А в небе снова звезда взошла

      Деви терпеть не могла слёзы. Им всегда предшествовало что-то плохое — она хорошо это знала, поскольку её жизнь уже давно не была сладкой. Слёзы привлекали внимание, демонстрировали слабость, а она не хотела, чтобы кто-то видел её уязвимой и беззащитной.       «Плач не имеет смысла, Деви. Он ничего не исправляет, только погружает в еще большую пучину горя. Переживать из-за случившегося или не случившегося — всё равно что ругать ветер за то, что он дует или не дует», — говорил ей в детстве Кайрас, если случалось что-то такое, что заставляло ронять слёзы. После этого она почти никогда не плакала. А потом единственный близкий человек, чьим словам она всегда внимала, умер прямо у неё на глазах.       Дивия никогда и никому не призналась бы в том, что винила себя в кончине брата. Отчасти. Умом понимала, что ничего дурного не сделала, но в минуты отчаянной боли в голову лезли сомнения.       «Что, если бы я спустилась раньше? Смогла бы я заставить его поскорее укрыться, не подставляться под обстрел?       А что, если бы вообще не вышла к Раму, осталась бы у себя в комнате? Мог бы тогда брат избежать смертельного ранения, оставшись внутри резиденции?».       Голос разума подсказывал, что слишком много в этих вопросах «если», но голос сердца, страдающего от бесконечной вины, отзывался: «мог бы»… Кайрас мог бы выжить, всё могло сложиться по-другому. Воля богини заключалась в том, чтобы той ночью умерла она, но неизвестно, была ли уготована такая участь и ему.       За пять долгих лет Деви научилась свыкаться с мыслью, что смерть брата случилась не по ее вине. Но отчего-то сейчас заглушить совесть не получалось никоим образом. Дивия знала: она виновата, она заслужила эту боль. Своими действиями она обрекла себя на эти страдания.       Она вновь вздохнула и зарылась лицом в подушку. Невыносимое осознание собственного горя накрыло тяжелой удушливой волной, пронзило насквозь, разрывая сердце. По спине и шее прокатился озноб, в горле встал ком, не давая вздохнуть. Нескончаемые слёзы лились ручьём, впитывались в мягкую ткань наволочки. Она была одна — в своей комнате, в своем несчастье, а единственным соседом было чувство, нашёптывающее: «Твоей виной и стараниями случилось то, что случилось».       После того, как Деви налетела на Радху, откуда-то возник Камал, который, оказывается, обыскался её вместе с Амритой. Наставник, удивлённый развернувшейся перед ним картиной, тут же попытался выяснить в чём дело, но подопечная по понятным причинам говорить отказалась. Радха, догадавшись, что с подругой случилось что-то очень серьёзное, соврала, мол та больно ударилась ногой.       Камал не сильно, кажется, поверил, но здраво рассудил, что лучшим решением для Дивии будет вернуться домой. Наставник собирался сопроводить её, а Амрита решила ехать с ними: жених покинул праздник, и ей тоже больше не было смысла оставаться.       Вещи госпожи Шарма обещали доставить после, и Деви послушно позволила наставнику себя увести. Кажется, всю дорогу Камал с Амритой пытались справиться о ее самочувствии, но она отвечала что-то невнятное. А по приезде — едва ли запомнила, как встретила и проводила её в покои Айшвари. Единственное, что четко стояло перед глазами — это перекошенное от гнева и разочарования лицо Дорана. Она пребывала в ужасе от самой себя: как могла позволить этому случиться?       Ей было так хорошо в его объятиях… Так приятно было чувствовать его касания на себе!.. Деви хотелось, чтобы он никогда не выпускал её, трогал всегда и везде и глядел также нежно. Но услужливый разум мгновенно смазал эту картину, подменяя другой: Деви представился его недовольный, даже жестокий взор. И вся эта злость, равно как и объятия, тоже посвящалась ей.       Ну почему она хоть раз не смогла подумать о себе? Зачем пыталась прикрыть Радху и Раджа? Теперь от последствий её не слишком удачной попытки всех выручить страдают тоже все: Радха — от того, что дядя узнал о её горе; на Раджа обрушился весь гнев Дорана; сама же она — из-за того, что мучаются другие, пусть и не полностью по её вине, но отчасти определенно по её заслуге.       Что же испытывал Доран, она даже боялась представить, но знала наверняка: ей бы очень не понравилось узнать, что признание в любви сказано лишь из желания спасти чужую шкуру. А тут еще вся эта ситуация с Радхой… Сложная, деликатная.       Искать подтверждение тому, что Деви ему не врала, что все ее слова были искренними, стало бы очередным лживым действием. То была жалкая попытка снять себя вину.       От бессилия и осознания собственной никчемности хотелось плакать, бить посуду, кричать, лишь бы не ощущать съедающее изнутри чувство. Но она просто лежала на кровати и глядела на свои пальцы. Доран так приятно касался их во время танца…       Мысли снова устремились к причине собственного горя. Да что же это такое? На Дивию вновь хлынула волна боли. Осознание, что теперь этот человек никогда не посмотрит на неё вот так нежно, никогда уже не станет так её касаться, не испытывая при этом отвращения к ней, вспарывало живот без всякого кинжала.       Да она одним лишь своим присутствием будет ранить его, напоминать, как некрасиво и гадко обошлась с ним и его чувствами. Он хотел быть с ней, обещал не допустить женитьбы с губернатором, позволил ей решать самой, а она воспользовалась знанием того, что небезразлична ему, и хотела обхитрить.       «Вот и соединились» — зло шепнуло сознание, и Деви отмахнулась от этой шутки. Ей было не до смеха, вообще не до смеха.       Отчего-то думалось, что, если бы она сейчас увидела Дорана, то лицезрела бы на его лице злобную усмешку. Ведь именно так насмехалась над ней совесть — надменно, издевательски. В голову пришло запоздалое осознание, что она обрела себе недруга — обманутого мужчину с уязвленной гордостью. И эта мысль резанула сильнее всех пережитых страхов: Доран был родным братом главной женщины дюжины, воином, вершившим правосудие. Так какое же наказание он определит для неё? Человек, в чьих жилах течет кровь самой богини, не может оставить все вот так просто… Деви сделалось ещё хуже: к чувству горя прибавился животный ужас, такой, который испытывает жертва, ощущая жадное дыхание хищника собственной спиной.       