Кто я без тебя

В воскресенье Олли приехал к Нико домой, чтобы обсудить, какие песни войдут в новый альбом, помимо четырёх, написанных Бастьеном, включая одну безымянную. На DAT-кассете красовалась незамысловатая надпись «Бастьен II». — Джонни предлагает оставить это название. По его мнению, оно звучит круто. — Что-то в этом есть. — Как тебе обложка от нашего нового художника? Нико пожал плечами. — Филипп талантлив. — Но он не Гвен. — Да, у него совершенно другой стиль. — Мне кажется, это неплохо. Они разговаривали шёпотом, чтобы не разбудить Анни. Она дремала на руках у Нико, наотрез отказавшись ложиться в кровать. — Филипп горит желанием сделать для нас клип. Первым синглом у нас по-прежнему «Только ты и я»? — спросил Олли. — Да. У меня есть идеи для видео на песню Бастьена, но скандал может подождать, — ответил Нико. — Почему скандал? — Ну, если в середине клипа мы предстанем в женских образах а ля «I Want to Break Free» Квин… На мужчин в платьях общественность всегда реагировала… неоднозначно. Скандал неизбежен. Поэтому сначала вынесем на суд публики что-то относительно безобидное. — В верном направлении мыслишь, дорогой Николя. — Меня всегда обвиняли в излишней практичности. — Практичность лишней не бывает. Филипп хотел снимать в брюссельском метро. Я сказал, что мы обойдёмся парижским. — Спасибо. Отчаянный стук в дверь заставил обоих вздрогнуть. Анни зашевелилась, сонно пробормотала: — Папочка, кто там? — Пока не знаю, солнышко. Нико уложил Анни на диван. Олли открыл дверь. Заплаканная Софи перешагнула порог. За собой она тащила Леа, одетую в пижаму и домашние тапочки. — Я больше не могу! Не могу! Софи была на грани истерики. — Я позвоню Элизабет и предупрежу, что останусь у тебя ночевать, — сказал Олли. — Леа, милая, хочешь горячего чаю? Та молча кивнула. Нико перевёл взгляд на Софи. — Что случилось? Софи закрыла лицо руками и зарыдала. — Я смотрю на неё, а вижу его. Леа так похожа на Бастьена. Я не могу этого вынести. Я уезжаю. Я знаю, ты о ней позаботишься. — Постой. Ты не можешь просто бросить Леа здесь. — Ты её не примешь? — Приму. Но если ты официально не передашь опеку мне, я не смогу ничего сделать. Даже устроить её в школу. Леа заберут в центр временного пребывания для детей, оставшихся без попечительства родителей. Ты этого хочешь? — Нет. Нет. — Ты переночуешь здесь, в спальне для гостей. Завтра мы поедем в суд. Это не обсуждается. — Если это необходимо… Мои вещи в машине. — Я их принесу. Убедившись, что Софи легла на кровать, листает журнал и не планирует сбежать, Нико направился в кухню. Леа грела руки о чашку с чаем и не поднимала головы. — Предлагаю оформить стаю, как опекунов, — произнёс Олли. — Стаям полагаются льготы. Вроде оформления опеки одним днём. Он, как всегда, был прав. Стаи считались идеальной формой отношений между альфами, омегами и бетами. Молодёжь воспринимала их, как патриархальный (или, гораздо реже, как матриархальный) пережиток, где альфа-вожак говорит: «Прыгайте», — а остальные спрашивают: «Как высоко?» Однако никто не отрицал, что связь между членами стаи обеспечивала психологический комфорт и выручала, когда кто-то терял близкого человека. Поэтому государство поощряло стайный тип существования с помощью субсидий и льгот. — Но мы… — начал Нико. — Мы — твоя стая, — перебил его Олли. — Я, Марк и Джонни. Пора закрепить это официально. — Ваш друг дал вам дельный совет, — одобрил адвокат Антуан Дегрэ, когда Нико ему дозвонился. — И вы значительно упростите мою работу. Я привезу все необходимые документы на подпись. Опеку над Анни тоже неплохо бы переоформить на стайную. Её мать не станет возражать? — Не думаю. Но она сейчас в Кёльне. — Она может прислать в мой офис письменное согласие по факсу. К вам я приеду в десять утра. Нико попрощался с Дегрэ и позвонил в гостиницу, где поселилась Гвен. Она не стала ругаться на поздний звонок и пообещала, что пришлёт Дегрэ факс до девяти утра по парижскому времени. — Для меня ведь ничего не изменится? — Нет, — заверил Нико, — у нас