Вкус рома и свободы на губах

      Отражаясь в водной глади, высокие стены замка возвышались над крохотной фигурой девушки в своём неизменном гордом обличие. Белокаменные башни бросали длинные тени, рассекающие лесную чащу в пустотах. Поддаваясь дуновению северных ветров, развевались флаги Филдора, напоминая своей глубиной синего океан, ставший для королевства спасением и источником власти. Всё в замке говорило о величии, превосходящем статусом на сотню ступеней статус Сафроновой. Девушка, доставляющая цветы по наказу тётушки, была лишняя на фоне резиденции правящего семейства и приближённых, то и дело поглядывавших на обличие помощницы цветочницы.       Сшитое из простенькой ткани платье резко выделялось на фоне богато обставленного холла и мелькавших рядом служащих и гостей замка. Невесомый белоснежный фартук был заляпан у самого края желто-красной пыльцой от доставленных утром лилий, запачкавших не только кружевной подол, но и мятный складки у конца платья. Марина старалась всячески спрятаться за своей корзинкой, но та позволяла закрыть лишь следы утреннего недоразумения. Не более. Алые пятна выступали на бледных щеках с каждым шагом к гостевому крылу.       Смущение, сковавшие её у входа в замок, контрастировало на фоне всего напряжения, нараставшего с каждой секундой. Марина не знала, кому точно принадлежал заказ, но от одной лишь мысли о возможном соприкосновении с Гельдерном ей становилось дурно. Сухость терзало горло при каждом вдохе, наполняя лёгкие колким и до боли распирающим их воздухом. Корзинка намеревалась выскользнуть из изящных пальцев, несмотря на мёртвую хватку их хозяйки. Своим спокойствием выделялось лишь бледное личико, хоть и покрывавшиеся, от счастья, пунцовыми пятнами. — Могу... Могу ли я оставить посылку у двери? — подавив дрогнувшие нотки в голосе, Марина приосанилась при брошенном на неё взгляде. — Вас просили доставить лично в руки не потому, что так вздумалось нашей миледи, — укоризненно выделив условие, страж в показавшейся знакомой форме пристально поглядел на девушку, — В замке проходит особый приём, требующий отдельной суеты и приготовлений. Она не хотела, чтобы её цветы затерялись среди них.       До покой называемой миледи оставались считанные шаги. У широкой резной двери стояли два гвардейца в своих расшитых бело-голубых мундирах, отличавшихся от местных иными нашивками и гербом на груди. Рассмотреть эмблему, как бы не хотелось Марине, ей не удалось: ведший её страж подал сигнал, и двери скрыли за собой фигуры гвардейцев. Сафроновой ничего не оставалось, кроме как собрать последние крупицы надежды и войти в гостевые покои.       Белая, словно пронзаемая сотней лучей комнаты была залита светом. Небывалых размеров окна не были занавешены плотными насыщенно синими шторами, притаившихся по бокам. Лучи рассекали паркет, блиставший в их свете своей безупречной чистотой, массивную кровать с бессчётным, как показалось Марине, количеством белоснежных подушек и занятый парой скляночек и шкатулкой туалетный столик. Безупречность и богатство окружавшего невольно навевали цветочнице воспоминания, уводя её всё глубже в приятную негу ностальгии от тревожной реальности.       Вот слышится шелест платья, яркий и едва ли не вскруживающий своими нотами ягодный аромат, который хотелось вдыхать вечно, и приглушённая игра клавиш, перебираемых бледными пальцами. Марина на мгновение и правда почувствовала себя вновь окружённой той девичьей беспечностью, запечатлевшейся в памяти. Ей даже почудилось, что она и взаправду слышит эту ягодную композицию — по спине прошёлся холодок.       Слева от неё была ванная комната, напомнившая о себе характерными всплесками воды и исходившим от неё теплом. Дверь приоткрылась, и из-за неё выглянуло румяное личико служанки. Брови той мимолетно скривились в негодование, но раздавшийся за спиной голос заставил стереть ей отпечаток предубеждений. Марина не расслышала голос, но боялась, что в нём узнает хотя бы одну привычную нотку. Она молча продолжала смотреть в край своей корзинки, предоставляя все борозды служанке и её миледи.

—...цветы...кто принёс? Девушка... может... я вас поняла, миледи...