За дверью комнаты раздался какой-то звук. Деви испугалась, но затем, догадавшись, что это скрежет когтей Манаша, недолго думая, впустила его внутрь. Она поражалась уникальной способности этого зверя распознавать, когда хозяйке невыносимо нужна поддержка. Молчаливая, но искренняя.       Манаш отличался ленностью, поэтому тот факт, что он поднялся на второй этаж, согревал сердце Деви еще сильнее. Она вернулась к кровати, но опустилась не на перину, а на пол, облокачиваясь спиной на постель. Тигр последовал за ней и начал ластиться с особым усердием.       Дивия провела ладонью по мягкой шерсти, начала почесывать за ушком, и вдруг горько заплакала, чувствуя, как утихнувшая на секунду боль внутри начала прорываться вновь, сбивать выстроенные удерживающие стены. Манаш, замечая это, начал бодаться головой о её лицо и недовольно мычать. Она чуть отодвинулась от него, избегая такого своеобразного проявления любви, но тигра это не устроило.       Он начал прикусывать её руку и край наряда, впрочем, не причиняя никакой боли, скорее пытаясь приблизить её обратно к себе.       — Да что ты делаешь?! — чуть злобно шикнула на него Деви.       Манаш рыкнул на неё, а затем ударил хвостом тонкую девичью ногу. Дивия настолько опешила от этой наглости, что не нашлась, как реагировать на такой выпад.       — Ты вообще, что ли?       Она кинулась на него, толкая того в ответ, чего, кажется, тигр только и ждал. Молниеносно реагируя на её движение, он боднул её в плечо, не сильно, но достаточно для того, чтобы повалить госпожу на пол.       Не ожидавши этого, Деви полулегла на ковер, позволяя Манашу нависнуть над ней и начать тыкаться мокрым носом в её лицо. Не соглашаясь с поражением, она вынырнула из его кошачьих объятий, чтобы ухватиться за шею тигра и повалить его также, как он её секунду тому назад.       Между ними завязался бой, итогом которого стал растянутый шелк её одеяния, и донельзя довольная морда Манаша. Деви решила, что за звание хозяина в доме они ещё поборятся.       Утром боль от осознания собственной ошибки никуда не делась. Напротив — только усилилась.       Теперь, когда она так остро понимала свою потребность быть с Дораном и собственноручно лишила себя этой возможности, её сознание стало обреченным на вечные муки. Только потеряв его доброе к себе отношение, Деви поняла, как отчаянно, оказывается, желала быть с ним.       Она неведомо для себя воспылала любовью к Дорану, раньше, чем осознала это. Как же нечестно, но вполне заслуженно — заметить, как сильно она нуждается в нём, когда уже нельзя было ничего исправить.       За что бы Деви не бралась, ничего не получалось, не выходило. Никогда прежде не мешавший ей Архат казался до ужаса раздражающим. Она едва не наорала на Айшвари, когда та слишком громко хлопнула дверью, за что потом ещё долго себя корила, виновато косясь на служанку.       Боль пронзала сердце острым кинжалом. Каждый вдох напоминал о собственноручно нанесенной ране, которая будто бы вовсе не собиралась затягиваться и кровоточила лишь сильнее при воспоминании о янтарных глазах.       Тело наполнилось тяжестью, от чего Деви стало трудно даже просто передвигаться по резиденции. Это нечто тяжелое было непомерной печалью, что лилась из неё ручьём, если случайно натыкалась на свое отражение в зеркале. Глаза застилали слезы, показывающие всю глубину — разочарования собой и утраты возможного счастья, что было к ней так близко, но было растоптано ею же.       Невыносимо холодный, даже болезненный ветер терзал душу, путая мысли, не позволяя зацепиться за призрачную надежду на возвращение упущенного. Жестокая реальность и совесть неумолимо давили, не оставляя места пустым иллюзиям.       Кажется, будто легкие разучились дышать, а сердце билось лишь по привычке. Весь мир стал не мил и как-то померк, оставив одну непроглядную тьму разбитых надежд. Было ощущение, что каждая живая душа корила её за случившееся.       Чувство вины никогда не струилось в ней так сильно. Деви уже давно шагала с уверенностью вперед, не замечая ям на своем пути. Каждый шаг казался ей верным, каждое решение — безошибочным. А сейчас она держала в руках осколки собственного падения.       Все её достижения стали пустыми и ненужными, когда она осталась с разбитым сердцем и томительным чувством ничтожности. Боль была невидимой, зато страдания — весьма реальны и необычайно сокрушительны.       Время текло как-то мимо, Деви даже понятия не имела, который сейчас час или день недели. Мир перестал быть важным и осязаемым. Ей казалось, что она живет вне собственного тела, не чувствуя ничего кроме боли в сердце, в голове. Она ужасно уставала, хотя вроде ничего такого и не делала. Было ощущение, что она лишилась какого-то жизненного важного органа.       Так себя ощущала госпожа Шарма, когда Архат потревожил её душевные тяжбы, сказав, что к ней приехал с визитом генерал-губернатор. Деви, будто не веря словам помощника, удивленно заморгала, но потом в памяти всплыло письмо от Дианы, что предупреждала о каком-то срочном деле лорда и просила о переносе встречи.       Дивия подорвалась с дивана, будто опомнившись:       — Конечно! Пусть войдёт!       Архат тотчас кивнул и зашагал прочь, собираясь привести к ней прибывших гостей. Деви вдруг невольно запереживала: с удивлением для себя обнаружила, что давно не видела губернатора и была рада его возвращению в Калькутту.       А затем чувство стыда и вины снова ударило ее под дых: ведь она была не против того, чтобы господин Басу вмешался в ее помолвку с Кристианом, более того — даже желала, чтобы он это сделал, чтобы расстроил свадьбу. Как бы воспринял эту новость возможный будущий муж? А сейчас она собирается мило беседовать с ним и оказывать радушный приём…       Когда она успела стать такой лицемеркой? Сколько себя помнила, Деви боролась за то, чтобы ей было позволено быть честной и искренней, настоящей, а не красивой маской кроткой девушки, что готова терпеть всё, что угодно, только оттого, что не родилась мужчиной. Сколько раз она слышала причитания Кайраса, что её такую никто замуж не возьмет? Так почему же она так сильно вдруг переменилась?       