В пределах шёпота

Сообщение от Антона пришло, когда Арсений сидел близ полицейского участка, погружённый в свои мысли. Уже которую неделю погода стояла отличная, а на аллее прямо напротив участка очень кстати было несколько лавок, спрятавшихся в тени деревьев. Этим он и был занят вот уже двадцать минут: обдумывал свои дальнейшие шаги.  То было утро, и довольно солнечное, а в рубашке с рукавами, в каких он был вынужден ходить теперь даже в летние дни, было жарко. И он позволил себе расстегнуть лишь несколько верхних пуговиц. Антон: Я еду в Питер в конце июля. Парочка съёмок и неделя отпуска. Короче, около 7-10 дней у меня будет. Сообщение вызывало у Арсения улыбку. Отличная новость. Не так давно он и сам проверял свой рабочий график на наличие свободных дней, которые мог бы забить под поездку в Москву. Правда, в его случае это было простое и понятное желание увидеться, не подкреплённое более резонными, вескими причинами вроде дел профессии. Кто же его этому научил? Ставить рабочие поездки в приоритет личным желаниям. Почаще бы слушать себя да и только… Антон: Чего молчишь? Увидимся? Не хочешь? Арсений: Увидимся обязательно. Я очень рад. Мы так давно не виделись. Антон: Ну всё, договор тогда! У тебя вообще как в это время? Много дел? Арсений: Как обычно… Ни больше, ни меньше. Антон: Вот тоска. Где наши школьные годы и 3 месяца свободного лета. Арсений: И правда, очень не хватает. Антон: Чем занят кстати? Арсений взглянул на входную дверь полицейского участка: время от времени оттуда выходили незнакомцы в простом гражданском и служащие в форме. У здания бело-голубым пестрил ряд полицейских машин: легковушки, патрульные, автозаки. Арсений: Хочу на Финский съездить. Антон: Когда? Арсений: Да прямо сейчас. Антон: Да ладно? У тебя выходной сегодня? Арсений: Ага. Антон: Блин, а там сейчас красиво наверное. Покидаешь фоток? Себя тоже можешь пофоткать, в принципе. Ну и мне как бы скинуть. Ок да? Арсений тихо засмеялся, причём, в голос, что понял далеко не сразу. Просьба есть просьба. С него — фотки. Тем более, что не было ни одной причины для отказа. По указаниям Димы Арсений начал снижать дозу, отчего земля под ногами уже не казалась такой устойчивой, как прежде. Однако неясным образом это странное чувство неустойчивости контрастировало и с некоторым твёрдым спокойствием, уверенностью, что родились и окрепли в нём под давлением иного восприятия событий прошлого. Как если бы он пытался шагать без костылей, чувствуя при этом, что ноги способны и на бег, а те всё равно мелко дрожали, как бы страшась такой перемены. Решив следовать своим внезапным желаниям, Арсений встал с лавки, подвигал плечами, размявшись, и бросил последний взгляд на отделение полиции. Нет. По крайней мере, сегодня — точно к Финскому.

