Не сойти с ума

…Да. Именно. Вся прелесть и проблема в том, что я — сын графа, причем именно в том самом статусе «сумасшедшего ублюдка». С одной стороны, мне хватит средств, чтобы отправиться в любою точку мира, и положения и репутации, чтобы игнорировать все остальное. С другой стороны, я «сумасшедший» сын графа. Мне нужно разрешение и сопровождение, чтобы выйти, может быть, даже из собственной комнаты. А это разрешение дать может только один человек. Дьявол. Меня трясет. Опять как лихорадочный. Ха-ха. Я не знаю, сколько я уже стою перед этой несчастной дверью. И сколько бы ни стоял, все равно не смогу ее открыть. Сам. По крайней мере самому мне не хватит усилий, чтобы сделать это. Но если… Если дверь уже будет открыта, мне не останется ничего, кроме как войти, принять реальность. Все пройдет само. Как надо. Нужно просто отдать приказ. Откройте. Открой дверь. Дверь. Откройте. Да. Откройте. Сделайте это за меня. Для меня. Догадайся, что нужно это сделать. Тело свинцовое. Я не могу пошевелить рукой. Не могу пошевелить губами, языком. Не могу пошевелить глазами. И отвести их от золотой гравированной ручки. Я знаю, как она будет ощущаться в ладони. Что будет ждать меня за ней. Вот я кладу пальцы на ручку, нажимаю, дверь скрипит, свет ударяет в глаза, жмурюсь. И ничего. Ничего не происходит. И не произошло. Я не боюсь. Ничего не чувствую. Просто трясет. Просто физически не получается. Ха-ха-ха-ха! Боже. Как жалко. Какой я идиот. Даже болезнь свою контролировать не могу. Себя не могу. Что я такое тогда? Кто я тогда? Вдруг дверь скрипит. Правда скрипит. Я слышу этот звук. Она медленно отворяется. Правда отворяется. В действительности. Что. Кто..? Панк. Панк, ха-ха! Он понял. Он научился наконец чувствовать подтекст. Причем слишком хорошо. Дьявол. И вот я… Я. Ха-ха. Я — и он. Отец. Я не вижу. Не хочу смотреть. И не смотрю. Не могу никуда посмотреть. Перед глазами черная пелена. Нет слез, нет страха, нет ничего. Я просто ослеп. Мне кажется, я теряю сознание. Воздуха не хватает. Я делаю вдох. Возможно, впервые с тех пор, как вышел из комнаты. Вокруг меня еще вертится запах панка. Спокойнее… Спокойнее. Стало легче. Почему вообще панк был не в своей комнате? Нужно… нужно сказать. Что-то естественное. Правильное. Или не отпустит. Посчитает совсем сумасшедшим. Как назло, сейчас я правда не в своем уме. Ха-ха. Какая ирония. Я чувствую, что отец смотрит. Как смотрит. И ждет. Я жду, пока отступит тошнота. Воняет ликорисами. О. Давно не виделись, мам. Ты ко мне или к отцу? Цветы шелестят — это она так смеется. Хорошо, хорошо, соглашусь, глупо спрашивать. — Я хочу съездить в столицу, — язык еле ворочается. Немеет. Коченеет. Живые, чтобы жить, умертвляют остальных. Мне хватает и старика. — Съездить? — я слышу его голос. Голос Живой. Голос мертвый. Они переплетаются. Отец кашляет кровью. Он хрипит, булькает, захлебывается. Он умирает. Я слышу, даже если не смотрю. Но нельзя обращать на это внимание. Нужно ответить. Ответить, и все кончится. Я прочищаю горло от не то кома, не то тошноты. От того и другого. Без разницы. Тяжело. Я набираю в легкие побольше воздуха. Он все еще пахнет панком и мамой. Ее руки гладят по голове. Что-то липкое превращает волосы в один большой шмоток. Что-то липкое закладывает уши. Сердце стучит везде одновременно. Нет ничего, кроме стука сердца. — Съездить, — я повторяю за отцом. Одно слово. Только одно слово. Я не слышу себя. Сказал ли я достаточно? Сказал ли достаточно убедительно? Дьявол, дьявол, дьявол… — …Я отдам распоряжения. — Сегодня же. — Хорошо. Его голос совсем глухой. Из-за липкой пленки на ушах почти не слышно. А он кричит. Кровь кричит. Все кричит. Все кричат. Я кричу. Я кричу? … Нет. Мне нельзя кричать. И я не кричу. Это только кровь. Мама, заткни мне рот. Пожалуйста. Я не могу. Она не слышит. Она ушла. Запах ликорисов тоже. Ха-ха. Остался только запах