Грешники

      — Сатору… — прошептала я в его шею, исходящую ароматом трав и цветов и демоническим жаром, который ощущался кожей, будто мы находились в реальности, а не в одном и том же несуществующем поле, окружённым ночью.       — Рина, — коротко, точкой, произнёс он и снова посмотрел в мои глаза своими красными от слёз.       — Больно? — спросила я и стиснула его белую рубашку на груди, будто хотела коснуться его сердце, обнять, успокоить.       Он согласно покивал и закрыл тяжёлые веки. Белоснежные ресницы трепетали, а грудь высоко вздымалась от каждого вдоха, который я и сама ощущала жжением где-то между рёбер.       — Прости себя.       Сатору отрицательно покачал головой, уходя в полное отрицание. Он будто и не хотел слушать о прощении самого себя.       — Ты любил их?       — А ты как думаешь? Любил. Но недостаточно, раз смог убить их своими же руками.       — Любовь не всегда самое сильное чувство. Но это не значит, что ты недостаточно любил их. Просто страх оказался превыше всего.       — Эгоизм оказался превыше всего, а не страх.       — Иди сюда… — я прервала свои же негромкие слова мягким, глубоким поцелуем.       Губы Сатору напряглись и тут же расслабились, будто его окатил ужас передо мной. Или же он боялся самого себя, словно посчитав, что сможет причинить мне боль.       — Ты поэтому прячешься во снах? Потому что боишься? — спросила шёпотом, оторвавшись от его губ.       Сатору кивнул, закусив нижнюю губу и всё ещё закрывая глаза, словно делал это по привычке. Он не хотел или страшился смотреть на меня. Каждый взгляд его голубых глаз в чьи-либо другие и ему причинял душевную боль. Высший уровень эмпатии и чтение человеческого разума было его проклятьем, а не способностью.       — Сукуна знает про меня, но не моего имени. Да и вообще мало кто знает его. Когда демон рождается, он называет себя сам, ему помогают в этом демоны-проводники, и о его имени узнают все. А я уже был назван своими родителями, поэтому демоны знают меня только по внешности. Я его просто никому не называл. А имя для демона всё равно, что ключ к его сознанию, «душе», если её можно так назвать. Иероглифы можно помесить в метку, в самый центр, благодаря чему можно сделать много чего… интересного. Но все эти метки утеряны давно либо хранятся у проводников. То есть, тот же Сугуру точно знает про них.       — А говоришь, что не знаешь, как помочь мне. Это же очень важно, Сатору! — я резко отпрянула от него и стала лихорадочно водить взглядом по земле, совершенно забыв о его страданиях и утешении. Рука затряслась в нервном тике. Я стала ходить туда-сюда по траве, которую уже не замечала ступнями. — Знать бы, какие метки существуют вообще. И как эти имена пишутся правильно. Может, там какие-то особые символы? А что, если я смогу изгнать их навсегда? Вообще всех и… — я замолчала и посмотрела на испуганного Сатору. Его брови вздёрнулись жалобно вверх. — И тебя, значит, тоже, — с неохотой шепнула я.       К Сатору я чувствовала страх и желание избавиться от него, но сильнее всего во мне укоренилась жалость к нему. Он виноват в своих поступках прошлого, виноват в гибели и страданий семьи. Тогда почему я должна жалеть его? Наверное, потому что он уже расплатился временем.       Нет ничего хуже, чем блуждать в одиночестве и пустоте тысячу лет и каждую секунду думать о том, что ты совершил, какой грех взял на свою душу. И то даже души лишился. Но если Сатору чувствовал боль, страдание, стыд, печаль, горе, можно ли было сказать, что у него нет души?              