***

Конец июля радовал жаркими днями любителей тепла и изнурял его ненавистников. Антон же не был ярым поклонником жары, но лето любил куда больше промозглой зимы и стылой осени. В Питере, правда, оказалось несколькими градусами прохладнее, чем в Москве, которую он на днях покинул. А вот у кого из питерских коллег остановиться на эту плюс-минус неделю, выбрать было не так-то просто — знакомых и даже хороших приятелей в этом городе было предостаточно. Одно было ясно наверняка: грузить Арсения этим он совершенно не хотел. Потому выбрал из тех, кто был ему ближе всего по духу и настроению. День с дороги вылетел исключительно на то, чтобы отоспаться и прийти в себя. Следующим утром Антон уже ехал в студию на такси, с искренним любопытством глазея на питерские улицы, смутно знакомые с прошлых поездок сюда. Машина встряла в ожидаемой пробке, и он принялся пролистывать ленты всех соцсетей, какие только у него были. Всё это время — почти два месяца — видеть Арсения доводилось только на фото и видео, что подкидывали алгоритмы соцсетей. И воспоминание о том, как они были близки в последний день перед отъездом пианиста из Москвы, беспощадно затиралось и меркло от скорости неумолимо бегущих вперёд дней, от контраста лиц, которые он видел день ото дня, и палитры эмоций, что испытывал на съёмках разных проектов. Знакомства, встречи с новыми и старыми приятелями, шум зрительских возгласов, голоса операторов, разговоры с продюсером, тишина собственной квартиры. И так по кругу. Круговорот жизни, в котором Арсений был с ним только в сообщениях, где Антон мог только звонить сам, где не слышал чужого тихого шёпота и не чувствовал тёплого дыхания на виске. Чтобы отойти от первых съёмок в Питере, Антон заглянул в ближайшее кафе. Время шло к пяти вечера, им завладело чувство приятной усталости. А вот внутреннее равновесие после каждых съёмок приходилось настраивать, как старенький радиоприёмник, поддающийся коррекции лишь тому, кто знал, какое крутануть колёсико и где зажать несколько кнопок. Он больше не на сцене. На него больше не обращены несколько десятков взглядов. Он больше не обязан держаться на камеру. Он всего лишь обычный человек. Человек, вот уже несколько лет вынужденный передвигаться по улицам в кепке, а того лучше и в солнцезащитных очках. Антон набирал сообщение с улыбкой. Написав, что на сегодняшний вечер свободен, и спросив, где они могут встретиться, он дожидался ответа, рассматривая движение на улице по ту сторону окна кафе. Не прошло и минуты, как Арсений отправил адрес паба, после чего приписал: «Столик в углу. Жду тебя». Стоило потянуть на себя массивную входную дверь заведения, как Антона оглушила живая музыка и гул голосов. Духоту в заведении разгоняли слабые дуновения кондиционера, будто пытавшегося перекричать добрые три десятка голосов, звуки гитары, ударных и солиста с вполне недурным баритоном. Пройдя в зал, Антон оглядел толпу: это были обычные среднестатистические граждане, далёкие от смокингов, чопорности, манер и высоких запросов. Эти люди оттягивались, как могли. И делали это прекрасно, не располагая при этом миллионами, крутыми тачками и несколькими квартирами. Они одевались проще, выпивали естественнее, смеялись громче и казались счастливее тех, у кого было побольше их собственного. На небольшой импровизированной сцене стояли трое: щупленький гитарист с длинными чёрными волосами, собранными в пучок, ударник с крепкими руками и пивным животом, солист среднего роста, загорелый, коротко стриженый и от природы почти совершенный блондин. Интерьер заведения отсылал к рубежу 80-90-х годов. Неброские деревянные столешницы, исписанные вдоль и поперёк цветными маркерами. Посаженные на гвозди виниловые пластинки и кассеты на стенах паба. Чёрные решётки с полароидными снимками, записками и фото на деревянных скрепках — они подрагивали и раскачивались от дуновений кондиционера и проходящих туда-сюда людей. Подвешенные к потолку старые плёночные фотоаппараты под паутиной чёрных магнитных лент из намеренно размотанных кассет. Поймав на себе взгляд из угла, Антон с замиранием сердца стоял ещё несколько секунд, глядя на Арсения издалека: чтобы пройти к нему, нужно ещё постараться. Тот был одет так же естественно и просто, как все в этом пабе: в лёгкой хлопковой рубашке