свет.       Существо взвыло скрипучим фальцептом, бурлило писком в воде и оглушало взбунтовавшуюся жертву. Уши сводило от крика, но Фил продолжал пускать чёрную, как коробельную смоль, кровь, до опьянения отзываясь в сознании. Нехватка кислорода играла свою игру над рассудком принца, подталкивая нанести врагу как можно больше, как можно кроваточащиэ и смертельных ранений. Лишь бы свет вновь согрел его бледную кожу и нерадивый флибустьер вновь отчитал его за безрассудство.       Ветвистые отрыстки, напоминавшие пальцы, перестали сжимать в утягивающем захвате чужое тело и переключились к кровоточащам ранам.       Мгновение. Всего мгновение потребовалось Филу, чтобы вдавить напоследок в чужие садяны и оттолкнуться от извевающегося под ним в истеречных судорогах тела. Лёгкие сдавливало, но он продолжал тянуться к свету. К свободе. К проклятому трижды Илье. Лишь бы тот помог избавиться от удущья глубин вод.       Последний толчок, и ровная гладь пропускает со всплеском голову принца.       Вдох.       До хрипоты отзывающийся в болезненный лёгких вдох, сладкой негой разливался по венам, возвращая контроль над телом и разумом. Он вновь может дышать. Он вновь может видеть свет.       Поднимаясь не без чужой помощи на подрагивающих в нагнавших его судорагах руках, Фил едва ли не распластался на каменистой поверхности, если бы не упал на такое тёплое, но дрожащие тело. Чужие руки в панике сжимали промокшую насквозь рубаху на его спине, цеплялись в страхе потерять его, словно он мог изчезнуть, как только он отпустит. Сбитое дыхание сливалось с его хрипящими, жадными вдохами, расходясь неизвестным теплом по венам. Дрожь сливалась с судорагами его рук. Каменистые стены тунелля плыли перед глазами, но Филу было плевать на них. Он вырвался, и это главное. — Ты... Больше не отходи так далеко....Не смей так поступать, слышишь!?       Всё ещё в ужасе цепляясь за юношу, Илья едва нашёл в себе силы произнести эти слова: на крик и ругань он перейдёт позже, только дрожь уймётся в бешеном темпе сердца.       Душу томило неясным грузом при виде растерянного флибустьера — Илья впервые предстал пред ним таким... до ужаса хрупким и напуганным за чужую жизнь, грозящуюся оборваться всего минуту назад. Но от осознания последнего тепло, загараясь крохотный маячком, согревало прошибавшее от завывания ветра мокрое тело. Фил мог лишь крепче прижаться к источнику тепла, забываясь в предрасудных отголосках разума. Он отпустит его и выслушает все упрёки, но позже. Сейчас хотелось лишь согреться.