Дым с запахом жженого сахара

            – Мистер Чхве И Гён! – пробился сквозь громкую музыку гнусавый голос мистера Суини, когда он дернул за ободок и вырвал накладные наушники из ушей паренька. – Считаете себя слишком умным, чтобы слушать, о чем я говорю?             И Гён усилием воли приоткрыл глаза и правда постарался не поморщиться от яркого света – он отражался от синих стен картинной галереи и усиливал ужасную головную боль, которую тот пытался от всех скрыть.             – Нет, мистер Суини, – пробормотал он, съеживаясь под обратившимися на него взглядами одноклассников.             Он сразу же опустил голову, натягивая капюшон на голову и жалея, что элемент одежды не сможет скрыть его от посторонних взглядов. Вот именно такого внимания он старался избегать. И именно поэтому носил неприметную одежду и держался вдали от всей заварухи. Только так можно было выжить, будучи семнадцатилетним старшеклассником.             – Тогда, может, объясните, почему слушали музыку, а не меня? – Мистер Суини держал наушники так, будто они были уликой. Хотя для него, пожалуй, и вправду были. Он затащил выпускников в картинную галерею в парке Балбоа, посчитав, что ученики обрадуются экскурсии, но явно не предполагал, что подростки заинтересуются, только если нарисованные объекты не выйдут из картин и не начнут сокрушать мир.             Чхве И Гён глубоко вдохнул, уже после выпуская задержанный воздух из лёгких, устремляя руки в карманы джинс, – и уставился на свои ноги. Ну серьёзно. Он никак не сможет объяснить мистеру Суини, почему ему так нужно заглушать шум музыкой, ведь старший учитель даже не слышит никакого шума.             Болтовня десятков туристов эхом отдавалась от заставленных экспонатами стен, переполняя огромное помещение, но настоящей проблемой были их внутренние монологи.             Дробные, разрозненные мысли раздавались прямо у парня в голове, словно он стоял в комнате с сотнями телевизоров, включенных на разных каналах. Они врезались в сознание, принося с собой острую боль.             Он был ненормальным.             Это стало его тайной – его ношей – в пять лет, когда он упал и ударился головой, ещё когда жил в родных районах Сеула. И Гён пытался перекрывать шум. Пытался игнорировать его.             Но ничего не помогало.             И рассказать он никому не мог: его бы просто не поняли и сочли душевнобольным.             – Раз уж вы решили, что учить вас не надо, может, расскажете все сами? – язвительно спросил мистер Суини, а затем указал на картину Мона Лизы. – Расскажите классу всё про картину: когда была написана, кем, композицию.             И Гён подавил ещё один вздох, мгновенно вспоминая карточку с описанием экспоната. Он кинул на нее взгляд при входе в здание, и его фотографическая память запечатлела все до мельчайших деталей. Парень начал повторять написанное, и мистер Суини нахмурился, а на лицах остальных ребят было написано недовольство: они не особо любили своего переведённого одноклассника и звали его ботаником.             Когда он закончил отвечать, мистер Суини пробормотал что-то про «всезнайку» и направился в соседний зал. И Гён за ним не последовал. Тонкие стены галереи не перекрывали звук полностью, но приглушали его, и он хотел воспользоваться передышкой насколько мог. К тому же, картины и вправду были не такими уж ужасными. Рисовать ему нравилось.             – Классно ответил, чудик, – пропихнувшись мимо него вслед за группой, ухмыльнулся Джейкоб Чанг – парень, на футболке которого было написано «Самый лучший сынок». – Может, снова о тебе в газете напишут – «Одаренный переведённый школьник рассказывает классу про Портре́т госпожи́ Ли́зы дель Джоко́ндо». Джейкоб все еще злился, что этого хмурого чудика позвали учиться в Йельский университет, а ему отказали за несколько недель до этого.             Как будто разрешат туда поехать.             Его родители говорили, что это привлечет слишком много внимания, слишком много давящего любопытства, а он еще слишком неопытен. Говорили, что из-за случая с его головой и странными явлениями, они покинули Южную Корею, но на самом деле работать здесь было гораздо проще. Все, тема закрыта.             