Наше встреча не была слишком долгой. Я очнулась слишком быстро, даже быстрее, чем хотелось бы. За окном всё ещё сияло солнце, за стеной раздавался стук металла о металл. Осторожно поднялась с кровати, потянулась, разлепляя уставшие глаза, и побрела из комнаты в зал.       Там Тоджи и правда орудовал молотком. Чинил старый стул, решив прибить к нему парочку гвоздей.       — Извини. Разбудил?       — Нет, всё хорошо. Я сама встала, — охрипшим от сна голосом сказала я и прокашлялась. Ноги почти не держали, хотелось упасть. — Господин Фушигуро, скажите… Вы говорили как-то по поводу меток. А можете мне помочь с этим: подсказать какие-нибудь или научить меня их рисовать?       — Я не знаю всего, но что-то подсказать всё же смогу.       Тоджи отложил молоток. Вместе с листами, которые он взял из шкафа, и карандашом он сел за кофейный столик и принялся чертить аккуратно знаки. Ровно у него получалось даже рисовать. Я смотрела со стороны на Фушигуро, который очерчивал линии и круги по порядку, по три штуки на листе. И так он нарисовал ровно шесть кругов, которые были слишком похожи друг на друга, но всё же отличались количеством символов и их видами.       — Вот эти три — защитные для души и тела, работают они только вместе, — Тоджи ткнул тремя пальцами в первые метки. — Вот эти три защищают от внутреннего и внешнего вмешательства демонической силы, а последний скрывает твоё присутствие в доме. То есть демон не сможет почувствовать, что ты здесь. Обычно метки чертят по бокам или снизу дверей. Потому что дверь — это вход в твоё личное убежище, окружённое стенами, которые, по сути своей, и так должны защищать тебя.       — Поняла, спасибо большое, — я кивнула, взяв осторожно листы в руки и глядя на рисунки. — А аккуратность как-то влияет на то, как символы будут работать? Я просто не совсем умею рисовать.       — Не влияет, главное просто правильно изобразить каждый символ. Нарисуешь кривой овал вместо круга — не страшно.       — Поняла, — снова уверенно кивнула, чувствуя, как начинает панически колотиться сердце.       Наверное, страх брал верх надо мной. Всё из-за Сукуны, перед которым я всё ещё ощущала стыд. Он не должен был страдать из-за моего предательства. Мне было больно, когда Чосо предал меня. Хоть Сукуна и не понимал человеческих чувств, разве боль не может съедать его изнутри?       Поблагодарив в очередной раз Тоджи, уехала домой. Как бы сильно я не злилась на тётю, мне нужно было домой, чтобы защитить его, чтобы уберечь семью. Каждый день, просыпаясь, в душе зарождалось опасение, что Сугуру и Чосо могли навредить моей семье.       Дома нашла какой-то старый кусок мела из своих детских коробок с игрушками и вещами. В эту самую минуту я была благодарна тёте, как никогда, и захотелось даже расцеловать её руки. Она не выкинула мои игрушки и старые вещи, хоть я сама и просила об этом очень долго. Но тётя не давала этого сделать. И не зря. Её сентиментальность и любовь ко мне спасла нас.       Одни и те же метки я стала рисовать изнутри входной двери. Отодвинула в сторону тумбочку, которая стояла слишком близко к дверному косяку, и стала с трудом чертить маленькие окружности с символами внутри. Стирала, рисовала, снова стирала — и так несколько раз, пока не начало получаться. Тоджи старался нарисовать всё аккуратно, чтобы я смогла понять, как правильно выводить линии, но даже с таким хорошим примером навыки рисования подводили. Я и ручку давно не брала в руки, мел или карандаш — тем более.       Закончив с одной меткой, посмотрела на время. Тётя должна была прийти с работы только через три часа. Этого времени мне точно должно было хватить.       