Звук миллиона солнц

…поохотившись на пару сердец, мы могли бы разорвать их на кусочки. digital daggers — where the lonely ones roam

      Среди харковских отбросов под чёрными светилами очень холодно. Кислотные дожди омывают кости, и слёзы превращаются в застывшие массы склизких примесей. Социальная иерархия расставляет по ступеням, наступает на самые первые и вдавливает так, что органы горячей жидкостью стекают к полу, но никогда не поднимается ввысь: бережёт вышестоящих, у них мозги из золота и сердца из свинца.       Лишаться волос, лишаться чести и пасть до грязных оргий в красном вине; Харконнены есть насильственная власть да постоянный голод. Угробленная планета, угробленные люди-рабы, угробленное будущее, покрытое пыльным слоем деградации. На потеху публике жестокие убийства и черепа на кинжалах — так кичиться своим положением, так гнить напоказ и выдавливать из глотки смешки психбольных.       Но это стандартно, неизбежно, по сценарию.       Давай, выходи — мы могли бы здорово повеселиться и убить время.       В глубокий порез между мясистыми бёдрами попадают капли химического шлака, пока она лежит обнажённая у мусорных контейнеров в огромных лужах.

Противишься правилам, Ренэйт. Никчёмное животное, наглая слюнявая мразь. Не познать тебе ни величия, ни поддерживающих рук. Павшая и недостойная, никто больше не смотрит в твою сторону.

      Ренэйт с трудом поднимается; смуглая кожа мокрая, как и светлые волосы до основания острых коленей. Нужно поскорее найти одежду, чтобы не быть изнасилованной, — в принципе не оставаться в тёмное время суток на захламлённых улицах. — Ренэйт, тебя зовут Ренэйт… — шепчет сама себе женщина, — Моя святая гордость и незримая сила; умерщвлённая и рождённая заново.       Уединённая молитва помогает облегчённо выдохнуть и двигаться дальше. Везде чёртовы заводы с чёртовыми стражами Харконнен — стоит идти осторожно и не попасться на глаза. Женщина стягивает чью-то дырявую одежду с верёвки, когда пробирается между полуразрушенных домов, — футуристическая нищета сияет третьесортной драгоценностью. Ткань на ощупь, как мешок, и Ренэйт натягивает на себя нечто похожее на накидку, правда тело изнывает от недавно полученных ожогов. Босиком по густой слизи, по неровным дорогам без определённой цели; для начала необходимо согреться и найти временное пристанище.       Миазмы дыма, доминирующее окружение. Возвышающиеся дымовые трубы выбрасывают густые, удушливые облака ядовитых испарений, постоянный рёв машин наполняет воздух, заглушая все остальные звуки и создавая атмосферу неумолимого, гнетущего шума. Уставшие рабочие выходят наружу, сгорбленные от многолетнего тяжёлого труда, курят радиоактивную смесь, чтобы окончательно уничтожить лёгкие. Одноразовые и заменяемые, чьи жизни легко потратить в погоне за прибылью и властью. Надсмотрщики, одетые в тяжёлые тёмные мундиры и вооружённые кнутами, железным кулаком управляют рабочими, безжалостно подгоняя их, чтобы те выполняли нормы выработки.       Ренэйт всегда казалось, что эта планета покрыта кривыми шрамами; она бесплодна, природные ресурсы истощены, всё испорчено бесконтрольной индустриализацией. Небо — заляпанное стекло, поломанные жители Гиди Прайм дышат паническим страхом и классовым угнетением, их бессмысленные жизни контролируются липкими пороками ненасытного семейства. — Ты ещё кто?       Мужской голос с сильным басом принуждает остановиться. Стражник хмурит лоб с отсутствующими бровями, сразу же преграждает путь. К таким, как она, — с волосами и иным оттенком кожи, — относятся с заранее подготовленными пренебрежением и опасением. — Не расслышала, девка?       Ренэйт сжимает кулаки, с губ почти срывается скверное слово, как вдруг мужчина резким движением хватает за предплечье, чтобы следом потянуть на себя.       Она смотрит на них свысока, презирает, но не считает окончательно глупыми: при диктаторском режиме люди бояться неизвестности. И если бы женщина была типичной горожанкой, — лысой, бледной и худой — умерла бы после массового осквернения со спермой на щеках. Однако Ренэйт выглядит странно, не по правилам, чуждо, а чуждое способно развернуться неожиданно и с неприятными последствиями. Трогать подобное — себе дороже. — Пойдёшь с нами, девка.       