Видимо, недавняя боль заставляла задуматься о тех вещах, обращать внимание на которые ей прежде не хотелось. Когда она в последний раз была честна сама собой, искренней в своих намерениях и не думающей о том, что о ней скажут?       Вроде и не было ничего дурного в том, чтобы иногда притворствовать, но ведь Дивии Шарма это не свойственно. Это свойственно кому-то другому… Кому-то, чьё присутствие она заметила в себе только сейчас…       Кристиан, сияющий и радостный, вошел в зал первым и, остановив взгляд на хозяйке резиденции, открыто изумился. Ярчайшая девушка дюжины, что он знавал, сейчас предстала перед ним в совсем другом виде. Губернатор до того не был готов к новой данности, что споткнулся, чем заставил идущую следом Диану почти на себя налететь.       Деви невольно отметила, что помощница выглядит не так бледно, как обычно. Её озаряла какая-та особенная красота, мягкая и незаметная, свойственная английским чертам лица. Диана весьма мило улыбалась ей, что было ещё более необычным.       Кристиан жадно рассматривал свою невесту, будто силясь отыскать причину такому странному и несвойственному ей настроению. Пока добирался сюда, он тешил себя иллюзией, что госпожа Шарма непременно будет рада его визиту. Лорда согревала надежда, что во время его отсутствия он мог волей думы наведаться к ней в мыслях; Что, когда та занималась делами шахт, могла ненароком вспоминать их сделку, а затем и каждую встречу, случившуюся между ними. Дивия Шарма была занятной девушкой для Кристиана, но сейчас она выглядела как выцветший на солнце жемчуг, что потерял прежнее сияние и цвет.       — Рада видеть вас в добром здравии, лорд! Невольно переживала, как бы с вами чего не случилось в поездке.       Она предложила всем сесть, аккуратно поинтересовалась, как давно прибыл в Калькутту губернатор, и с удивлением заметила, что Диана предпочла не одиночное кресло, а тот же диван, на котором расположился Архат.       — Я слышал о громкой свадьбе младшей дочери главной госпожи Басу. Всё прошло чудесно, полагаю?       Дивия нацепила на себя улыбку, но чувствовала, что тело выдает её напряженность и неискренность. Своим вопросом лорд неосознанно вернул её к неприятным событиям, произошедшим на торжестве, главная роль которых досталась ей.       — О да, жених и невеста съели очень много вкусностей, — отшутилась Деви, не желая более поддерживать этот разговор.       Кристиан чуть сощурился, пристальнее вглядываясь в черты лица юной госпожи. Что-то в её словах пробудило в нём желание задать другой, ещё более волнующий его вопрос. Но не успел — Диана, совершенно неожиданно для всех, в том числе и для себя, чуть слышно произнесла:       — Всегда хотела попробовать индийские сладости!       Архат перепуганно уставился на генерала-губернатора. Он знал: прерывание лиц, стоящих по статусу выше, всегда кончалось наказанием. Помощник понимал, что его госпожа никогда за такое не позволит себе и недовольного взгляда в его сторону при других, но какой реакции следовало ожидать от лорда, было неясно. Архат поймал себя на странном желании выручить женщину, если вдруг её господин будет недоволен тем, что она вклинилась в разговор.       Диана сама выглядела не верящей в то, что осмелилась озвучить собственные мысли вслух. Кристиан глядел на неё также удивлено, но не недовольно, так, словно изумился не дерзости случившегося, а предметом желания, высказанным ею.       Ситуацию спасла Дивия:       — Ах, простите! Как некрасиво с моей стороны: говорить о сладком, искушать, а самой не предложить гостям. Я знаю, что на кухне готовятся некоторые вкусности, вы не боитесь испачкаться, господа?       Диана вновь стала привычно бледной. Она понимала, как её выручает Шарма: лорд бы не стал гневаться за такой проступок, но само желание госпожи смягчить образовавшийся конфуз поражало. Отказываться было невежливо, и все четверо последовали на кухню.       Деви иногда ловила на себе исполненные уважением взгляды Архата и Кристиана, хотя последний смотрел на неё с примесью еще какого-то другого чувства: не то удивления, не то волнения.       На кухне было жарко: на чугунных плитах варились сиропы, поварихи нарезали и чистили орехи, вода кипятилась на открытом огне. Но запах стоял поистине дивный: висевшую в воздухе сладость так и хотелось вкусить. Если бы на кухне не было бы английских гостей, то Деви обязательно бы украла пару формочек с застывающими угощениями.       Пухлая женщина по имени Сарика очень изумилась такому пришествию: её госпожа ещё в детстве любила тайком пробираться на кухню, пытаясь незаметно для старшего брата полакомиться чем-нибудь вкусненьким, но вот видеть остальных членов высшего общества было неожиданно.       Дивия успокоила кухарку, объяснив, что хочет познакомить гостей с индийской культурой поближе, и решила начать с кухни. Лорд в представлении не нуждался, его запомнили ещё с мероприятия, когда юная госпожа устраивала прием с английской знатью.       Диана, не скрывая своего восторга, просила Архата переводить её слова на бенгальский, чтобы кухарка и её помощницы могли понять её.       — Мисс интересуется количеством сахара, что вы добавляете сюда, — говорил помощник, с легкой улыбкой наблюдая за девушкой, что, кажется, уже готовилась записывать рецепты.       Деви давно не видела Сарику такой довольной и радостной. Женщина имела привычку иногда жаловаться, что некому по-настоящему оценить её труд и талант к готовке. И потому не могла отказать гостье в искреннем желании познакомиться с процессом приготовления. Она лила сироп щедрее чем обычно, не жалела муки, и очень подробно рассказывала о каждом своем шаге.       Когда первые десерты были готовы, Деви любезно предоставила помощнице лорда право первой попробовать получившееся кушанье. Губернатор тоже не отказался от сладкого.       — Ваши гораздо вкуснее тех, что мне пытались продать на рынке, — отозвалась Диана с лицом полного удовольствия.       Сарика едва услышав перевод слов, запричитала:       — Мадам, не вздумайте больше никогда пытаться купить у этих шарлатанов сладостей! Неизвестно из чего у них там делается мука и где варят сок! Лучше я вас сама научу готовить десерты, невелика затея!       Диана вежливо и смущенно отказалась, но Сарика была непреклонна. Деви даже на секунду стало жаль помощницу: если её кухарка что-то решила, то не отстанет пока не добьется своего.       