      Единственное, что смогла расслышать Марина в словах служанки: речь была о ней, хотя она и не понимала до конца, почему не может оставить заказ и уйти как обычно. Сомнения вновь отравляли тревожные мысли, расходясь мелкой дрожью по телу девушки. — Миледи просит вас пройти к ней. Она желает лично убедится в целостности своего заказа, — отрапортовала служанка, уходя к двери.       Мысли буйными волнами разбивались о плот надежды, отдавая её разум власти страха. Ноги словно вновь были скованы колодками, не позволяя ступить и шагу. Сердце заметалось в груди при каждом внутреннем порыве Марины сбежать от предстоящей угрозы. «Что, если её настигло прошлое? Что она могла сделать сейчас?» — вставали непреодолимыми преградами пред цветочницей вопросы, заставляя позавидовать в дрожи сорванному прорывом ветра жухлому листочку. — Не заставляйте миледи вас ждать, — слегка подтолкнув нерасторопную девушку, служанка прожигала спину той холодным взглядом.       Тело двинулись навстречу ванной комнаты, хоть разум и остался стоять на прежнем месте в оцепенение. Она не осознавала своих движений, мысленно надеявшись на скорую расправу со всеми делами. Только сейчас Марина ощутила ту невыносимую тоску по лавке и временами строгой тётушке Софьи и её замечаниям. Как же она хотела в эту минуту оказаться в крохотной комнатке вместе с сухими бутонами, ждавших своей очереди рассыпается на десятки лепестков. Работа, оставшаяся в лавке, казалась такой необходимой сейчас, что Марина и сама не заметила в помутнении, как пересекла порог и предстала перед спиной миледи.       Длинный, пастельно-голубой шёлк халата закрывал острые плечи девушки, на кои падали светлые пряди волос, ещё не успевших собраться в привычную укладку. Миледи стояла к Марине спиной, хотя цветочница не прекращала ощущать на себе пристальный взгляд. Обессилено опустив глаза на полы своего фартука, Сафронова слегка приподнял корзину и поставила ту на край тумбочки. — Розовые лепестки и собрание семицвета, — робко прощебетала Марина, пряча взгляд от повернувшейся девушки.       Шаги звонким эхом раздавались о стены комнаты, замирая вместе с сердцем цветочницы. Марина готова была поклясться, что почувствовала на мгновение растерянность в этих шагах. Миледи остановилась недалеко от зеркальной глади и провела кончиками пальцев по нежным алым лепесткам. Движения её веяли лёгкостью и превосходством, но взгляд миледи был словно выкован из стали, тяжелой ношей падающей плечи окружавших. Марина не могла прекратить думать об этом, лишь сильнее переубеждаюсь в необходимости поднять глаза и убедиться окончательно.       Миледи молчала с минуту, но и этого хватило, чтобы атмосфера в и без того небольшой комнате стала напоминать затишье перед бурей. Сердце вновь ускорило свой шаг, когда бледная рука поднялась. Но вопреки всему ничего не произошло. Оставив плату, миледи вновь отвернулась и скрылась за тонкой ширмой. От сердца словно отлегло, и Марина заторопилась покинуть столь неуютную комнату. Все сомнения и страхи на секунду словно расступились, прекратив обременять Сафронову, как раздавшийся голос свалился на неё разрушающейся лавиной. — И всё же голубой тебе был к лицу, цветочная фея...       Марина не помнила, как, сорвавшись с места, стремительно покинула комнату, затем и замок вовсе. Её словно что-то вело, не давая и на мгновение обернуться. Казалось, что как только она позволит себе остановиться, её затянет в омут, в этот раз поглотив окончательно. Тело начала пробивать дрожь уже не та, что была всего пару минут назад. Нет, эта била сильнее, заставляя землю уходить из-под ног. Лишь выбравшись на дорогу Марина позволить себе обессиленно опереться о ствол дерева и перевести дыхание. В панике хватая мимолетные картины, взгляд невольно задержался на громадное фигуре замка, так и стремившегося раздавить её словно букашку.       Спохватившись, Марина прижала корзинку ближе к себе и скрылась в лесной чаще.