Так что в следующем году он собирался поступать в университет города Сан-Диего, который был куда ближе и куда меньше. И то, надоедливый репортер счел эту новость достаточно интересной, чтобы напечатать во вчерашнем выпуске газеты статью «Одаренный ученик предпочёл городской университет знаменитой Лиге Плюща», снабдив его школьной фотографией. Родители, увидев это, чуть с ума не сошли. Да даже не «чуть». Больше половины их правил должны были помочь Чхве И Гёну «избежать лишнего внимания», и статья на первой странице снилась им в худших кошмарах. Они даже позвонили с жалобой в газету.             Главный редактор тоже был недоволен. На первой странице должна была быть статья о поджигателе, терроризирующем город, и сотрудники газеты до сих пор пытались понять, как произошел сбой. Странные пожары с белым пламенем и дымом, пахнущим жженым сахаром, были самый важной новостью в городе. И уж точно важнее рассказа о непримечательном мальчишке, на которого люди просто не обращают внимания. По крайней мере, раньше не обращали.             И Гён заметил на другом конце зала высокого, с персиковым оттенком волос парня; он стоя читал вчерашнюю газету с ужасным черно-белым фото Чхве И Гёна на первой странице. А потом поднял голову и посмотрел прямо на него.             Он никогда еще не видел глаз такого оттенка – кофейного, словно напиток из автомата, разведенный молоком, – и при этом немного туманным. Их взгляды пересеклись, и на мгновение на лице парня что-то промелькнуло. Разочарование? Похоже на то.             Он еще не успел понять, что и думать, как тот оттолкнулся от витрины, на которую опирался плечом, и, подойдя к нему, улыбнулся голливудской улыбкой.             – Это ты? – спросил незнакомец, указывая на фотографию.             И Гён кивнул, лишившись дара речи, и его сердце как-то странно затрепетало. Незнакомцу было где-то двадцать, и он еще никогда не видел парня симпатичнее. Почему он с ним заговорил?             – Так и подумал. – Он сощурился, поглядев на фотографию, а затем снова на него. – Не думал, что у тебя голубые глаза.             – А… ага, – ответил И Гён, не зная, что сказать и удивляясь, как быстро перешли на ты, ведь в Корее совсем другой стиль речи. К слову, он до сих пор не мог привыкнуть к свободному стилю речи. – А что?             Тот пожал плечами:             – Да просто.             Беседа выходила какая-то странная, но у Чхве И Гёна не получалось сообразить, в чем именно заключалась странность. А еще он никак не мог определить его акцент. Он был похож на британский, но не совсем. Более четкий? Это беспокоило его – но он не понимал почему.             – Ты учишься со мной в классе? – спросил он, моментально пожалев, что не может вернуть слова обратно. Ну конечно же, он с ним не учится. Он его впервые видит и вообще, тот выглядел старше его минимум на три года. Просто сбитый с толку и мысли путались.             Снова сверкнув лисьей улыбкой, он ответил «Нет», а потом указал на картину, у которой они стояли: Мона Лиза во всей своей красоте.             – Вот скажи мне: ты правда думаешь, что она так выглядела? Немного нелепо, не считаешь?             – Да нет, – ответил темноволосый, стараясь разглядеть то, что видел незнакомый парень. На картине прямоугольного формата изображена женщина в тёмной одежде, обернувшаяся вполоборота. Она сидит в кресле, сложив руки вместе, оперев одну руку на его подлокотник, а другую положив сверху, повернувшись в кресле почти лицом к зрителю. Разделённые пробором, гладко и плоско лежащие волосы, видные сквозь накинутую на них прозрачную вуаль, падают на плечи двумя негустыми, слегка волнистыми прядями. Ничего необычного. – А как, по-твоему, она выглядела?             Он рассмеялся:             – Забудь. Не стану тебя задерживать. Приятно было познакомиться, И Гён.             Он развернулся, и в тот же момент в зал ввалились две группы детского сада. Сокрушительная волна их воплей заставила Чхве И Гёна сделать шаг назад – но внутренние голоса перенесли его на новый уровень боли.             Детские мысли были колкими острыми иголочками – и сейчас их было столько, что, казалось, в голову И Гёна забрался злобный дикобраз. Он зажмурился и прижал ладони к голове, массируя виски в попытке облегчить боль. А потом вспомнил, что не один.             