Кристиану, которому видимо было уже некомфортно находиться вблизи жара печей и огня, попросился покинуть помещение, позволяя Диане остаться.       — Я за ней присмотрю, генерал-губернатор, не беспокойтесь, — заверил Архат господина, не желая оставлять девушку на съедение кухарке.       Дивия же вывела лорда в сад. Вечер окутывал всё вокруг мягким, приглушенным светом. Деревья, кусты и цветы погружались в таинственную полутень, воздух насыщался тонким ароматом распускающихся ночных цветов: жасмина, лаванды и табака.       Деви села на скамейку, что располагалась совсем недалеко от маленького фонтана. Его журчание только украшало дремавшую тишину сада.       — Диана очень долго жила на юге Франции, от того более привыкшая к теплым температурам, чем я, — усаживаясь на приличном расстоянии от девушки, признался Кристиан, усмехаясь своей неспособности так долго выносить жару.       Дивия искренне удивилась его словам:       — Я думала, что она также как и вы, англичанка по происхождению.       — Нет, мы познакомились, когда меня переводили сюда, пять лет назад, получается.       Деви понятливо кивнула, переводя взгляд на скрытую в голубоватом сумраке изящные формы садовой скульптуры. Повсюду царила атмосфера умиротворения и безмятежности, приглашающей к неспешной прогулке и созерцанию. Но единственное, чего ей хотелось — спрятаться от этой красоты, вернуться к себе и не чувствовать себя окруженной минутной тишиной безмолвия, в которой сильнее и отчетливее ощущалась её тягость. Солнце уже садилось, лучи отдавали красным, будто бы проливая кровь её терзающегося сердца.       Кристиан глядел на Деви задумчиво. Видимо, он почувствовал что-то такое в её настроении, что решил отвлечь на разговор:       — Мне удалось несколько продвинуться в расследовании по делу предателя.       Дивия огромным усилием воли заставила себя усидеть на месте, сохраняя внешнюю невозмутимость на лице.       — И что же?       Кристиан нежно улыбнулся, считав в глазах проблески интереса:       — Мои подозрения подтвердились: наёмники оказались амазахами. Но в силу особенностей языка, мне пока не представляется возможным получить ответы.       Дивия стала лихорадочно обдумывать его слова. Кто-то, стараясь сохранить своё вмешательство инкогнито, вышел на какую-ту элитную группу наемников, чьи корни уходят так далеко, что добраться до источника почти невозможно. А потом и чужой язык, что дополнительно затрудняет скорость продвижения расследования. Карты были спутаны поистине великолепно, позволяя ответу ускользать сквозь пальцы, укрываться завесой тайны.       — Я сейчас в поиске человека или источника литературы, что позволил бы разобраться с этой группой воинов. Когда станет понятно кто исполнитель проще будет добраться до заказчика, — задумчиво сказал Кристиан, потирая подбородок тонкими и красивыми пальцами.       — Есть что-то такое у амазахов, что вас заинтересовало? — отозвалась Деви, пытаясь вытянуть как можно больше полезной информации.       — Сами понимаете, в Африке я не был и своими глазами ничего не видел. Но доверенные люди из Англии мне сообщают, что да. Есть чьи-то личные записи, написанные на кабильском языке, но амазахи народ отшельнический, их письмо и язык отличаются от традиционной речи, поэтому трудность перевода весьма серьезна.       Деви, не слишком обрадованная его словами, уточнила:       — А вы не сможете перевести текст с кабильского?       Кристиан мило ей улыбнулся, как-то юношески и смущенно, а затем пояснил:       — Мне льстит ваша надежда, что я настолько умел в изучении языков, но, увы, я знаю помимо родного английского только французский и бенгальский.       Дивия улыбнулась, но воспоминание о том, кто ещё ведет расследование заставило улыбку как-то неестественно замереть на губах. Выражение её лица стало натянутым и холодным.       Кристиан, отметивший опять проносящуюся в ней перемену настроения, грустно спросил:       — Что же такого произошло с вами за эти несколько дней, что меня не было?       Его вопрос не требовал ответа, но вызвал в ней острую и болезненную реакцию. Деви съежилась, словно раненное животное, пытающееся не содрогнуться от пронзившей стрелы. Её полоснуло сильное чувство уязвимости и незащищенности. Какой же слабой она сделалась теперь, что один риторический вопрос был способен задушить её?       Невыносимое разочарование захлестнуло её непомерной волной, что сдерживалась последние пару часов, но вернулась, стоило Кристиану задать до смеха простой вопрос, так ярко и так четко показывающий, насколько Деви сейчас не в порядке.       Она тут же ощутила, как лорд порывисто и крепко прижал её к себе. Сильные руки мягко и аккуратно обвились вокруг её хрупкого тела.       — Я потом обязательно попрошу прощение за такие вольные прикосновения, но не могу сейчас поступить иначе. Считайте меня джентльменом без правил приличий, — слегка неловко отшутился губернатор, видимо пытаясь снять напряжение таким образом.       Его забота и нежность только ещё более ранили её. Госпожа не искала, но находила утешение там откуда и не смела ждать индийская женщина — в объятиях англичанина. От спины и шеи расползалось неприятное и явное осознание: она правда обреченная.       Дивия упустила свой шанс быть с полюбившимся ей человеком, сама обрекла себя на страдания… Или же просто неосознанно следовала по дороге своей судьбы, написанной не её руками. Сама воля богов была в том, чтобы её смерть свершилась после помолвки с лордом. Так может быть желание высших сил можно было понять по-другому: ей никогда не жить и не быть с любимым человеком. Даже если бы вдруг она воспылала нежными чувствами к будущему мужу — губернатору.       Боги казались ей ужасно жестоки, если они никогда не позволят ей познать: каково это провести жизнь под руку со своей любовью. Она ещё в детстве лишилась родителей, а после и Кайраса, оставшись одной без родственного тепла.       Деви была тонущей в пучине своей боли и отчаяния, а Кристиан стал в эту секунду её спасением и утешением, вытягивающим обратно к свету. Ей так хотелось хоть как-нибудь поблагодарить его за это, но единственное, что она могла делать: принимать его нежные прикосновения и мять светлый костюм дорогого кроя.       