А в небе снова звезда взошла

Доран проследил за Деви и Радхой; их удаляющиеся фигуры скрылись за поворотом коридора, ведущей к лестнице, по которой недавно поднимался и он сам. Радж, удерживаемый его могучими руками, попытался сдвинуться, за что был награжден красноречивым взглядом, говорящим, что за ещё одно такое мельтешение из него будет выбит весь дух. Гнев Дорана бушевал внутри как ревущий океан, готовый разрушить всё на своем пути. Его глаза были испепеляющими, словно пламя первых богов, окутывающее сердце мужчины. Сомнений в том, что заслуживал Дубей не было… если бы только не его титул, не позволяющий во всю мощь разгуляться и раскрасить тело мужчины гематомами и кровоподтёками. Когда фигуры девушек скрылись, Доран дернул Раджа на себя и повёл того в сторону одного из кабинетов, находившихся неподалеку. Дубей беспрепятственно позволил себя увести, догадываясь, что своим сопротивлением обрушит на себя ещё большую злобу разъяренного палача. Доран до того сильно толкнул дверь, что та едва не слетела с петель, издавая звук, походивший на жалобный скулеж. Радж же, пытаясь сохранить хоть какое-то видение силы, попробовал отбросить руку мужчины и сам войти в комнату. Намерение не воплотилось: Доран затолкал Раджа, а сам остался стоять в дверях, закрывая кабинет на щеколду и осматривая тот на наличие нужных ему предметов. Чувства были его как молот, разбивающий камни на мелкие куски, чей резкий звук пронзает уши и душу. И этот самый молот Доран жаждал вызволить наружу, чтобы затем сокрушить ударами источник его ненависти. Гнев его был настолько могуч, что казалось, тот мог заполнить весь мир своей яростью и жестокостью. От того сильнее отдавала болью мысль: чем думала его племянница, решаясь на связь с этим? Буря из других чувств, вызванных уже иным человеком, также поднималась где-то внутри, но буря эта осознанно затыкалась Дораном. Задетая гордость и обида были плохими советчиками, затмевающими разум, а он знал — воину всегда требуются ясность ума и хладнокровие. Пристальным взором пройдясь по комнате и пригвождая Раджа к месту взглядом, Доран остановил свои глаза на столе и окне, что располагались в конце кабинета. — У меня всё меньше и меньше поводов быть благосклонным к тебе, Радж, — начал говорить Доран, с удовольствием отмечая, как вздрогнул тот. Господин Басу обернулся к двери, прикидывая что-то у себя в голове, а затем плавно и мягко ступил на ковёр, выглядя обманчиво спокойным. Гнев его был не столько выражением ярости и возмущения, сколько волнением и страхом за будущее своей племянницы. Никакой мужчина не может просто так простить и забыть такое. Что-что, а для рода Басу в первую очередь стояло тщательно хранимое чувство родственной любви и заботы. Он приехал сюда оберегать свою семью, ища в дюжине злонравных людей, несущих вред его роду и прочим. И всё больше и больше Радж оказывался в неугодной ему позиции, что, несомненно, наталкивало на мысли. Господин Дубей же едва не задохнулся от дерзости его слов. Пускай стоящий перед ним мужчина и был воином, присланным вести расследование, но Доран прежде всего младший наследник в роду, правления в котором ему не видать никогда. — Надеюсь, палач, за которым охотятся крупные английские фамилии, разделяет причины по которым я могу быть в немилости. Доран двинулся в сторону стола, располагающегося отдалении центра комнаты. Брошенную фразу Дубеем прокомментировал не сразу, будучи неуверенным, что не выбьет ему все зубы за такие слова. Доран обошёл стол, оперся сильными пальцами на поверхность дорогого палисандра и глубоко вздохнул. Отколотить дубейского сынка он всегда успеет, какими бы последствиями это не обернулось бы. Поговорка в народе гласила: «Убей Дубея — и лишимся разума», но разве можно было лишиться его, если Раджа Дубея язык не поворачивался назвать мудрым. Доран придвинул ближе к себе бронзовую фигуру коня, рассматривая скульптуру животного, что встало на дыбы. Поднял нечитаемый взгляд на Раджа и заговорил: — Я к тебе уже приходил, уступив право доказать, что я не имею поводов для опасений, — не поворачивая головы, Доран дернул тяжелую ткань шторы на себя, от чего та оказалась оторванной от крепления, — Поручил дело, как доказательство твоей невиновности и моей готовности верить тебе. Радж внимательно наблюдал за ним, боясь долго моргать и широко дышать. На милость палача нельзя было рассчитывать в прошлом, но Дубей молился всем богам, что Дорану хватит благоразумия не последовать зову праведного гнева в настоящем. За семнадцать лет буйный нрав должен хоть сколько-нибудь утихомириться. Титулом кичится Радж не смел, зная, что будет выглядеть низко. Но и не собирался терпеть удары, как собака, что калечат за так. Он уже знал какую тактику следует избрать: нет смысла сразу идти на уговоры — это только рассердит знавшего службу воина. Радж обязан встретиться с первой заслуженной яростью палача, на чью кровь посмели «покуситься». Вот только страшно было представить, насколько жесток будет первый удар. Доран же крепко взял в одну руку тяжелую скульптуру. Даже в его могучих руках, держащей с необычайной легкостью бронзу, было видно какой тяжестью обладает предмет. Лошадь была искусно огранена, каждая деталь тщательно проработана мастером, но ценность скульптуры рассматривалась мужчинами сейчас с другой позиции. — Ты разузнал что-то, Радж? — вдруг заговорил Доран, начиная обматывать лошадь тяжелой тканью в несколько слоёв, — То дело, которое я с тобой обсуждал. Что там выяснилось? Дубей шумно втянул воздух, не ожидая такого вопроса. — Я нашёл человека, знавшего что-то о событиях пять лет назад тому назад. — Вот как, — отозвался Доран уж больно тихо. В следующее мгновение, казалось, время застыло, и весь мир перестал существовать. Лицо Дорана исказила гримаса гнева, глаза яростно сверкнули, не оставляя надежды, а