***

      Волнение затаилось в душе травника с момента их встречи в цветочном, напоминая о себе до долгожданного часа всплесками паники вперемешку с радостью, охватывающих весь эмоциональный спектр юноши. Вик знал, что он чересчур восприимчивый, но что бы от одной лишь фразы впасть в чарующую негу, было слишком даже для него. Хотя от счастья и ясно — Вэлл назначила им встречу столь скоро и неравнодушно, что не выпасть из реальности было бы выше его сил.       С одной стороны, довольно опрометчиво ему так доверять встреченной совершенно случайно представительнице целителей Тайного поселения, но, с другой стороны, Вэлл не могла не расположить его к себе и очаровать своими познаниями. Пускай в первую их встречу она едва ли не застрелила его, но она помогла ему — Вик до сих пор стыдился своего падения с Ворона и едва ли не утерянных всех пополненных травяных запасов. Щеки парня и сейчас пылали от одного лишь воспоминания, но он не мог не быть благодарен ему — этот случай позволил развеять между ними напряжение и настроить на совершенно иной лад.       Солнце тянулось к горизонту, но небо ещё не приобрело тех огненных красок заходящей звезды. Темнело летним вечером довольно поздно, и Вик был нескончаемо рад этому — столько дел можно было переделать, так ещё и успеть побездельничать при свете солнца. И сейчас было не исключением.       Ни Кира, навещающая мать, ни Арт, восстанавливающий силы, как надеялся юноша, не ведали о планах травника. Пускай им и стоило торопится и успеть сделать всё перед отбытием судна, пускай сестра будет ворчать о его беспечности, но Вик не мог пропустить этой встречи. Вик знал, что, как только он согласился на эти абсурдные поиски, он подписал приговор своим свиданиям. Да, Фил для него важен, но поступить так с тем, кого так легко можно потерять из-за расстояния, Вик не мог. Вэлл — он успел представить тысячи сценариев развития их истории из-за его отъезда — не простит ему ухода без объяснений и, закончив свои дела в Чёрном порту, навсегда уедет в свое государство, не вспоминая больше о предателе.       «Предатель» — по телу юноши прошла волна холодного озноба, несмотря на тёплый ветер согревавшего своим дуновением. Вик боялся услышать это от неё. Он боялся потерять того, кто приводит его в смятение в волнительном танце тысячи бабочек всего лишь одной тёплой улыбкой. Потерять Вэлл — словно было потерять часть себя, которую он отыскал в чаще по воле судьбы, которая, пожалуй, сейчас и решила поиздеваться над бедным травником.       Чем ближе Вик подходил к месту встречи, тем лихорадочней билось сердце в суматохе прошибавшего тело дрожжи. Сжимая в руках коробочку и пробираясь сквозь ветви, Сменкин пытался разглядеть в чащобе фигуру девушки, однако ничего кроме мелькавших возле него казавшимися в солнечных лучах золотых бабочек он не видел. Заняв привычное место, Вик сделал глубокий вдох — стоило успокоить разум и тело перед её приходом. — Мы знакомы не так давно, но я хотел... Не мог не? Я захотел... Нет, так точно не стоит, — закрывая руками лицо, Вик опёрся ими о колени.       Слова путались в суматошном танце мыслей, разбивая любую попытку травника подобраться к спокойствию разума. — Не стоит что, Росточек? — раздался над самим ухом юноши, заставив его всеми силами не позволить себе, поддавшись страху, отдёрнуться в сторону, — Не подумала — извини. Я надеюсь, тебе не пришлось меня долго ждать.       Вик не знал ответа, но, собравшись с силами, поднял на неё взгляд и лишь улыбнулся. Смятение волнующей бурей, царившей в его душе все эти часы, словно осело, растворилось перед двумя осколками неба, поселившимися в глазах девушки. Безмятежность и мягкость в них при тёплой улыбке передавались ему, заставляя бабочек порхать сильнее, а страху вновь отступить в потёмки сознания. С Вэлл становилось легче как на душе, так и наяву. Время словно замедлялось в её присутствие, давая возможность насладиться этой безмятежностью, восстановить пошатанный внутренний мир.       Осознание того, что совсем скоро он лишится этих встреч, осело горечью на душе юноши, отравляя мысли. Им и правда придётся расстаться на несколько дней, а может и вовсе недель — поиски друга не то, что можно уместить в чёткие рамки и закончить в сроки. Это не давало Вику покоя. Вэлл и без этого здесь месяц или того меньше пробудет, а с неотложными поисками оно сокращалось минимум вдвое. Вик не хотел терять их общение, но потерять друга из-за него не мог — Фил стоил пропущенных свиданий. —...