Кристиан не стал более ничего спрашивать, в его сердце неожиданно зародилась трогательная сентиментальность, пробужденная юной госпожой. Деви не постеснялась своей слабости, не попыталась отвертеться от предложенной им поддержки. Шарма льнула к нему в объятиях, открывая себя и позволяя лицезреть ему на другую сторону её характера. Всё это заставляло лорда смотреть на юную девушку иными глазами.       Кристиан неосознанно, больше из вежливости решился помочь ей, но теперь же, когда столкнулся с её ничем не прикрытой искренностью драгоценных слез, то почувствовал в себе странные изменения в отношении Дивии.       Она же, ощутив, как напряжение медленно, но верно отступает, только теперь заметила, как быстро бьется сердце губернатора, почувствовала его запах, напоминавший ей смесь древесных нот, сглаженных ароматом белого чая. Теплота его прикосновений и сердца успокаивали её, позволяя ей расслабиться и перестать тревожиться по тому, что казалось ей уже непоправимым.       — Мы с вами очень похожи, госпожа Шарма, — вдруг раздался голос лорда над её ухом.       Деви чуть отодвинулась от него, желая видеть его выражение лица, и спросила:       — Чем же?       — Историей, — несколько загадочно отозвался Кристиан.       Она недоуменно уставилась в ответ, искря глазами и непониманием. Лицо, чуть отекшее от слез и опирания на его плечо, только сильнее умиляло генерала-губернатора. Хлопая своими длинными ресницами, девушка походила на брошенного котенка, что схватился за его ногу и угрожающе, но молча требовал его не отпускать.       Кристиан не стал щекотать её терпение, а потому продолжил:       — Я выходец из древнего, но обедневшего и потерявшего былую славу, рода. Отца лишился в четырнадцать лет, и моя мать на тот момент слегла с болезнью, что повредил её разум. Она умерла несколько лет тому назад, но уже тогда никоим образом не могла заправлять делами.       Его рука аккуратно скользнула по её волосам, и в этом жесте сквозила почти отеческая нежность.       — В семье не было более детей, но мне хватило толку понять, что я не справлюсь с родовыми обязанностями при полном отсутствии средств и связей.       — И как же вы поступили? — Деви слушала его очень внимательно, ей было правда интересен его рассказ отчасти потому, что сейчас перед ней сидел человек находящийся в совсем других обстоятельствах.       — Мне повезло: был обучен грамоте, и весьма неплохо считал в уме ещё в пансионате. Я, скрывая своё происхождение, устроился помощником секретаря в одной юридической конторе. Титул не позволял бы мне такое, но я стремился к непостижимому: получить диплом Оксбриджа. Тогда все дороги были бы мне открыты.       Лицо Кристиана после этого приняло вид приятной грусти, немного меланхоличной и печальной. Его голос очаровывал, завлекая и заставляя Деви слушать его речь не перебивая.       — Но помощником секретаря мне бы никогда не удалось пробиться в университеты. Никто кроме меня и управляющего не знал как плохи дела в поместье, слуг почти не было в нашем доме, что могли бы присматривать за больной матерью и тогда случилось чудо: один из клиентов конторы признал во мне юного лорда Де Клера. Это оказался очень известный в Лондоне человек, что восседал палате министров и имел такие связи, о которых я мог только мечтать. Он задавал мне много вопросов, интересовался моими познаниями литературы и остался ими доволен. Тут следует благодарить домашнюю библиотеку: почти всё своё детство я провел в ней.       — Байрона читали в юности там же? — поинтересовалась Дивия, умиляясь представшей перед ней картиной, как совсем молодой Кристиан сидел на ковре и читал очередную книгу.       — Вас забавляет моя страсть к чтению? — игриво хмуря брови, показушно серьезно спросил тот.       — Вовсе нет, — хитро отозвалась Деви, а затем продолжила. — Скорее стыдит, я уже и не помню, когда брала в руки серьезную литературу, а не очередной отчет.       Кристиан усмехнулся её словам, но никак не прокомментировал, только продолжил:       — Я был рекомендован на обучение, все расходы на себя взял тот господин, но с условием, что буду лучшим студентом. К счастью, я очень послушный и прилежный, — пошутил мужчина, — Далее всё зависело от меня. Я блистательно закончил университет, но для высокой должности этого было мало. Я не позволял себе даже мысли в поиске поддержки от министра, чувствовал себя обязанным ему. Очень долго и муторно добивался признания, чтобы стать уважаемым человеком в кругах людей, где мой возраст приравнивался к едва ли не к младенчеству.       Солнце медленно опускалось, покрывая золотом тихий сад. Где-то вдалеке пронеслась птица, гладь воды в фонтане идеально отражала небосвод. Кристиан продолжал говорить:       — Вернуть роду былую славу, не обладая ничем кроме титула было делом нелегким. Вам же обладая всем кроме прав наследования ещё труднее: что толку иметь драгоценности если распоряжаетесь ими не вы.       В его словах сквозило уважение, но сдобренное некоторой долей снисходительности. Кристиан сам прошел путь становления, а потому прекрасно понимал с какими трудностями сталкивалась юная госпожа, и своими словами будто вселял уверенность: ничего непосильного нет.       Его рассказ заставил Деви сделаться задумчивой. Генерал-губернатор наверняка настрадался, пока достиг тех благ, что могли быть дарованы ему по праву рождения. А теперь он так легко рассказывал об этом. Видимо и она сможет когда-то с такой же легкостью и непринужденность говорить о тех трудностях, что с ней произошли, и которым ещё предстоит случиться.       Она поймала себя на мысли, что чувствует себя сейчас спокойно и привычно: будто сидит и разговаривает с тем же Рамом, Сарой или Радхой, а не с генерал-губернатором, чьих замыслов она должна опасаться.       Деви знала: ей не нужно никак комментировать его историю. Кристиан рассказал это не для того, чтобы узнать её мнение. В его намерениях прослеживалась другая цель: отвлечь, чуть открыться самому и успокоить. Что, впрочем, у него и вышло — юная госпожа больше не вспоминала о своих ошибках, о боли, что нанесла себе и другим.       