голос его, раздавшийся через секунду, дрожал от сдерживаемых эмоций: — Что же ты не подошёл ко мне с этим разговором, а зажимался с моей племянницей? Доран метко замахнулся, а затем швырнул тяжелую статуэтку, точно в направлении Раджа. Дубею запоздало вспомнилась картина из прошлого, наполненная насилием и яростью, которую он видел от этого же человека. Бронзовая скульптура пронеслась сквозь воздух, вращаясь и оставляя после себя зловещий свист. Когда та с треском ударилась о цель, раздался глухой звук, наполняющий всю комнату тяжестью и напряжением. Радж едва успел сдвинуться, перед тем как в его бедро прилетела статуэтка. Лошадь из бронзы с грохотом упала на пол, сотрясая тот и оставляя придавленный след на ковре. Дубей упал на одно колено, держась за место, на которое пришёлся удар. Крови на удивление пока не было, но боль пронзала бедро такая, что в его глазах на несколько секунд потемнело. Ощущение было такое, словно раскалённое железо вонзили глубоко в плоть, а затем прокрутили. Резкая, жгучая волна прокатилась по мышцам, заставляя тело испытать жар, а после дрожь. Тупая и ноющая боль отдавала пульсацией в ушибленном месте. Никаких видимых следов не осталось на его теле. Удар был проведен с такой точностью и силой, что повредились только мягкие ткани. Радж знал, что его отец применял такой способ избиения на слугах, скрывая тем самым от дюжины, какое обращение поддерживается в их доме. А ещё он знал, что несмотря на отсутствие следов на коже, боль одолеет поврежденное место с неслыханной силой. Не успел Радж опомниться, как его подняли за грудки, и прямо в лицо понеслось: — Господин Дубей так тяготится не полным всевластием? Единственное, что запрещено человеку из второй по величине семьи дюжины — связь с родом самой богини! Доран с небывалой силой прибил его к стене, всё также удерживая за ткань дорогого шервани. — Но тебе мало довольствоваться другими, да Радж? Если бы ему только было позволено разгуляться во всю волю, он бы не оставил от старшего Дубея и мокрого места. Доран не мог порезать его кинжалом, от того резалось могучее сердце воина жгучим чувством несправедливости сотворяемого. Радж попробовал высвободиться из могучих лап палача неосознанно, нога болела так сильно, что тяжело было удерживать на ней вес. За свой порыв встретил кулак подбородком. Доран счел бы оскорблением своего рода, если бы не позволил себе хоть раз ударить его по лицу. Радж лишил чести его племянницу, за что должен был поплатиться. Дубей, чувствуя, что на этом Доран не собирается заканчивать, смиренно поднял руки, не оказывая никакого более сопротивления. За ошибки приходится платить, и чутьё подсказывало, что расплачиваться придётся не только ему. Вместе с ударом, припечатанным на лице, Радж будто ощутил, что на нём остался след чего-то ужасного, опасного не только для него, и мысль его эта ужаснула. Он умом всегда понимал, что идёт на риски, воспылав любовью к запретному, но будто только сейчас его достигло осознание чем способна обернуться их с Радхой связь. Доран тоже переменился в лице, словно совладав с собою. Он брезгливо отбросил от себя Раджа, припечатывая его к стене опять, а затем отошёл на несколько шагов. Дубей, почувствовав наконец освобождение чуть ровнее задышал, но голова его сделалась горячей. В нём будто всё кипело, мысли путались, никак не собираясь в воедино. Воздух и всё вокруг стали ощущаться иными. — А теперь я хочу услышать всё, что тебе известно. И в зависимости от того, что ты скажешь — будет понятно, как легко ты отделаешься. Доран слушал Раджа, будто пребывая в тумане. Всё сказанное проходило сквозь него, хотя разум запоминал и отмечал каждое слово. Думать о расследовании, когда в его сердце отзывались другие две проблемы, было тяжко. Мысли о Деви, ранее гонимые, вернулись. Доран осознанно не позволял её образу всплывать перед глазами, не желая награждать Раджа злостью, что должна была быть адресована не ему. Как бы ему не хотелось наплевать на принципы, считая, что старший Дубей заслужил больше того, чего был удостоен, Доран не смог себя пересилить. Возможно, дело было в том, что душевные тяжбы, связанные с госпожой Шарма, имели другой характер и послевкусие. Ему не хотелось её сокрушить, всё его нутро противилось такой мысли. Доран не желал её видеть, искать напоминания о ней, ловить себя за рассуждением о её глазах и губах. Кажется, он тронулся умом, если так по-детски гонит от себя её образ. Только сегодня утром он проснулся с мыслью ни на шаг не упускать её из виду, а теперь отдал бы всё взамен тому, чтобы не оказаться с ней в том коридоре, где его поджидали неприятные удары судьбы. Почти выгнав Раджа после того, как тот кончил изъясняться со словами: «сгинь с праздника моей семьи», Доран наконец-то ощутил хоть какое-то расслабление и затихание крови, бьющей в ушах. Мысленно он посылал ко всем асурам Калькутту с её изнеженными гранями дозволенного. Как же много гнойного сокрыто было в дюжине, если в главных семьях наследники не думают о божьей каре, что настигнет эти земли, пускай и не сразу. С Дорана будто живьем кожу содрали, а потом надели обратно. Эти грешат и не помнят воли богов, а перед неминуемо настигающем пламенем, кидаются и протягивают руки к тому, чьи эти же самые руки омыты кровью. Доран считал, что успел остепениться: жажда разрушений угасала, в нём не было и доли тех страстей, что сжигали и несли славу о его злодеяниях в прошлом. Пока ему не открылась порочная правда. Доран, пожалуй, впервые не знал, как быть. В голове никак не могло выстроиться ясное представление о последующих действиях. Расследование наконец-то могло сдвинуться с мёртвой точки, назревал разговор с Радхой, а мысли его вились вокруг одной госпожи, о чьем существовании ему стоит забыть. Похоже, он слишком разомлел с возрастом, раз не мог со свойственной ему скоростью принять