выходило у них уж слишком нелепо. Придворным замка не понять всей сущности культуры моего народа, — непринуждённо рассказывая, Вэлл не сразу заметила волнения друга, — Ты хочешь что-то сказать? Если так, Росточек, то я вся во внимании. Не стесняйся, прошу.       И вновь эта обескураживающая улыбка, заставляющая путаться мысли: Вик мысленно подтолкнул себя навстречу исходному течению. — Мы знакомы не так давно, но с каждой встречей, с каждым словом я понимаю, что... Что не видеть тебя... Не слышать твой голос, словно ощущать, как тоска оседает на струны души, — Вик чувствовал, как с каждым словом щёки загорались ещё более алым оттенком, чем прежде: коробочка вновь оказалась в его руках, привлекая внимание лазурных глаз. — Росточек, ты к чему? — подавив отравлявшие ноты, произнесла Вэлл, но взгляд её то задерживался на горящих зеленью глазах, то коробочке в руках юноши: девушка неосознанно поддалась назад. — Эти цветы... Как только я увидел их в лавке, в мыслях не исчезал образ твоих глаз. И я... Я хотел..., — не договаривая более, Вик протянул подарок девушке и сомкнул от волнения веки.       Шелест листвы окрасил молчание, принося вместе с ветром тяготящие душу минуты. Улыбка, сиявшая на губах целительницы, померкла при виде аккуратно обёрнутой коробочки и горящего всеми оттенками красного лица друга. Омут неизвестной тоски затягивал её в свои воды, но тянуть больше нельзя, пускай душу и терзали воспоминая прошлого. Раскрыв коробочку подрагивающими пальцами, Вэлл затаила дыхание. В маленьких небесах на мгновение разразилась буря... Но нежные лепестки, обрамлявшие связанные в сердце веточки, позволили исчезнуть тучам. — Виктор, это..., — с облегчением понимая бред своих догадок, Вэлл расцвела в искренней улыбке, — Это прекрасно. — Тебе... Тебе правда нравится? — подняв взгляд, Вик ощутил новый прилив краски и тёплый отпечаток губ на щеке. — Мне нравится все твои начинания, — коснувшись подушечками горячей кожи, Вэлл проводила одной лишь ей ведомые узоры на его руке: солгать, что от него в душе травника не взрывались крохотный вулканчики чувств, он бы не смог.       Непринуждённый рассказ вновь окутал собой скрытую за елью разрушенную беседку, разбавляя напряжённые ноты, притаившихся в сознании Вика. Он должен сказать об отбытии. Должен, но прерывать, возможно, последние мирные минуты ии общения предстало чем-то до ужаса неприятным и в то же время необходимым элементом. «Время терпит,» — повторял в оправдание своей робости Вик, оттягивая момент всё дальше и дальше. — Мне пора возвращаться, — словно гром в пустом поле, раздались последние слова: Вэлл собиралась уходить, — Встретимся, здесь же в полночь, Росточек. — Постой, — спохватившись, Вик не заметил, как коснулся тонкого запястья девушки, — Мне... Мне очень жаль. Мне действительно очень жаль, но я не смогу. — В полночь? Не стоило так переживать, можем увидеться завтра, на рассвете. — Нет, я хотел сказать... Мы не сможем больше встретиться, — протянул неожиданно для себя Вик, замерев перед вмиг охладевшим взглядом: он чувствовал, как пробежала мелкая дрожь по смуглой кожи, перед тем как рука исчезла из его слабой хватки. — Виктор, — имя, сорвавшиеся с уст, ледяным хлыстом прошлась по его сердцу — он впервые видит не тот светлый и недосягаемый образ целительницы, а закрытый от всего мира в цепкий панцирь, словно нежный цветок, показавший свои шипы в преддверии опасности, — Ты... — Мой друг нуждается в помощи, — перебив в страхе девушку, Вик пытался подавить прошибавшую его тело дрожь, — Я не могу предасть нашу дружбу и не отплыть за ним, как бы не хотел нарушать наши встречи. Мне дорого наше общение... Но он... Я не прощу себя, если не смогу помочь ему, Вэлл. Я хочу проводить с тобой каждое мгновение своей жизни, но не могу...       Продолжать свою невольную исповедь Вик не представлял нужным — Вэлл, его вернувшийся нежный образ, обвила его плечи, унимая волнительную дрожь. Ноты мяты и ежевики успел расслышать травник в показавшимися вечностью минуты близости. «Я буду скучать по ним,» — Вик приобнял её в ответ, лишь мечтая прижаться как можно крепче к светлому образу. — Я постараюсь вернуться, как можно раньше... Прошу, не оставляй меня. — Не бойся, Росточек, — протянула как можно нежнее Вэлл, вложив что-то в его карман, — Мы увидимся раньше, чем ты думаешь...