Тишина между ними была уютной, мягкой и обволакивающей. От чего-то Деви не желала прерывать её, хотела сохранить это мгновение таким, каким оно было: спокойным и умиротворенным, лишенным слов, но понятным и без них.       Кристиан чуть наклонился, чтобы получше видеть молчаливую собеседницу. Её взгляд был обращен куда-то вглубь сада, но в нём не было никакой концентрации, одна задумчивость.       — Вы замерзли?       Дивия подняла голову с его плеча и удивленно подняла бровь:       — У вас кожа холодная, — пояснил он.       Она только сейчас заметила, что все ещё полулежит на нём. Прикосновение показалось теперь неуместным, но Деви бы соврала, если сказала, что хотела отодвинуться от него.       Аккуратно, стараясь не мять более его одежды, отстранилась. Поправляя свои волосы, она с виноватой улыбкой бросила:       — Благодарю за всё.       Кристиан только кивнул и поднялся протягивая ей руку, чтобы та поднялась следом. Приняв его помощь, Деви не отпустила его ладонь, взяла под руку и позволила себя вести обратно в сторону резиденции.       Вечерний сад окутывал их мягким закатным солнцем, проникающим сквозь зеленые листья деревьев, что розовели от красных облаков. В воздухе царила тихая мелодия цветов и песен птиц.       Кристиан шел рядом с ней, замедляя свой широкий шаг, чтобы не торопить госпожу. Деви слушала тихий шорох травы и шепот ветра, мягко кружащего вокруг них. Их взгляды иногда сходились, наполненные тем же теплом и умиротворением, что дарил сад.       Цветы под ногами излучали сладкий аромат, очаровывая и помогая проникнуться красотой и магией уже не жаркого вечера. Деви поймала себя на мысли, что давно вот так не гуляла и не наслаждалась невосполнимым красочным сиянием мира. И она была благодарна Кристиану, что он разделил с ней это мгновение и прошлые минуты, что произошли в саду.

***

      С того вечера переписка с генералом-губернатором велась гораздо активнее и чаще, но предметом её было не только расследование. Всё-таки было в его отношении что-то выходящее за деловые рамки. Деви не просто его цель… Пожалуй, она ему симпатична.       Пару раз, когда ей доставляли письма, Айшвари из любопытства старалась задержаться, ненароком подсмотреть, на что получала хитрый взгляд госпожи и указание на дверь. К одному из конвертов прилагалась плюмерия, тот самый цветок, сопровождавший их во время первого знакомства.       Поразительным образом лорду удавалось смущать юное сердце госпожи, одаривая ту подарками и нежными словами. Дела не позволяли ему ещё раз нанести визит, но каждый раз, когда она читала его послания, то занимала себя мыслями, с каким выражением лица он мог их писать: ухмыляясь ли, забавляясь или же с видом небывалой серьёзности?       За эти пару дней она будто стала другим человеком. Её сердце трепетало, в выполнении дел появилось какое-то вдохновение, которого не было ранее, Манаша ей хотелось нежить и гладить ещё чаще и больше, выплескивая на нём всю нежность сердца, что пробуждалась в ней подобно весне.       А потом к ней приехал Рам в компании Радхи. Она до того редко видела их вместе, что сперва удивилась, но затем младший наследник объяснил причину приезда:       — В резиденции Басу есть тайный ритуальный зал. Поскольку нам нужно провести этот самый ритуал втихаря, скрывая от дюжины, то упросил Радху, — он шуточно поклонился наследнице львиц, — Как самого благосклонно настроенного к тебе человека из Басу, чтобы прикрыть нас.       — Рассказав строго настрого наказанный не разглашать секрет, — подхватила Деви, показушно строго хмуря брови.       Рам цокнул, словно не соглашаясь с этим маленьким уточнением.       — Я всё равно не знаю какого рода ритуал, — пояснила Радха, а затем кивнув в сторону друга добавила. — Из этого и слова лишнего не вытянешь.       Дивия улыбнулась, но затем попыталась уточнить:       — А-а…?       — Главный палач испарился куда-то, очевидно, по делам расследования. Видию будет отвлекать Радха, а из слуг будет одна моя доверенная девадаси, — быстро и четко произнес Рам.       Ритуал собирались провести завтра. Девадаси должны были доставить для неё ритуальные одежды и прочие принадлежности. Рам заверил, что от неё ничего не понадобится кроме тайности отъезда.       — Архата, так и быть, предупреди, ему я доверяю, — произнес Дубей, покидая подругу и уводя Радху.       Деви предложила им остаться, но брахмана ждали дела в храме, а в резиденцию Басу вот-вот должен был прибыть Анил Шарма и по наказу матери Радха должна была присутствовать там.       Подруги взглянули друг на друга, не решаясь обсуждать при Раме случившееся несколько дней назад, но негласно дали понять, что им ещё необходимо обговорить произошедшее.       Следующим днем её начала охватывать паника. Ей отчего-то казалось, что каждая душа в доме подозревает, а то ещё хуже знает, что госпожа Шарма ночью собирается ехать в другой дом на тайный ритуал.       Предчувствие как будто перед пыткой, вызывало в ней сильное волнение, ощущение страха и беспомощности. Сердце начинало биться быстрее, дыхание становилось поверхностным, руки и ноги подрагивали. В голове роилось множество мыслей и предчувствий о том, что может произойти во время ритуала.       Успокаивало только то, что Рам собирался быть рядом с ней во время всего процесса. Вдобавок в доме не могло находиться господина Басу, Сара уже жила в доме у Тхакуров, а Видию должна отвлекать старшая дочь.       Воспоминания о Доране навевали грусть и тоску, но больше всего прежнее чувство вины. Но то ли она выплакала много слез, то ли её просто внимание теперь было отвлеченно другим, горевать у неё особо не получалось. Она по прежнему считала неправой себя в той ситуации, но перестала корить себя за это. Деви пыталась защитить Радху, и то была благая цель.       Она была, наверное, даже рада его отъезду. Так ей будет проще пережить сложные чувства, импульсивность которых уже похоже утихомиривалась. Днем заезжал Камал по делам, а заодно справиться о её самочувствии. Но много времени она не решила с ним проводить. Ей стал понятен теперь его взгляд после их танца. Деви даже удивлялась прежде свой неспособности прочитать в его взоре другого рода нежность.       Дивия не хотела более играться с чужими чувствами, а потому решила четко отслеживать его поведение, выискивая: забота его идет как от наставника или же от мужчины, надеющегося получить от неё взаимность.       