явно нужное решение. Полагая, что Радха может быть сейчас на улице, он, протерев глаза, двинулся в сторону главного действия праздника. Казалось, все вокруг считали перемену его настроения: слуги обходили его стороной, уважаемые господа странно косились в его направлении, а некоторые даже ретировались, завидя его. Доран же обводил взглядом каждого, кто задерживал свой взор на нём дольше положенного. Раздражение копившиеся в нём — отголосок той злобы, что довелось ему испытать ранее, не находило выхода. Хотелось для профилактики швырнуть в кого-нибудь если не бронзовую статуэтку, то хотя бы кубок с питием. Доран искал взглядом Камала, надеясь обговорить с ним новые известия, но не находил. Желая дождаться, когда его друг станет виден, Доран встал под тенью кедровых орехов. Мысли его проносились стремительно, но большим предметом его размышлений была Радха. Если прикинуть в голове некоторое, и допустить, что Видия осведомлена о ситуации со старшей дочерью, то тогда становится ясным недавнее любезничество семьи Басу с Анилом Шарма. Он даже кидался на него, запрещая бесхребетному слизню дышать одним воздухом с его племянницами, но тот всё равно не присягал ослушаться его. Делать это он мог только зная, что его действия с молчаливого позволения допускаются старшей львицей — Видией. Если так подумать, план был хорошим, да только Дорану претила сама мысль, что его родной племяннице придется связывать себя узами брака с таким падшим человеком, как Анил. У Дорана было много поводов для неприятия этого человека. Запоздалая мысль вдруг шепнула, что если этот слизняк окажется мужем Радхи, то можно будет почти беспрепятственно лишить жизни ненавистного Анила. Доран усмехнулся своей несвойственной манере выискивать что-то хорошее, когда ситуация выглядела едва не обреченной. Доран поднял свою ладонь, высматривая в ней и ища что-то, известное только ему. Спустя миг он явно ощутил чей-то взгляд на своей спине, развернулся и взглядом напоролся на медленно шагающую в его сторону Деви. Когда их глаза пересеклись, Доран со свойственной ему хищнической натурой подмечать всё, заметил, как она не ровно вздохнула и тяжело сглотнула. Её шаги замедлились, а затем Деви и вовсе остановилась, сохраняя между ними расстояние равное метру. — Зачем пришла? — спросил Доран, не узнавая своего голоса. Доран испытывал волнение, признавать которое он отказывался. Желая скрыть странное чувство, он сурово свёл брови, ощущая, как тело противится этому. Деви глядела на него виновато, руки её подрагивали, сохранять ровный силуэт давалось ей всё сложнее. Она сглотнула, желая избавиться от напряжения, дрожащим голосом заговорила: — Я хотела объясниться. Доран почувствовал нестерпимую боль от этих слов. Объяснения — то, чего им не хватало с самого начала, то, без чего нельзя. Мысль о том, что она решила использовать чувства, дабы оставить его в неведении о происходящем между наследниками главных семей, снова ударила под дых. Воспоминания о её губах были свежи и всё ещё откликались в его сердце, но ещё сильнее в его сердце разливалась горечь от осознания сокрытой цели, с которой она решилась на признание. Если бы ей было важно и дорого его отношение, то не стала бы применять, как способ обмануть его, использовать для отведения глаз. В Доране проснулась грусть и обида. Кто бы мог подумать, что чувствами можно так играться сама Дивия Шарма? А Деви тем временем продолжала: — Доран, — она произнесла его имя с такой болью и виной, что ему захотелось поверить, забыть случившиеся ранее и вновь довериться, — Я не намерелась… Сердце его отзывалось на её голос, но Доран запретил себе вестись на желаемое, заставил разум взять верх над эмоциями. — Я уже понял, что ты не хотела, и слова начала говорить не те, — он на секунду застыл, а затем продолжил, бросив уничижительное в своей официальности, — Шарма. Деви вздрогнула от его слов, сжала пальцы и отрывистее задышала. Доран сделал шаг, затем второй, неминуемо приближаясь к ней. Он остановился только тогда, когда оказался нависающим над ней. Ему хотелось её коснуться, с нежностью провести по руке, и одновременно с тем он желал отвернуть девичье лицо от себя, дабы не видеть более красивых глазах цвета небесных светил. Доран про себя усмехнулся: ему всегда нравилось смотреть на звезды, и тем более нравилось находить в её глазах их отражение. Как легко и быстро может поменяться красота небес на нежелание больше никогда не видеть этот свет. — Я бы принял любой твой честный ответ, Дивия. Мне было важно, чтобы ты приняла решение сама, как и хотела. Я верил твоим словам. Доран видел, как её рука дёрнулась в порыве коснуться его, но Деви вовремя сумела не воплотить сей жест. В глазах была немая мольба, которая тут же угасла. — Но за человека говорят не слова, а его действия. Думаю, что главе и основной наследнице рода следует об этом знать, как никому другому. Я увидел тебя в действии и больше не хочу этого. Доран гнал её от себя, желая, чтобы она поскорее покинула его. Ведь тогда дыхание не будет прерываться, сердце перестанет глухо стучать, моля его не наказывать Деви злыми словами. Доран смотрел на неё. Не хотя и вместе с тем желая этого, он выискивал в её лице что-нибудь способное заставить его поверить. Деви взглянула на него исподлобья, в её глазах плескались рухнувшие надежды и принятые решения, а ещё раскаяние, что не находило выхода. Она опустила взгляд и заговорила так обреченно-равнодушно, словно слова её говорились кому-то, кто никогда не услышит её голоса: — Я была неправа, выбирая момент и повод для признания. Но не обманывала вас… Доран. Деви поклонилась ему, а после направилась в сторону дома. Доран не отрывал взгляда от её спины и не чувствовал ног, всё его тело стало каменным изваянием, не способным к движению. Внутри же него штормило. Он не знал сколько так