Ренэйт ненавидит столь небрежные обращения, но факт отсутствия выбора унизить в ответ ненавидит ещё больше. Последует врождённое насилие, всё потому что то, что делает её женщиной не стоит и гроша, — куколке сломают конечности и разбросают червям на съедение, особенно на такой планете, как Гиди Прайм. Заткнуться, опустить голову и служить, — выученная наизусть заповедь — когда следует вцепиться сандвормом и обглодать лицо.       С напарником волокут так, словно Ренэйт представляет неясную угрозу, и ведут к крепости Харконненов. О подозрительных находках принято сообщать сразу, чтобы успешно вылизать ноги и не лишиться головы за бездействие и безмолвие.       И нет ни души вокруг, встретимся под покровом сумерек.       Крепость Дома Харконненов внушительно стоит над беспочвенным ландшафтом — мрачное и грозное чудовище с несколькими головами, насмехающееся над окружающей пустыней своими размерами и отталкивающим присутствием. Внешние стены усеяны зазубренными шипами и бастионами, не разрешая подойти слишком близко, — будет больно, береги глаза: вдруг окажутся на пиках. Проходят через тяжёлые железные ворота, открывается вид на внутреннюю часть крепости и остальных прислужников и стражников. Ещё вход — видны лабиринты коридоров, освещённые мерцающими факелами, которые отбрасывают длинные тени; в воздухе стоит мускусный аромат благовоний, а звук громоздких шагов гулко отдаётся от холодных поверхностей. В центральном зале находится высокая статуя из чёрного эбонита, изображающая ревущего грифона с острым клювом и глазами, пылающими неземным огнём — символ Харконненов, свирепое и хищное существо, наблюдающее за Домом, как мстительный и одинокий бог. Гладкие стены увешаны гобеленами, изображающими сцены завоевания и многочисленных предательств, каждая нить которых пропитана кровью и потом тех, кто осмелился выступить против бессердечных, порочных мразей с пустыми глазницами и чёрными зубами. Полы вымощены полированным мрамором, местами покрытым пятнами, намекающими на зверские истязания, происходящие в этих пределах.       Ренэйт видит круглые клетки, высоко висящие на потолке, и представляет, как в них лежат истекающие кровью туши или танцуют порабощённые голые женщины. Может, даже сладкие мальчики, которых так любит кушать Барон, высовывая влажный язык.       Раздутые формы Харконнена источают ауру декаданса и бессердечия. Его лицо представляет собой полотно из тревожных черт: вероломная улыбка, крючковатый нос, вынюхивающий слабость в других, и выпирающий подбородок, говорящий о его непоколебимом высокомерии. Сплошная харконненская мерзость, текущая в полумёртвых жилах. — Шпионка, что ли? — Владимир хохочет, и жир на его подбородке подрагивает с каждым брошенным словом. — С какой ты планеты?       Она чувствует, что к ней не относятся серьёзно; просто нашли на улице оборванку, возможно, изгнанницу, а не хорошо вооружённую воровку или воительницу. — Меня изгнали из племени за неподчинение наибу, я отбываю здесь наказание без возможности вернуться назад и средств на существование, — держится уверенно, убеждает в сказанном.       Когда человеческая тупость совмещается с агрессией, рождается непомерное честолюбие, и Ренэйт знает, как его удовлетворить. — Что, не в восторге от Арракиских законов, фрименка?       Как же легко зацепиться за больное место: Харконнены падки на политические интриги, пальцами предпочтут залезть в трусы без замедления и долго смаковать чьи-то неудачи и потери, проглатывая их целиком. Она не станет льстить и сообщать о том, что не поддерживает Дом Атрейдес, так как скорее всего Ренэйт всё равно подвергнут пыткам, сделают секс-рабыней или скинут по трубам в утиль. Её молчание на удивление не раздражает Барона, он словно в хорошем расположении духа. Умело настроенном. — Увести, — приказывает мужчина, абсолютно незаинтересованный в той, кто является женщиной.       Ренэйт ведут к камерам, и по пути к ним она встречает служанок и наложниц Дома. Замечает, как они преклоняют колени перед Бароном, после того, как заходят в главный зал, как опускают головы и глаза в знак покорности.       «Я не представляю для них никакой опасности. Запрут в клетке и будут издеваться, весьма ожидаемо», — усердно давит возрастающее беспокойство.       Это так привычно. Быть объектом без права голоса, чьей-то наложницей, участницей в полигамии, политической женой. Быть подложенной под мужчину, от которого скручивает желудок; рожать нелюбимых детей, потому что кому-то очень важен род. Её растерзают в клочья, изуродуют половые губы, обваляют в помоях, будут наслаждаться медленной смертью безымянной.       