К вечеру она позаботилась о том, чтобы все слуги были распущены заранее кроме её помощника. Она ещё днем намекнула Архату, что ей нужно будет к ночи отправиться в резиденцию, а после попросила взять ритуальную краску. Он понял её без дополнительных объяснений, но не стал пытаться отговорить от ночной поездки.       Проблемой неожиданно стал Анил. Он уснул прямо в главном зале, ведущим к выходу из резиденции, и Деви пришлось очень тихо вместе с Архатом покидать стены их поместья.       Когда же они прибыли к дому Басу, то их вышли встретить девадаси, переодетая в служанку вместе с Рамом. Архату было поручено оставить повозку далее от резиденции, чтобы ни у кого не возникло подозрений. Прочие слуги были распущены.       — Госпожа, всё готово для вас. Идемте за мной, — шепнула девушка, уводя Дивию в одну из комнат.       Та оказалась комнатой Радхи, что сидела на кровати в ночных одеяниях и ждала подругу.              — У мамы сегодня случилась мигрень и она спит. Но только ведите себя тихо, — умоляюще пролепетала Басу, вытаскивая из-под кровати корзину с красными ритуальными одеждами.              Деви быстро переоделась и позволила девадаси нанести краску на лицо. Её взгляд невольно упал на подругу, что как будто едва находила себе место. У Радхи вырвалось:              — Идите, я помогу ей сама, а вы вернетесь через минуту.              Девушка из храма явно была не согласна, но кивнула, передавая мазь старшей наследнице рода львиц. Деви закрыла глаза и ощутила прикосновение мягких и ласковых пальцев к её лбу.              — Пообещай мне, что всё пройдет хорошо, пожалуйста! — слова Радхи сквозили надломленностью и страхом.              Дивия распахнула веки, чем невольно напугала подругу, что едва не выронила склянку.       — Ты просишь меня о невозможном, — грустно ответила она.       Деви не боялась ритуала, скорее того, что станет известно после него. Знать, что вскоре наступит её смерть страшно, но не так боязно, как узнать, что твоя гибель угодна богам. К тому же слова Рама, что они могут потревожить бхутов во время процесса добавляли градус волнения.       — Я просто волнуюсь за тебя. Ты меня так напугала со своей мигренью в те разы, а теперь какой-то ритуал…       — Знаю, милая Радха. Поверь, я бы хотела тебя утешить и обещать, что наши невзгоды кончатся, но сама не знаю чем все это дело обернется.       — Деви, ты как всегда права. Я всё время забываю, как сильно ты переменилась. — грустно отозвалась подруга, отставляя в сторону краску и теперь помогая со шнуровкой одежды.       — Переменилась? — непонимающе уточнила Деви.       — Конечно, я же вижу, что ты стала рассудительнее, но, признаться, грущу о причине такой перемены.       Шарма обняла Басу, чувствуя как им это сейчас необходимо обеим. Деви хотела бы спросить, что там с Раджем и Дораном, но вернулась девадаси, поторапливая их.       Служительница храма взяла корзину с необходимым для проведения ритуала: вином, цветами и прочими вещами, а затем вышла уводя госпожу за собой.       Они спускались со второго этажа в самый дальний коридор дома, который выходил на улицу в сторону погреба. Воздух был прохладным, небосвод украшался звездами, что светились подобно рассыпанным алмазам и раскиданным жемчужинам.       Девадаси вела её куда-то в другую сторону, придерживая свечу, чей огонь едва заметно подрагивал от мягкого ветерка.       — Сюда, госпожа.       Деви заметила ещё одно строение на земле, которое со стороны могло сойти за небольшой холмик. Дверь была до смешного маленького размера, из-за чего им пришлось очень сильно нагибаться, чтобы пролезть внутрь.              Дивия помнила, как Кайрас рассказывал о ритуалах редко устраивающихся в тайном зале у Басу, но сама она ни разу на них не ходила, и от того ещё волнительнее спускалась по крутым ступенькам. Света от свечи не хватало и дальше трех шагов, но девадаси очень старалась хоть как-то облегчить путь госпожи, но против мрака тьмы невозможно было сделать ничего.              Когда ступеньки кончились, то перед ними оказалась ещё одна дверь, а за ней уже и зал. Когда Деви зашла внутрь, уже не сгибаясь от низости потолков, то едва не ослепла: в комнате было зажжено великое множество факелов, да так что было душно.              Посередине стоял Рам, крутя фамильное кольцо Дубеев на пальце. Он тоже был облачен в ритуальные одежды, но не такие закрытые как у Деви, от чего ему было не так жарко.              Убедившись, что подруга готова, повелительным тоном обратился к девадаси:              — Приготовь всё, а потом жди за дверью.              Служительница покорно кивнула и начала разбирать корзину. Рам приблизился к Деви, наблюдая вместе с ней за алтарем, посвященному богине.       — Волнуешься?       Деви еще раз задумчиво подняла взор на фигуру Кали. Лицо той было искажено застывшим на губах злобным смехом и высунутым длинным языком, что будто облизывался, как будто предвкушая кровавый пир. Мурашки побежали по спине, даже несмотря на то что ей было тепло, даже слишком.              — Какая она, Рам?              Мужчина проследил за её взглядом и усмехнулся:       — Требовательная, ждущая полного подчинения, но славная если ты исполняешь её волю, — отозвался он, поправляя украшение на носу.       — Тяжело с ней общаться?       — По началу да. Её язык — язык боли, с этим ничего не поделаешь. Но потом привыкаешь, она мудрая и великая, а мы её на фоне пустышки. Единственный способ донести до нас её волю — общаться именно так. Но не бойся, рядом со мной тебе ничего не грозит.       Рам повернулся к ней всем телом, чуть наклонился и зашептал с необычайно серьезным выражением лица:       — Помни, Великая Богиня — мать, что несет в себе начало всего. Ты её продолжение, независимо от того течет ли в тебе кровь махакали как в Басу или нет. Ты — её дитя, пришедшее сюда по её воли. Она не станет отбирать жизнь просто потому что она является олицетворением разрушительной силы.       Слова Рама несколько успокоили её, Деви крепко сжала его руку, и вложив всевозможную благодарность в свою речь, отозвалась:       — Ты правда великий брахман. Спасибо.       