стоял. Минуту? Две? Вечность? Когда же наваждение спало с него, он с секунду поразмыслив, устремился в сторону, где скрылась госпожа Шарма. Внутри него взыграла злость, вязкая и дурманящая. Едкое чувство недовольства на себя самого и на Деви в том числе, собиралось с силами, заставляло сжимать кулаки и шумно дышать через нос. Он обводил взглядом каждый угол дома первого этажа, перешагивал по две лестницы за раз, поднимался на второй этаж, широко открывал двери комнат, но не находил госпожу. Коридор казался ему бесконечным, со всё не кончающимися картинами. Шаги его смягченные ковром, совпадали с резкими ударами сердца. Запоздало проносилась мысль в голове, что при виде его, люди невольно подумают о замышляемом палачом убийстве, но Доран быстро отмёл её. Плевать он хотел на прочих, и уж тем более на их подозрения. Проносясь по коридору, выйдя из очередной комнаты, он не сразу услышал чей-то голос. — Ищете госпожу Шарма? Только когда вопрос повторился, Доран обернулся и заметил стоящего неподалеку младшего Дубея. Тот направлялся к нему, медленной походкой, что заставило бы усмехнуться господина Басу, будь он в другом настроении. Казалось, ведающего ничто не может заставить суетиться. Отмеченный богиней, знающей наперед о мирском, он не считал разумным торопить что-либо. Либо дело было в излишнем самолюбии, что тоже, несомненно, было свойственно брахману. Доран дожидался пока Рам приблизится к нему, подозревая что тот хочет обсудить что-то важное. Природное чутье редко, когда его подводило, и он спокойно доверился ему. — Госпожа Шарма уехала с вашим другом и его сестрой. — произнес Рам, пристально вглядываясь одним своим глазом в лицо господина. Доран задумчиво хмыкнул. Камал нашёл юную госпожу раньше его, и увез, обеспечив себе нахождение рядом с ней. Зависть хлестнула по нему, но Доран осознано не дал этому чувству развиться; он сам упустил Деви. — Как давно? — Полагаю минут семь или восемь тому назад, — отозвался Рам, принимая расслабленную позу, — Со слов Радхи, по крайней мере. Доран отзеркалил его движение, также опираясь плечом на стену и скрещивая руки на груди. Темное его естество, бушующее ранее, притаилось в глубинах, успокаиваясь в присутствии брахмана. — Я бы хотел с вами поговорить, господин Басу. Найдется минутка? Доран немного притупил взгляд, будто всерьез размышляя над его словами. Ему бы найти Радху, а затем Видию и обговорить с каждой, но Доран думал, что вряд ли младший Дубей стал бы зазря его искать. Он протянул задумчиво и будто не хотя: — Если беседа не терпит отлагательств… Рам в приглашающем жесте открыл дверь и пропустил внутрь Дорана. Господин Басу невольно про себя отметил, что Дубей уж слишком свободно ведет себя в чужом доме, но не высказал своего неудовольствия на этот счёт. Ему помнилось из рассказов Сары и Радхи, что они водят крепкую дружбу втроём, возможно поэтому мужчина позволял себе своевольничать. Доран откинулся в кресле, широко расставив ноги, глядя на садящегося брахмана. Невольно он рассматривал младшего наследника, выискивая схожести с его старшим братом. В их чертах, несомненно, сквозило что-то общее, оба взяли много черт от их властного отца, которого смутно, но помнил Доран. В глаза более всего бросалась их чувствующаяся леность. Но если у Раджа она была показушной, почти кричащей, как бывает у людей, обладающих властью, что хвалятся своим могуществом, то Рам казался самим смирением; уставшим от тревог и лишних переживаний. А ещё брахман не стеснялся демонстрировать свою неприязнь к тем, кто её заслуживал. Наделенный властью ведать и толковать волю божью, Рам делал то, что должно. — О чём вы хотели со мной поговорить? — не видя смысла ходить вокруг да около, спросил Доран. — О делах дюжины. Доран закатил глаза, а затем скривился, выражая тем самым всё отношение к предстоящей беседе. — Я думал, вы далеки от этого, господин Дубей. Не припомню ваш интерес к делам верхушек. — едким голосом отозвался он. — Ваши дела с Раджем, — пояснил Рам и продолжил, — Мне известно, чем он занимался, ища для вас информацию. — И чего вам от меня надобно? — безынтересно вопрошал Доран. — Знать только как скоро завершится ваше расследование. Господин Басу изумился таким словам, но виду не подал. Доверять Раму он не спешил; не нравилось ему, что тот осведомлен о делах их личных с Раджем. — Вам лучше спросить это у вашего брата. — Вы прекрасно знаете, что его уже тут нет, — вкрадчивым голосом заговорил Дубей, не сводя с него глаза. Доран усмехнулся его замечанию, и с коварством, свойственным ему поинтересовался: — И что же? Ничего мне не сделаете? — Откажу вам несколько раз в личных служениях, пожалуй. Ни на какие личные служения Доран не ходил, и все прекрасно об этом знали. Он был редким гостем в храме уже давно, хотя и исправно делал подношения. В том, что господин Басу исполняет волю богов и несёт её своими руками не было ни у кого никаких сомнений. Доран не стал развивать тему. Он не будет выносить дело Радхи наружу, даже если Рам о чем-то и догадывается. — Скоро вы поедете к господину Мираси? — Вы полагаете мне стоит ехать к нему немедленно? Рам снял с себя повязку, скрывавший правый глаз и пристально посмотрел на господина Басу. Доран, будто бы заворожённый, не смел сдвинуться. Его не покидала мысль, пульсирующая где-то на задворках сознания, что этим глазом на него смотрит сама Махакали. Взгляд Дубея становился всё более туманным, а тело слабым. Через секунду брови его нахмурились, а руки сильнее сжали подлокотники. Доран и сам стал глядеть серьёзнее, невольно напрягаясь от вида ведающего. Рам закрыл глаза, как если бы его одолела головная боль, и устало натянул обратно повязку, не поднимая век. Господин Басу не спешил с вопросами, ожидая, когда брахман заговорит сам. Дубей поднял взгляд на собеседника и бросил, необычайно спокойным голосом: — Если не