Оставляют в темнице, бросая неосторожно. Пока что не тронут: ждут, когда Барон даст прямое указание, что с ней делать. Ренэйт раздумывает о двух вариантах, и в одном, и в другом низка вероятность быть свободной. Либо стать девочкой стражников, либо служанкой. Роль наложницы исключает из-за террора со стороны Харконненов во времена владения Дюной: разве человек знати захочет выродка от отщепенки?       Тюремная камера гадкая, призванная лишить заключённых всякой надежды на спасение и достоинства. Углы тошнотворного серого оттенка, покрытые слоями грязи и нечистот, которые просачиваются в сами камни. Густой запах пота, рвоты и вспоротых внутренностей прилипает к каждой поверхности, жжёт ноздри. Единственным источником света служит небольшое зарешечённое окно на стене, пропускающее тонкие мутные линии. Нет ни койки, ни ведра — многие мочатся и испражняются на пол, спят там же. Ренэйт продолжает стоять на месте, анализируя своё положение.       Даже несколько часов в этом месте — сущая каторга. Однако вскоре за ней приходит пара мужчин, чтобы увести в неприятно белое помещение, где на скамьях сидят другие обитательницы крепости. Больше похоже на ванную комнату с двумя ванными и зеркалами в ней, есть блюдца с различными жидкостями и средства гигиены.       Две женщины, измученные и прелестные, приближаются к Ренэйт молча и принимаются стягивать с неё накидку. — Что вы делаете? — Готовим к ночи, — молвит одна из них. — Тебя нужно помыть.       Оставляют голой, и Ренэйт всё равно на наготу; она вдруг интересуется: — Как вас зовут?       Женщины переглядываются между собой растеряно по той простой причине, что их имена давно здесь не звучат. Их даже не спрашивают. — Иенна, — представляется первая. — А это Рока. — Ренэйт, — в таких условиях странно говорить «приятно познакомиться», поэтому женщина сдерживает порыв. — Вы сказали про ночь, да? — Ты теперь наложница, Ренэйт. Желательно зачать ребёнка сегодня или в ближайшие ночи.       Такой поворот событий на мгновение ставит в тупик: это возможно, но не ожидаемо. — Чья я наложница? — вдыхает и выдыхает, готовясь к ответу, что ей придётся раздвигать ноги перед каким-то неуравновешенным стариком. — Фейд-Раута, племянник Барона.       Наложницы тратят запасы воды, усаживают в ванну Ренэйт и начинают мыть её грязное тело. Женщина же пытается переварить полученную информацию и подстроиться под условия своей новой жизни, из-за чего всю процедуру не роняет ни слова. Во всех трёх вариантах — служанка, секс-рабыня, наложница — не избежать эксплуатации тела. Она не станет выбирать что-то «лучшее», несмотря на то, что в голове мелькает больная мысль: «мучить будет один, а не несколько».       Ренэйт знает о Фейде-Раута. Знает, что он псих. — Здесь было несколько похожих на тебя, — подаёт слабый голос Иенна, помогая ей подняться и пройти к трюмо. — С разных планет, обычные пленницы или даже женщины из высшего общества, обманутые, чаще всего похищенные. — И… я их тут не вижу, — подмечает Ренэйт и садится на табуретку, смотря на собеседницу в подвесное зеркало. — Здоровье слишком быстро садилось, многие лысели так же, кто-то из них умерла. — Мало кто из лордов, герцогов и правителей решится отдать принцесс, ну, и других девушек за членов Дома Харконнен, — подключается к разговору вторая. — Их пугает непредсказуемость. Именно по этой причине никто в здравом уме не будет рожать от них. — Но… вы не можете забеременеть, верно? Из-за… — Нестабильного цикла или отсутствия менструации, да, — Иенна продолжает расчёсывать запутанные волосы Ренэйт. — Думаю, от того же племянника Барона сможет родить только Бене Гессерит.       Ренэйт — расходный материал. Самая обычная переносчица генов, которая, вероятно, скоро умрёт. И она понимает, что дело не в рождении наследника, а в демонстрации мужественности Харконнена через регулярный секс и гладиаторские бои. — Тебя оставили, пока ты ещё здорова. Слишком боятся, что род прервётся, поэтому используют все возможные варианты обрести наследников. Не наследниц, — Рока последнее выделяет особенно чётко. — Хотя всё же я думаю, что Бене Гассерит вскоре вмешаются, ведь даже… у самих мужчин проблемы с зачатием.       