Он несколько смущенно улыбнулся ей, а после убедившись, что всё готово к ритуалу, выпроводил служительницу и подтолкнул Деви в центр зала.       Держа в руках кубок с вином, бледная девушка встала в расписанный на полу круг. Её красное одеяние мерцало, отражая свет огней, что казалось собирался вылезти из факелов.       Деви знала, что нет пути назад, что ей придется пройти через это, чтобы узнать свое предназначение, написанное волей богов. Ее дрожащие руки медленно, но сильно обхватили кубок, словно она собирается вступить с ним в самое сердце пугающего чувства.       Но несмотря на все страхи и сомнения, она старалась держатся смело и решительно. Рам к ней приблизился, также держа в руках питие. На нём больше не было повязки.       Огни пламени отражались в его зрачках, сверкая необычайно ярко для всегда тусклых и незаинтересованных ни в чем глаз брахмана. Деви поразилась его такой заметной перемене: он выглядел необычайно собранным и серьезным, словно готовился к какому-то нашествию.       — После того, как выпьешь вино, не смей отпускать руки, стой ровно, — его взор пробежался по её лицу, и Рам посоветовал. — Если очень беспокоишься, просто сделай глоток побольше, но сильно много не пей.       А затем он крепко взял её ладонь и поднес кубок к своим губам, слегка отпивая из него. Деви почти сразу же сделала тоже самое. Прислушиваясь к его совету и желая успокоить заходившееся в бешеном ритме сердце, юная госпожа сделала два больших глотка. Рам бросил бокал куда-то в сторону, разливая остатки по полу, выхватил её напиток и швырнул тот куда-то.              Деви тут же взялась за его вторую руку, становясь напротив него и закрывая глаза и внимая слову мантры, читавшейся из уст Рама. Его голос, глубокий и проникновенный, наполнял комнату, словно эхо далеких времен:              — Тобой рождена эта вселенная, тобой сотворен этот мир, ты всегда пожираешь его в конце. Ты проявляешься в виде разрушительной силы. Темная мать. Мать раздора, мать времени. Ты великая ночь окончательного растворения и ужасная ночь заблуждения.              Мантра становилась громче, напряжение в комнате нарастало, словно первые раскаты грома. Деви ощутила как по её телу пробежала волна дрожи, а в животе и горле стало как-то неестественно жарко. Её тело начало трястись как в лихорадке, дыхание прерывалось, а сердце билось как-то не в такт.       Она почувствовала как сильнее начали потеть её руки и пальцы Рама. Казалось ему тоже с трудом удавалось сохранять равновесие. Дивия распахнула глаза и с ужасом обнаружила, что пространство вокруг них теперь выглядело совсем иначе: предметы потеряли очертания, помещение стало без ярких красок, делаясь почти серым, а где-то и черным.       Но что сильнее всего её напугало, так это неестественное колыхание воздуха вокруг неё. Было ощущение, что рядом с ней и вокруг неё проходили тысячи людей, лица и тела которых она не могла рассмотреть. В помещении они были одни, но Деви готова была поклясться, что слышала чей-то злобный шепот, зовущий и влекущий её.       Она помнила строгое правило: ни в коем случае не отпускать его руку. Но следовать этому указанию становилось всё труднее и труднее. Ей становилось больно во всём теле, а дыхание начинало хрипеть, мышцы невольно сокращались и расслаблялись. Ей казалось, что жизнь в ней когда-то такая яркая и полная обещаний, медленно стала угасать.       Ноги подкосились, и она упала на колени, продолжая удерживать брахмана за руки. В мучительном танце агонии тело изгибалось и корчилось в невыразимой боли. Она умоляюще сжала руку Рама, прося и требуя заметить его как ей сейчас тяжело. Сил на слова в ней не оставалось.       А шепот становился всё громче, всё ближе, пугая и одновременно с тем не давая ей окончательно свалиться. Мысль, что рядом с ними бхуты пугала до самых асуров. Голос друга же становился всё более безвольным и равнодушным, словно он читал не взывание к богам, а сухую записку.       Деви захотелось плакать от бессилия. Ей никогда, даже в самый знойный день, не было так невыносимо жарко. Конечности дрожали и подергивались, свидетельствуя о внутренней борьбе между инстинктом выживания и неумолимым наступлением тьмы.       — Р-А-А-М! — отчаянно завопила она, когда особенно сильный импульс боли прошелся внутри неё.       Но тот не слышал её слов, губы как-то механически раскрывались и читали тантру. Его глаза распахнулись, но смотрели мимо неё и выглядели стеклянными.       Деви хныча облокотилась головой о свою вытянутую руку, моля всех богов и Рама в том числе, чтобы он удержал её если она выскользнет из его мокрых рук из-за её неестественно горячего тела.       Дивия очень ясно ощутила, как тьма подошла к ней медленно и незаметно, подобно легкому ветерку, окружая её своим ледяным объятием. Деви почувствовала, как сознание её начало медленно исчезать, словно туман, который поглощал все вокруг.       Чувство тяжести в груди становилось все сильнее, словно камень, который несет на себе все боли и страхи этого мира. Ее сердце забилось последний раз, пытаясь сохранить свет внутри себя. И она, с трудом сдерживая слезы, покорно согласилась и упала в объятия тьмы, лишь бы не испытывать более этой агонии и не чувствовать этой невыносимой боли.       Из её рта потекла кровь, а потом Деви ощутила как её рука, сделавшись небывало тяжелой выскользнула из рук друга. В секунду стало очень тихо, а потом девичье тело почувствовало, как на него обрушился злобный шепот, выцепляя хозяйку из спасительной тьмы.       Рам дернулся и тоже упал на колени, хватаясь за бок и живот. Его глаза приобрели осмысленность и с ужасом впитывали всю боль, отразившуюся на лице девушки. Распухшие губы брахмана обреченно шепнули:       — Вино… Отравлено!       Деви только сильнее зажмурилась, уже не сдерживая слез. Её будто рвали, распирали на части и кусали. Какая-то неумолимая сила терзала её, госпожа почувствовала как на её спине появляются рваные раны, и закричала не способная выдержать эту боль.       Глаза Рама заблестели, он попытался сделать движение рукой, но был слишком слаб. Деви взмолилась неизвестно кому, чтобы это всё прекратилось, а потом потеряла сознание, чувствуя как все её беды уносятся далеко-далеко от неё, туда где была одна сплошная тьма.