светло-бежевого цвета. Он вёл себя удивительно просто, обаятельно и держался, как всегда, просто превосходно. Отпив из своего стакана, кажется, газировку со льдом, он не сводил взгляда с Антона, стоявшего в начале зала. Арсений в очередной раз предстал перед ним в новом свете. Что он здесь делает? Как непривычно было видеть его в подобных местах после тех ресторанов с иголочки, в каких они виделись в Москве. Пробираясь к нему, виляя между столиками и огибая сидящих, стоящих и танцующих, Антон думал лишь о том, сколько же ещё можно раскрывать этого человека. Когда узнает настоящего Арсения? Или пианист целиком и полностью состоит из подобных контрастов? Антон присел за стол с невообразимо счастливой улыбкой. Снял солнцезащитные очки, сложил и зацепил за ворот футболки. Его глаза сверкали в тени кепки каким-то лукавым таинством. Ни говоря ни слова, под шум толпы он поднял ладонь и слабо махнул влево-вправо. «Привет» Ответом ему была тёплая, искренняя улыбка, быстро сменившаяся на удивление. Антон указал на себя пальцем, поднял кисть к голове, взмахнул ей, после чего показал обе руки, расставив пальцы, и как бы что-то растёр между ними. Коснулся пальцем кончика своего носа и отвёл палец назад. «Я начал учить жестовый язык» Арсений соединил большой и указательный пальцы в форме «o'key» и двинул кистью слева направо. «Отлично» Решив продемонстрировать то, что успел запомнить, Антон указал пальцем на сидящего напротив, потом поочерёдно на свой левый и правый глаз, раскрыл ладонь и обвёл пальцами свой подбородок, соединив пальцы внизу. «У тебя красивые глаза» Собеседник с улыбкой поднял кулак к своему лбу и опустил вниз, к подбородку. «Спасибо» Антон снова указал на Арсения, сложил пальцы в кулак, оставив большой и указательный, как бы сжимая невидимый стакан, потом оттопырил мизинец и безымянный, изобразив зайца. «Ты интересный человек» Плечи Арсения задрожали в смехе. Он был очарован тем, как Антон делал это: немного растерянно, вспоминая жесты на ходу, с весёлой улыбкой, удерживая при этом долгий зрительный контакт, иногда щурясь в задумчивости. Антон коснулся своего плеча, подняв большой палец, сложил пальцы в букву «О», показал обеими руками ножницы. «Мы ещё увидимся?» Арсений вытянул вперёд сложенные вместе указательный и средний пальцы, которые подтянул к остальным в кулак. «Да» Сквозь гул голосов по залу прокатились аплодисменты. Солист поблагодарил публику за внимание и озвучил название следующей песни. Звуки ударных сотрясли душный воздух, и к ним присоединилась гитара — тихо, методично, с нарастанием. Арсений опустошил свой стакан несколькими глотками. Его кадык дёрнулся, а несколько прядей волос на лбу сбились в сторону. Мелкие куски льда звякнули о стенки и осели на дно. Положив руку на стол, он легко коснулся пальцами чужого запястья и кивнул в сторону туалета. Забрал со стола свой телефон, встал и осторожно нырнул в толпу, никого не задев. Антон следовал за ним, боясь упустить из виду. Его снова увлекали куда-то, причём с какой-то дьявольской ловкостью и хитростью. А он снова был не в силах устоять. Кроме того, не видел ни одного «но». Сейчас они в любом случае не смогут полноценно взаимодействовать на жестовом языке, а поговорить им обоим, без сомнений, хотелось невыносимо. Шмыгнув в нужную дверь, Антон окинул взглядом открытые двери трёх единственных пустых кабинок и, удостоверившись, что кроме них в мужском туалете никого нет, повернулся к стоявшему у зеркала и поймал в отражении улыбку, адресованную ему. Стоило Арсению обернуться, как Антон обнял его за плечи и почувствовал, как чужие руки так же легко и естественно обвили его талию. — Как съёмки прошли? — едва слышный шёпот на ухо. Из-за шума голосов из зала и музыки, очень слабо перекрываемых дверью туалета, различить чужой шёпот было не так-то просто. Поэтому Арсений подтянулся к чужому уху так близко, что касался его губами. — Хорошо, — отвечал Антон на грани шёпота и голоса. — Ребята заряженные. Я тоже… потратил какое-то количество энергии. Он терял голову от этой близости. Склонив голову, Антон переместил ладони на шею пианиста, как бы удерживая у своего уха, и тихо спросил: — А что это за место? Здесь так прикольно. Арсений держал его за талию и, словно выбирая небольшие затишья между голосом