всё так же совместная опека и график неделя через неделю. Просто потом мы сможем оставлять Анни с Олли, Марком и Джонни на законных основаниях, и у социальных служб не возникнет вопросов. — Замечательно. Из ребят выйдет более ответственная няня, чем моя мама. Жди факса, Нико. — Спасибо тебе. — Не за что. Спокойной ночи. Нико вернулся на кухню. Олли похлопал его по плечу. — Я отнесу Анни в кровать. И сам попробую заснуть. — Он с сочувствием посмотрел на Леа. — Удачи. Нико опустился перед Леа на колени. За всё это время она не издала ни звука. — Ты не можешь говорить, верно? Леа кивнула и изобразила, как что-то сдавливает ей горло. — Ничего. — Нико нашарил на груди медальон. — У меня для тебя кое-что есть. Твоему отцу нравилась эта фотография. Ты, он, ромашковое поле. Это был хороший день. — Он надел медальон Леа на шею и застегнул цепочку. — На память. Леа прижалась к нему. Плечи задрожали от беззвучных рыданий. — Тише, звёздочка. Утро вечера мудренее. Ночью Нико не сомкнул глаз. Леа засыпала на час или два, а затем подскакивала и дико озиралась по сторонам. Анни, должно быть, чувствовала витающую в воздухе тревогу и просыпалась тоже. В три часа ночи — или утра, в зависимости от состояния, и в данный момент Нико ощущал, что наступило раннее утро, — он уложил девочек в одной комнате, в спальне Анни, чтобы не разрываться между ними, и еле слышно пел им все колыбельные, какие знал. Будильник прозвонил в семь. Нико умылся ледяной водой, чтобы немного прийти в себя. — Выглядишь — краше в гроб кладут, — обрадовал его Олли. — Почему меня не разбудил? — Чтобы хотя бы кто-то в этом доме выспался, — мрачно изрёк Нико и поплёлся переодеваться в «приличный» костюм: судья вряд ли оценит пижамные штаны и футболку «К чёрту систему». Она принадлежала Бастьену. Нико спал в ней со дня похорон. За завтраком Анни капризничала: — Не хочу кашу. И в школу не пойду. — Солнышко, если мы не выйдем через полчаса, то опоздаем. Хочешь тост? Брусничный джем очень вкусный. И у нас было шоколадное молоко. — Я не голодная. — Анни сморщила нос и всхлипнула. — Я устала. Леа ковыряла ложкой в тарелке, низко опустив голову. Чёлка скрывала лицо. Нико подозревал, что она, как и Анни, скоро даст волю слезам. — У меня есть предложение, — сказал Олли. — Если Анни пропустит сегодня занятия в подготовительной группе, ничего страшного не случится. Девчонки, марш спать. Нико встрепенулся, намереваясь возразить, однако Олли не дал ему вставить ни слова. — Поедят, когда проголодаются. Я прослежу. Кто-то должен за ними присмотреть, пока ты будешь в суде. Анни и Леа отключились, едва их головы коснулись подушки. Нико укрыл их одеялом. — Я ужасный отец. А дядя из меня ещё хуже. — Не суди себя строго. Ты всего лишь человек, — утешил его Олли. — Марк и Джонни подъедут с минуты на минуту. Я проверю, как там Софи. «Надеюсь, она не сбежала» осталось непроизнесённым, но ясно читалось в его интонации. Когда Нико спустился вниз, Софи пила на кухне кофе. В дверь позвонили. Олли впустил Марка и Джонни. — Мы не опоздали? — Вы даже рано. Чай, кофе? — Чай, если можно, — ответил Джонни. — А я бы убил за тост с джемом, неважно каким, — добавил Марк. — Убивать никого не надо, — улыбнулся Олли. — Чего-чего, а тостов и джема у нас предостаточно. Софи притоптывала ногой и нервно поправляла причёску. Ей, очевидно, не терпелось убраться отсюда подальше. Осуждение во взгляде Олли не помогало. Нико старался понять её и не мог. Он не представлял ситуацию, в которой не захотел бы видеть Анни рядом с собой. Когда она жила у Гвен, он скучал до безумия. Антуан Дегрэ влетел в гостиную ураганом, и Софи выдохнула с облегчением. Следующие два часа они заполняли анкеты и подписывали доверенности и других официальные бланки. Дегрэ внимательно их проверял, заверял собственной подписью и ставил печать. — Здесь целая пихта. Или сосна, — простонал Марк. — Французская бюрократия во всей красе, — поддержал его Джонни. — Последний документ. О том, что вы четверо по доброй воле признаёте себя стаей