Каждый раз я старалась держать руку с листами поближе к тумбочке, чтобы вовремя спрятать их от демона, который мог явиться в любую секунду. И каждый раз, стоило мне глянуть на рисунки Тоджи, тряслись руки. «Нужно торопиться, нужно спешить, нужно быть быстрее», — и ещё тысячи синонимов вертелись в голове, ускоряя сердцебиение.       — Рина? — услышала я знакомый голос, который резанул ухо. Я даже не услышала грохота, шагов, дыхания. Всего лишь моё имя.       Тело дёрнулось. Я швырнула листы за тумбочку и выпустила мел из рук. Резко встала и повернулась, тяжело дыша. Со лба, намочив брови и ресницы, тёк холодный пот. Я вытерла трясущимися ледяными руками лицо и посмотрела на блеснувшие в полумраке красные глаза. Я и не заметила, как наступил вечер и насколько насыщенно-красным стал закат, пробравшись своим светом в дом сквозь открытые окна.       — Чосо, — выдохнула я и стукнулась лопатками о входную дверь.       Захотелось открыть её и убежать. Нарисованы всего полторы метки. Почему он пришёл так рано? Я должна была успеть, была обязана закончить раньше, чем демоны захотят явиться ко мне!       — Где Сукуна? — тут же спросила я его. Челюсть предательски дрожала от волнения. Если Чосо заметил метки, то это означало и мой конец.       — Пока что в Бездне. Ещё держу его там кровной магией. А с тобой что?       Он неторопливо подошёл ко мне, и дыхание стало ещё чаще. Я смотрела неотрывно в его глаза. Когда его взгляд изучал меня, хмурился и блуждал по моему лицу, я боялась, что Чосо метнёт взгляд вниз, за мои ноги, и увидит метки.       — Беременность. Мне просто нехорошо.       В отличие от Сукуны, Чосо не умел считывать правду даже по звучанию голоса, поэтому я могла врать ему более свободно.       — У нас мало времени, — сказала я прежде, чем он успел бы подойти ещё ближе. Я сама схватила его горячую руку и повела в сторону своей комнаты. — Мы оба понимаем, зачем ты пришёл.       — Потише, куда ты так спешишь? — Чосо посмеялся. Его слова не сочетались с действиями: он шёл следом за мной, пока я настойчиво вела его за руку по лестнице.       Мы остановились в моей комнате, когда я захлопнула дверь громче, чем следовало бы. И снова из-за волнения.       — Я чувствую в тебе напряжение, — сказал Чосо, и уже он начал надвигаться на меня, пока я шла спиной вперёд к кровати. Ноги врезались в неё, и тело безвольно осело на мягкое мятое покрывало.       — Наверное, вспоминаю, как мне было хорошо с тобой до твоего предательства, — во мне заиграла обида.       Сколько бы я не старалась принять тот факт, что Чосо — просто жестокий демон без души, я всё ещё не могла поверить, что он был настолько хорошим актёром. Он, как настоящий социопат и психопат, смог отыграть роль эмпата, засеть в моём сердце так глубоко и крепко уцепиться за своё место, что я продолжала видеть в нём того Чосо, который изначально представился мне. Того доброго, милого, учтивого парня, в котором даже с трудом прослеживалось что-то демоническое.       — Обижаешься? — Чосо упёрся одним коленом в кровать. Под его тяжёлым, томным взглядом я легла на кровать, позволяя демону нависнуть надо мной и упереться руками в кровать по обе стороны от моих плеч. Свет от окна падал на его лицо и волосы, создавая тёплый ореол, который делал его похожим на ангела. Вот только ангелом он никогда не был.       — Обижаюсь? Мягко сказано, — ответила я, уже забывая о метках. Мозг старался сам переключиться на настоящее, на происходящее здесь и сейчас, чтобы не вызывать подозрений.       — Такая ты мне нравишься больше, — шепнул Чосо у моего лица.       Его проворные, умелые пальцы легли на мою промежность, надавили. Я напряглась под массивным телом, приоткрыла рот и вздохнула. Чёртово желание… Коснувшись меня, Чосо словно применил на меня какие-то очередные свои чары, которые заставляли меня даже смотреть на него с животным желанием. И как же было страшно узнать однажды, что и чар, возможно, никогда не существовало.       — Нравится?       Я, словно против своей воли, согласно кивнула.       — Ты только за этим пришёл? — спросила я со сбивчивым дыханием. А Чосо, словно желая заткнуть меня, стал расстёгивать джинсы и забираться глубже, постепенно избавляясь от мешающей ему дистанции — одежды.       — Зачем мне ещё приходить к тебе? — Он улыбнулся и слегка закусил нижнюю губу. Ему нравилось наблюдать за моим лицом, которое краснело от его движений и взглядов и которое то расслаблялось, то напрягалось от этой мучительной и одновременно сладкой игры.       Когда его пальцы коснулись влажного клитора и скользнули чуть глубже, я вздрогнула и вцепилась в его крепкие руки, сжала их. Но старалась не издавать стонов.       — Не знаю, — запоздало ответила и прикрыла глаза, стараясь отдаться ощущениям. Это было куда лучше, чем сопротивляться и страдать. А страдать я устала…       — И я не знаю.       — Чосо, — шепнула я и открыла глаза. Следом за распахивающимися ресницами выкатилась слеза, защекотавшая щёку. Она быстро скрылась где-то за ухом. — Я хоть немного нравилась тебе по-настоящему?       Чосо молчал. Он расставил ноги по обе стороны от моих бёдер, поднялся на коленях и выпрямил спину. Расстёгивая тряпичную жилетку и стягивая свободную белую рубаху, демон смотрел на меня сверху вниз красными глазами и будто думал о чём-то отдалённом, не о своей похоти и о том, как бы утолить её.       — Нравилась. И нравишься, — стоило ему оголить тело, сказал он и откинул одежды в сторону.       — Я тебе не верю, — хриплый шёпот вырвался из груди вместе с резким выдохом, когда Чосо начал резко тянуть мои джинсы на себя вместе с трусами.       — Не верь. Это твоё право.       — Не вам, демонам, рассуждать о правах, — огрызнулась я и сомкнула вместе бёдра.       — Не смей прятаться от меня, — Чосо резко раскрыл мои ноги и посмотрел на мою промежность. И его взгляд тут же метнулся к моему растерянному. — Достаточно ли тебе знать о том, как я ненавижу то, что живёт в тебе сейчас? Потому что на месте Гето Сугуру мог быть я, если бы мог, — его вопрос заставил меня задумчиво замолчать и посмотреть на его каменное лицо. Говорил ли Чосо серьёзно? Или его языком снова будто завладел змей-искуситель, говорящий только сладкие и лживые речи?       — Недостаточно.       — Правда? — спросил демон, оголяя свои бёдра. Я посмотрела между ногами и увидела твёрдый член. Сглотнула, приоткрыла рот и тяжело задышала: то ли от желания, чтобы поскорее всё закончилось, то ли от того, что наоборот хотела поскорее ощутить Чосо внутри себя.       Глупая, странная, сумасшедшая.       — Да, — смотря в его красные глаза, которые словно издевались надо мной, ответила я. Чосо дёрнул меня к себе за ноги и сел между них.       — Дура, — почти прорычал он и резко вошёл, обливая меня острой болью между ног.       А я словно ждала этой боли как наказания.       — Будь я дурой, давно умерла бы, — сказала я, и Чосо резко упал на локти, почти прижимая меня крепким телом к кровати. Руки словно не принадлежали разуму: я блуждала ими с осторожностью по рельефному телу, которое становилось то каменным, то мягким по мере движения демона внутри меня.       Чосо двигался то плавно, то резко. Из груди вырывались стоны, тело покрывалось мурашками каждый раз, когда его член входил полностью. Иногда его глубокие движения словно резали изнутри где-то внизу живота. И я, словно безвольная кукла, позволяла этой боли поглощать меня.       — Умные подчиняются, глупые же идут напролом, — шепнул в моё лицо горячим дыханием Чосо. Губы дрогнули от заполненности внутри.       — Нет, неправда. Умные борются, — со стоном запротестовала я.       — Это только твоя правда. — Чосо резко повернул меня на живот. Я с трудом оторвала голову от кровати и повернула её в сторону, тяжело дыша. Не успела опомниться, как его член снова проник в меня.       Тело налилось жаром, оно истекало по́том каждый раз, когда мышцы напрягались от движений Чосо бёдрами, которые грубо, с животной силой бились о мои ягодицы. Раздавались пошлые шлепки по комнате, которая наполнилась запахом тел и смазки.       — Хочу, чтобы ты реагировала на меня, как раньше, — резко остановившись внутри, шепнул Чосо прямо над ухом. От вибрации его шёпота прокатилась волна мурашек по коже.       — Я не смогу, — сбивчиво ответила я, и Чосо, словно в нетерпении или в знак наказания, резко вышел и тут же вошёл в меня так неожиданно и грубо, что я выгнулась и вскрикнула от лёгкой боли, смешанной с удовольствием.       — Лжёшь.       — Правда не смогу, — почти прохныкала я. В горле встал ком: захотелось разреветься прямо в кровать.       Чосо даже не подозревал, как сильно я бы хотела снова поверить ему и почувствовать то, что ощущала рядом с ним: желание жить, желание чувствовать, желание быть в крепких объятиях обнажённых тел, ощущая при этом не просто физическую близость, а нечто духовное.       — Пожалуйста, — попросил он и провёл пальцами вдоль позвоночника. Жар его кожи заставил дрогнуть.       — Не могу, — снова повторила я, и слеза упала на мятое покрывало.       — Да блять, — ругнулся рычаще он и снова стал двигаться внутри меня как прежде. Я напрягла лицо, сомкнула челюсти и вцепилась кулаками в ткань. — Никчёмная. Невыносимая. Бесполезная. — С каждым словом он буквально вдалбливался всё сильнее. Я снова захныкала под ним. Боль перевесила эйфорию, становясь тяжелее, превращаясь в тупое лезвие ножа, которое будто вкручивали в низ живота и влагалище.       И я почему-то позволяла ему это. Сатору был прав: я нуждалась в боли и наказании. Будто считала себя греховной, не заслуживающей счастье. Только страдание, слёзы и боль.       Чосо снова перевернул меня на спину и всмотрелся в мои заплаканные глаза и опухшие от тихих слёз нос и губы, раздражённые солью.       — Я нуждался в тебе так долго. Не только Сукуне нужен якорь. Я такой же, как он, Рина. Почему ты не принимаешь меня? Я дал тебе то, что не смог дать он.       — Ты не Сукуна. Ты не умеешь любить.       Чосо снова проник в меня, я схватилась за его руки, выгнулась ему навстречу и издала заплаканный, громкий стон.       Мы молчали, только стонали и тяжело дышали, смотрели другу в глаза и закрывали их. Я пыталась забыться, но в голову снова и снова лезли дурные мысли.       Как можно было отдаваться сразу нескольким мужчинам? И мужчины ли они? И отдавалась ли я сама? Либо перестану сопротивляться, либо они возьмут меня сами силой — и третьего не было дано. Я ненавидела свою жизнь и то, кем стала. Грязная, порочная шлюха.       Я зажмурилась, когда Чосо навис надо мной на вытянутых руках и издал негромкий стон, расслабляя лицо.       И после его оргазма позволила пить мою кровь. Он делал небольшие укусы в руки. Я не хотела подпускать его к шее слишком близко: жарко, устала, мерзко, больно, противно и все в мире слова страданий и негатива, которые только существовали.       — Сдерживать демона для меня не так трудно какое-то время. Но Сукуна скоро освободится и вернётся. Ешь, — Чосо достал словно из ниоткуда несколько ягод рябины и сунул их в мой рот. Я послушно проглотила их, глядя, как Чосо вытирает губы от моей крови.       