Как самурай.

Их автобусу что-то перегородило дорогу. - Что там? – высунулся вперёд Киркоров, но его отодвинули назад сопровождающие военные. - Разберёмся. Тем не менее Филипп успел рассмотреть букву Z на боку БТРа и нашивки в виде российских флагов. - Свои, - он по-отечески обнял напрягшуюся Маргариту. - Че везём? – с брони раздался довольно развязный молодой голос. - Русская группа, везём гуманитарку в Горловку вместе с народным артистом Киркоровым. - Киркоров? Главный петух страны? - голос не унимался. – Ну пусть вылазит, если не обоссался, покажет свою гуманитарку. Военные на «броне» заржали. Сопровождающий отодвинул дверь в микроавтобус. - Филипп Бедросович, просят… - Я слышал. Все хорошо, - Киркоров подмигнул и стал пробираться к выходу. - Не надо, - приостановил его за локоть Ситник. В его глазах мелькнул явный страх. - Да они же наши. Сейчас увидят меня, мы сфоткаемся и поедем дальше. Пять минут, - Филипп устало улыбнулся и выбрался на мокрую, изрытую сотнями гусениц колею. Солдатики, увидев появившегося Киркорова, заулулюкали. Филипп было двинулся к ним навстречу, но внезапно дуло бронемашины стало опускаться, и через минуту прямо в лицо артисту смотрела черная, смертоносная дыра. - Знаем мы, зачем ты сюда явился, читали новости. Штаны свои обосранные отмывать, - совсем молодой солдатик сплюнул на землю, отодвинув маску. Показался курносый, веснушчатый нос и белобрысая щетинка над губой. – Только здесь война, и тебе, пидару, тут не место, ясно? Филипп было открыл рот, чтобы что то ответить, но ствол БТРа угрожающе дернулся. - Хочешь, мы тебя ебнем? И всю твою компашку? – военные снова заржали. - Делайте что хотите, только пропустите тех, кто со мной. У нас там подарки детям, раненым, продукты, техника. Нас ждут, - ровный голос Киркорова доносился до сидящих в автобусе. Маргарита беззвучно плакала, смотря в широкую, прямую киркоровскую спину, сопровождающие крепче сжали приклады. Все понимали, что пареньки на «броне» шутят не просто так. - А че ты борзый такой? Смерти не боишься? – не унимался паренек. - Делайте, что хотите. Пропустите моих людей, - Киркорова как заклинило на одной ноте. - Хер с тобой, пропустим. Только «Катюшу» нам спой. Или ты без фанеры не можешь? – снова дружное ржание. - Спою, - Филипп чуть слышно кашлянул. Расцветали яблони и груши… И тут Киркоров понял, что он не помнит слов. В голове образовалась пустота. - Ну че ты? Фанеру заело? – веселились военные, смотря в уставшее лицо артиста. – Пой давай, а то пизда вам всем. Выходила на берег Катюша, на высокий, на берег крутой. Выходила, песню заводила… Филипп снова замолчал. - Он же ее не пел никогда. Господи, спаси и сохрани, - шептала Успенская, неистово крестясь. Находящимся в автобусе было страшно, даже несмотря на присутствие с ними военных, которые впрочем, не торопились разрулить ситуацию. - Ясно все с тобой, петушара, не можешь ты петь. Непонятно только откуда у тебя поклонницы берутся, - белобрысый паренек уже не смеялся. - Бабы есть с тобой? Давай их сюда, нам пригодятся, - раздался с другого борта уже другой голос, взрослый, с хрипотцой, отвязный. Солдатики радостно загалдели, поддерживая старшего. - В автобусе только мужчины. На войне нет места слабому полу, - спокойно ответил Киркоров, встретившись глазами явно с командиром. - Тогда ты сойдешь за бабу. Пустим тебя по кругу, петушок! - звонко выкрикнул солдатик и откровенно почесал ширинку. Военные снова захохотали, а Рита и Катя побелели от ужаса. А если сейчас станут обыскивать автобус? Но ведь они же наши, русские, у них флаги, буквы, Zа победу в конце-концов. - Тихо, вы в безопасности, - шепнули девочкам сопровождающие. Но находиться перед дулом бронемашины, от которой их отделяла лишь спина Киркорова, было страшно. Какого же было в этот момент Филиппу? - Делайте что хотите, пропустите тех, кто со мной, - снова раздался спокойный, низкий голос Киркорова. - Я смотрю, ты отчаянный. Ну давай, последняя попытка. Пой, - командир щёлкнул затвором. Россия - священная наша держава, Россия - любимая наша страна. Могучая воля, великая слава - Твое достоянье на все времена! Внезапно запел Киркоров ровным, тихим голосом, но постепенно он обретал силу, звуча все громче и мощнее. Славься, Отечество наше свободное, Братских народов союз вековой, Предками данная мудрость народная! Славься, страна! Мы гордимся тобой! Филипп пел на одном дыхании, и в такт его голосу ему в ноги стрелял тот самый белобрысый солдатик, ещё совсем пацаненок. Стрелял боевыми, не особо целясь, но пули ложились возле киркоровских ботинок на расстоянии сантиметра, противно шлепаясь в грязь, обрызгивая черные штаны артиста. Стрелял и смеялся. Стрелял в своего, в русского, стрелял просто так. И хватило бы одного удачного выстрела, чтобы голос оборвался навсегда. Голос, который не дрогнул даже под обстрелом. И только один Господь бог знал, что в тот момент чувствовал Киркоров. Но гимн закончился. Пули тоже. - Восемнадцатый, приём, почему стоим? – внезапно ожила рация. - Первый, приём, да тут пид… Киркоров с гуманитаркой, - главный махнул автоматом и солдатики вмиг подобрались и вцепились в поручни. - Немедленно пропустить и продолжить выполнение боевой задачи, - сурово скомандовал голос. - Есть пропустить. БТР, фыркнув сизым выхлопом, отполз в сторону, освобождая дорогу. - А ты молодец. Мужик, - командир снова встретился с Киркоровым глазами. – Но сюда больше не суйся, убьют. Филипп молча развернулся и пошёл к автобусу. Его лицо превратилось в застывшую маску. Маску войны.