***

      «Почему ты так стремишься расправить то, что тебе давно обрубили, щенок? — сжимая в руках хлыст, мужчина прошёлся вдоль коридора обшарпанных стен, от сырость и плесени которых мутило при одном лишь вдохе, — Ты позоришь нас. Ты позоришь меня...»

      Подняв наполненный льдом сковавшего ужаса взгляд, юноша прижался к холодной стене, ощущая, как пропитывается сыростью тонкая ткань рубахи. Загнанный зверь — он не мог окрестить себя иначе, ощущая подступавший к горлу ком при каждом движении отца. Прижимая к груди горевшую ладонь, он чувствовал, как рубаха впитывала в себя вязкую, казавшуюся в полумраке чёрной кровь вновь открывшейся раны.       «Как ты посмел!» — резкий хлыст у его плеча заставил юношу содрогнуться, обессиленно приправ на колени. Языки пламени словно сковали всё тело, пронзая его тысячью осколков. Сдавленный хрип сорвался с синеющих уст, с неестественным окрасом донесясь до мучителя.       «Смеёшься над своим родом?» — последнее, что юноша смог расслышать перед очередным огласившимся со свистом ударом... — Нет! — подавшись вперёд, Фил свалился с и без того хлипкого гамака и приложился плечом о очередную склянку, чудом не разбившуюся под ним.       Осмотревшись в полутьме, Фил не узнавал в дощатых стенах тех холодных, проросших плесенью камней. Вокруг не было цепей. Спохватившись, принц поднёс руку к единственной лампе и с облегчением не заметил на ладони свежей крови или ветхих бинтов. Лишь старый шрам, тонкой полосой пролегавший на коже. Он больше не истекает кровью. Он больше не в темнице. Он больше не видит на себе заостренный ядовитой желтизной взгляд...       «А ведь у этой рыжей стервы похожие глаза, — приводя себя в порядок, Фил неосознанно позволил образу флибустьера пробраться в его мысли, — Ан нет. Стервозность в наличие у обоих, но вот жестокость... Не думаю, что Илья подобен этому козлу. Хотя... Кто его знает. Бутылка с подсвечником в руках не долго у него кочуют».       Перед глазами пробегают воспоминания дневной размолвки, напоминая о переходе тонкой грани терпения флибустьера и, как бы сейчас не казался его поступок жестоким, о сработавшем плане. Фил осмотрел каюту. Пираты, отдыхавшие здесь ранее, давно разбрелись кто куда и, судя по доносящимся воплям, распивали сейчас с коком. Пускай и сейчас два-три матроса дрыхли в своих гамаках, для Фила они не представляли никакой угрозы. Они не помешают осмотреть ему.       «Если бы я был зашкеренным одним уродом кулоном, где бы я лежал? — рассматривая скрытые в потёмках углы, Фил перебирал края гамаков и с брошенные на пол хлам — назвать иначе вещи команды у принца язык не поворачивался — Да чёрт... Угрюмый ведь не настолько храбрый, чтобы всё время его при себе таскать?»       Отбрасывая вновь и вновь потрёпанный хлам команды, Фил замер — скрип раздался за спиной. Мысленно перебрав все возможные оправдания со сценариями насилия над его крысиной тушкой, принц медленно развернулся к источнику звука: сердечный ритм нарастал с каждой секундой напряжения. — Чтоб ты провалился, — пробубнил не без облегчения принц, распознав в источнике шума пьяного вдрызг пирата, свалившегося на ящик с гамака.       Скрип корабля слился с завыванием команды, создав незабываемую какофонию стоявшим морским гулом. Шорох время от времени возобновлялся, но Фил перестал обращать на него внимание и продолжил поиски кулона. Первостепенная задача затмила собой инстинкт самосохранения и, спасибо уроком Арта, чуткость слуха — Филу казалось, что он вот-вот выйдет на след потерянной вещи, и та скрывается в шаге от него. Под половицей. Бочкой. Главное рядом — Фил это чувствует.       Очередной скрип доносится до ушей принца, в разгаре поисков отбросившего все рамки правил — Филу не хотел его слышать. Времени и без того слишком мало, чтобы растрачивать его на новые нелепые страхи и ворочавшихся во сне пьяниц.       «Надеюсь, ты потонешь, урод, также быстро, как я отрою этот чёртов кулон,» — сквозь зубы проскрежетал Фил, ощупывая очередную подозрительно половицу.       