Демон нахмурился и втянул носом воздух.       — Этот запах я почувствовал ещё около входной двери, — он резко схватил меня за руку и понюхал напряжённые холодные пальцы. Я отдёрнула ладонь и инстинктивно потёрла ею о кровать, будто вытирая прикосновение Чосо. — Мел?       — Мел, да, — буркнула я и посмотрела в сторону.       — Зачем он тебе? — спросил Чосо.       Я потянулась назад руками, глядя на его полуобнажённое тело. Он надел штаны пару минут назад, в то время как я только начала одеваться.       — Я уже говорила, что беременна. Ни разу не видел девушек в положении? Захотелось понюхать и погрызть мела… — соврала и покосилась на Чосо. — Сама не в восторге, я раньше мел терпеть не могла. Теперь опять хочу его, зачем напомнил?       Я продолжала ломать комедию, замечая, что демон всё же поверил в ложь. С такой жизнью научишься не только врать.       — Ладно, — Чосо хмыкнул и встал с кровати. Он стал неторопливо одеваться.       — Я спросить хотела… Ты всех демонов знаешь по именам?       — Не всех. А что?       — Видела как-то в дневнике Деоса Гето имя «Сатору», самое свежее. Ты что-нибудь знаешь про него?       — Без понятия, не знаю такого. Третий, кто трахает тебя?       — Фу, — я дёрнулась от его слов, и Чосо ухмыльнулся, глядя вниз, на свои пальцы, которые застёгивали пуговицы. — Просто стало интересно, что вы о нём знаете.       — Лично я — ничего. Сугуру, может, знает. Спроси у него, — Чосо хитро улыбнулся и посмотрел на меня.       — Не буду. Не хочу видеть его. Тебя тоже. Убирайся отсюда.       — Быстро ты решила выгнать меня. Я даже не успел сказать тебе «спасибо».       — За что? — вопросительно подняла бровь и глянула внимательно на Чосо. Он сел на край кровати.       — Конечно, в первую очередь мне стоило бы благодарить Сугуру. Ведь именно благодаря ему я оказался здесь. Но… я забыл, что значит тепло человеческого женского тела. И крови. Но больше меня впечатляет мир каждый раз, как я появляюсь здесь. А избавлялся я от тьмы Бездны очень давно. Я играл, но было приятно проводить с тобой время, Рина. Ты сильная и удивительная девушка.       — Вот это откровение, — я ухмыльнулась, но на самом деле улыбаться совсем не хотелось. Чосо без иронии похвалил меня, наговорил комплиментов и чего-то, что касалось только его мыслей. На секунду показалось, что я сплю. — Ты думаешь, я поверю тебе?       — Я уже говорил, что можешь не верить.       — Ты минут тридцать назад называл меня бесполезной и никчёмной. А тут я стала внезапно удивительной.       — Это была злость, а не я.       — Оправдан! — я невесело посмеялась, с очевидной иронией выкрикнув шуточный вердикт. Чосо с минуту-другую помолчал, растягивая напряжение в комнате. Я не понимала, почему он не хотел уходить.       — Если бы не Сукуна, остался бы с тобой, — Чосо протянул руку, улыбаясь мне, как раньше, как в первые дни нашего знакомства. Обида снова кольнула грудь изнутри и потянула меня в сторону от его руки.       — Вы все боитесь его. И правильно делаете, — выпалила я, ощутив тут же и укол стыда перед Сукуной.       — Его боятся, потому что он конченый. И потому что он пока единственный сильнейший привратник. Он уже старый, а время даёт демону сил. Так что не тебе нас судить. Ты окружена безопасностью, тебя защищают демоны со всех сторон, а нас никто не защищает.       Я нервно посмеялась, глядя в его глаза, чтобы убедиться, что он точно не жестоко шутил надо мной.       — Безопасностью?! Придурок. Где тут безопасность, когда тебя кусают, бьют, насилуют, не дают даже вздохнуть без вашего ведома?!       — Не путай безопасность и свободу. Безопасность кончается там, где наступает свобода.       — Мы уже убедились, что у тебя странное мировоззрение. Уходи, пожалуйста. Скоро придёт тётя, можно я хотя с ней поговорю наедине? Разрешаешь? — задала риторический вопрос и тут же встала с кровати. Я молча ждала, когда Чосо уйдёт. И он действительно ушёл, не сказав больше ни слова.       Стоило Чосо раствориться в дыме, я ещё какое-то время посидела в комнате, чтобы переждать. Были опасения, что демон всё ещё ходил где-то рядом. Или что Сукуна мог вот-вот прийти ко мне. Или, того хуже, Сугуру.       Вернулась к меткам только через час, тётя должна была прийти уже совсем скоро. Я торопилась, чертила каждую метку быстро и старательно, пытаясь копировать символы Тоджи, но принтер из меня оказался никакой.       Стоило мне ступить шаг назад, когда я закончила с метками, входная дверь открылась. Я испуганно спрятала листы за спину и увидела уставшую тётю.       — Привет, — негромко сказала она, и тело немного расслабилось от интонации её голоса. Неужели не злиться?       — Привет, — ответила я так же тихо и кашлянула, избавляясь от нервной мокроты. — Прости меня. — Тётя раздевалась, а я стояла над её душой. Она направилась тут же на кухню, а я побрела следом, как утёнок за мамой-уткой.       — Всё хорошо, я не злюсь. И ты прости, если я тебя чем-то обидела. Где ты была?       — У друзей. Хороших друзей, — я постаралась улыбнуться, чувствуя, что почти и не вру. Фушигуро если и не был мне другом, но мы точно сблизились с ним благодаря общим трагедиям и тайне. И он был хорошим, ещё давно я не была так уверена в чём-либо, как в этом.       — Хорошо, — тётя не стала со мной спорить. — Но… — Она хотела что-то сказать, но слова будто застряли в горле. Она встала, повернулась ко мне всем телом и посмотрела в глаза с такой глубокой печалью, что стало тошно на душе от собственного поведения и той злости и ненависти, что я ощущала к тёте, когда поругалась с ней. — Чтобы стало спокойней и мне, и бабушке, пожалуйста, Рина, давай сходим в больницу?       — Ты опять? — разочарование настолько быстро облило меня, что я не успела опомниться от этого резкого чувства. — Я не пойду в больницу. Хотя бы пока ты не поверишь мне.       — Я верю, Рина, верю, у меня было время подумать, — тётя попыталась взять меня за руки, но я отдёрнула их.       — Неправда. Ты не веришь мне, а просто говоришь то, что я хочу слышать. Очередные психологические приёмы? Они на меня не сработают, потому что я слишком хорошо тебя знаю.       — Это не приёмы, а переживания. Ты мне как дочь, а я не хочу, чтобы моя дочь стала наркоманкой.       — Да не наркоманка я! — выпалила громко, хрипло, с обидой. — Не верь, ладно. Не верь! Я и не хочу уже, чтобы ты мне верила. Закроем тему. Просто буду делать всё, чтобы вы были в безопасности.       Я решила выйти на улицу подышать. Слишком много мыслей накопилось за эти минуты, а ругаться дальше совсем не хотелось. Глубоко дыша и не слушая вопросы тёти о том, куда же я пошла, просто вышла на улицу в чём была, накинув на ноги кроссовки.       Вечер освежил меня. Тело горело от высокого давления, а в руках не унимался тремор. В последнее время я была слишком нервной, импульсивной, дёрганной, словно начала надламываться, как засохшая, погибшая ветка.       Прошлась вдоль дороги, вдохнула прохладный воздух. Я и не заметила, что весь снег уже растаял, а холод остался, будто зима нынче совсем не хотела уходить, хоть весна уже давно наступила.       Впереди замелькало что-то светлое. Я всмотрелась в ряды деревьев и вздрогнула, когда увидела знакомую розовую макушку. Она растворилась в дыме, и в следующую же секунду тяжёлая, горячая рука упала на моё плечо.