Он оглянулся, проверяя, не заметил ли кто его реакции, и пересекся со взглядом того странного парня. Тот прижимал руки ко лбу, а на лице читалась та же боль, что и у него секунду назад.             – Ты что… тоже слышишь их? – спросил тот приглушенно.             Чхве И Гён ощутил, как бледнеет.             Он же не про…             Про крики, должно быть. Дети изрядно шумели и сами по себе. Все шестьдесят вопили, визжали, хихикали и просто болтали во весь голос, проходя мимо.             Голос.             Он шумно вздохнул, уже третий раз за недавнее время, и снова отступил от него на шаг, когда до него дошло.             Он слышал мысли всех людей в зале, но голос с акцентом отчетливо звучал, лишь когда парень говорил.             Его разум был полностью, абсолютно безмолвен.             И Гён никогда с таким не сталкивался.             – Кто ты? – прошептал Чхве, сощурив глаза и теперь уже враждебно рассматривая стоящего перед собой парня. Его светло-коричневое пальто, в цвет его глаз, создавало впечатление, будто бы из 20-го века. Классическое американское двубортное пальто свободного покроя, с широкими лацканами, накладные карманы, пояс.             Чужие карие глаза округлились от удивления.             – Ты ведь… правда? – Он подошел ближе и, склонившись, прошептал: – Ты телепат?             Он вздрогнул. От этого слова по коже побежали мурашки. И эта реакция выдала его с головой.             – Телепат! Поверить не могу, – прошептал он.             Чхве сделал шаг – подальше от него и поближе к выходу. Он не собирался раскрывать свою тайну незнакомому человеку.             – Все в порядке, – сказал незнакомый парень, протягивая руки и подступая ближе, будто он был диким животным, которое тот пытался успокоить. – Не надо бояться. Я тоже.             И Гён застыл.             – Меня зовут Ли Джу Бин, – добавил он, вновь делая шаг вперед.             Ли Джу Бин? Что это вообще за имя? Очень похоже, что родом из Южной Кореи. Но Чхве и Гён так отвык слышать корейские имена.             Он изучал его лицо в поисках какого-нибудь знака, что все это – просто шутка.             – Я не шучу, – сказал Ли Джу Бин, словно в точности знал, о чем он думал. А может, и вправду знал.             Ноги в какой-то момент задрожали, будто бы И Гён сейчас находится в Корее, где частенько происходят землетрясения.             Последние двенадцать лет он мечтал встретить кого-то, похожего на него, – с такими же способностями. И вот он его встретил, и мир словно накренился куда-то в бок.             Его схватили за руку, поддерживая: – Все в порядке, И Гён. Я пришел тебе помочь. Мы семнадцать лет искали тебя.             Сколько-сколько лет?! И что значит «мы»?!             И вопрос более насущный: что ему от него надо?             В какой-то момент показалось, будто бы стены сжимались; голова закружилась.             Воздух.             Ему определенно нужно на воздух.             Отдернув руку так, словно коснулся горячего чайника, Чхве И Гён на дрожащих ногах кинулся к дверям, и, выбежав на ступеньки перед картинной галереей, глубоко вдохнул. Дымка от пожаров жгла легкие, в лицо летели крупинки белого пепла, но он не обращал на это внимания. Он желал оказаться как можно дальше от странного парня.             – И Гён, вернись! – крикнул Джу Бин ему в спину.             И Гён только ускорился, перебежал дворик внизу лестницы, промчавшись мимо фонтана, и по газону выскочил на тротуар. Было безлюдно – из-за дыма все предпочитали оставаться внутри зданий. Но он все равно слышал нагоняющие его шаги.             – Да постой же ты! – крикнул тот. – Не бойся!             Чхве И Гён не слушал: он бежал со всех ног, борясь с желанием обернуться и посмотреть, далеко ли его преследователь. Он был уже на середине пешеходного перехода, когда визг тормозов напомнил, что И Гён не посмотрел по сторонам. Повернув голову, паренёк встретился взглядом с перепуганным водителем, пытающимся остановить мчащуюся прямо на него машину, и понял, что возможно выглядит сейчас как олень в свете ночных фар. Вот таков конец его неправильной жизни?