отправитесь сейчас, то боюсь не успеете повидаться с господином Мираси. Доран поверил его словам. И вскоре отправился к Видии, чтобы та распорядилась о его вещах. Только вчера вернувшись из поездки ему предстояло вновь уехать на неизвестно сколько дней. Разговор с сестрой о Радхе Доран решил отложить, тем более что он считал нужным сперва обговорить с племянницей, а уже после с Видией. Доран поторапливал слуг, собирая по резиденции тихие и злые шепотки: «не сидится же господину в доме родном, всё ездит и ездит, а нам то запакуй, то распакуй сундуки». Нескольких взглядов хватило, чтобы прекратить ропот недовольных. Сара, прознав об очередном отъезде и решив сбежать хоть ненадолго от внимания гостей, вместе с Эритом устремилась на его поиски. А найдя, стала сыпать обвинениями: — Ты обещал быть на моём празднике! Обещал вернуться, а теперь снова уезжаешь? Эрит не обладая таким крутым нравом, как его жена действовал мягче: — Быть может вас отъезд подождёт? Мы бы не хотели, чтобы вы покидали торжество так быстро, господин Басу. Доран не ожидая такого сопротивления от молодоженов, стараясь не обидеть Сару, отнекивался. — Я бы с радостью, но не могу… Когда же ему удалось отделаться от яростных попыток новобрачных удержать его, он ушёл к себе, желая переодеться и взять оружие. Как оказалось, в комнате его дожидались. Радха, сложив руки перед собою, и приняв самый раскаянный вид, сидела на одном из сундуков, покорно склонив голову. Доран обвёл её внимательным взглядом, выглянул в коридор, а затем закрыл дверь, оперевшись на неё спиной. — Дядя, я… Доран поднял ладонь, останавливая её речь, дабы утихомирить внутреннее возмущение. Броситься на племянницу с обвинениями было проще всего, воззвать к совести, напомнить кто она и что ей делать непозволительно. Это было просто, всякий другой человек так поступил бы. Но не Доран. Он двинулся к ней и сел напротив на такой же сундук. Радха избегала смотреть ему в глаза, чувствуя, как подступают слёзы и ком в горле. Стыд и чувство вины накрывали юное сердце, не давая сделать ровного вдоха. Ребенок, её невинное создание, последствие любовной связи, зачатый под покровом грешной ночи, стал её слабостью. Ей было тяжко встречаться глазами с матерью уже давно. Видия будучи женщиной грозной с дочерями, стала ещё строже по отношению к ней, а затем и к Саре. Радхе казалось, что она во всём виновата, стыд накрывал её волной теперь ежедневно. И одна только мысль, что Доран теперь также будет к ней относиться, топила, убивала. Она боялась его порицания, ненавидела себя за то, что заставила пережить Раджа и Дорана. Своими руками она лишила себя права на счастье и светлое будущее. Как ей теперь в глаза смотреть родному дяде? Доран, словно зная всё, о чем она думает, ласково взял двумя ладонями её за руку, согревая ту своей теплой кожей. — Прости меня, прости, прости — шептала Радха, уже не сдерживая слёз. Доран молча кивал, продолжая поглаживать её ладонь, приманил к себе, усадив племянницу подле себя и положил её голову на своё плечо. Внутри него бушевали противоречивые эмоции. Сама мысль, что Радхе могло прийтись вынести и столкнуться с осуждением общества, заставляло его сердце сжиматься. Её глаза, некогда яркие и светлые, теперь были потускневшими и полными слез. Он понимал, что если не проявит сочувствия, то сделает ей больнее всех прочих. Никто тебя не способен так осудить, как близкие люди. Когда плач Радхи стал становиться тише, он заговорил тихим и ровным голосом: — Видия знает? Она ответила ему аккуратным кивком, всё ещё избегая смотреть в глаза. Доран сильнее приобнял её, по-своему выражая ласку. — Радхика, мне нужно ехать. Мы обязательно потом обо всём поговорим, хорошо? — Угу, — приглушенно отозвалась она, — Ты скоро возвратишься? — Надеюсь, что да. Радхе стало больно от одной только мысли, что ей несколько дней придется находиться в резиденции наедине с матерью. Сара покидала отчий дом, переходила в другую семью, Доран уезжал, оставались только слуги и Видия с её взглядом, переполненным укора. Понимая о чём, племянница подумала, Доран пообещал: — Вернусь при первой возможности.

***

Доран гнал лошадь, крепко держа поводья, направляя её на быстрый бег. Решив, что слуги провозятся с вещами ещё долго, он решил не задерживаться и, взяв с собой только самое необходимое и легкое из вещей, сел на скакуна и помчался в деревню, находящуюся в стороне горных перевалов. Слуга должен был выехать следом за ним, и Доран надеялся, что разница их прибытия составит не более пяти часов. Ветер свистел в ушах, откидывая непослушные волосы мужчины и гриву лошади назад. Они пресекали равнины, холмы, реки и мелкие города. В одном из таких поселений Доран, когда солнце начало опускаться за горизонт, решил остановиться. По его расчетам добираться нужно было ещё два дня. Доран решил дать лошади передохнуть, да и сам был не прочь восстановиться после верховой езды. Скрывая своё имя, назвавшись господином другого рода и найдя приличную таверну, он заночевал, наказав слугам кормить лошадь только овсом и поить родниковой водой. Утром Доран снова отправился в путь, гоня отдохнувшую лошадь. Ему пришлось сделать ещё одну остановку, уже в другом городе. На нужном месте он оказался вечером третьего дня, когда солнце вновь стало опускаться. Деревня была тихой и далекой от крупных городов, а потому весть о новоприбывшем знатном господине разлетелась с небывалой скоростью, с которой могут только разлетаться слухи. Человек, которого искал Доран, жил на самой окраине деревни, и нашелся только один единственный житель, согласившийся сопроводить его к дому господина Мираси. Нелюбовь к выискиваемому человеку слишком явно сквозила в людских сердцах этой деревни. Остановив лошадь за воротами скромной обители, Доран вошёл на территорию. На участке располагалось два дома: один крупнее, другой