Слишком темно и одновременно пусто в каюте, что, как бы не хотелось, не позволяла спрятать здесь что-нибудь настолько ценное. Фил не хотел верить в провал его плана, ведь тогда он выходил полным уродом, разрушившим только-только начавшие налаживаться отношения с флибустьером. Илья, пускай и посылал время от времени угрозы в его адрес, всё равно продолжал помогать ему и терпеть его выходки. За этот день ему пришлось вытерпеть и без того достаточно гнили от команды и свалившегося, как снег на голову, принца в том числе, так нет же. Филу показалось просто блестящей задумка довести его ещё больше и уйти в свободное плавание по каюте. В дурной голове его не казалось это тогда, чем-то настолько уж плохим. Но не для Ильи.        Только сейчас, спустя столько часов Фил начал осознавать совершённую им ошибку. Нужно было найти иной способ, нужно было всего лишь дождаться, но нет. Он решил всё взять в свои руки и как всегда пойти в самое пепелище. На мгновение ему даже почудилось, что старый шрам вновь заныл пронзительной болью, напоминая о последствиях его пылкости.       Шум песен команды всего на пару секунд огласил каюту, набрав громкость также скоро, как и сошёл до еле слышного гоготания. В мысли вновь закралась ледяная паника. — Зря..., — принц замер: знакомый голос раздался в паре шагов от него, — Зря ты, крысёныш, пошёл против любовничка...       Не успев что-либо предпринять, Фил ощутил тяжёлую подошву ударивших в спину сапог. Повалившись на пол, принц сдавленно выдохнул — следующий удар не заставил себя ждать. Руку вновь сдавила острая боль, пронзившая кисть у запястья. — Ты что творишь? — пронзая скрытый в полумраке силуэт пирата, Фил пытался разглядеть его. — У Угрюмого воровать? Совсем страх потерял, щенок?! — едва ли не плюясь ядом, Фазан со всей дури пинает воздух: принц успел отскочить в сторону.       Последовавший за руганью грохот обратил на себя полные гнева стеклянные глаза. Госпожа удача решила в очередной раз послать Фила далеко и надолго, ведь увернуться юноше удалось лишь от удара, но не от впечатавшейся в лопатки и затылок перегородки. Дымка нещадно затмевала взгляд, но сдаться боли он не мог. Даже в полумраке Фил мог различить этой пьяный оскал, горевший на губах пирата. — Мало тебе досталась от Рыжего, — схватив сопротивлявшегося юношу за рубаху, Фазан со всей дури впечатал того в пол: искры на мгновение блеснули в затуманенном взгляде.       Тихий, но казавшийся в те секунды настолько позорный скулёж сорвался с бледных губ принца. Как бы он не старался вырваться из лап обезумевшего пирата, тот продолжал гнуть своё. Едва ли не вдвое крупное сложение мужчины давало своё преимущество в неравной схватке — Фил оказался прижатым в пол. — Какая жалость, Белоснежка, — всё с тем же ядовитым оскалом Фазан растягивал слова, сжимая запястья брыкавшегося блондина, — От тебя даже Рыжий отвернулся. Вся команда слышала, как наш крысёныш лишился покрова. Кому ты теперь нужен?       Выдыхая до тошноты мерзкие пары спирта, Фазан прожигал беспомощного принца горящим взглядом, безусловно наслаждаясь бегающему в панике голубым глазкам. Зазнавшийся, свалившийся ниоткуда юноша вызывал у него бурю негодования, подкреплённого явным гневом авторитета и дневной перепалке. Фил не сомневался, что Угрюмый приложил к этому свою лапу. — Убрал от меня... свои грабли! — задыхаясь, прошипел Фил и повторил попытку сбросить с себя тушу пирата.       Врезавшись коленом под рёбра Фазану, принц ожидал чего угодно, но не полного краха его удара и пугающего блеска в мутных радужках. Пират не прекращал бубнить себе под нос и, перехватив чужие запястья одной рукой, сводный сжал тонкую шею принца. — Белоснежка не знает границ, как и Крысёныш первый, — протянул до одури противным шёпотом Фазан, заставляя всё нутро юношу соваться мгновенно, — Прыткий выбил дурь из одного, а я чем хуже? — Только... Только посмей, — прохрипел в перемешанном с гневом в ужасе Фил, ощущая как чужие пальцы разжимаются на его шее и спускаются ниже.       Он старается со всех сил сопротивляться хватке, но страх начинает сковывать его сильнее, чем тяжёлая туша пирата. Всё внутри буквально кричит, но крик остаётся беззвучным — голос застыл в горле комом. Тряпичная кукла в объятии ужаса.