со всеми правами и обязанностями, и вы согласны, что ваш вожак — альфа Николя Конте. Нико, Олли, Марк и Джонни по очереди расписались внизу страницы. — Я будто мешки с мукой ворочал, — пожаловался Джонни. — А от гитары у тебя руки не устают? — с сарказмом поинтересовался Олли. — Я музыкант. Музыкант не может устать от своего инструмента. Дегрэ собрал документы в папку и сложил её в дипломат — Благодарю вас, господа. А теперь, если не возражаете… Мадам Конте, месьё Конте, нас ждут в суде. По дороге Нико больше всего на свете боялся потерять из виду машину Софи. С души словно камень свалился, когда она припарковалась на стоянке для посетителей у здания суда. Нико выскочил из своей машины, как ошпаренный. — Кабинет 205, — подсказал Дегрэ. Они поднялись на второй этаж. Увидев имя судьи на табличке, Нико тихо выругался. — Что-то не так? — Судья Даншо оформлял мой развод. — Главное — не волнуйтесь. И все разговоры предоставьте мне. Судья Даншо, как и в прошлый раз, смотрел на Нико с неодобрением. Кажется, он его запомнил и не питал к нему добрых чувств. Дегрэ успокаивающе похлопал его по руке и открыл дипломат. Изучая документы, Даншо хмурился и поджимал губы. Спрашивал о чём-то то Дегрэ, то Софи. Нико слышал каждое слово, но если бы его попросили пересказать, о чём шла речь, он не смог бы этого сделать. До него доходили обрывки смыслов и отдельные фразы. — Вы уверены, что хотите передать опеку над дочерью месьё Конте, и чтобы она была постоянной, а не временной? — Разумеется. Я не знаю, когда вернусь. И можно решить вопрос как-нибудь побыстрее? Я спешу. Даншо изогнул бровь, и Софи замолчала. Он обратился к Дегрэ: — Стая получила официальный статус сегодня утром. Согласитесь, это выглядит подозрительно. — Ранее официальный статус не требовался, — спокойно объяснил Дегрэ. — И есть свидетели, готовые подтвердить, что стая существует несколько лет. Даншо задумчиво пожевал нижнюю губу, вытащил из стопки чистый бланк. Ручка заскрипела по бумаге. Дегрэ сохранял бесстрастное выражение лица, и Нико последовал его примеру. — Месьё Конте, — несколько минут спустя произнёс Даншо, — распишитесь тут. Вы тоже, мадам. — И всё, да? Больше ничего не надо делать? — с надеждой выпалила Софи. — Нет. Поздравляю, месьё Конте. С сегодняшнего дня вы и ваша стая — полноправные опекуны Леа Мари Конте, 1989 года рождения. Софи вышла из кабинета, не попрощавшись. Даншо покачал головой и перевёл взгляд на Нико. — Если вы подождёте час-полтора, я выдам вам свидетельство о статусе опекуна и разрешение на принятие решений о месте проживания и образовании подопечной вашей стаи. — Мы подождём, ваша честь, — уверил Дегрэ. Оформление свидетельства и разрешения заняло час. На улице Дегрэ вручил Нико визитку центра помощи детям и подросткам: — Леа понадобится помощь психолога. Не бойтесь обращаться в центр. Задача отобрать ребёнка у них не стоит, да и статус стаи вас защищает. — Это было правдой. Изъять детей из стаи социальные службы могли исключительно в том случае, когда находились неопровержимые доказательства физического или психологического насилия. — Вам подберут подходящего специалиста. — Спасибо. Вы нас просто спасли. Я перед вами в долгу. — Если вы мне что-то и должны, то это гонорар. — Дегрэ посерьёзнел. — На днях звонил ваш отец. Потребовал, чтобы я не оказывал вам каких-либо услуг, потому что вы больше не являетесь частью семьи. — Это значит, мне следует поискать другого адвоката? — Я ответил ему, что это им придётся найти другого адвоката. Месьё Конте. Нико. Вы — хороший человек. Помогать вам — честь для меня. Возникнут вопросы, звоните в любое время дня и ночи. — Я постараюсь не злоупотреблять вашим доверием. К изумлению Нико, Марк и Джонни не уехали. Они развлекали Анни и Леа, пока Олли готовил овощное рагу. — Как всё прошло? — Софи передала мне опеку. Судья был добр и сразу оформил свидетельство. — Повезло. — Думаю, судье стало меня банально жаль. — Ничего. Мой руки, обед через десять минут. Увидишь — горячая еда всё сделает лучше.