меньше и походящий более на ремесленную. Доран, прислушиваясь к интуиции, последовал сразу в сторону второго строения. Отпер дверь и взглядом нашёл старца, сидящего за хиленьким столом и перебирающего четкие. Доран сделал шаг, и тогда человек поднял на него глаза. Четкая упала по нити, прозвучав слишком громко в застывшей тишине. — Давно у меня не было гостей, — тихо произнёс старик скрипучим и глубоким голосом. — Вы господин Мираси? Тот лишь кивнул, а затем склонил голову, продолжая смотреть прямо, не отводя взгляда. — А вас как зовут, милейший? Доран сделал шаг, пристально рассматривая глаза собеседника, а затем отозвался: — Господин Джинхвар. — Не идёт вам это имя, назовите настоящее, — гиенисто отозвался человек. Доран недовольно свёл брови, но признался: — Моя фамилия Басу. Старик с улыбкой, будто ребенок разгадавший замысел взрослых, хитро посмеялся, приговаривая: «А-а-а Басу! Басу! Какая славная фамилия!» Доран закатил глаза, однако продолжил говорить: — Вы обо мне слышали? — Да, кажется пять или чуть более лет тому назад. Больше, конечно, о вашей сестрице. Ничего без её ведома не делается. Доран сел напротив, складывая руки в замок и немигающе уставился на сидящего перед ним господина. Когда тот мотнул головой опять в его сторону, но не шевельнул зрачком, Доран прищурился, вновь сводя брови. — Дайте ваш кинжал, пожалуйста. Господину Басу не хотелось этого делать. Старик выглядел грязным, и кажется давно не мылся. При мысли, что грязные руки будут держать его личное оружие, по телу пробежало отторжение. Но Доран спокойно вытащил кинжал из ножен и вручил старику. — Вы не походите на слепого, — заговорил он, размышляя как не видящий мог понять, что при нём оружие. Господин Мираси провёл рукой ладонью вдоль стали, не касаясь её. Рука его была напряжена и водила около предмета. Выглядело это в глазах Дорана до смешного нелепо. — А я и не слепой, господин Басу. Глаза мои не видят, но зреть же можно не только ими. С минуту помолчав, он вернул кинжал в родные руки и выдал тихое: — Дорогая вещь по стоимости, но ценится она вами не за это. Доран стал глядеть уже иным взглядом на старика. Что-то было в нём чудное, пока не понятное привычному видению. — Кто вы? — Экзорцист, — гордо отозвался господин, с таким видом будто ему вручат немедленно награду. Доран помнил о таком учении лишь отдаленно и туманно. Слово было знакомое, и вместе с тем нет. Решив не обижать старика своими неточными знаниями, он поинтересовался: — И давно? — У-у-у, боюсь, вы тогда ещё на свет не родились. Доран не знал, как ему стоило начать разговор, из-за которого он сюда и приехал. А старик продолжал: — Никогда не думал, что так можно бояться смерти. Вопрос сорвался с губ господина Басу раньше, чем он успел подумать: — Отчего же сейчас подумали? Старик не ответил, только несколько нервно почесал за ухом. Доран решил не развивать далее разговор в этом направлении. — Вы сказали, что слышали обо мне пять лет тому назад. От кого? Господин положил руки на стол и принялся пальцами водить по дереву, некогда обработанному. Но молчал. Доран продолжил говорить и тон его голоса изменился, стал нетерпеливее и напирающим: — Мне сказали, что вы можете что-то знать о человеке, которого я ищу. Старик изменился в лице. Голова его стала дёргаться, а глаза всё также прямо глядели перед собою, что со стороны выглядело жутко. — Этот человек убил моего сына. Доран сел прямее и стал внимать каждому слову. — Ко мне многие приходили, особенно раньше. Но я не пускаю и не занимаюсь лично со всеми. Учил сына моему умению и поручал ему большую часть дел. Я, конечно, потом всё проверял, нельзя же давать неправдивые сведения. Старик показательно покачал одним пальцем, как бы добавляя важности сказанному. — Но однажды пришло двое. Они требовали только меня, не соглашаясь, чтобы сын участвовал. Обещали щедро заплатить. Я согласился. — Чего они хотели? — Посмотреть намерение одного события. После того, как я им воплотил желаемое, они стали расспрашивать о возможных путях изменения. Всё было очень туманно, не говорили ничего конкретного. Особенно их интересовал путь перестановки сил. — Что-что? — переспросил Доран, мало что, понимая в сказанном. — Перестановка сил. Сами хотели власть заполучить, ну или просто поменять что-то в устоях, что тут непонятного, — ворчливо пояснил старик, на что Доран закатил глаза. — И вы им, конечно, рассказали. — Они заплатили. Так что, конечно, рассказал. — Те двое, назвали свои имена? Фамилии? — Нет. Я вообще, пожалуй, единственный, кто продает свой труд. За отхождение пути я был лишен зрения, — на этих словах старик ткнул отросшим и грязным ногтем в сторону глаз, — Жить как-то мне надо было, а мало кто хочет, чтобы знали его имя. Даже вы мне сперва не сказали своей настоящей фамилии. — Так вы спросили. — Так другие не отвечали, — кольнул его старик, на что Доран только усмехнулся. — Вы от них слышали обо мне? — Они упоминали вашу фамилию, но интересовались больше женщинами вашего рода. Доран задумчиво провёл согнутым пальце по нижней губе. Пять лет назад кто-то приходил сюда и спрашивал о его семье, узнавая о каком-то событии. Мог ли это быть сбор в Гималаях? — Может вы запомнили что-нибудь о них? Манеру говорить? Приметы? Старик немигающе уставился в одну точку. Лицо его оставалось беспристрастным, только одна бровь поднялась, как бы вспоминая тот день. — Оба не вашей веры. Один белый и отошедший от истины, второй человек просто гнусный и чужак. Первый…он без лица. — Что значит без лица? — Доран сел ближе и в голосе его слышалось нетерпение. Старик мучено сморщился, опустил веки и задергал губами, будто ему было больно или тяжело вспоминать. — Он может быть любым, если нужно. Меняет лики, как перчатки. И второй точно не из этих краев. А вот первый… — Он убил вашего сына? Господин Мираси обреченно и