солиста, звучавшим из зала, шептал: — В студенческие годы… у нас было что-то вроде музыкальной группы. Я пел… Они играли. Мы выступали на этой сцене около… пятнадцати лет назад, представляешь? — Обалдеть… — шокировано улыбнулся Антон. — Пятнадцать лет назад я был двенадцатилетним пиздюком. Но я бы всё отдал, чтобы увидеть это. — В мои двадцать… — шептали в ответ, — я познакомился бы и с двенадцатилетним мальчишкой. Если бы это был ты. Антон прерывисто выдохнул и огладил чужие плечи ладонями, осмотрев рубашку, расстёгнутую лишь на несколько верхних пуговиц. — Арс… Не жарко? Тебе приходится ходить с рукавами даже летом? За дверью раздался голос, и они отпрянули друг от друга ровно в тот момент, когда в туалет зашёл коренастый, комичный с виду мужчина. Пока этот человек расхаживал туда-сюда и решал по телефону какие-то принципиальные дела со своим кентом, Арсений неспешно, нарочито медлительно мыл руки и, бросая на Антона короткие взгляды через зеркало, намыливал ладони вот уже второй раз. Антон же, уткнувшийся в свой телефон, искусно изображал такого же принципиального занятого. Но стоило им только пересечься взглядами в зеркальном отражении, как они едва сдерживали улыбку и смех. Стоило «решале» обкашлять все свои важные дела в сравнительной тишине туалета и наконец выйти, как они снова потянулись друг к другу, но не прошло и трёх секунд, как вошёл другой — на этот раз по мужским делам. — Чёрт возьми, — выругался Антон со смехом, когда, выждав пару минут, они наконец снова остались одни. — Иди сюда. Он кивнул на одну из кабинок. Арсений зашёл за ним, щёлкнул маленькой задвижкой и расслышал за спиной шумный выдох. Обернулся и вновь потянулся к чужому уху, чтобы ответить на заданный ранее вопрос. — Хочу попробовать лазерную шлифовку, — шепнул он. — Но их же, — невесело выговорил Антон, — так много… — Ничего, — возразил Арсений. — Начну с рук. Чтобы можно было ходить хотя бы в футболках. Антон нежно провёл ладонями по чужим рукам сверху вниз, от плеч к запястьям, как бы жалея их. Ткань рубашки тихо шуршала под его пальцами. — Это, наверное, адски больно… — Оно того стоит, — спокойный, уверенный ответ. Снова лёгкое прикосновение губ к мочке уха и пальцы, смявшие футболку Антона на талии. — Я скучал, — шепнул Арсений. Это было невозможно. Вся строгость, сухость, обезличенность букв сообщений, которыми они обменивались эти два месяца, меркла на фоне этого шёпота, этого тёплого дыхания, этой невозможной близости, когда они касались друг друга ногами, плечами, грудью и даже бёдрами. Не дождавшись взаимного ответа, Арсений отпрянул от чужого уха и вопросительно заглянул в глаза собеседника, но увидел в них лишь влюблённый туман, нежное сумасшествие и чистое желание. Антон упирался спиной в стену кабинки и смотрел на него сверху вниз с безмятежной улыбкой. — Я тоже… — наконец ответил он шёпотом и поймал на своих губах чужой взгляд, вдруг опустившийся вниз, будто ответ хотели прочитать по губам. Арсений обвил пальцами его шею и потянулся к губам, снова невольно становясь на цыпочки. Расслышав, как тихо стукнули лопатки Антона о стену кабинки, он припал к его приоткрытым губам и поцеловал: слабо, будто на пробу, а когда почувствовал, как чужие пальцы осторожно забираются под рубашку и медленно оглаживают талию и спину, обхватил чужие губы в более требовательном, серьёзном поцелуе. Антон торопливо расстёгивал пуговицы на чужой рубашке, словно бы желая дать чужому телу, вынужденному быть скрытым, хоть немного свободы, а поцелуи становились всё глубже, горячее и страстнее — так, что в ужасно душной кабинке можно было просто-напросто задохнуться. Вкус ванильной содовой, который Антон чувствовал теперь и на своём языке, приятно будоражил, напоминая о подростковых годах. Он плохо помнил себя в двенадцать лет, но чёрт возьми… ему казалось, он прекрасно представлял Арсения в его двадцать, поющим со своими пацанами на сцене этого паба, пока он сам потягивал бы газировку. Ведь Арс наверняка был в те годы выше него. Под частые, сбитые дыхания они ненадолго отрывались и снова тянулись к губам друг друга, а когда в туалет кто-нибудь заходил, ненадолго замирали и тихо, беззвучно целовали друг друга в щёки, уголки губ, шею, пытаясь дышать как можно тише, но чувствовали, что неизбежно задыхаются.