Разговор заходит далеко и следом обрывается самими наложницами. Очевидно, что принудительное лишение свободы и отрыв от общества, где ранее восполнялись социальные потребности, развязывает им язык. — Проблемы? — переспрашивает Ренэйт, стискивая зубы и травмируя мягкие ткани рта. — Ну… ему постоянно посылают наложниц, однако тот отказывается, — шепчет Рока, чтобы не услышали. — Я сама к нему ходила… потом посылали остальных, но… у него не получается. — Эрекции нет, — более уверенно и открыто отзывается Иенна. — Даже если он жесток, а ты пассивна, послушна, делаешь всё, что скажет… Подобное как-то… необычно для семьи, которые наслаждаются контролем.       Женщины вдруг резко затихают и наверняка жалеют о рассказанном, Ренэйт же, видя это, старается их успокоить. — Всё хорошо. Спасибо, что… поделились.       «Молодой, у которого не стоит член… Из-за состояния планеты, полагаю, тем не менее должна ли я радоваться, что навряд ли буду изнасилована и рожу ребёнка? Хотя в итоге всё равно сдохну здесь, как и до того вымершая живность», — трудно сфокусироваться, трудно составить план действий. — Но ты всё равно должна поклониться, не смотреть прямо в глаза, не разговаривать без уважения.       Я жду тебя, затаив дыхание до тех пор, пока тело моё не посинеет.       Женщину ведут к огромной комнате Фейда-Раута, открывают массивные двери. Она заходит внутрь, наблюдая за тем, как фигура в тренировочном костюме полирует коллекцию кинжалов.       Очень высокий, болезненно выглядящий. Поворачивает безволосую и безбровую голову; взгляд безжизненный, лицо убийцы и бледной смерти. Отвлекается от дела и идёт в сторону Ренэйт неторопливо, словно изучая. Не чувствуется заинтересованность, только пущее устрашение, будто они на поле боя. Подходит максимально близко, всматривается в черты женского лица. — Знаешь, зачем ты здесь?       У неё глаза витражные с узким разрезом; эссенция чёрного и жёлтого, и если первый цвет для монохромного окружения — норма, то второй напоминает о пёстрых цветах, которых Фейд никогда не видел; о плодах, которых никогда не ел; о драгоценностях, которых больше нет. Дороникумы, момбины, цитрины — забытое, неизвестное, едкое. Крупное сердцевидное лицо не выражает жуткого смятения, не становится влажным от слёз, и золотисто-коричневые руки не дрожат при его повышенном тоне. Волосы, как пески Дюны, под Солнцем струятся, лежат на объёмной груди, выглядят иными в сравнении с лысыми головами здешних. На узком лбу странное обозначение, чуть темнее её цвета кожи. Круг с двумя вертикальными полосами, которые противоположны друг другу. Под глазами симметричные узоры, волнообразные. И женщина облизывает тонкую губу, выдавая малое волнение из-за невозможности предугадать следующие действия напротив стоящего.       Фейд поднимает ладонь, чтобы отнюдь не романтично коснуться её лица, хрипло проговаривая: — Тату или родимое пятно? — голос низкий, как у притаившегося зверя.       Ренэйт отшатывается, всем видом демонстрируя брезгливое отвращение к Харконнену. — Не нужно меня трогать.       Звучит сардоническая усмешка, Ренэйт это напрягает. Та фраза «знаешь, зачем ты здесь?» сразу же ставит на позицию ниже, и женщина всеми силами контролирует себя. Она находится в обществе, где важны только её функции, где запрещено сдвигаться с места и выставлять руки вперёд, чтобы защититься. — Что смешного? Тебя забавит то, что против своего желания женщины здесь пытаются выжить, выполняя прихоти извращенцев? Что ни одной не найдётся в целой Галактике, которая захотела бы зачать с тобой ребёнка?       Вполсилы мужчина хватает её за горло, приближает к себе. Из-за пугающей внезапности, накопленной за эти часы мстительной злобы и непринятия конечного предназначения, Ренэйт же далеко не вполсилы ударяет его по щеке, отчего голова Фейда запрокидывается чуть назад. Скулы мужчины теперь выражены ещё чётче, Харконнен раздражён и удивляется несусветной глупости той, которая может отхватить удар в ответ и быть расчленённой. — Жалкое ничтожество. Уродливое, лысое ничтожество.       Что-то в выражении лица меняется; Фейд делает шаг вперёд, чтобы встать вплотную. — Ещё раз, — шипит ненавистно в совокупности с маниакальным желанием. — Скажи ещё раз.       Его реакция обескураживает, но женщина враждебно повторяет: — Жалкое ничтожество.       Харконнен прикрывает глаза, тяжело выдыхает. Через несколько минут неоднозначного молчания с прежним затаённым гневом задаёт неуместный вопрос: — Твоё имя?       Просто закрой глаза и позволь мне вести тебя, следуй за мной домой туда, где одинокие скитаются.