несколько натужно закивал головой. Казалось ему становилось дурно. Но Доран продолжал: — Почему вы так думаете? — Я не думаю! Я знаю! — несколько безумно отозвался он, — Мой сын видел его, первым он вышел их встречать, я ведь не могу… Неделю тому назад мой сын отправился в город, но не вернулся с тех пор. А за день до этого ему снился сон: тот самый белый человек сдирал с него кожу, обдавал огнём. Я запрещал ему ехать, но кто будет слушаться слепого старика? На последних господин Мираси завыл, словно раненое животное. Он обнял себя руками и стал покачиваться, мученически скуля. — Мы не видим снов за так, господин. Не-е-т, — вновь завывая говорил старик, — Я чувствую, его нет более в живых. Ваш приезд только подтвердил мои догадки. Если мой сын повстречал его в городе, человека, которого ищут, то не оставил бы белый человек его живых. О не-е-е-т. Мой сын знал его в лицо. Доран невольно проникся рассказом старика. Целую неделю ждать и надеяться на спасение, а потом узнать, что сына точно не стало — такого никому не пожелаешь. Ему хотелось что-то сказать, но на сердце было пусто. — Этот человек не будет размениваться на мелочи. Ударит только один раз, но громко. Изведет жертву муками, — всё не унимался старец, — Если вы здесь, значит этот человек скоро придёт и за мной Тем временем за домом послышались шаги. Доран несколько напуганный рассказом и его таинственностью тут же вышел из дому и с облегчением встретил своего слугу. Зайдя обратно в ремесленную, он заговорил с господином: — Мой слуга поможет привести вас в порядок. Сегодня мы передохнём с дороги, а завтра все вместе отправимся в Калькутту. На том и порешили. Доран поручил слуге позаботиться о старике и помочь ему собрать вещи, а сам принялся на всякий случай записывать всё рассказанное господином на бумагу. Данное занятие помогало упорядочить мысли, и, если что…продвижения по расследованию можно будет сохранить, в случае опасности. Вечер близился к своему завершению. Пожалев своего слугу, Доран позволил ему завтра с утра решить вопрос с вещами господина Мираси. Подозрения, что за ним могут явиться, Доран не находил безосновательным. Его собственный приезд мог всколыхнуть и заставить предателя действовать радикально. Он понимал: лично изменник не посмеет сюда явиться. Отъезд каждого члена дюжины строго контролировался, сюда отправят кого-то доверенного и скорее всего не знающего, кто заказчик. Ловить кого-то подосланного было бессмысленно. Сохранить жизнь господина, встречавшегося когда-то с предателем лично, было гораздо важнее. Доран расположился в доме, большему по величиной. Старик наотрез отказался выходить из ремесленной, с чем спорить он не стал. Голова после дороги и мыслей о предателя была тяжёлой, и ругаться со слепым Дорану было себе дороже. Слуга тоже остался с ним в одном доме. Лошади были привязаны на задней стороне территории, вместе с колесницей. Господин Басу долго ворочался в постели и не гасил свечу. Мысли его тяжелые ложились на него почти непосильной ношей. Думалось ему о разном: о предателе, вершившим черное пять лет назад и продолжающим прятаться среди своих, о Радхе и её горе, о Камале и Раме…но большее место в его голове занимала госпожа Шарма. Даже находясь вдалеке от него, она словно дурман, не выходящий и не отпускающий, никак не хотела покидать его мысли. Доран много раз размышлял о ней по ночам, это уже стало привычным, если не постоянным. Находясь вдалеке от Калькутты, он жалел, что уехал так скоро, не попытавшись ещё раз с Деви обговорить. Сам прогнал, сам уехал. Хороший из него ухажёр выходит, вдумчивый и делающий всё чтобы она о нём не забыла. По приезде ему надо будет обязательно подарить ей что-то ценное и значимое. После того как они всё обсудят. С этой мыслью, успокоив свою совесть, Доран задул свечу и быстро уснул. Усталость после длинной дороги дала о себе знать. Проснулся он от крика лошадей. Лениво поднявшись на локтях с перины, Доран сонно моргал, приторможенный дремой. Когда крик повторился, он уже сильнее распахнул глаза и порывисто встал с постели, будучи в одних штанах. Обладающий природной молниеносной реакций, он обернулся к окну и заметил неестественный свет для ночи, отливающим красным и оранжевым. Нос почуял запах гари, и Доран быстро выбежал из дому, слушая, как к крику лошадей прибавился еще один — человеческий. Он быстро разбудил слугу, схватил стоявшее в углу ведро с водой и помчался на улицу. Пламя бушевало, пожирая деревянную ремесленную. Дым клубился густыми черными облаками, застилая звезды и отравляя воздух. Огонь уже успел охватить большую часть дома: климат в этих краях был засушливый, и воспламенить строения не стоило большого труда. Господин Мираси метался из стороны в сторону, дезориентированный и не знающий куда ему бежать, кричал уже охрипшим от едкого дыма голосом. Доран, не думая, вбежал внутрь, закрывая локтем нос и рот, но всё равно стал давиться кашлем и задыхаться. Глаза его стали слезиться, а горло гореть. Не видя ничего и не зная, как устроены комнаты в доме, он кидался из угла в угол, силясь отыскать старика. — Мираси! — звал он, но стоило открыть ему рот, душащий кашель вновь обжигал всё нутро. Доран почувствовал, как теряет сознание и выскочил на улицу, где слуга уже отвязав лошадей и прогнав их от огня, пытался не дать пламени передаваться дальше по траве. Доран, крикнул бранью на слугу и велел немедленно звать людей. Он взял курту, валяющуюся на земле, оторвал небольшой кусок ткани, большую часть быстро надел на себя, а другую приложил ко рту, чтобы затем облиться водой. После вновь забежал в дом, главное было спасти старика. В помещении стало еще больше дыма. Доран продолжал идти и искать Мираси, и спустя будто бы вечность нашел — лежащего на полу и без сознания. Огонь уже успел подобраться к нему и обжигал языками пламени ногу. Доран устремился