крови. Чужой и родной, чужой и родной. Смешались. Смешались и душат, душат, душат. Меня и друг друга. Меня шатает. Я ничего не вижу. Но, кажется, мир плывет. Тошнота подступает к горлу. Запах чужой крови побеждает. Все снимает как рукой. Я делаю резкий вдох. Жадно, отчаянно глотаю воздух. Я жив. Я жив? Да. Может быть, теперь. Может быть, нет. Руки касаются повсюду. Прикосновения вязкие, холодные и горячие. По голове. По плечам. По рукам. По спине. По шее. По лицу. Везде остаются следы. Реальные и Ее. Все сливается воедино. Я открываю глаза. Не помню, когда закрыл. Но теперь я наконец вижу. Пелена ушла. Я снаружи. Значит, все хорошо. Все закончилось. …Я справился. Ха-ха. Внутри все скручивает. Меня сташнивает на ковер. Ха-ха. Как давно этого не было. Даже почти забыл, какого это. Зато после этого отпустило окончательно. Я вытираю губы рукавом и принимаю чашку с кислющим лимонадом от старика. По крайней мере он уже знает, что делать. Но лучше бы сразу подал вино. Панк все еще придерживает меня под руку, как кисейную барышню. Хотя, судя по тому, как меня шатало, может, я действительно рисковал встретиться носом с полом, если бы не он. Ладно. Как-никак так быстрее возвращаются силы. Живые впитывают жизнь слишком хорошо. А его запах насыщает обратно. Чем сильнее концентрация, тем быстрее. Наверное. — Как себя чувствуете, молодой мастер? …Этот панк. Все эти дни, поняв, что мне не нравится это отвратное «молодой мастер», избегал его и не обращался ко мне никак. А теперь, панк, опять за свое. Хм. Но раздражение и правда помогает… Стоит ли?.. — Я достаточно в порядке, чтобы ты отпустил мою руку, — и одного взгляда хватает, чтобы он послушался и даже почтительно отошел на несколько шагов. Какой покорный. Как щенок. Аж жженый сахар скрипит на зубах. — Выезжаем вечером, — да, я смог, мы едем. И больше не придется видеть отца. Не достанут и другие Живые. Теперь все. Теперь — мой заслуженный отдых. Правда, получается, всеми страданиями отдых я заслужил не то чтобы долгий… Справедливо ли это, а, судьба? Боги, может быть? Кто там всем заведует? Впрочем, не думаю, что этот кто-то услышит. Ну и пусть. Я все равно уже в него не верю. Она оставляет ледяной поцелуй на затылке. Оповещает о возвращении. Спасибо, мам, но я предпочел бы сейчас держать себя в руках и все нутро внутри. А твой приход неизменно означает только одно. На удивление, Она… действительно уходит? Ха-ха. Было бы так просто всегда. Или, может, дело в том, что панк рядом? Надышавшись его запахом, я все это время не видел Ее. Хм. Это хорошо. Было бы еще лучше, конечно, если бы болезнь отступила совсем. Но мечтать вредно. Для психического здоровья уж точно. Или там говорилось наоборот? Если да, то тогда пословица бредовая даже больше, чем я. — Вам подготовить все к отъезду, молодой мастер? — старик улыбается, как и всегда. И ведь специально выделяет голосом обращение, ха-ха. Он все видит. В конце концов, это старик. По-другому никак. Я киваю. Да, пусть лучше он сам все сделает. Не нужно меня доставать вопросами, какую рубашку я хочу взять с собой. А я ведь даже не сказал, зачем и насколько отправляюсь. Ну, в столичном поместье в любом случае что-нибудь да найдется. Панку, кстати, надо бы тоже что-нибудь купить. А то все в каких-то рубашках ходит, видимо, у слуг одолжили. Не пойдет. — И подай еще вина, — вот это точно будет завершающий штрих. Нужно отпраздновать отдых. И, может, первый выезд панка в столицу. Возвращение его на геройский путь, так сказать. Ты смотри у меня, панк. Я ожидаю, что ты приведешь меня к мудаку. И обеспечишь возможность придушить его. Даже если не насмерть, я хочу почувствовать это. Он тоже человек. До него можно докоснуться. Он тоже смертный. И когда-нибудь тоже умрет, как и все, кого он убил. В честь этого можно будет открыть лучшее вино где-нибудь на небесах. Если мне вообще позволено туда попасть.