к нему, но споткнулся об валявшийся стул и больно приложился головой об горячий пол. Мокрая тряпка упала с лица. Доран на секунду дезориентированный, вяло поднялся и тут же начал ползти в сторону старика. Ему оставалось расстояние равное его половине локтя, чтобы дотянуться до господина. Но раздался треск и с потолка упала одна из балок, рухнув ровно на тело Мираси. Кажется, Доран закричал от боли, в глаза ударило ему снопом искр, он чувствовал, как стремительно теряет сознание, а затем чужие руки помогли ему вылезти из горящего дома. Вся деревня стала на уши: жители носили ведра с водой, силясь не дать развиться пламени и перейти огню на другие дома. Доран помогал тушить пожар вместе со всеми до самого утра, а когда от ремесленной почти ничего не осталось, сел на землю и угрюмо молчал. Единственного свидетеля не сохранил, самоуверенно полагал, что ночью ничего не случится. Рядом с ним села какая-та девушка, недурная собой, но вся испачканная сажей, как и прочие. Она с минуту на него глядела, а когда поняла, что он не собирается на неё смотреть заговорила: — Не печальтесь, господин. Человеком он был скверным, не стоит по нему горевать. Доран поднял на неё взор, и глаза его сверкнули тихой угрозой. Девушка тут же ретировалась, не желая ощутить на себе гнев неизвестного никому господина. Доран поднялся на ноги и задумчиво уставился на жителей. Никто из них не испытывал жалости, к съеденному огнем человеку. Господин Мираси, по-видимому, человеком был не самым достойным, ему стало понятно ещё во время их разговора. Но то с каким равнодушием, а некоторые и с радостью отзывались его погибели, возмущало. Старец, лишенный надежд и света в последнюю неделю своей жизни, встретил конец один, в муках и страхах. Только это могло стать поводом для сожалений. Дорану захотелось как можно скорее убраться из ненавистной деревни. Лошади не пострадали, только были сильно напуганы. Но его уговорила одна старая женщина задержаться дабы обработать ссадины и ожоги. Доран махнул рукой, давая позволение. Теперь же он со слугой сидели на крыльце дома и завтракали. Женщина по имени Арждуна оказалась очень настойчивой и отказалась отпускать новоприбывших, пока те не будут умыты, напоены и накормлены. А ещё она была очень болтливой и видимо нацелилась рассказать всю историю своей жизни. Доран слушал её вполуха и иногда даже делал какие-то замечания, решив не обижать женщину своим показушным равнодушием. Доран смотрел на медленный рассвет и ощущал, как его душевные переживания постепенно уходят вместе с ночной мглой. Пожар и крики господина неприятной сажей оседали внутри него, и точно не могли исчезнуть за пару часов, но то ли дело было в прохладном молоке, то ли в щебетании Арджины, но черты лица его постепенно разглаживались, а сердце успокаивалось. На горизонте забрезжил рассвет, окрашивая небо в нежные оттенки розового и оранжевого. Солнце едва-едва стало подниматься, когда Доран заметил освещенного лучами всадника, несущегося в сторону деревни. Его силуэт оставлял длинную тень на земле, и Доран невольно встревожился. Когда человек стал приближаться, господин Басу тут же вскочил с места, отвлекая остальных за столом от поедания завтрака. Доран признал в ездоке посланника от дома Басу. Когда тот оказался у их дома, то юноша, присланный кем-то из его семьи, едва не валился с ног вместе с лошадью. Значит сообщение было особой срочности, раз человек не делал ни одной остановки. Доран помог гонцу слезть с лошади, будучи неуверенным, что у того хватит сил. — Вам письмо от младшей госпожи Басу, господин Басу, — отчеканил юноша, прежде чем пошатнуться. Арджина подбежала к нему, громко причитая, что молодой человек себя не бережет и такими темпами испустит дух, Доран щелкнул пальцами слуге, чтобы тот помог женщине занести гонца в дом, а сам принялся читать письмо: «Дорогой дядя, я помню о твоём наказании обсудить все по твоему возвращению и не стала бы ни за что тебя отвлекать от дел. Но случилось неожиданное и очень серьёзное происшествие. Мне не хотелось бы тебя пугать, — пожалуйста, не волнуйся, — мы все здоровы. Новость, которую я должна тебе сообщить касается Рама и Деви. Недавно, пару дней тому назад, ко мне пришёл Рам Дубей с очень необычной просьбой — помочь ему провести в тайне ото всех ритуал. Я, естественно, в начале отказалась, но, узнав, что дело касается Дивии, и что это решение, одобренное самим Махадевой, согласилась. Действие должно было случиться в подземном ритуальном зале нашего дома. Рам позаботился обо всем, мне оставалось ему только помочь. Ночью они вдвоем — Дубей и Шарма, вместе с девадаси из храма, замаскированную под служанку, спустились в зал. Через несколько же часов ко мне прибежала помощница Рама с криками о помощи. Когда я спустилась, они оба лежали без сознания и не подающие признаков жизни. Тело Деви было окровавлено и будто бы изрезано. Я схватила девадаси и бросилась к матери, сознавшись во всём. Видия тут же приказала запереть девадаси, желая лично её допросить, а затем вызвала врача. Тут я снова взялась за перо, пока я отходила Рам успел очнуться. Судя по его словам, их попытались отравить вином, необходимого для ритуала. Сложность заключается в том, что Видия строго настрого запретила выносить за территорию дома весть о случившемся, дабы избежать волнений в дюжине. Дорогой дядя, я в отчаянии, ты не представляешь, как мы все боимся возможной удачной попытки убийства Деви, она всё никак не придёт в себя. Господин Вайш ничем не может нам помочь, хоть и пытался, попытки врача спасти её не имеют успеха, а генерал-губернатор и Анил ищут госпожу Шарма. Я вынуждена умолять тебя приехать, как можно скорее. Твоя Радха» Не оставляя времени для раздумий и едва отдавая себе отчет в своих чувствах, Доран закончив читать письмо, бросился в дом, чтобы немедленно ехать в Калькутту.